HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Азбука Сотворения. Глава 2.

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007
Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3
4. Часть 4

Часть 3


Минут через пять, незаметно отрыгнув сквозь слёзы благодушия газы, П, деликатно обсасывая рёбрышко, спросил:

– Ну, как спалось, что снилось – у художников, говорят, сны бывают невероятные?

– Обычные сны. Для меня обычные. – Н коренными зубами давил сухарики, удобряя их обильными теперь ферментами. – Сознание настроенное на поиск, да ещё и раненое, плодит сказки шутя. Я был участником забега за свободой, и, кстати, среди прочих участников бежал некто похожий на вас, но он на полпути сдался.

– Что, не добежал до свободы бедняжечка – ой, какая незадача, ой-ой! Так, значит, я спёкся? – съязвил доктор.

– Не вы, а он… и не спёкся, а выбрал стихию загула.

– Это на меня похоже, согласен. Ну, а вы своей свободы достигли?

– Нет, и тоже в вашей связи.

– То есть?! – П густо, с пеной, втянул пиво.

– Наградой за победу подразумевалась абсолютная свобода. Я же, по внутреннему сценарию, забыл ваши слова – что это смерть, и вдруг, вспомнив их за несколько сантиметров до финиша, проснулся.

– Ну, слова это не мои – я их только к месту озвучил. А вы, значит, так и не побелили?

– Ну да, остался ни с чем, но при себе.

– Хорошо, что вы не победили, – доктор хищно впился в рыбий хвост, – а иначе с кем – чем я сейчас бы общался, с вечностью?

– Подождите, художник – художником, но я вижу, что вы сознательно уводите разговор в сторону. Разве ваш сон был идилличен? Когда я проснулся, то увидел, как из вас нечто противоречивое рвалось наружу, и даже Р заметил это.

– Я разговор от себя не отвожу, а, напротив, к себе подвожу, ибо были на то неясные прозрения. Но о них, как я уже говорил, позже. Так вот, значит, сон… Сон.

– Да, доктор, расскажите, если это конечно удобно.

– Очень даже удобно, тем более, что мне обязательно надо это сбросить – иначе мозг от перелива может захлебнуться. Итак, начало сна я не помню: какие-то разъезды, покупки, пломбы, жена зимой на улице… в неглиже – словом, набор хрестоматийных нелепиц, да… – П отхлебнул для храбрости пивка и весь изготовился к горькой повести. – Потом южные мотивы возникли – ясно почему. Да, общага пошарпанная, вся в балконах, трусах, наволочках и прочей материи. Не припомните там подобных кретино – конструктивистских опусов?

– Почему, отлично припомню: один раз даже в таком каменном сарае ночевал, вытесняя «по пьянке» скуку – угарным сексом с тридцатилетней, неопрятной, но жутко заводной вдовушкой…

– Вот вы какой?

– Да, и такой тоже.

– Ладно, пойдём дальше: здание пятиэтажное – на первом, втором и третьем этаже семейные пары живут – точно! Они и называют эту заразу «малосемейками». Да, на четвёртом этаже мамзели обитают, на пятом – мужики, и мне, смерть необходимо, ну ясно, куда… Но вот незадача: входа внутрь нет. Я обошёл здание несколько раз вокруг, и всё без толку, а наверху музыка призывная, серенады, охи – ахи, поцелуи, сумерки в общем. Наконец я нашёл в цоколе дырку, будто мышами проеденную, и туда… Через подвал или как-то, попадаю в коридор первого этажа – там «старые» семейные живут. Всё вокруг у них в решётках, замках, цепях, препонах… Вперёд по коридору пройти нельзя: тупики, велосипеды, хлам, вонь, миазмы. Дети небритые сорокалетние на горшках сидят – соски смокчут… У кого чего ни спроси – все норовят в морду дать! Бутылки на полу, окурки, срачь… – простите! – дебоши, песни матерные повсюду. Голова кругом. Насилу я там немного освоился, пообвыкся и как-то, через как, разобрался в хитросплетениях этого ада и своих обстоятельствах… Мне надлежало добраться до лестницы ведущей вверх, которая находилась в противоположном конце здания, но как на неё выйти, если кругом сплошные препятствия, тошниловка и форменное членовредительство?! Cтал я биться в двери, подмоги искать – в ответ же, где помои в лицо плеснут, где маму нехорошо вспомнят, где целоваться в беспамятстве лезут, но нашлись и добрые люди – немного подсобили. Я лез через балконы, канализационные ходы, по осклизлым трубам, а народ знай себе жил своей обычной ржавой жизнью… Старухи высохшими грудями взрослых дитятей кормили, спать их укладывали под похабные колыбельные, яичницу на солидоле жарили, селёдку с хвоста чистили, собак за холки таскали – овеществлялись, одним словом… Так, мыкаясь по юдоли, я оказался на втором этаже и сразу отметил, что до конца коридора, где лестница находилась, мне ещё далековато, но всё же ближе, чем сначала, и это воодушевило. Здесь жили семьи лет на двадцать моложе или на поколение, то есть средневозрастные пары, однако, та же свара кругом, ругань, бедлам и чад котлетный! Жёлтое, дырявое бельё в хлорке кипит, дым табачный кишкой в коридоре висит, мужики в карты, нарды, шашки на мелочь режутся – казино сплошное. Тут же выпивают и закусывают. А чуть поодаль мамки такие, знаете ли, сдобные, пухленькие теперь уже почему-то стариков своих грудями потчуют – те, беззубые, верещат у них на руках во всё горло, вырываются, писаются на пол. Ужас форменный, что у них там творится!..

