HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Азбука Сотворения. Глава 2.

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007
Оглавление

8. Часть 8
9. Часть 9
10. Часть 10

Часть 9


Н, воодушевлённо вскочив, направился к стоянке таксомоторов. Среди поглотителей пространств и табачного дыма змеилась нервная, гортанная смесь азартных игр и сплетен. Летали карты, трещали нарды, раздавались кинжальные реплики о проточке карданного вала, и поэтому на бородатого, «левого чела» никто прицельного внимания не обратил. Плюс ко всему, он явно не тянул на солидность… Подойдя ближе, Н критически оценил ситуацию – ему понравился стоящий в сторонке опытный лирик. Тот обнимал поджарым задом остывший капот, вертел головой, пересвистывался с журавлями в небе – видимо, пребывал в плену запоздалых амуров, либо зыбких иллюзий о покупке нового авто… Н подошёл к нему с зажатым «здравствуйте!». Игроки ревниво оглянулись, но тотчас ушли в свою зловредную хронофагию.

Таксист не переменил позы:

– Привет! Если вам ехать куда, то у нас очередь – идите вон к тому лысому в кожаной кепке.

– Да, да… мне необходимо ехать, но неожиданно возник сложный вопрос – куда?

– Это меняет дело, – водила воодушевился. – Что за проблема? Адрес забыл, маму вспомнил, или с наличностью туго?

– Нет, тут дело в другом… – Н неопределённо замялся, пытаясь как можно лаконичнее обрисовать свои скромные претензии. – Вы пансионат рядом с курортным парком знаете?

– Что за вопрос! Только нет там сейчас никакого пансионата – одни развалины. Сначала пожар был – говорят, подожгли… Потом фармакопея какая-то заевшаяся, вроде, всё скупила. Планы, едри, они имеют грандиозные, но пока заброшено всё. Ждут, видимо, кому спихнуть землю подороже – место, как ни крути, золотое. Обидно, понимаешь, за город: тут шик, а тут пшик! – Таксист как-то с чувством придавил каблуком окурок. – Управы на этих гадов нет! Хапают всё, будто завтра бежать за кордон, а отдыхающий косяком в дальние страны сквозит, чтобы расслабиться по-человечески. Но чем, скажите, здесь хуже, если с умом?

– Так, где же его взять у разбойников?!

– Они-то разбойники, а у меня перспективы какие! Три клиента вчера за день. Мне уже и карты надоели – сволочи!

– Что – карты, клиенты?

– Да нет, начальники и все, кого они покрывают! Им-то вольготно жить на взятках, халяве, поборах, а народу как быть?

Обозначилась привычная рвотная дискуссия – Н резко переменил тему:

– Тогда вот что… Вы не подскажите, м-м-сейчас можно снять жильё, так сказать, не комфортное, а что-то вроде старого фонда, либо сарайчиков среди зелени с отдельным входом?

– Понятно, летний варьянт. Редкое, надо сказать, для весны желание, но нас трудно чем-либо удивить. – Таксист, выудив из кармана блокнот, стал в нём рыться, полируя ладонь о двухдневную щетину. – Навскидку имеем три случая…

– Ещё пожелание: мне бы хотелось, чтобы место было рядом с телебашней – оттуда вид на город отличный.

– А-а-а, ну это проще простого! Есть у меня в особом списке адресок кумовьёв, – он достал сотовый, – сейчас звякну, узнаю обстановку. Они зимой сдавали жильё то ли строителям, то ли студент… алё! Привет, подруга! Нормально… Да что ей сделается! Коптим небо… Дочка? С репетитором занимается – будет поступать в наш «курятник»… Ничего, голова есть – рукам работа будет. Слушай, я тебе жильца нашёл – место найдётся? Нет, молодой, но шибко непьющий! На сколько приехали?

– Недельки на две, на три, по обстановке…

– На три недели. Сколько в день? Ясно, завожу драндулет… Вот и все дела – никаких дел! Вы очень правильно ко мне обратились – «адын» минут, и порядок! Договор прост: стоимость такая-то – это по-божески, да? Плюс дорога, плюс мне за услугу – устроит?

– Об чём речь!.. – Н так обрадовался столь быстрым и лёгким родам, что пропустил мимо ушей ничтожную для его кармана цифирь.

Таксист метнулся к коллегам объяснить ситуацию, получил одобрение «ордена», молодцевато скомандовал: «садитесь!», влетел в средневозрастной шарабан, крутанул ключ зажигания – едем! Мы едем, едем, едем…

«Судьба решается внезапно!» – В памяти Н прострелил кумачовый транспарант с нетленным текстом, и обстановка за окном стала быстро меняться. После плоской вечерней зыби привокзальной площади, дорога ушла в гору, зарябили кособокие «муравейники», свеженькие особнячки, бесперспективные халупы, стоянки, пустыри. Машина петляла по нарисованным слепцом улочкам, проездам и вдруг вылетела на асфальтовый позвоночник горы. Таксист, между тем, продолжал мутить кислотную бодягу: налоги дерут, дороги ни к чёрту, начальники – дуры спят в кабинетах – на всё насра-а-а… Но Н оглох и совершенно ушёл в разглядывание свежих для глаз окрестностей…

