Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Бюрократия тоже претендует на бессмертие. Она отлично поживала в прошлом, ещё здравствует сегодня и взяла билет в будущее. Поскольку кордон Ганца, вообще-то, объект режимный, то Эн пришлось оформить с ним отношения. Нет, не жениться на Эл, этого главному лесничему национального парка показалось мало. После небольшого собеседования – следует признать, вполне демократичного – его взяли на работу.

В начале мая к ним пожаловал начальник со своим заместителем, вник в нужды кордона, осмотрелся, проверил участок, побеседовал с «бывшим художником» и, не без некоторых сомнений, взял его на должность лесничего, но с полугодовым испытательным сроком. Будучи человеком далёким от психологи, начальник увидел в Эн всё же не вечного студента жизни, не летуна без принципов, а человека, любящего лес, понимающего природу и способного встать на её защиту. Времена лютого браконьерства давно прошли, поэтому стало возможным брать на работу не тюремщиков, не вояк с железным сердечником, а обычных людей, преданных свободе, служению будущему.

О своём художническом прошлом Эн, не без умысла, проговорился и сразу же получил весёлое задание – подумать насчёт живописного панно в конторе национального парка. Грубо изобразив растерянность, он через вздох согласился, укрепляя своё шаткое положение.

Следует заметить, что начальники «Сияющего мира» нагрянули на кордон без предупреждения и уже от знакомой нам скалы Красный Нос внимательно осматривали участок Эл. На удачу наших героев, они нашли его заметно похорошевшим, более ухоженным, по сравнению с прошлым годом. Хотя бы и рядом с дорогой… Сам кордон тоже встретил их неброской опрятностью, видимым присутствием повсюду мужских рук. Начальники от хутора связались по «комми» с Эл, которая вела некий мудрёный подсчёт на высокогорье, и узнали, что её «друг» – так это было сказано – работает в лесу где-то рядом с кордоном.

Начальники прислушались, различили неподалёку отрывистый визг мотопилы, пошли на шум. Эн уже управился с очисткой леса вокруг и теперь починял кормушку для местной живности. Было заметно, что дела свои Эн щёлкает с удовольствием, красиво. Впрочем, подсматривать за новеньким начальники не стали, а просто подошли, поздоровались, перезнакомились. Потом они дали Эн несколько ценных советов по теме, попросили его закончить с делами и, непринуждённо общаясь, пошли к кордону, чтобы там уже решить все формальности.

Пока ждали Эл, гости успели выпить кофе с домашней халвой и обо всём почти договориться с Эн. Оставалось спросить мнение хозяйки. Она приехала, понятно, несколько встревоженная, но застала мужчин друг к другу в полном расположении и уже готовых принять наливочки для ещё большего расположения… Однако, узнав, что начальники собрались у них заночевать, она предложила им для разгона попариться в бане, а потом и поужинать с лишней рюмочкой по поводу приёма на работу нового лесника. Вопрос решили в минуту: Эн отправился топить баню, Эл занялась ужином, начальники поехали как бы для инспекции, а по факту – просто напиться хрустального ледяного воздуха этой неровной весны, но всё-таки с пользой для национального парка.

Они такие, эти начальники, им же до всего есть дело, они во всё вникают, считают, что им принадлежит мир, они кладут себе на плечи ответственность и гордо, как генеральские погоны, несут её по жизни. Смешная картина, но пусть несут. Разрешаем…. С нас, безответственных укротителей поэтического ветра, огранщиков звёзд Млечного пути, не убудет! Только не надо считать, что у этих далей и лесов может быть какой-то непосредственный начальник, кроме Солнца и Весны, помимо совокупности инстинктов биомассы, заставляющих быть…

Гости приёмом остались довольны, но удовлетворение своё ради политеса скрывали… Как же: субординация, инструкции, должностные обязанности. Впрочем, кроме сдержанной симпатии, других отношений у них с Эн возникнуть не могло, так как договориться им, людям разной этической структуры, было фактически невозможно. Со стороны Эн даже нетрезвое общение с гостями казалось игрой на понижение, а они особо в тонкости не вдавались. Парились, пили, закусывали, говорили о жизни, то есть, пользовались привилегиями. Обычные, неплохие, наверное, без изюминки, легко читаемые люди. Госслужащие леса.