– У них, говорите… у них ужас?! – воскликнул Н, поглощая сам рассказ, пиво, орешки и свой эмоциональный отклик.

– Конечно, у них! А где же ещё?! – Не заметил сарказма доктор. – Меня там и спать во вшивые кровати укладывали, и невест столетних с парезами подсовывали, и шкварками жирными, убийственными пытались накормить… Самогон, я помню, пил какой-то вонючий под ядовитый, кислый огурец, кому-то сдуру в дружбе клялся, блевал в чёрные от тоски унитазы – ещё раз простите! – драку разнимал. Да… досталось мне там изрядно – бр-р-р!.. Но всё-таки, неотступно следуя себе, я с муками вырвался на третий этаж, где, несмотря на то, что решёток стало меньше, добавилось других препятствий. Обитали там совсем молодые семейные пары, только начинающие совместную жизнь, поэтому и страсти всюду кипели нешуточные. Дури-то – хоть оптом продавай! Тормозов никаких, эмоции на стены, как из ведра летят, парни мордатые с кувалдами вместо рук прямо-таки в очереди стоят, чтобы зубы кому-нибудь проредить… Вдобавок, отовсюду страстные вздохи, стоны слышны и кобелиные ёки вперемежку с лосиным рёвом, полы презервативами усеяны – во жизнь! И в какую комнату с вопросом ни загляни – всюду самцы на самок лезут, потные клубки во мраке медью отливают – хрипят, как собаки, в экстазе… Музыка, водка, анаша, фонтаны спермы, жуткая антисанитария, дети у многих голые по полу, как черви, извиваются, но молодёжи-то на них начхать! Груднички орут, надрываются: есть хотят и со злости зубами – а зубы у них, что лезвия! – консервные банки да прочую тару, словно семечки, щёлкают. Один малолетний подлец ка-а-ак цапнул меня за икру! – Доктор от возбуждения собрался, было показать следы укуса, но вовремя опомнился… – Смеётся он, а мне было не до смеха! Опять, значит, пришлось по балконам лазить, но я вам доложу, уже третий этаж – внизу жуткие буераки, темень… И вверх напрямую нельзя – сорваться пустяк! А оттуда руки такие, знаете ли, оголённые манят и трели кошачьи слышны: сюда, сюда-а-а! Сплошное гибельное бельканто. Куда сюда?! – скрежещу зубами – который час блукаю, никак до заветной цели не доберусь. Натерпелся, короче, я там всякого: чай горячий в лицо плескали, бить пытались, нож к горлу ставили – какой-то бугай додумался, что я на его бабу – плоскодонку польстился, а она явно не в моём вкусе! Насилу я оттуда вылез, как из утробы…

– А что же не проснулись? – участливо поинтересовался Н, едва сдерживая истерику.