«Какая дивная акварель мощных, зелёных хребтов… Сверху белые накидки промёрзших вершин, стилистическое единство, а снизу пасторальные посёлочки, дачи, волнистое дремлющее кладбище, хаос… Дети «при дороге» проходят школу жизни: смеются, дерутся, вошкаются, стоят зыбкие песочные миры. А вот мужик – реформатор кромсает увитый буйными побегами роз забор. Он, будто тот скульптор, отсекает лишнее, пытаясь освободить от шипов свою израненную душу… Красно – белые хвосты труб торчат из недр – это, наверное, саблезубые тигры утонули в сельве. Или же они лакают магму, чтобы вернуть её нам горячими батарейными калориями? Море впереди… не море даже – небо! Кто-то километровой резинкой стёр линию горизонта, и теперь везде – моренебо…»

Неожиданно прорезался таксист:

– А я говорю, пусть этот мэр – мерин денёк посидит со мной в машине, ребят на площади послушает, мелочь в карманах погоняет, без газа и света с недельку проживёт! Ведь, что ни выборы – все заборы своими мордами облепят, эфир заполонят, наврут с три короба, и снова до следующих выборов в болото, а нам «чито делать?»… Обратите внимание: вот от автобусной остановки дорожка вниз пошла, сюда можно идти, если на общественный транспорт или на маршрутку надо. – Таксист стал, как в ралли, круто вертеть баранку – то вправо, то влево, и, наконец, мягко притормозил, сигналя. – Приехали. Сейчас выйдут. Я думаю, вам здесь понравится, раз вы с понятием.

– Уже нравится… – рассеяно ответил Н, вникая в своё местоположение.

«То, что надо. А мы тогда жили, жили… вон там, это рукой подать. Тут тоже неплохо, и город внизу – ни дать, ни взять, похож на кладбище. Как я этого раньше не замечал? Да, вот памятники высоток, надгробия пятиэтажек, пренепременные кипарисы, лёгкий запах тлена, движения сверху не видно, но кладбище это «живое» – на нём ещё хоронят, то есть живут… Цветы кладут парами, речи загробные – скучные, музыка холодная – медная, бурьян у соседей «по шейку» – словом, отлично!»

Водитель же, пока суд да дело, живописал достоинства «дикарского» отдыха, присовокупив к речам аналог визитки с телефоном: мол, если приспичит куда – звоните, не стесняйтесь! И тут же деликатно назвал конечную сумму, чуть опустив голову на грудь и взывая милости: то есть премия не обязательна, но желательна… Н бойко приплюсовал к чаевым пайковые – водила неслышно буркнул: «План есть».

Тут же отворилась глухая калитка с почтовым ящиком на груди, и оттуда вылезла толстая рябая баба лет пятидесяти:

– Ну, кум, здравствуй! Как ты? Всё, господи, видимся на ходу, а то бы заехал как-нибудь со своими вечерком, не торопясь, чайку попить.

Из калитки послышалось:

– И водочки…

Баба огрызнулась назад:

– Я-те дам водочки! Гляди, как морда опухла – не отрезвеешь никак!

Образовалось ещё одно действующее лицо: мелкий, бордовый сухарь – судя по всему, слуга порочного обмена веществ – с потухшим бычком на волдырчатой нижней губе:

– Здоров, куме!

– Здоров, здоров!

Мужики похлопали друг дружку по плечам – держимся!.. Таксист взялся на свой манер острить, кум не пасовал, баба хохотала, но продолжалось ознакомительное представление недолго: как, ни как – клиент созрел. Троица, глухо посовещавшись, выставила вперёд таксиста. Я-дескать могу, кривил он тощей душой, покуда не уезжать – а то вдруг вам здесь не понравится – поедем искать ещё… По сути это был хитрый, но лобовой ход, усугубляющий неотвратимость выбора. Баба решительно шагнула вперёд, можно сказать, прыгнула:

– Никуда мы такого красавчика не отпустим! Ляпнешь тоже, кум, несуразное… Ехай, давай! И чтоб вскорости непременно к нам в гости!

Водила поручкался на прощанье с хозяевами, лихо подмигнул Н и, как мимолётный герой эпизода, исчез за кулисами. Баба повела Н вдоль густого вечнозелёного забора к ещё одной неприметной калитке правее двухэтажного дома. Сухарь с бычком проследовал за ними. От калитки вниз вели набитые бетонные ступеньки – хозяйка спускалась, кряхтя, и по ходу налаживая контакты: цветы, дожди, то да сё, как зовут, откуда?..

– Зовут Н, приехал из столицы.

– А меня У кличут, это мой муж – Х.

«Ух! – подумал Н, – или ху… для простоты запоминания? Нет уж, лучше остановиться на ух…»

– Вам у нас понравится, – вещала У, – видите: вход отдельный. Когда, с кем придёте – нас не касается, но чтоб только без шума.

Под домом оказался полноразмерный подвал – фактически, «экстрим – отель» для романтиков с драным кошельком.

– Ключ от двери всегда здесь лежит – вот, на перекладинке козырька. – Хозяйка отперла дверь. – Тут коридорчик, газовая плита, комод, холодильник, стол разделочный. Это дверь в туалет – бумага имеется… Это душ.

У, захотела, было включить холодильник в сеть, но увидела, что он работает – «вас ис дас!» Она открыла дверцу – там стоял вскрытый трёхлитровый баллон казённых огурцов и какие-то мелочи. Х пояснил: это-де жильцов, вон и лук у них в пакете и масло – если отключить – пропадёт. У топорно изобразила смущение: гой-вы, красный мóлодец, не обессудьте, у нас тут ещё двое живут – работяги иногородние, но «аны гдей-то» сейчас объект сдают, неделю «дома» не ночуют. И вообще ребята тихие – вас не обеспокоят. Эта иха комната… Хозяйка указала на дверь с переводной гвоздикой на уровне глаз. На других дверях, как в детсаде, были изображены роза и ромашка, туалет обозначался репеем, душ – колокольчиком. Н стало весело. Он, указав на ещё одну безымянную, полу-стеклянную дверь с занавеской на изнанке, спросил:

– А это куда?