Для начальников Эн всё-таки остался загадкой, которую решать без причины не хотелось… Работает и пусть работает. Всяких видали, но за этот участок можно не волноваться. Даже Эд, прежний лесник кордона Ганца, был как-то ближе к созерцательности, лёгкому захламлению, к науке, баню держал худую, разговоры вёл скучные, а этот, городской, с огоньком, смотри ты, словно бы здесь родился! Умён, эрудирован и не заносчив.Трудолюбив, общителен, но не прост.

Будем наведываться, когда захочется поговорить о высоком… И вам всего наилучшего в усилиях ваших многотрудных!..

На следующий день начальники похмелились парным молоком, ещё покатались по участку, покормили с рук животных, отобедали, довели вводные на ближайшие дни, месяцы, раскрыли возможные перспективы, потолковали на кругозоре о Сейшелах, призвали держаться, да и укатили дальше бодрить свободолюбивый лесной народ.

В национальном парке «Сияющий мир» насчитывалось три десятка кордонов, вот и проверь их все… Порядок наведи, проинструктируй, бумаги посмотри, с лесниками попробуй разберись!.. Этот-то кордон Ганца, в плане гулянок, очень даже безобидный…

Так или иначе, суточное почти общение с посторонними людьми, которых пришлось обхаживать за место в раю, спровоцировало у Эн в сознании выброс критических мыслей. А поскольку писателем он не был и доверить бумаге сокровенное не мог, то Эл пришлось вечером за кофе выслушивать забавные выводы домашнего психолога…

– Похоже, этот зам главного лесничего скоро займёт его место.

– С чего ты взял?

– Главный намекал, что ему светят министерские перспективы, или даже портфель в неких международных экологических структурах.

– Но нас это, надеюсь, никаким боком не коснётся?

– Скорее всего. С замом мы найдём общий язык… Ну, в плане того, чтобы видеть его как можно реже. Любят они сюда наведываться?

– Раз в два-три месяца наезжают. Летом, случается, чаще. Высоких гостей всё возят, но среди прочих наш кордон не самый популярный.

– То есть, природоохранные структуры тоже обюрокрачиваются?

– Как и всё остальное… Сначала детишки просто любят в футбол погонять, затем выходят на профессиональный уровень, где непременно находятся те, кто их организует, заключает контракты, придаёт процессу размах, следит за порядком. А через несколько десятков лет на конгресс какого-нибудь там ФИФА собирается пять тысяч организаторов. Причём это сливки сливок, поскольку всех сосчитать невозможно.

– Пожалуй, ты права. Но польза-то от них какая-то реально есть? Дело поставлено, шестерёнки крутятся, реки впадают в моря?

– Организация и координация усилий в охране природы нужны. Без границ, причём. На деле же, в материальном плане, если бы начальство меньше занималось собой, а больше делом, то мне бы аккумулятор на вездеходе вовремя поменяли, и проехала бы я мимо Красного Носа с ветерком, а дальше – не ясно, что вообще с нами произошло бы…

– Значит, именно приятному разгильдяйскому этих особ я обязан тому, что нашёл тебя, как способ жить дальше?

– Выходит, да. В жизни немало закономерностей – болван не станет читать умных книг, трус не полезет на Эверест, но и роль случая в выборе правильного пути очень велика. И что интересно: случай от ума почти не зависит. Дуракам – везёт, как утверждает поговорка, хотя это несправедливо, а высоколобым нередко горе от ума достаётся. Такой вот фатализм. И не в качестве заданной наперёд предопределённости того, что будет, а как закономерность того, что уже случилось.

– Согласен. Но я хотел тебе сказать о другом. Ты не заметила, что эти двое – главный лесничий и его заместитель – два явных антипода, которых судьба, или тот же случай, свели вместе?

– Я как-то не вдавалась в подробности, стараясь от всех, кто всерьёз к себе относится, держаться подальше. Мне ни тот, ни другой особо не симпатичны, но и не противны. Так, люди. Вернее, начальники.

– Видишь ли, главный лесничий – это выраженный «тип Толстого», а его зам – показательный «тип Достоевского». Правда, он молодой и ещё окончательно не оформился, не сросся лицом со своей маской.

– Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но почему же именно эти русские писатели понадобились тебе как примеры?

– Потому что они равновелики, мощны, доступны для прямого сравнения, убедительны в своих откровениях и принадлежат к одному времени, хотя смотрят на всё по-разному. Показательны, словом.

– Эти типы, ты сам придумал или где-то о них слышал?

– Да вроде бы сам пришёл к этой незамысловатой мысли.

– И зачем тебе нужно разносить ни в чём не повинных людей, к тому же без их на то ведома, по типам? Ты что – врач, оракул?