– Цель, голубчик, цель! И потом, разве можно ситуационно управлять любопытством?! Видимо я, на тот момент, ещё не прошёл себя до последней точки… Ну вот, преодолел я как-то этот проклятущий коридор и оказался наконец на лестнице, что вверх ведёт, но… особой радости, скажем прямо, не ощутил. Стали мою голову предчувствия невнятные давить, тревога разрасталась, зуд пошёл по коже, перхоть снегом посыпалась, чего со мной никогда не было – мрак! Ваша это пропаганда, ваша, и журнальчик ваш!

Н уже открыто хрипел от смеха, словно рыжий клоун в шапито.

– Смешно ему – посмотрите! Настроил со своей бандой самого-что-ни-на-есть-романтика скептически к идеалу и теперь вот катается. Молодец, нечего сказать, художник! Погодите раньше времени ржать – самое интересное ещё впереди. Ну вот, таким образом, прохожу я один лестничный марш, поворачиваюсь на площадке, заношу вверх ногу и вдруг… в нос мне ударяет тако-о-ой страшенный, химический перегарищ-щ-ще, что я едва кубарем не покатился обратно… Это с женского-то-о, святого этажа! – пропагандист вы бессовестны-ы-й! – на меня буквально смерч отвратительных запахов несётся! Тут же из входной двери на верхнюю площадку выпрыгивает пара небритых! квадратных «бабищ» в атласных, ветхозаветных лифчиках, несвежих зимних панталонах шестидесятого размера, и – ну друг другу сизые морды конопатить – мама!.. Я к стенке прилип, но месиво уже вот – под самым носом… А ну как, думаю, на меня перекинутся и «дыню» начистят?! Ещё раз простите за стиль, но точнее, чем на языке улицы, про это не расскажешь, верно. Амазонки, тем временем, в раж вошли: пинаются, сопят, зубы по стене шрапнелью – вжик! Кровища по восходящей – фьють! Что делать, как в том романе?! Выбрал я момент, когда одна другую оседлала, вырывая, что сорняки, клочья волос, и на этаж – шмыг! Ладно, прикидываю, недоразумение, бытовой нонсенс, надо быть выше предвзятости, чтобы всё-таки отхватить толику настоящего женского тепла, покоя и уюта… Какое та-а-ам! Опять окурки, бутылки на полу, тарелки битые, двери в сортирах сорваны и бабьё противное, потерявшее лицо, мимо цели на свои грязные ноги мочится… А-а-а!.. Меня тошнить начинает, круги зелёные в глазах, похожие-таки на фекалии, голова набекрень, язык сухой, как будто жаренный. Но жива ещё надежда, циник вы, жива! Залетаю я в какую-то комнату, не глядя, дверь за собой – хлоп! И тут меня насквозь пронзает ужас: вокруг занесённого мусором стола сидят три почти голые, тифозные дистрофички и бутылку крутят – кому за «горючим» бежать. Увидели они меня и вот также как вы ржать – не хохотать! – начинают. Ха-ха, соколик, заходи, гостем буди-ишь! Ну что мля попался, едрёный… мы те уды-то сейчас верёвочкой перевяжем, да по кругу пустим – отомстим-де за нашу, за несчастную, за женскую долю-ю… Одна вонючка даже петь начала, а эти две подхватили: вместе весело скакать по просторам, и конечно же кончать лучше хором! Вы, я надеюсь, знакомы с образчиками подобного отроческого фольклора?

– О, да! знаком, – Н, икая, трясся, – мог-могу, если надо, ещё десятки таких куплетов к вашим страданиям присовокупить-ить-ть…