– К нам наверх, вроде служебного хода – за порядком смотреть, бельё поменять и вообще, чтобы не обходить…

Идея постоя в голове Н приобрела законченность.

– А вы, наверное, здесь разместитесь. – У отперла «своим» ключом дверь с розочкой и дала такой же на брелке Н.

Он заглянул внутрь: небольшая комнатка, трельяж, широкая полуторка, столик, тумбочка, вешалка, плетёный абажур на низком потолке – всё, хотя и разномастное, но создающее особый, гостиничный, не обязывающий к палочной дисциплине, уют.

Хозяйка подобострастно осведомилась:

– Ну, как?

– Именно то, что нужно! – воскликнул Н ко всеобщему удовольствию.

– Вы на три недели к нам?

– Скорее на две…

– Тогда, если можете, заплатите, пожалуйста, вперёд, чтобы мы к вам по каждым пустякам не совались. А надумаете раньше съехать – мы вам разницу-то вернём, скорее всего…

– О чём речь, – Н достал несколько хрустящих бумажек, – прошу!

– Вот и славно! – У с нескрываемым обожанием переломив купюры, сунула их в карман халата. – Ещё одно… Дайте на секундочку ваш паспорт, я кое-что запишу на случай проверки – нас иногда трясуть.

– Пожалуйста! – Н понимающе ухмыльнулся.

Хозяйка наклонилась над столом, что-то выписывая в блокнот.

– А это вроде карточки гостя, – она вложила в паспорт листок, – здеся адрес, телефон – мало ли что… Располагайтесь, не будем вам больше мешать. Да, водонагреватель в душе «втоматический»: пять минут идёт горячая вода, а потом холодная – конструкция, что ли, такая странныя?!.. Во дворе ещё один туалет есть – летний, утюх стоит в комоде, там же сковородки, каструли, посуда, гладильная доска вона… Приятного отдыха!

Супруги, довольные собой, проследовали в «свою» дверь.

Н прилёг на застланную пледом постель, она пахла холостяцкой вольницей и сиротством свободы… «Ну что ж, всё складывается как нельзя лучше! Сейчас осмотрюсь, ополоснусь с дороги и схожу, пожалуй, погуляю… А ведь это настоящий отель – незатейливый бизнес продуман до мелочей, а учитывая ценовую категорию, можно считать, что я попал в рай. Да, летом тут миры… безбашенность кружит, вдохновение непокоя, цикады верещат, слышна истерическая музыка солёных лобзаний, брезжит недоумение рассвета, угрожает капитальность заката, вино скользит по склонам рекой… – Он, сбросив туфли, задрал ноги на спинку кровати. – Хорошо, чёрт подери! А ещё полчаса назад я прощался с П, сомневался в себе, тосковал, робел перед неизвестностью… И кто я теперь? Свободный человек с тылами – верно! Можно написать это такими большими, сверкающими буквами с в о б о д н ы й ч е л о в е к! Хотя и прилагательное и существительное это, всегда подразумевают знак вопроса… Ерунда, шампанское к бою, глотку – наголо! На пер-р-рвую – втор-р-рую кружку пива р-р-рассчитайсь! Вперёд, Человек!»

Н, вскочив, вышел в «гостиничный» двор, осмотрелся: две сотки поросшей травой земли, жидкая беседка с мангалом, сутулый гальюн в углу участка – мало ли что… Виноград, красная алыча, смородина, фурма, крыжовник – всё входит в сервис, ясно, но это летом. А сейчас в наличии были только россыпи надоедливых нарциссов и набрякшие бутоны роз в изгороди. За ней территория хозяев: настоящий сад, правда, чуть приопущенный, тепличка, двор, массивный пёс, которого по пустякам лучше не беспокоить… Собака изучающее посмотрела на Н, потом гавкнула: «Ав! ав!..» Это прозвучало миролюбиво, почти по-людски, и значило, видимо, – «живи». Большое спасибо! Он вернулся в комнату, разобрал вещи, нащупал на дне тумбочки удобную щёлку, сунул туда дежурную «кредитку» – бережёного всяк бережёт! Затем взял продукты, отнёс их в холодильник, принял скоротечный душ, фыркая, растёрся жёстким полотенцем и вновь прилёг на кровать, чтобы освоиться уже окончательно, гигиенически – совершенно. Вдруг за дверью комнаты что-то щёлкнуло, Н выглянул в коридор. Там Х вилкой выуживал из баллона огурец богатырского размера – он приложил палец к губам: тс-с-с… И вполголоса спросил:

– Выпить хочешь? А то ты уж больно грустный чевой-то…

– Нет, спасибо.

– Ты не думай, что я ворую. Это мои огурцы, а своей я ляпнул про жильцов для маскировки. У меня тута и «поллитра» имеется… – Он сунул руку в пространство за комодом. – Что делать! Как пацану приходится хитрить. Баба-то моя ничего, но насчёт этого дела с придурью мля… – Появилась сама! златоглавая… – Ну посуди, что я не могу опосля работы сто грамм выпить? Может, примешь всё-таки? Ты на меня внимания не обращай, я сейчас хлопну и уйду.