– Нет, конечно, но в случае с любым человеком, от которого зависит твоя жизнь, а это как раз тот самый случай, лучше бы определиться пораньше, чтобы не допускать грубых ошибок, не настроить против себя начальство, не усложнять себе жизнь. С людьми Толстого – ясно речь идёт не о самих писателях, а скорее об их втором «я», о героях – можно говорить на любые темы, но главное не касаться разного рода дрязг, психологических проблем. От этого у них начинают болеть зубы… С людьми Достоевского бесполезно спорить о красоте, иносказательности, Вселенной, они заземлены исключительно на проблемах человека, будто ничего другого, кроме него, в мире не существует.

– И ты держался этого правила?

– Вполне: главному я пытался показывать прекрасное, хвалил горы, а его зам уже в бане интриговал меня некими склочными играми в конторе парка, происками, тонкостями документооборота. Я терпеливо слушал, вздыхал, поддакивал… Но при шефе заместитель словно в рот воды набирал. Видимо, обжигался. Поэтому в дебатах, когда ты уже ушла спать, зам касался больше общих вопросов мирового устройства, но и там он находил постоянные склоки, поводы для стрессов, тотальную несправедливость, греховную человеческую породу.

– Что ж, люди Толстого лишь парят в облаках, не сплетничают, не подсиживают, говорят сплошь прекрасные вещи? Как же главный тогда получил должность? Что-то же в нём должно быть от крючкотвора!

– Не знаю, как получил, возможно, по наследству. Такие люди иногда ходят в ресторан для снобов «Достоевский», образно говоря, но следом – дают себе зарок не соваться туда больше, мучаются совестью, желудком, из-за того, что съели сыр с душком или настойки выпили на змеях, ведь постоянно они питаются всё-таки привычной народной пищей. Хорошим ровным настроением, оптимизмом, широтой души… Однако человек не гадок, как говорят одни, и не богоносен, увы, как утверждают другие. Человек – разный, противоречивый, что и нашло своё отражение в этих самых типах… Они, как мужчины и женщины, отвечают за равновесие на земле. Помнишь, мы недавно говорили о добре и зле?.. Кстати, тип Достоевского – это тип, производный от черт самки, служительницы очага, вокруг которого происходят все скандалы и драмы, ведь они просто не могут не возникать в скученности, в условиях конкуренции эгоизмов, попыток захватить чужое, бездумно считая его своим. Самки навязали миру этот стиль поведения, а слабые мужики и мутации им незаконно пользуются. Сильный мужик – это сын свободы, просторов, инстинктов. Он – прямодушный охотник, бунтарь, эпикуреец, гончая собака, созидатель, то есть – «толстовец». Ему в чистом поле не до психологии, он её невольно выше. А женщина – это чаще всего жертва, декоративная кошечка, существо от многих зависимое. Она – защитник эгоистического уюта любой ценой, покоя, терпения, она мастер хранить, плакаться, вызывать по делу и без сострадание, прямо по Достоевскому. Условия её жизни – сплошные нервы во все эпохи.

– Стремление к уюту, покой, терпение, умение хранить, это ведь неплохие черты?.. И насколько зло её типа соотносится с тем, что, как ты говорил, женское начало изначально предназначено доброте?

– Изначально, да, однако при разложении, возрастной деградации, нищете духа, слабость довлеет к склокам, интригам, капризам, сплетням. Люди Достоевского – это герои нашего времени от установки: «я ему подумал», либо: «я ему сказал», без какого-то ни было физического действия. Есть практическое мышление, решающее проблемы комфорта тела и, следовательно, духа, а есть умствования инфантильного ума о теле и самом уме. Эти упражнения ведут, что неудивительно, в итоге к болезням духа, а потом и тела, поскольку сами на себе закольцованы, без глотка свежего воздуха, как средневековая крепость, которая прекрасно обороняется от нечисти, но не позволяет нормально жить с друзьями. Поэтому люди Достоевского во множестве плодят врагов, покушающихся на их честь или собственность. С друзьями у них дела обстоят плохо, ведь во всех они, словно в зеркале, видят своё дурное отражение, но себя считают, по близорукости, хорошими, окружёнными, ясно, сплошь людьми низкими, с маленькой буквы. Отсюда – возбудимость, извечный поиск виноватых, провокации, капризность седых, порой, подростков.

– Но ведь у них есть своя правда, ну… и право на жизнь?..