– Увольте, – доктор чуть смочил горло, – но вы понимаете, куда я попал?! Да, и тут со страха меня такая отвага посетила, что я побежал! Снова в какую-то комнату – прыг! А там… две бородатые! нимфетки мужичонку моих лет под портвейн убалтывают. И рожи у них таки-и-ие пропитые, и такие целеустремлённые – спаси и сохрани! Мужик от ужаса обезумел… И вдруг – бац! – он уже в одном галстуке сидит, весь такой прозрачный, беззащитный и бледными ручками срам прикрывает. Вот, говорил я вам, что кошмары меня не мучают, и на тебе – обфукался. Не буди, значит, лихо, пока на душе тихо. Одним словом, успел я только крикнуть брату: держись, я за подмогой! И побежал дальше спасения искать. А на ходу мысли в голову бьют: неужели женский пол настолько деградировал, что нигде мне не найдётся приюта?! И тут, оказываюсь я в следующей комнате: полумрак, тёплый ночник угол освещает, бутылки приличные на столе призывно лоснятся, закуска стоящая и вообще – комфорт. Наконец-то удача, думаю, отсижусь здесь до утра, а там… И вдруг из ванной очаровательная, белокурая конфетка, обмотанная полотенцем, является – ноги, грудь, личико – у-у-у, прима! Плывёт она ко мне под масляную такую музыку, бровками двигает, бёдрами вот так делает, – доктор покачал плечами, – обволакивает меня, и пассами увлекает в постель… Эх! – решаю – несись мой чёлн по воле волн! И начинаю с себя, пуговицами стреляя, одежду срывать! Вдруг чаровница ка-ак прыгнула на меня! ка-а-ак обвила за талию, ну или кхе-кхе… где она когда-то была, и эдак красиво перегибает меня, словно в танго, и гнёт, гнёт… Вот уже глаза её бездонные колдовские рядом – горят фиолетово, бутон губ чуть приоткрывается и тут… изо рта феи мне в нос ядовитейший, омерзительнейший чесночный дух как хлестанёт!.. И я от этой беды едва не теряю остатки сознания…

Н вскочил, ударившись головой о верхнюю полку, и без сил рухнул вниз, почти хрипя:

– Довольно, довольно! – Он, словно поверженный борец, стал бить ладонью по стене, требуя пощады. – Ой, я сейчас умру, хват-тит! Вы понимаете – наши соседи, в этот момент, свою весьма пикантную колбаску наяривали – ой… А я, стало быть, уже окончательно проснулся и видел, как вы во сне бес-беснуетесь. Ну, кто бы мог подумать, что колбаса может так сильно возбудить фантазию!

П, сморщил нос, с размаху хватанул горячим ртом приличный глоток пива, осадив его щепоткой орехов.

– Ясно всё теперь и с вами, и с вашими соседями! Тут, оказывается, имел место некий психологический эксперимент: вор у вора дубинку спёр. Ничего, я ещё отыграюсь… Не на вас, так на ком-то! – Доктор, наслаждаясь своей грубой актёрской техникой, продолжил. – Потерпите немного, сейчас развязка будет. Нет, продолжает прыскать! Ну и лопайтесь, сколько хотите! Понятно теперь, почему народ так художников не любит: загадочно эмоциональны…

– Простите, пожалуйста! Ведь я не над вами смеюсь – над ситуацией. Простите великодушно ещё раз, всё! – Подтверждая свои серьёзные намерения, Н театрально закрыл предательский рот ладонью.

