Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Вполне объяснимо, что первый совместный ужин наших героев прошёл быстро, скованно, немногословно, поскольку важно было понять привычки партнёра, его отношения с алкоголем, оценить поведение за столом, то есть, манеры… Не играя в архаичную психологию и опуская некую словесную живопись, скажем, что Эн и Эл друг другу подошли, вкусы и взгляды на предмет имели довольно схожие. К тому же, три крохотные рюмки самогона, слегка разбавленного минеральной водой, не сумели снять объяснимого, знакомого всем напряжения первых минут привыкания, недосказанности, страха перед досадными подробностями.

После ужина Эн помог Эл прибраться, они вместе собрали простой сладкий стол и, под кофе, наливки, ненавязчивую инструментальную музыку, устроились в старинных креслах у камина. Пламя в нём уже не рвалось вверх, оно непредсказуемо перебегало по поленьям, шаловливо играло, бросая в зал пригоршни смолистого тепла.

Молчание нарушил Эн:

– А кто такой Ганц, почему кордон называется его именем?

– О-о-о… Это интересная история, – оживилась Эл, которая и сама не знала, с чего начать. – Сын лесничего, хулиган, охотник по духу, он рассорился со своим отцом, стал жить самостоятельно в балагане на границе национального парка. С женщинами нормальные отношения у него не складывались, обитал он ещё с молодости одиноко, иногда лишь затаскивая к себе в глушь на какое-то время сомнительных друзей или подруг. Промышлял Ганц как законной охотой, так и браконьерством в заповеднике, сдавая добычу в местные курортные ресторации, ведь тогда, девяносто лет назад, меню не было вегетарианским. Власти и лесничие национального парка поймать его на незаконном промысле не могли, поскольку Ганц отлично ориентировался в лесу, знал его досконально, был хитёр, осторожен. Добывал и брал всегда только необходимое, не жадничал, не оставлял после себя улик, рассматривая свою жизнь как бесконечный поединок с природой, зверем, с себе подобными… Если кто-то из лесничих допекал его угрозами или придирками, что иногда случалось в городских пивных, то он в издёвку мог украсть у него ружьё, разыграть, напугать, выставить дураком, словом, опозорить. Все вроде бы знали, что это именно он куролесил, но уличить не могли.

– Вы о нём рассказываете так, будто сами его знали.

– Знала, хотя общалась с ним всего один раз лет двадцать пять тому назад, когда мы с мужем гостили здесь по его биологическим делам.

– Случайно встретили Ганца в лесу или пересеклись в городе?

– Нет, мы беседовали с ним на этом кордоне, который уже к тому долгое время носил его имя.

– Как же кордон назвали именем почти что преступника?!

– На тот момент он работал тут лесничим целую эпоху.

– Любопытно, что произошло, и вообще – сколько же ему было лет, когда вы его встретили? Дело в том, это я узнал в городе, что он ещё в две тысячи шестнадцатом году здесь вовсю разбойничал…

– От кого узнали?

– Да это неважно, вряд ли я ещё раз его встречу. Так, обыватель.

– Родился Ганц в тысяча девятьсот восьмидесятом году, сорок лет вёл вольный образ жизни, а потом, почти шестьдесят лет работал здесь лесничим, всего, выходит, прожил под сто лет… Мой муж, Эд, сюда наезжал довольно часто, а я гостила лишь раз – в две тысячи семьдесят пятом году, тогда мы с ним и общались. Когда Ганц умер, двадцать лет тому назад, мы переехали сюда жить и работать.

– Извините меня великодушно, а где ваш муж сейчас?.. – спросил Эн, предполагая ответ процентов на девяносто и даже более…

– Погиб три года назад у Серых скал.

– Ещё раз простите мою бестактность!.. Как же вы это время жили здесь одна, вдали от людей, среди зверья и опасностей?!

– Не извиняйтесь, вопрос бы рано или поздно возник. Жила, а что делать – привычка. Не в город же возвращаться?..