– Безусловно. С точки зрения философской они для «толстовцев» – постоянный источник вдохновения, повод убедиться в своей правоте, благородстве и неизбывная возможность отдать лишнее материальное «скопидомам духа». Ведь тип Достоевского почти ничего действительно нужного не производит. Он – бумажный регистратор чужих промахов и побед, пожизненный раб быта без импровизаций. Он больше говорит о том, что и как следует делать, – тем, кто что-то делает.

– А может быть эти твои типы – Толстого и Достоевского – только форма реакции на жизнь человека вообще? Нет, по ситуации, условий жить привольно, широко, и человек выбирает путь упражнений в склоке, в психологической борьбе, погоне за идеалами ради идеалов – не ради счастья… То есть, человека по типам разводит среда, а не врождённые таланты и пороки. Кто мы: невольники обстоятельств, слуги характера?

– Ну, это старый спор, что сильнее – характер или среда обитания… Я в жизни видел всякое: крепкие вроде мужики сдавались под прессом обстоятельств, а кто-то ломал трудности о коленку, так закаляя характер. Видимо, дело в самом человеке, его выборе… Я ведь эти типы не для праздных упражнений ума – опять же, хочу заметить! – в своё время нашёл, я с помощью этой пары себя ломал. Вижу – качусь к неким выяснениям отношений, немотивированной злобе, сплетням – стоп, сразу вижу перед глазами пугающую надпись «Достоевский» и, значит, мне в другую сторону, прости уж, Фёдор Михайлович!.. Моя установка состоит в том, что человек умнеет или глупеет всё-таки по своему выбору, хотя не без воли случая, понятно. Умные книги пишутся не для того, чтобы заставить поумнеть того, кто не желает умнеть, они существуют для всех, кто свой осознанный выбор в сторону ума сделал самостоятельно и теперь лишь нуждается в мелких подсказках, деликатных учителях. А те, в свою очередь, такие умные не от рождения, а от страстного желания поумнеть. Не скрою, чаще всего, поумнеть методом проб и ошибок, но свой путь они проходят и оставляют послания вновь идущим, так как многие из них когда-то таких подсказок со стороны не слышали, или не слушали. Достоевский, наверное, тоже хотел помочь людям, страждущим поумнеть, но беда болезненной ограниченности его дара заключалась лишь в том, что он увяз в проблемах человека, вне связи с жизнью вообще, с её законами, общими для всех – животных, растений, сущего. Его небылицы о мерзостях жизни только суммировали опыт комнатной психологии, систематизировали его. Поэтому и вышел тип. Шекспир, к примеру, был в этом деле ещё ребёнок, следующие за ним певцы унижений маленького человечка умело пополняли гербарий, но на роль фигуры этапной, отдельной – не тянули, и тут Достоевский. Направление оформилось, а прочим осталось только его дополнять. В это же время провидение, однако, явило миру гений Толстого, который тоже болел человеком, но он видел его гораздо шире, по-мужски, в связи с ветром, небом, лунной ночью, движением континентов и болью тоже!.. Но без привязки бытия лишь к моральной маете в суетном городище кучки вырожденцев. Толстой, таким образом, подвёл свою черту под мыслями о человеке, словно в противовес обабленным нытикам.

– Тебе, к твоим столь контрастным типам, добавить бы, скажем, ещё какой-нибудь «тип Чехова», как тип средний, объединяющий людей, не имеющих острого неизменного характера с его крайностями…

– Хорошая мысль, подумаю… Вся наша жизнь состоит из горстки слов, помещающихся на ладони: рождение, детство, юность, молодость, зрелость, старость, смерть, а вот чем заполнить не столь уж длинные промежутки между этими словами – зависит уже от тебя. Склокой или самоиронией, кознями или добрыми делами, унижениями или борьбой с собой, окном в чёрный двор или видом на Олений лан…

Внезапно, где-то неподалёку зарыдали шакалы, их печальные вопли взбудоражили население хутора – собаки, коты, петух и даже Терция, ответили им дружной разгульным хором, после которого вести полемику о каких-то далёких отсюда типах казалось бессмысленным. Эн и Эл выскочили на крыльцо, почему-то тем самым сразу оборвали шумную ночную жизнь вокруг и обомлели: небо очистилось от пелёнок туч, полная луна катилась по хребту напротив, а звёзды в небе сошли с ума. Они взрывались, перемигивались, чертили собой горящие штрихи, словно ткали в небе очередной, но самобытный, ковёр потрясений.