– Без слов ясно, что и оттуда я с позором бежал. Кое-как, через как, выбрался на лестницу, забился в угол, трясусь, помышляю: куда податься, где искать спасения в этом жестоком мире?! И тут вспоминаю про пятый этаж – там ты хоть призрачно свой – глядишь, от женского беспредела совместно и оборонишься. Я шустро поскакал вверх… А надо сказать, что на мне к тому времени остались только трусы и носки – классический мужской набор для критического самоанализа. Ведь у «сирены» я бросил и одежду, и деньги, и мобильник – то есть всё достоинство. Ладно, поднимаюсь. У входа на этаж стоит аккуратненький такой не то швейцар, не то дежурный, и книжечку про боевые искусства листает… Ура! – ору – спасён! Он же меня учтиво приветствует, какой-то губкой промокает мой взмокший, солёный лоб, на тело дезодорантом брызгает – становится свежо и комфортно. Тотчас спаситель выдаёт мне превосходный костюм с рубашкой, галстук – бабочку, туфли, новые носки, предлагает одеться. Я пока марафет навожу, вспоминаю о бедолаге внизу, брошенном на произвол дикой судьбы. Соответственно, сбивчиво докладываю: там, у женских акул на этаже мужчина! может остатков чести лишиться – надо помочь. Он меня успокаивает: дескать, информация такая прошла, сигнал получен, и уже приняты соответствующие меры. Ну, думаю, хорошо, а то ведь совесть, насчёт мужского братства и прочего… была слегка нечиста. В этот момент бронированная дверь передо мною сама распахивается, но там уже и не общага вовсе, а некое подобие высшего света: по коридору мужчины во фрачных парах с тросточками прогуливаются, об искусстве беседуют, о философии, о свободе выбора. В фойе светло, празднично, фикусы, зелень, ковры, кресла кожаные, бра свечами отекают, стол посередине стоит ореховый – на нём шампанское в ведёрке, вина, коньяки, соки, ананасы ощерились, бананы, виноград, киви и прочее… Вокруг несколько человек с тонкими, одухотворёнными лицами ароматные сигарки курят, обсуждая особенности семиотики со сноской, помнится, на этногенез. А какая там обстановка!.. Такой, знаете ли, интеллектуальной беззаботности, раскрепощения воли, соревновательности в хорошем… Ну, конечно, я мгновенно в этом раю освоился, выпил шампанского, но признаюсь, до конца никак не мог успокоиться – ждал, что ли, какого-нибудь подвоха. Не может быть, думаю – внизу жизнь такая дрянная, а тут возвышенная – где логика, или хотя бы мораль? И что это всё вкупе, метафорически представляет – полярность мира – амбивалентность сознания, разорванного идеалом, – что? Одним словом, разведчик во мне не успокоился и пошел я с бокалом игристого вина по комнатам бродить, правду – матку искать – ан, а и нет её нигде! Всюду порядок образцовый: герани, секуленты, люстры блещут, салфетки, подушечки вышитые, хрусталь, гобелены, картины великолепные, не воздух – озон. Где-то с серебра кушают, двери настежь, везде в гости приглашают, пожеланиями радости, здоровья осыпают. Нет ли нужды? – интересуются. Голова так кругом и пошла от счастья… Поверив, что в самом деле оказался на парнасе, я стал участвовать в дискуссиях, полемизировать, вносить свою лепту в совершенствование души, человека, аплодисменты даже срывать. Тезисами своего ночного вдохновения, я и собираюсь с вами, как говорил кхе-кхе, поделиться. Потом в большой зале собрался кружок любителей музицирования и поэзии – что-то там играли, хором пели, острили, про великих художников жизненные анекдоты рассказывали. Общую аристократическую атмосферу, правда, несколько испортил некий молодой смутьян с лютней – песни у него уж больно просты: что-то там… ощупав дырки на носках, толпою ринутся поэты, давить в себе животный страх, не наступая на котлеты… И далее, какие-то приветы. Фи, как грубо, но что поделать – молодёжь! – ей радикализм заменяет волю к жизни. А в целом, чудно!.. Время летело незаметно. Вскоре я в другую компанию перекочевал – там художники необыкновенную графику показывали, далее литераторы миниатюры читали, осанистый учёный сообщение о новейших методах борьбы с облысением сделал, и много ещё чего… Тем временем, пришла пора во сне «ко сну» отходить – собрание рассосалось. Многие наперебой приглашали меня к себе, но я, неожиданно вспомнив о каких-то неотложных делах «на воле», засобирался обратно. Пожелав всем творческих успехов и красивых сновидений, я вышел к дежурному, обращаясь к нему относительно одежды: её сдать, или наоборот? То есть вернуть в урочное время, оставив в качестве гарантии честности, например, слово джентльмена?.. Также я поинтересовался, относительно способов как-то миновать ад и благополучно добраться туда, куда мне требуется. Он меня по всем пунктам успокаивает: одежду, дескать, вернёте при случае – вот небольшая сумма на такси, а чтобы не связываться с ужасами преисподней, незачем пешком ходить, если лифт имеется… Ах, вот как! – восклицаю – лифт, какое счастье! Не знаю даже чем–как отблагодарить, чем измерять глубину, как выразить восторг и прочее… Сзади дверь неприметная разъезжается, я продолжаю рассыпаться любезностями, элегантно кланяться, пячусь, не оборачиваясь, восклицаю что-то, делаю шаг назад, а там пустота… Я лечу вихрем вниз, к смерти – не знаю к чему… и только тогда просыпаюсь от ужаса с крупным горохом мерзкого пота на лбу… У-ух!.. – доктор платком промокнул с темечка фантомные доказательства страха. – Хорошо, что в этот миг я был слегка прикрыт уголком простыни, а иначе что бы подумали обо мне наши колбасные соседи?!

П перевёл дух, осел, но глаза его ещё горели, хотя чувства уже сходили на нет, словно гул колокола.