От этой царапающей сознание мысли Эн зашевелился, плеснул себе черничной наливки, предложив Эл выпить за её силу и терпение. Она не отказалась, но заметила, что жалеть её не надо, лучше жалеть тех, кто живёт там, в скученности, в мегаполисах, кто мыкается среди алюминия без надежды из него выбраться. «Как Космонавт и его бедовые друзья», – подумал Эн, а Эл, тем временем, продолжила свой рассказ:

– Как вы понимаете, Ганц был человеком решительным, волевым, не склонным к сантиментам, независимым, но, одновременно, – любящим природу, мечтательным, чуть одиноким, и годам к сорока что-то в его душе переменилось. Силы у него хлестали через край, а поделиться ими ему было не с кем. Он стал думать, искать себе иной жизненной стези, но где… И вот однажды на охоте он подранил косулю, а она, вместо того чтобы убежать, стала идти за человеком, разыскивая в причине своей беды – помощь. Ганц потом рассказывал, как гнал её от себя, а она не уходила и только всё смотрела на него огромными слезящимися глазами. Он хотел добить её, но уже не смог, поскольку в нём сломалась защита невосприимчивости к чужой боли. Он орал на косулю, бросал в неё снегом, палками, всё напрасно. Возможно, у животного случился шок. От отчаяния, он сам пошёл к косуле, обработал, перевязал ей рану, и после этого она не отстала, продолжая идти за ним. Теперь, уже убегая от этого демона, Ганц повредил ногу, вколол себе обезболивающее, и ему пришлось ночевать зимой в лесу, а она согрела его своим телом, в той самой ямке на Красном Носу, он же согревал её – своим.

– От судьбы, стало быть, не уйдёшь.

– Почти. Утром, когда Ганц проснулся, косули рядом не было, вот что интересно!.. Однако с того дня он решил резко измениться – пошёл в контору национального парка устраиваться на работу. Там, понятное дело, долго артачились, но когда на этом кордоне освободилось место, сдались… Ганц перестроил дом, завёл нынешнее хозяйство, взял даже на воспитание своего племянника-сироту. Сейчас он работает тренером по горным лыжам, сюда часто наведывается. Всё на хуторе сделано руками Ганца: дом, хлев, ангар для техники и кормов, огород, сад, теплица, баня, электростанция. Мы с мужем только чинили кое-что по мелочи, когда это требовалось. Правда, ветшает хозяйство, крыша вот течёт, я уж на чердаке мостила железки от воды…

– Разберёмся, не проблема. Так у вас и баня своя есть?

– А как же! В лесу без неё никак.

– То есть, сауны не хватает?

– Это разные вещи. Сауна – прогрев перед душем в конце дня. Её можно хоть ежедневно принимать, в порядке личной гигиены, а баня – это общий праздник, ритуал, награда за трудовую неделю. Хотя я уж давно её не топила, что-то не с руки без компании…

Эл замолчала, взгляд её убежал в прошлое, в годы, когда они с мужем были полны сил, были почти богами для местной флоры и фауны, когда по субботам они топили баню, накрывали красивый стол с цветами и свечами… Вот здесь же, у камина, они подолгу говорили о нескончаемом счастье жизни, или даже о нём со смыслом молчали, слушали музыку, или вдруг затевали дискуссии обо всём вокруг… Или только о частном, о лесе, о планах на предстоящую неделю, о мире, который где-то очень далеко бьётся сейчас в нескончаемой агонии цивилизации. Впрочем, тут следует понимать, что не потерянной жизни было ей жалко, а себя… за то, что тогда, надо честно признать, не ценила она в полной мере прелести земного рая. То муж её чем-то не устаивал, то оторванность от людей, то погода, то мигрень.

Эн понимал причины внезапного молчания Эл, и ему, наверное, можно было тепло вспомнить что-то безвозвратное, но он сейчас ни о чём прошедшем, напротив, не грустил, ведь, как уже говорилось, думал, что попал сюда в награду. К тому же, и тогда, когда всё получалось, и совсем недавно, когда в его творческом механизме что-то разладилось, он понимал конечность всего в этом мире и винил себя лишь за то, что слегка запаниковал… Тем, кто не транжирит себя на пустяки, живёт по писанным собственною рукою правилам, кто выкладывается полностью, кто работает с удовольствием, даже тогда, когда вроде уже нет особой нужды работать, – ничего до боли не жаль. Ни жгучих снов, в которых прошла часть жизни, ни загулов молодости, ни философских дебатов среднего возраста, ни послеобеденной дрёмы в старости.

– Наверное, есть смысл коротко рассказать о себе, – встрепенулся Эн, – ведь я о вас и этом благословенном месте уже довольно знаю.

– Пожалуйста, хотя я вроде не была уж слишком болтлива.

