Не прощаясь

На чтение потребуется три часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Ветер крутил по перрону мелкий мусор. Очередной порыв бросил в лицо пригоршню пыли; пришлось останавливаться, отплевываться и протирать глаза. Обгоняющие хмурые и сонные пассажиры больно били по ногам сумками и тележками. Отвергая назойливые ухаживания таксистов, прибывший пересёк привокзальную площадь и углубился в жилой массив. Ходу до дома родителей отсюда было минут двадцать-двадцать пять спокойным шагом. Герасимов специально шёл медленно, оттягивая неизбежное. Периодически налетающий ветер толкал обратно к железнодорожным путям, лязганью сцепок и свисткам локомотивов. Мужчина оглядывался по сторонам, выискивая ориентиры и отмечая произошедшие со времени последнего приезда изменения.

В этом небольшом городишке Аркадию пришлось прожить чуть больше года. Это воспринялось как злодейский удар судьбы, когда Герасимов старший принял решение о переезде семьи на Северный Урал. Всю жизнь Аркаша провел на юге, возле моря, и не представлял и не желал для себя никакой другой участи. Пусть и выяснилось, что глава семьи не прогадал с переездом. Разваливался Союз, и папаня предусмотрительно укрылся от экономических, политических и общественных потрясений в глухих сибирских краях. Благо он объездил почти весь север России вахтовым методом. Нашлась и работа, и с жильем проблем не возникло. И мать с младшими детьми быстро привыкли к новым условиям. Один Аркашка оказался не в состоянии приспособиться.

Это место так и не стало хоть сколько-то родным. Здесь Аркадию пришлось заканчивать последний класс школы, и это время выдалось очень нелёгким: непривычный уклад, людской быт, манеры общения, речь – всё чужое и незнакомое. В школе подросток сразу стал изгоем, источником придирок и козлом отпущения для сверстников. Физический отпор, который попытался оказать Аркадий, ничего не давал. Это, наверное, только в кино так бывает: подрался, показал характер – и сразу тебе почёт и уважение. На деле же постоянные избиения (в случае сопротивления – толпой), синяки, ссадины и не закрывающийся, постоянно распухший рот. Ежедневное посещение школы превратилось в пытку страхом и отвращением. Поступление в институт в другом городе походило на паническое бегство, куда угодно, лишь бы подальше. Тут уж было не до осознанного, вдумчивого выбора будущей профессии: подошла бы любая специальность, которой не обучало местное училище.

Да и в институте первое время тоже было не сладко. Но тут хотя бы Аркадий оказался не одинок. Парень крепко сдружился с несколькими такими же иногородними студентами. В компании товарищей трудности казались преодолимыми, и если не на конкретную помощь, то уж на сочувствие точно всегда можно было рассчитывать. А это – немало. Сейчас, уже более десяти лет с момента выпуска, связи между друзьями хоть и ослабели, но не прерывались, ведь многие остались жить в том же городе.

Ну а сюда, в новый родительский дом, в нелюбимый город Аркадий приезжал редко и с неудовольствием. В последний приезд произошла неприятная, постыдная склока, что на несколько лет отбило желание приезжать в гости.

 

Алёнка тогда только-только получила диплом. И нужно было показаться родителям, даже невзирая на сложные отношения в семье. Хотя бы соблюсти видимость приличий. Официально подтвердить взрослость: серьёзная, самостоятельная дочь отучилась, готова работать, родительские обязанности по отношению к ней можно считать исполненными, спасибо, пишите письма. Но одна Алёна ехать наотрез отказалась, не помогали ни уговоры старшего брата, ни голос разума, ни стоны совести. И пришлось Аркадию бросать всё и сопровождать свою любимицу на встречу с мамой и папой. С мамой, папой и нелюбимым Младшим, так правильнее. Главным образом, из-за Младшего Алёна не желала ехать одна: у братца всегда был поразительный талант доводить Алёнку до нервных срывов, истерик и глубоких депрессий. Старший же брат умел гасить или сглаживать конфликты, иногда даже ценой переключения агрессии и раздражения на себя. Такой семейный громоотвод.

А у Аркадия на тот момент гора забот могла соперничать с Эверестом: парень только открыл магазин. Работал он тогда, бывало, и за продавца, и за рекламного агента, и за грузчика, и за уборщицу, и за сторожа. Страшно было бросать всё на Наталью Анатольевну. Но и оставить сестру в нелёгкий момент парень не мог. Пришлось привлекать людей дополнительно. И хоть в сотрудниках Аркадий был уверен, но всё равно болел душой за оставленное хозяйство.