Н задумчиво улыбался, играя стаканом. Он выдержал деликатную паузу и, будто оглушённый, заговорил:

– Ваш сон гораздо интереснее моего… хотя, я тоже проснулся в холодном поту. Это готовый сценарий для дипломной короткометражки. Если бы я принёс подобную идею в наш журнальчик, то мне отвалили бы завидную премию и сфабриковали на её основе целый номер. Поверьте. Да, великолепно! А вы говорите, мир художника… Все миры интересны, но кто без страха «выглядеть неприлично» добровольно пойдёт на сходное с вашим самораскрытие? У вас здесь в одну точку целый комплекс чувств сошёлся: тут и журнал, и ваше знание жизни, и тоска по идеалу, и внешние раздражители, и курчавая фантазия. Речь у вас здорово поставлена, без игры в интеллигентность. И как это ни странно во всей этой фантасмагории вы много деталей, обобщая, помните – так рождаются шедевры. Снимаю шляпу перед вами, что называется… Мало чувствовать, ощущать – нужно ещё иметь внутри инструмент, превращающий банальное в возвышенное. У вас он есть.

– Какое тут возвышенное, – встрепенулся П, – когда головой в помои норовят засунуть! Речь похвалили – кому это нужно?!

– Тому же художнику. Ведь, порой – чем хуже ему, тем лучше результат. Несовершенство – не препятствие, а условие творчества. И то, что вас раздражает, – то, что вы принимаете за грязь, – это фактически материал для развёрнутой гиперболизации человеческих отношений. А финал у вас – нахождение своей иллюзии и выпадение из неё, ввиду невозможности в ней обоснованно жить.

– Конечно! Зачем, скажите, мужику столь высокая культура, если рядом нет женщины?!

– Внятно не возразишь… – покачал головой Н, – но я думаю, что и вне связи с ними, человек – мужчина обязан выйти на соответствующий своей потенции уровень и буквально зубами держать марку. Женщине, мне кажется, из-за слабости это даётся гораздо труднее.

– Как знать. Всему показаны противовесы, и даже условно прекрасное в них нуждается, ибо без вразумляющих сигналов даже самодостаточный механизм выносит за рамки жизни, то есть существования.

– Верно, поэтому я и не пытаюсь буквально расценивать вашу идею, а ведь это идея! Мне кажется, этот сон, своего рода, мажорная подсказка – верно, не прямая, но переворачивающая понятия до необходимости двигаться, развиваться и сопротивляться распаду.

– Он меня успокаивает! – Всплеснул руками доктор. – Да я такими молитвами бомбардировал пациентов с утра и до вечера, но вскоре круги у них под глазами становились больше. Нет, понятно, что тогда я умничал отстранённо, лишь отрабатывая оклад, а сейчас попал на крючок сам. И уж, конечно, я знаю, что любая фантазия благотворна – надо только правильно принимать соль и сахар этого лекарства, то есть здесь опять возникает аргумент дозы или баланса.

– Верно, поэтому я и не пытаюсь вас успокаивать. И более того – я думаю о себе, я ищу в вашем образном бреде энергию для того, чтобы перевернуть самого себя, коль скоро стал свидетелем и интерпретатором этого фантастического откровения.

– Спасибо за бред! Хотя вы конечно правы. – Доктор, наконец, окончательно утихомирился крупным глотком пива. – Подождите, но может быть, в обмен на мой душевный стриптиз и вы подробней расскажите о своём мытарстве со свободой? Смотришь, я тоже почерпну в вашем, ну… бреде, нечто поучительное для себя.

– Никаких затруднений! Я всегда охотно рассказываю сны друзьям и хорошим знакомым, потому что оставлять их в себе – это болезнетворное жлобство. Впрочем, что-то уж очень яркое, нерядовое ведь не каждый день посещает – порой встаёшь, и только гул в голове, а вспомнить нечего… Я заметил, что хорошо воспринимаются и усваиваются сны, в которых, несмотря на явный абсурд ситуации, присутствует логика твоего поведения, то есть адекватность. А вообще, сны – неисчерпаемый источник идей для художника – только не плюй в него и таскай, таскай, таскай водичку для полива вдохновения. При соответствующей творческой переработке, добавлю, сны становятся не только тем или иным лекарством, но и звонкой монетой. Говорю вам об этом вполне квалифицированно, так как сам, что называется, грешен. Ну, и круг общения у меня с позиции эксплуатации фантазии очень даже корыстен – сегодня проболтаешься, а завтра эти мотивы уже в работе.