– Я нахожусь на вашей территории, и даже этот дом может много рассказать о его хозяйке. Профессия о многом говорит, лицо – детали, словом… Ну а я, прожил достаточно насыщенную жизнь, был женат, есть сын, взрослая внучка, в городе остались приятели и друг, он сейчас лежит в больнице с «БС». Вам эта болезнь знакома?

– Конечно, так или иначе, но Портал иногда посещаю.

– Друг, кстати, начал вроде поправляться, да и волшебную вакцину вот-вот начнут использовать, а до того он лечился рисованием.

– Рисованием?! Это что-то новое… Или хорошо забытое старое?

– Всего понемногу. Жена моя умерла год с лишним назад, тоже от «БС», откуда вы можете определить и мой возраст. Но это неважно, так как проблем со здоровьем у меня пока нет. Уже неплохо. В прошлой жизни, к которой вряд ли вернусь, – был художником. Имел достаток, хорошую мастерскую. За последние годы растерял лёгкость восприятия мира, работал только ради денег, падая в чёрную мглу…

Он так и сказал: «был», особо упирая на это слово. Тут, по правде сказать, Эл несколько засомневалась в том, что Эн художник, поскольку считала истинными творцами лишь фанатиков, идущих на эшафот, до конца. Одновременно ей показалось странным, что из-за такой смешной штуки, как потеря вдохновения, средний человек может решить умереть. Значит её гость не средний, он, возможно, особенный, но насколько? Эн уловил скепсис в её улыбке, однако решил не хвалиться своей славой, ведь он и сам хотел о ней скорее забыть, хотел начать жизнь с нуля. Однако Эл того не знала, да и не должна была знать, она лишь искала ответы на свои весьма непростые вопросы:

– Разве художником становятся по желанию? Нельзя же в самом деле написать заявление: такого-то, прошу считать или не считать творцом? У меня, например, нет абсолютного слуха, поэтому я не смогла стать, как мечталось, профессиональным музыкантом. Ограничилась меломанией, то есть, квалифицированным потреблением, но это никак не повлияло на мою самооценку, на священную необходимость быть, жить.

– Верно, но у художника есть внутреннее право, после того как он уже доказал, что является творцом по призванию, лишить себя этого звания, в случае утраты духа первопроходца… Зачем кормить зрителя вторичным, рождённым только высоким вкусом, ловкостью хитреньких рук, иначе говоря, ремеслом без вдохновения, окрылённости, без дрожи в руках? Настоящий художник не копирует действительность, а создаёт свой эмоциональный отклик на неё, а что делать, если нет эмоций?.. Угождать публике? Низко. О чём думать на закате, зачем вставать утром – во имя чего! Заметьте, после многих насыщенных откровениями лет.

– И всё-таки вы, наверное, торопитесь говорить, что когда-то были художником, подразумевая это как нечто безвозвратное.

– Понимаете, Эл, кроме всего прочего, мне вдруг опротивел город, все эти новости, рождённые скученностью, порывы распространить свои проблемы на космос. Мне всё больше и больше становились непонятны люди, их мелочные интересы, мнения, возня вокруг здорового образа жизни, но для кого тогда работать, если не уважаешь зрителя?.. А марать холсты с фигой в кармане – казалось непорядочным.

– Есть хорошая проверенная формулировка: твори для всех, как для себя, и зритель, настоящий – тонкий, обязательно отыщется. Возможно, в другом времени. Что же касается города, людей, скученности, то это мне хорошо знакомо. Ведь мы с мужем двадцать лет тому назад также были опустошены этими весёлыми монстрами, поэтому и оказались здесь.

– Выходит, сами не вынесли, сломались, убежали…

– Да, но не от жизни, а всего лишь от суеты цивилизации. Мы не брались судить законность жизни вообще, мы наоборот – искали ей оправдательные аргументы, мы не сдавались. Но я хочу вас спросить о другом: разве утрата свежести эмоций может являться основанием для решения расстаться с жизнью? Простите, если я по больному…

– Несколько дней назад казалось, что – да, но теперь события на известной вам скале мне кажутся лишь пугающим сном, назидательным кошмаром. Вы не беспокойтесь. Я окончательно проснулся, я полон сил, я готов перевернуть мир! Свой, по крайней мере.

– Да, тем более, что мир, случайно возникший на этой планете, не нуждается, по-моему, в переворотах… Жить деликатно, не уродуя во имя своих нужд всё вокруг, экосистему, оставить после себя богатства Земли приумноженными – вот перспективная задача для рода человеческого. А этот кордон и подчинённый ему участок природы – мой полигон для осуществления этой задачи, вернее сказать, высокой мечты. Если хотите, присоединяйтесь, скучать и грустить не придётся! Обещаю.