Х достал из комода мутный гранёный стакан, налил его на две трети, смачно – махом опрокинул в лужёную глотку, понюхал огурец и тут же, по-кошачьи урча, стал его грызть:

– У, хорошо пошло! хрумхрум… Что щас делать надумал?

– Хочу в город пойти, погулять.

– Дело нужное. За девками, поди, охотиться? Значит, если пройдёшь по улице метров пятьдесят вверх, то там за домом с оранжевой крышей лестница идёт вниз, а дальше разберёшься – тропа. Ходу тама до проспекта минут десять, а если вообще вверх пойдёшь, то можно на маршрутке за три минуты в центре быть. Хотя ходят они не так часто. Ты зла на меня не держи, – по багровому лицу Х поползли волдыри блаженства, – видишь схрон у меня тута. Всю жизню-то прятаться приходится! Такие, бляха, синицы в руках… – он театрально вздохнул. – Обратно от вокзала транспорт до одиннадцати ходит, а потома только на такси, не обессудь. Да тебе они, видно, не по карману. Пошёл я. Моя-т меня за хлебом послала – так что я, уже считай, на полпути до магазина. Здеся, гостевым ходом пройду… Бывай! – Х технично испарился.

«Вот крендель! – подумал Н. – Боец невидимого фронта. Хотя, мужик вроде бы ничего – не навязчивый, с пониманием. Сразу на ты… А что, ему передо мной – салагой вприсядку скакать! Не его стиль, схрон опять же… И у меня есть схрон – везде сталкиваешься с подводными течениями быта. Нет, дядя молодец! Пойдёт прокладку в душе менять «чтоб не текла» печальный, а вернётся полностью удовлетворённый «тама». Такую закалку ничем не прошибёшь… А может быть, и мне слегка перекусить здесь, то есть «дома» – о, дома! Нет, пойду в разведку боем на местный сервис, а продукты не пропадут – на завтраки сгодятся».

Н переоделся во всепогодное, запер конуру и нетерпеливыми прискоками отправился на прогулку, то есть в разведку. Быстро найдя старую кариесную тропинку, он стал совершать скоростной спуск к цивилизации, впрочем, внимательно поглядывая под ноги… Вскоре судьба вывела его в строго горизонтальный проулок. Н растерялся – куда же идти? – вправо, влево? Никаких подсказок, как в утреннем забеге за свободой. И тут неподалёку он увидел старуху, поспешно решив спросить у неё исхода. Бабка была распята на ржавой калитке в глубокой средоточенной задумчивости – видимо, о ситуационной абсурдности бытия. За ней виднелся облупленный дом, неухоженный участок, обнесённый забором из спинок и сеток старых, давно вымерших железных кроватей. Деревья в саду нагло выбросили вверх трёхметровые, длиннющие побеги: запустение – которые тут временные – слазь! Кончилось ваше время…

– Бабуля, как вниз в город пройти? – В нос ударил удушливый аммиак столетней мочи…

Старуха «вдруг» увидела его и запричитала, почти запела:

– Ой, милай, кушать очень хочется-я… Никому мы старые, больныя-я не нужны-ы, ой – ай – ёй!

– Тропинка, бабушка, где? – ещё раз спросил Н, уже смекнув, что глупо тратит время на несчастную вонючку.

– Как вчера поела, так больше крошки хлебной во рту не была-а-а… – По морщинистым жёлтым щекам старухи щедро катились мутные, дешёвые слёзы. – Были молодые – хорошо-о-о… а теперь как старикам плохо… Невестка – стерва, не кормит савсем-м-м!

– На, мать, пойди, купи себе чего-нибудь поесть. – Н протянул несчастной приличную бумажку. – Ходить-то можешь?

– Ни сыну, ни родственникам, ни начальникам – никому мы не нужны, никакой заботы, уважения-я… – завыла вновь было бабка, но купюру! ловко схватила и зажала в маслянистый кулачок. – Ой, милай, спасиба-а!.. Помирать пора, да не помрёшь никак… одни мучения-я-я…

Сострадания к старухе Н не ощутил, а проглотил только долгую, протяжную брезгливость, вкупе со стыдом за род человеческий…

«Да вы и в молодости, по большому счёту, никому не нужны, кроме себя, а сейчас-то и подавно. Быть нужным – привилегия сильного духом, щедрого на усилие, вечно молодого, талантливого, умного. Поэтому «ненужность» – обязательный атрибут любого слабого, недочеловеческого материала. Но это всё ерунда! Надо искать выход…»

– Опять клянчишь, ведьма старая?! – раздался за спиной сердитый, боевой голосок.

Н обернулся. Юркая, животастая бабёнка, похожая на клоуна без грима, вклинилась в коллизию массой:

– Вы ей деньги дали? Зря!.. Она и магазин-то не найдёт – маразм, или свалится где-нибудь под откос. Ведь было уже такое, старая?

– Я, собственно, тропинку вниз потерял.

– Вам вон туда… Отсюда из-за дерева не видно, там ступеньки через дворик, а дальше – уже без загадок.

Бабка, между тем, неловко пятилась в тенеты.

– Вы не огорчайтесь и не её слушайте. У неё кругом звери, как в зеркале. Она и не голодная вовсе, просто есть всё время хочет. Кстати, я её недавно кормила, и ещё придётся давать, чтоб не ныла. А клянчить – это её профессиональное хобби, она когда-то бухгалтером работала – вот и привыкла ходить с протянутой рукой. Мозгов-то нет совсем, простите.