– Ну, я не могу обещать вам творческой переработки – лицом не вышел, но выслушаю с иным пристрастным интересом. – Доктор подпрыгнул. – Я, с вашего разрешения, ещё по бутылочке пива возьму?

– Да… я хотел, было, остановиться – ладно! Вы туда, а я туда – выровняю давление, чтобы уже ни о чём не беспокоиться…

Вскоре они собрались за столом, и Н подробно, не уступая доктору в деталях, рассказал свой сон, или, вернее сказать, – то, что оставила себе капризная, как ребёнок, память. Потом настала пауза – попутчики разбирались в хитросплетениях коварного сознания. П изредка двигал носом, Н проницательно щурился…

Доктор очнулся первым, он разлил остатки пива и, улыбаясь в себя, предложил:

– Давайте за вас! Отличная пьеса.

– Нет, уж лучше за вас… Ваши испытания и муки более жестоки.

– Тогда за нас! – П, выпив, сонно сморгнул. – Я ваш сон даже и пытаться анализировать не буду, потому что многое в вас для меня закрыто. К тому же я и свой сон не до конца разобрал – откуда, что взялось? Хотя, по сути, всё ясно.

– А я и не пытаюсь разобраться, – добивал остатки орешков Н, – просто интуитивно знаю, куда теперь мне двигаться дальше. И вообще, я свои сны не разгадываю – ведь они скорее интеллектуальная безделица, развлечение свободного от прямого контроля над телом сознания. Плюс мечты, предчувствия, табу, фетиши, недосягаемое – стоит ли этот странный букет абсолютизировать?

– Ну не скажите! Целая армия шарлатанов издревле кормится разъяснением обывателю кульбитов его сознания. Вы человек эрудированный, умный, тонкий, и научились владеть предметом виртуозно, как счётом в банке: то накапливаете капитал, то снимаете, по мере необходимости. А что делать «рядовому прохожему» с мутотой в голове? Ему ведь очень важно чувствовать и сознавать себя нормальным, зарегулированным, предсказуемым… И вдруг залежи некой дичи в голове! Ну, а там где бредовое, семиногое, как бы постыдное для исповеди, – сразу разводятся насекомые, паразиты, они чистят головы простаков от перхоти невежества, фактически вытесняя собственным бредом обывательский. И я вдохновенно этим безобразием, помнится, занимался. Кстати, небезуспешно. Вы даже не представляете, как люди зациклены на себе… Впрочем, не люди – пациенты. – Доктор одёрнул занавеску и радостно воскликнул: – Мы тут сидим взаперти, как в камере, праздные беседы о «мышах» ведём, исповедуемся, а весна-то – гляньте! – мощно наступает с юга на север, будто несметная хлорофилловая рать…

Природа неосторожно содрала кожу и смазала рану зелёнкой: среди розовых островков сукровицы рдели тёмные пятна свернувшейся кро– ви стволов, остатки здоровых тканей веток, торжествующие островки заживления. Ещё немного, и всё окончательно зарастёт, сделается однотонным, здоровым, неинтересным… Весна – время обманчивого оптимизма, время, когда ничего ещё не ясно, когда возможны рецидивы, откаты, повышения температуры, гипертония, сепсис, горячечный озноб поэтов и любовный гон толпы. Весна – это точка отсчёта, время, когда природа заводит часы, а человек с понедельника, среды, ну, или воскресенья – бросает курить и начинает новую жизнь в старых декорациях… Весна разрешает перевернуть себя, мир, взбунтоваться, истечь кровью и холодом, превратить мертвенную потенцию покоя в бессмысленную, на первый взгляд, энергию движения – она даёт тому зримые примеры. Весна – штурмовое вдохновение всего сущего, доказывающего творчеством или апатией, новаторством или эпигонством, своё неоспоримое право на будущее, на вечность или забвение, на мутное безумие жизни или чистую красоту гибели – несуществования. Весна…

Очнувшись первым, доктор взвился пружиной:

– Пиво рвётся наружу, мне срочно нужен антракт… – И он тут же исчез, забыв нормально заправиться.