– Хорошо. Попробую оправдать ваше доверие. Скажите, а как в тот день… я оказался здесь, как вы меня нашли, выходили?

– Нашла случайно: рядом с Красным Носом у меня на вездеходе сел аккумулятор… Я вышла, почистила от снега солнечные батареи, стала ждать подзарядки, тут услышала на скале крики, бросилась наверх. Из охотничьей ямки, что была когда-то логовом Ганца, торчала рука, она шарила вокруг, словно искала помощи… Я разбросала снег, камни, доски, а там человек… Потом вы с моей помощью добрели до вездехода и я привезла вас сюда. Вы находились в какой-то непонятной горячке, но ни за что не хотели направиться в город – искать помощи у людей… А дальше, я лечила вас обычными нашими травами, отварами, настойками. Только до сих пор не знаю – лечила от чего?! На всякий случай давала общеукрепляющее, тонизирующее, пантокрин. Надеюсь, не навредила.

– Ничего не помню… лишь какие-то прострелы памяти в красном плотном тумане. Я знаю, что такое совершенно беспомощный человек – пришлось некоторое время ухаживать за умирающей женой, поэтому, с большой долей иронии, но как доктор доктора, откровенно спрошу у вас: вёл-то я себя, надеюсь, нормально, особо не буянил, не опозорился как-нибудь, мужское достоинство не уронил?..

– Нет, нет, что вы! Всё было нормально.

И тут Эл внезапно сильно покраснела… Эн же этого не заметил, так как смотрел куда-то вглубь себя – ещё сквозь туман, но уже светлый.

– Ну и хорошо… – он первым вышел из минутной задумчивости, – ещё раз выпью за вас, за то, что выручили. В долгу не останусь. А вы знаете, перед тем как окончательно проснуться, я как будто слышал Вивальди и вместе с музыкой пережил за полчаса сна целый год – Зиму, Весну, Лето, Осень… Я метался по заснеженным просторам своей жизни, я подчинялся буре и заставлял подчиняться себе материал, мрамор. Во сне я осуществил одну свою большую мечту, и неожиданно понял, что она должна быть другой, более высокой. Но ведь судьба, как показало наше с вами случайное знакомство, думает скорее руками. Она месит нас, словно тесто, нарочно заставляя чаще включать голову. Я поначалу сделал то, что хотел, а потом нелогично начал думать – почему сделал именно так, а не иначе? Я заметил, что у вас в доме мало книг, или вы всё, что нужно, находите в Портале?

– Бывает и так… Вообще-то я немного читаю, в свободную минуту предпочитаю музыку, она мне ближе. Иногда перечитываю Пришвина, и хотя он умер сто пятьдесят лет назад, мне часто кажется, что он мои мысли до сих пор похищает. Вы его читали?

– Нет, хотя о нём, конечно, слышал. Что, конкретно, он писал?

– Рассказы, повести, дневники. Несколько оторванные от пресловутых проблем человека, сказки о жизни. Вон там, на полке стоит трёхтомник среди альбомов по искусству и биологических справочников. Попробуйте, тем более что о природе, понимая глубину темы, её исключительность, мало кто говорил так поэтично, грамотно, мудро. Астафьев разве что, местами… Хотя это авторы позапрошлого века, а теперь таких и нет, поди, ведь чтобы писать о природе, нужно в ней жить.

– Это да. У меня несколько иные читательские пристрастия, и тоже среди давно умерших. Нынешние пишут изобретательно, но без боли, то есть, без души… Вернее, боль-то у них есть, боль физиологическая, за сердце не хватает, разве что нервишки щекочет. Настоящая музыка, я согласен, вне времени. У каждого человека, на метафорическом уровне, свой неповторимый язык для разговора с душой, а музыка удивительна тем, что с каждым она, вроде бы на всех одна, говорит только на его языке, который для умеющих слушать становится всеобщим. Она может объединять людей. Например, та, что звучит сейчас…

И музыка словно услышала его слова, она вышла из тени – взмывала, падала, звенела, перебегала… Музыка ласкала слух, стучалась в грудную клетку, тонко щекотала сознание, она разливалась по уютной гостиной, освещённой сейчас лишь мерцающими в камине угольками.