Н, пожав плечами, стал, жалобно улыбаясь, исчезать: спасибо и проч…

– Вам спасибо! А ты что торчишь, чучело?! Иди, уже ложись что ли! Не смущай хороших людей своими искусственными слезами…

«А вы говорите – художник! Пестование прекрасного, поиск идеала… Но эту! жизнь кому передать?! И к чему идеал, если в нём нет остронуждающихся? Конечно, можно раствориться в эстетике, гармонии природы – этого довольно вокруг, но ведь в мир выходить надо, чёрт подери! И каким образом думать, наблюдая подобные картины, а главное – о чём? О возвышенном, о поднебесье, о полёте червяков?! И таксист, и его ушлые кумовья, и даже эта бабка – все они беспрестанно апеллируют к возвышенному, да! Но оно у них находится не внутри себя, оно для них персонифицировано «другим», будь то бог или химерический начальник… Их неизбывная рефлексия: молить, испрашивать, канючить, потому что они рабы. Раб, в этом случае, – тот, кто просит «извне, ибо не видит в себе первопричину жизни… Раб – тот, кто просит помощи, а не предлагает помочь… Раб – тот, кто слаб, так как, только сильный человек свободен. А они? Они так и будут стоять у своих дефективных калиток с воздетыми к небесам ленивыми руками: памагитя-я-я! Но их бог – только местный мандарин – тоже раб… Он, смахивая с усов шарики чёрной икры, по-своему, сыто взовёт к верхам: помогите! И его боги – губернские шишки подхватят призыв и, нехотя поднимая увитые перстнями волосатенькие ладошки, почти пропоют: по-мо-ги-те! И тогда сверху из тюрьмы – а точнее лагерного барака, облицованного красным кирпичом – раздастся сладкий стон верховного раба, вернее, скрип: по-мо-жем-с… А как ты им поможешь, дядя! Разломишь хлебы, даруешь зрелищ, озадачишь на поедание времени, друг друга – и тем ещё на поколение продлишь рабство?! Заметь, при тех самых пошленьких, навязчивых мыслишках о целостности собственного зада… Дрянь – три восклицательных знака! Не лучше ли, наконец, подумать о демонтаже самой машины для штамповки этих жалких ноющих винтиков, даже не запчастей! Эк, куда ты махнул, художник! Ведь тогда автоматически исчезнет слово «власть», а вместе с ним и все сегодняшние представления о человеке и обществе… Конечно, это призрачная угроза. Молите, молите небеса, но знайте – там никого нет! Возможно, кроме меня, равнодушного ко всему суетному, и отвечающего за всё вечное. Задолбала эта метафизика! Открой глаза – смотри! – вон скибка солнца плавает в море, изломанно – совершенный гребень силуэтов, тёплый южный вечер бодрит, ваниль цветущих экзотов вперемежку с солоноватым ветерком в лицо… Подпрыгни и лети! Ну, давай, что ты?! Лети, повинуясь воле, строго на запад, чтобы солнце не заходило никогда! Лети, лети, сокол, к горящему символу свободы… Лечу-у-у!» Н споткнулся о щербатую ступеньку и едва не угодил в канаву. «Жизнь в местах оных полна диких приключений и пеших опасностей…»

Вскоре тропинка соплями гравия вывалила на тихую улочку, упёршуюся нижним концом в глухо жужжащую, тёмно – зелёную артерию, либо вену? курорта. Навстречу Н шли люди – невольные участники массовки в его спектакле: домохозяйки, украшенные пакетами со снедью, прыскающие смехом – то есть ещё невинные… – девицы, ушлые сотовые «деловики» – все при делах, целиком захваченные мнимым наступлением прогресса, дети, иной бесхозный материал. Настроение постепенно стало выравниваться, в соответствии с установкой на триумф. «Южный человек похож повадками на северного… – думал Н, утихомирившись, – только он извилистее и движется от оптимизма молодости, через пессимизм опыта, к нигилизму старости не напрямую, а в лёгкий обход. К тому же процесс бытия здесь зачастую разогрет до каления избытком тепла… Оно душит и диктует свою волю, навязывает почтенную беспечность и детский наив – пойди, разберись, что лучше…»

Рядом с какой-то беззвёздной гостиницей у проспекта Н приглянулось малолюдное, «летнее» кафе, и он решил остыть от виражей – перекурить под кофеёк. Ярко – красные, томатные столы отлично гармонировали в сумеречном свете с тихой глубиной старых магнолий. Он заказал кофе, как всегда в незнакомых местах «без сахара», и устроился лицом к сцене, то есть проспекту. Вокруг стали вспыхивать пока никчёмные фонари – наступал торжественный момент изгнания суетности дня сонной апатией вечера. Всё в рамке взгляда казалось совершенным до щепетильности: цвет, композиция, рисунок, чередование волосяных и толстых линий – даже штрихи несущихся рядом, хрипящих лошадиных сил. Н боялся пошевелить головой, чтобы нечаянно не схватить больше раскидистого неба или пахучего, только что постриженного газона…

Внезапно слева послышались знакомые по столице, вороньи крики эскорта «наместников разврата». Н мягко закрыл глаза: «Сейчас я будто дома: стоять! задержать дыхание! не икать! – Он зло втянул носом гремучую смесь выхлопного газа и запаха срезанной травы. – А теперь на юге… где «проезд» плюётся децибелами: всем к обочинена! чай в стаканах не мешать! птицам не летать! метаболизмна прекратить!..» Н, улыбаясь, почувствовал, как несколько безмозглых чёрных тварей, сверкая алым оком, пронеслись рядом, обдавая лицо могильной гнилью. «Хорошо… Опасность – это хорошо, даже такая пустяковая как эта… – он открыл глаза и снова любовался совершенством своего взгляда. – Они даже не нарушили композицию, будто «их» и не было вовсе. А разве не ты сам выбираешь, что тебе нужно – что нет?»