«А который час? – Н взглянул на часы, – ого, двенадцать… Что ни говори, а общение – чемпион по хронофагии, впрочем, не амбициозный. П обещался ещё какую-то тему развить, но сейчас вплывёт и, наверняка, предложит соснуть часик до обеда. Может быть, и мне вздремнуть? С трудом себе это представляю. Четыре пива – не подарок: бодрят почки капитально. Ладно, сейчас схожу, перекурю, то да сё, ну а дальше как сложится: почитаю, кино в окне гляну, полежу в многозначительной задумчивости. Ага… попробуй читать с такой головой – она, словно резиновый мячик с дыркой, наполненный водой. Помнится, малявами таким в футбол гоняли – его бьёшь, а он не летит – кровоточит, и при каждом ударе становится легче, податливей, непредсказуемей… Потом, когда остаётся одна оболочка, им играть уже вовсе неинтересно, или даже больно, потому что футболишь безответный труп. К чему это я про детство и футбол? Ах да, голова… Нет, она не пустая, а полная, даже слишком – трещит. Мой сон довольно потускнел рядом со сном доктора – я где-то в идеальном, в гордыне, а он в скромных притязаниях реалий, как истинный мастер эмоциональных переодеваний. Мне нравится, что он – то интеллектуал, то брат дверному косяку. Хотя мы с ним одной породы: умные дворняги. Конечно, он более лоялен к мухомору, потому что непосредственно им кормится, а я – косвенно, через посредников – оттого и презираю всё народное, принадлежащее убыточности большинства. И это, даже несмотря на то, что прожил в этом болоте всю сознательную жизнь, так и не сумев мимикрировать или приспособиться. Кстати, как ни эволюционен дар приспособления – он, по сути, животен. Подлинный человек, завтрашний что ли, – тот, кто разучится приспосабливаться к плохому, принуждая себя к хорошему, и, тем самым, отнимет у случая шанс… Однако, я и маститую, рафинированную интеллигентность презираю – ту, что в «коленах колен» – теперь уже за непринадлежность к её нарочитому полураспаду. Нет, изобразить, и довольно талантливо можно: манерный голос, мизинец торчит, губа съехала… Мна, а вы читали имярека?.. Ах да, эта концепция не закольцована на парадигме… чашечку кофа? От мейнстрима до энтропии один шаг… эпоха нового просвещения ещё не началась, но она детерминирована прогрессом. Поэт и власть, мна… эскапизм, господа!.. И всё это при вопиющей, хамской бездари за окном – тьфу, какое фуфло! Кстати, и хамья среди снобов – хоть отбавляй! Иное дело, что оно умело замаскировано воспитанием, актёрством, сдержанным лицемерием. Одним словом, я одинок – вот и всё. Но ум неизбежно обречён на бытовое одиночество, так как бежит любой ситуации, где он невыразителен. Возможен, да, собеседник, ну два – три, а больше… Со стороны похоже на семейство голодных поросят у корытца с духовной «писчей». Теперь я это к чему? Ни к чему – к себе. Человек большую часть времени думает о себе, даже когда говорит якобы о ком-то другом. Если этого никто не видит – хорошо, а если мысли «о себе единственном» тараканами лезут из ушей, то можешь смело гордиться ефрейторской лычкой эгоиста. Поэтому логика не может быть слишком последовательной, ибо у неё нет точки исхода и прихода – то есть прагматизма прямого действия. Последовательными здесь обязаны быть сами действия, логично рассуждающего о себе человека. Мысль катится внутри тебя тем же мячиком с водой – сначала уверенная, перескакивающая через камушки проблем, теории, опыт, допущения. Потом она становится легче, стремится бежать по канавкам большей определённости, лени, стереотипов… И уже в конце, когда мячик пуст, она летит с обрыва озарения в едва движущуюся реку жизни ли, смерти, времени – какая разница! – чтобы плыть сообразно общим, неоспоримым правилам, собственно, в ничто. Надо было утро как-то иначе провести… А действительно, хорошо с похмелья думать ни о чём, то есть обо всём, и разве можно оставаться трезвым в этом, напившимся глупости «до положения риз», мире?! Чихать, настоящий моряк всегда идёт прямо, и только качка виной тому, что ноги его так предательски заплетаются…»


Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3
4. Часть 4
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!