– Ваш кофе, пожалуйста! – Приветливая девчушка поставила на стол массивную чашку и пепельницу.

– Будьте добры, принесите мне, пожалуйста, ещё рюмку не слишком дорогого коньяка и махонькую шоколадку, если не затруднит.

– Совершенно не затруднит, для этого мы здесь и находимся.

«И вот смотри, я ведь совершенно не думал «пить», но, видимо, особенности «нашего» досуга и обстоятельства «моего» духа таковы, что не пить нельзя!.. Рабы, вожди рабов и дети противозаконной связи их… Конечно же это – отъявленные мерзавцы. Где-то в телеэфирах брешут о достоинстве личности, равенстве перед законом, мусолят перспективы, ищут виноватых, то есть гуманизируют суки воздух, но сами-то по уши в дерьме средневековья. Скольким же людям нужно капитально испоганить жизнь, чтобы так сильно бояться! Или всё-таки это лишь антураж мизансцены в моём спектакле – краткий эпизод, гэг с опахалами, начальниками охраны, ищейками, ментами в кустах и запятой во фразе «казнить нельзя помиловать»? Да будет так! И потом, во сне-то я довольно веще втырил всем этим засранцам…»

Н убрал половину подоспевшего коньяка, откусил толику шоколада, запил это крепоньким кофейком, достал зажигалку, балуясь, несколько раз подсветил янтарный, огнедышащий бокал и нежно, совсем уже неагрессивно закурил. «Ну вот, скажем, писать город, создавать собственную иллюзию… Если делать его сверху, то будет непонятен масштаб. Если я уничтожу, как некогда отец, многоэтажки, накропаю малорослой постройки, то выйдут скорее светлячки в зелени. Холодно – не возбуждает. Так хорошо, надо брать фрагменты, повороты улиц, дальше очертания гор, ниже сады в цвету, импозантные домишки, своего навалять… – уже теплее, воспроизводимее. Но глупо всё же таскаться с этюдником по местным трущобам и строчить их глумливую срамным великолепием перспективу – тоже ведь не годится! Или так: можно взять фотоаппарат и нащёлкать им вместе с памятью натуралистических деталей, вроде этой бабки. А потом… материал смикшировать, перемешать, чтобы головы поменялись с ногами, или ещё чем… Местами. Но ведь это уже сверхнатурализм, потому что «так» оно и есть на самом деле. А может быть, сделать упор на цвет, мазок, фактуру? Нет! Только на рисунок, пронизывающий ткань, как гритца… Всё дрянь! Надо взять флейчик, и без всяких сверхзадач намешать на палитре красок, унавозить картон цветом, льняным маслом, отойти, придирчиво щурясь с сигаретой, присесть в задумчивости на кровать. И… уснуть умиротворённо в полдень при раскрытом окне, подпирая немытой масляной рукой, розовую от счастья щёку. Буду думать, да… Например, об огненных людях, о наслоениях эпох, каплях умирающих друг в друге, траве волос лезущей из пор. Но на кой хер тогда я притащился в это пастельное захолустье? Да вот на тот: отдохнуть от столичной ясности и столичности. Прекрасный южный воздух, опадая, темнеет, окрестности дня сиротеют – народ собрался в тесный кружок у коптящих своих очагов, чтобы преломить дарованные наивной предприимчивостью хлебы и узнать у телевизионного враля последние новости жизнеобмена в соседней, бутафорской квартире. Приличный коньяк… Что он со мной сделал? Я стал внешне нормальным человеком, и даже несколько внутренне. Да пусть теперь передо мной хоть трижды проскользнут эти оборзевшие типы, я буду в лицо им только смеяться – не злиться, ведь это комедия – вот! В конце концов, они диалектически предусмотрены состоянием сегодняшних нравов, как обозначение высшей цели этого ничтожества. Хорошо, я их разрешаю, но ненадолго… Замечательно коньяк лёг, словно портвейн – портюша – портюшок в молодости. Алкоголь не наркотик, отнюдь… Он лишь приправа овеществляющая – нет! – выявляющая вкус к жизни. Приправой нельзя питаться – иначе завоняешься. Да, но вот наркотик – полноценная пища, синтезирующая ощущение сытости, и подменяющая жизнь вообще. Мне, кстати, недурно было бы перекусить, но только не здесь. Надо побродить, настроиться на светлое… и слопать гдей-то куриную ногу, погрязшую в салате, омытом синтетическим майонезом».

Неожиданно Н обратил внимание, что за соседним столиком две ещё не старые, завитые подруги с пафосом, закатывая обведённые глазищи, живописали бред и почести личной жизни. Пепельница между ними быстро пухла, локти часто взлетали, напитки в бокалах шли волнами. Одна дама, где-то ещё с мыслями, била в бороду Н стеклянным, многообещающим взглядом. Круглые коленки под столом то бесстыже разъезжались, то целомудренно сходились, заманивая, что ли… и вообще жили, похоже, отдельно от мыслей.

«Обстановка начинает становиться нервной, уводящей от покоя… – почесался Н. – Что, интересно, она обо мне понимает? Неужели я похож на кавалера, безумного мачо, рыцаря подвязки… ну, или хотя бы на муравья, волокущего в дом? Нет, не обольщайся! Всё дело во второй бутылке вина у них на столе, амплитудах судьбы и робкой жаж!де приятных сюрпризов. Возможно, утром с мужем поссорилась или, кто знает, пять лет назад? Но ведь я точно не тот человек, хотя по возрасту и кондициям она очень даже того… Что стоит подойти к ним с пузырьком, затеять лёгкий разговор, втереться в доверие и… Она не муза – вот что! А допустим, и нет её вовсе? – Он лихо проглотил остаток коньяка. – Фу-фу-фу! Но как коленки зовут, как напоминают об истинных ценностях жизни! И куриная нога зовёт… Что же выбрать, покой ли – волю?.. Любопытно, о чём можно так возбуждённо говорить после стольких лет общения? Или женская натура ищет, если не опеки, так хотя бы понимания? Человек – глупый, серый, умный, яркий, любой – вообще-то живёт мыслью, очерченной словом. Иное дело «что» это за мысль, и «что» это за слово… У глупца всё глупое, серый всё измажет своей серостью, с остальными ситуация сходная. Шумно тут, провокационно – пора идти, мой друг, пора!..»

Расплатившись, Н успел перехватить на секунду кислые губы обладательницы бешеных коленок и, внутренне извиняясь за тупое презрение общепринятых норм, пошел, куда глаза глядят, – через проспект к морю. На вечернем паркете мелькали озабоченные тени местных и пунцовые шахматные фигуры поддатых отдыхающих. Аншлага во встреченных кафешках не было, но теплилась призрачная градусная жизнь и всюду в робком тумане мангалов носилась музыка.

«Смотри: люди отдыхают, и ты отдыхай! Нет, завтра попрёшься на развалины пансионата утирать ностальгические слёзы – раньше, помню, было… Хорошо бы шашлычка отведать, н-но зайти одному в заведение, развалившись пошарить меню – не свойственное мне пижонство. Лучше на ходу, там, где попроще, где ты незаметен, где все спешат питаться – не пребывать. Но как вечером, найти соразмерное подобному житейскому минимализму? Ладно, пошатаюсь у моря – смотришь, что-то такое и попадется. Ненавижу шик перекрасившихся в буржуа скопцов…»

Хорошо зная город, в котором, собственно, и знать нечего, Н выбрел на старую прочувствованную лестницу, ведущую к набережной. Она была по-прежнему богато орнаментирована зелёными фонарями, а на лавочках всюду по-прежнему пускали корни сжавшиеся парочки, светящиеся несбыточностью надежд… Ночной занавес обнажился: крепкая луна, сменившая в творческом карауле солнце, набрасывала своей скромной палитрой декорации второго акта – белую копошащуюся дорожку на воде, клавиши волнорезов, лениво – серебристый накат прибоя. Звёзд почти не было – влажность, дымка, да свет фонарей глотали их, не глядя, и только самые любопытные проткнули дырки в заднике неба – они перешёптывались, как артисты перед премьерой, и подглядывали за зрителями. Набережная – театр наоборот, здесь партер выше на брусчатке, рядом с буфетом, а галёрка – самое вкусное и дешёвое – галька, насиженная романтиками. Они, смеясь, воздевают руки к звёздам, балуются пивком, полощут чувства йодом и запахом томящихся водорослей.

Н подошёл к морю, присел, опустил ладони – вода их лизнула… Нет! она их нежно поцеловала. «Ах ты, ласковая моя! Да сколько же лет я тебя не гладил? Забыл уже… А ты меня помнишь, ждёшь, впрочем, как всех. Ты в своей чистоте не отказываешь никому, ты живая – не мёртвая, я ошибался. Ты удивительно тёплая, даже слишком для марта, и днём я сольюсь с тобой в экстазе… – Он набрал в ладони воду и нырнул в неё лицом. – Какая приятная поэтическая сентиментальность, почти общее место – практически штамп! Но это моя первая ночь с её правом, и мне сейчас позволено всё…»

Наслаждаясь пустотой, Н покурил на берегу, поднялся и, отряхнувшись, пошёл по узкой набережной в сторону порта. Гуляющих оказалось довольно – публика пёстрая, неистощимая на оценочные взгляды и неисполнимые авансы павлиньих хвостов. Глядя на этот маскарад, Н думал: «Почему человек не дорожит возможностью быть наедине с собой, морем, небом, луной? Почему он ищет контактов, признания, общения, случки? Чтобы через «другого» услышать усиленную эхом эмоциональность, мелодию счастья, симфонию растворения во всём?.. Или же это обычная тиражность, несамостоятельность дроби, её необходимость вместе представлять из себя хоть что-то? Куда казалось бы проще: нетрезво гуляй, осыпай свои плечи, словно перхотью, метафорами, ищи нюансы – тихо, мелодично, упрямо… А мы всё стремимся лезть наружу – галдим, умничаем, развлекаемся звуками своего голоса, пытаемся удивить единственно острым словом. Может быть, П с его идеальным в этическом прав, и есть неизбывная тяга актёра к лицедейству, ужимкам, аффектации, гримасам души, контакту со зрителем? А я – не такой ли! Только умничаю внутри себя, то есть жадничаю, с собой спорю, ругаюсь, с собой же и развлекаюсь, не находя с «общим» компромисса. Верно, ты наслаждаешься собой только потому, что одинок – вот и всё».

Под прессом подобных мыслей Н добрался до поросшего бурьяном во всех уровнях морского вокзала. Вход в порт оказался закрыт – прощай, молодость! Или, как вариант, очередная гримаса тухлого идиотизма. Город «морской», «портовый» – в издёвку, что ли… Но зато осыпающиеся стены развалин были нещадно засижены плакатами с дебильными мордами кандидатов в вожди местного племени. Ухмыльнувшись своей ночной проницательности, впрочем, достаточно предсказуемой, Н медленно, будто во мгле, направился в сторону центра, нигде не находя себе предела. Посетители и фасады встреченных заведений даже робко не обещали приятного пищеварения. И вдруг ему вспомнилась забегаловка «где-то здесь за углом». «Сухарик» там бил фонтаном, пиво густой шапкой накрывало простецких посетителей. Так и есть… – удивился Н – мать честная! И почти ничего не изменилось: тот же навес, свежий воздух, дым уходит во вселенную столбом, как смерч… Народу! Только ржавая краска на горбатых рейках стала толще и мудрее, ибо время ко всему добавляет себя, а оно – вещество реальное, шероховатое. Теперь в этой горластой пивной облицовочный кирпич имитировал либо наличие стиля, либо присутствие некой цивильности, пусть так. И оба-на! Даже шашлык, будто в сказке, имелся в ассортименте – вот это везение… А впрочем, к везению Н стал уже привыкать, потому что оно – лишь изнанка ума.

Шустрый паренёк сноровисто жонглировал прутами, угли в мангале загадочно рдели, запахи сводили с ума. Н подошёл поближе и встал рядом, будто ждал своего приятеля что ли… На самом деле он ждал вскрытия кастрюли с мясом – надо смотреть на «сырое», а шампур для знатока – не критерий, потому что любая жареная дрянь выглядит деликатесом. Бойскаут отхватил очередное задание и принялся нанизывать на шампур первородное светящееся мясо. Обозначилась перспектива. Н заказал мясца и ушёл с кружечкой тёмненького за дальний столик, чтобы полнее обозревать подробности захватывающей брани…

Вскоре он слегка осовел… «А вчера почти в это же время ко мне иные приходили картины: обожжённая военной дурью станция, пьяные за углом, смеющаяся игрушка луны. И было это будто неделю назад, невесть когда… Возможно, и надо жить вот так – безальтернативно, плотно, страшась оглянуться на километровую толщу впечатлений?..»

Несколько десятков крепких, тренированных глоток шумно втягивали с дымом продукт ячменного брожения. Покрытые весёлой клеёнкой, широкие столы покорно гнулись под прессом кружек, тарелок с сыром и рыбой, под грузом локтей и литературно несдержанного матерка. Страсти за столом рядом, где сидели натурально «сбитые» мужики с чугунными руками, дыбились нешуточные: «Ты-мля сам забыл! Это я ушко подгибал, а ты оттягивал! – Вопрос вопросов для Н: что за ушко? – Да-мля, а кто полтонны прутка в феврале скомуниздил?! – Действительно, кто! – Эх, сколько раз-мля ребята… на кладбище меня звали!.. И на кой хер я в вашу бригаду только перешёл! – И поэт недоумевает на кой-мля хер! – Вот так… Раз ты бугор, скажи, почему карбида два дня не было-мля?!.. зарплата-мля, бабы-мля, наша сборная-мля, власти-мля… дети не мля». И так далее, и тому подобное до основ этого долбанного мироздания…

От столь возвышенных материй и ухнувшей в пищевод кружки, настроение Н поднялось до окончательно праздничного. Он ощутил прилив безадресных сил, вскоре свирепо расправился с шашлыком, согласно правилу «художник и жратва – антиподы», взял под солёный сыр ещё кружечку и принялся заинтересованно пускать тонкие колечки табачного дымка в копчёную бездну неровного фанерного потолка. Позже, расчувствовавшись, Н одаривал мелочью профессиональных попрошаек – чего он, в воспитательных целях, не позволял себе никогда!.. И то сказать, должна же щедрость мятежного духа пассионария – ну хоть разок! – не иметь «матерьяльных» или конституционных, как изволите, границ?!

Добравшись на такси «в номера», Н легкомысленно, не смывая с лица запах моря, отходил ко сну… «День начался пивом – им и увенчан. Да, кольцо сильная вещь, что ни говори, и вставать ночью придётся обязательно… Любопытно, каковы в плане экзотики местные «тувалеты» – недоумённые, либо восклицательные?.. Надо непременно пополнить личную коллекцию отхожих мест свежими, раскрашенными плотью, экспонатами. Надо, надо, надо. А их ведь, даже если и захочешь, художник, – не обойдёшь стороной: физиология-мля…»

Внезапно, непрошенными гостями по мутному сознанию Н проплыла гирлянда мухоморов – рыжих лесных братьев – жирнючих, откормленных, что те гвардейцы кардинала. К чему это? Просто игра… но результат, как жизнь, – не игра! В свежем ночном воздухе воспарило, покачиваясь, белое сонное облако, оно висело некоторое время перед лицом творца и, наконец, с головой укрыло…

 


Оглавление

8. Часть 8
9. Часть 9
10. Часть 10
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!