Планировалось уехать на неделю. За это время вряд ли получилось бы сильно надоесть друг другу и разругаться. Вроде и не виделись давно, и повод для встречи радостный. Только Аркадий, мыслями находящийся в делах своей фирмы, не учёл несколько незаметных нюансов. Знал бы, что всё так обернётся – не поехал бы сам и Алёнку бы не пустил.

Праздника не получилось. Встреча была скомканной и натянутой. Алёнкин диплом каких-то особых восторгов не вызвал. Ну, доучилась, профессию получила и молодец. Хотя, что это за профессия – ногами махать? – не преминул цинично поинтересоваться Младший. Сам он только что вылетел из института и сидел дома. Перебивался случайными заработками и планировал восстановиться в следующем году. Отец быстро напился и погрузился в себя. Только пытался казаться трезвее, чем есть – напуская на себя серьёзности. По словам матери, последнее время отец часто стал заливать за воротник, хотя за всё детство и юность Аркадий видел папу подшофе считанные разы. Сейчас словно что-то надорвалось в нестаром ещё родителе, он стал неряшливым, прекратил следить за внешностью; присущая ему энергичная деятельность сменилась ленивой, безвольной расслабленностью.

Известие о том, что Аркадий вбухал все отложенные за годы сбережения, да ещё и взял кредит на открытие магазина, воспринялось матерью как вопиющее безрассудство и вызвало ещё более едкие колкости брата. Отец, кажется, вообще пропустил новость мимо ушей, находясь в алкогольном оцепенении. Ну, мать, понятно – перестраховщица, консерватор, коммунист. Для нее любой коммерсант, частный делец – это вызов её представлениям о честном труде. Что-то постыдно-аморальное она находит в этом, – так приблизительно понял её отповедь Аркадий. Вся затея заведомо провальна, сын просто не впишется в рыночные отношения, слишком уж не приспособлен к реальной жизни. Съедят его более ушлые и скользкие деляги, и останется он у разбитого корыта с кучей долгов. И раз уж он так опрометчиво выкинул столько трудовых накоплений в дурную и опасную затею, даже не посоветовавшись с матерью – так пусть и не ждёт от неё родительского благословения и утешения в случае неминуемого провала.

Братец ехидно напирал на то, что торгашество не к лицу мужчине, это бабское занятие. «Я с вас умиляюсь!, – потешался он. – Сестра отучилась на рукомаха и ногодрыга. Теперь ей предстоит замечательная карьера ресторанной танцовщицы. Или учительницы танцев у деток богачей. Прелестная перспектива бесполезной профессии. Братец возомнил себя крутым «бизьнесьменом» и надеется прыгнуть выше головы, подняться до небывалых высот на финансово-экономическом поприще. Как будто мало таких желающих сколотить капитал и жировать себе ничего не делая, эксплуатируя других и обчищая карманы третьих. Как будто там, в мире богатых и процветающих, место зарезервировано для отважного спекулянта Аркадия, все ждут не дождутся, когда же он пополнит их ряды миллионеров». Ну и далее в таком же аспекте – шуточки про «Лопату-для-Денег» и «Танец-На-Бис».

Алёна сидела оскорблённая и взвинченная. Младший пил и всё больше хмелел. Он тоже злоупотреблял горячительными напитками, как отец, только пили они в разных местах и вели себя по-разному. Отец, напиваясь, уходил в себя и стремился к одиночеству. Младший же любил пить в компаниях, где можно было красиво подать себя, так, чтобы им восхищались и всячески превозносили его таланты. Его чувство юмора, обаяние, несомненную музыкальность, сексуальную привлекательность и так далее.

– Я, в отличие от тебя, поступила сама на бюджет и денег на моё обучение не расходовали. И я закончила учёбу, в отличие от некоторых, а не вылетела со второго курса. И достижения у меня какие-то, в отличие от некоторых, есть – дипломы, награды, всякое такое. Аркадий тоже, для того чтобы свое дело открыть, трудился и шёл к этому не один год. Тебе бы его целеустремлённости и усердию позавидовать – у тебя точно такого нет, и не будет никогда. Только и можешь, что других грязью поливать и высмеивать. А сам-то чего добился? Хорошо критиковать направо и налево, сидя жопой в тепле, у родителей за пазухой. Ты, поди, даже и посуду-то помыть не можешь, всё за тебя мама с папой делают. А сам ни учиться, ни работать не умеешь. – Тут же, пародируя Младшего, произнесла с театральным пафосом: – Я слишком талантлив для простых, приземлённых вещей. Я человек творческий, мне нужно постоянно искать вдохновения для подпитки моей гениальности, а не размениваться на всякие пустяки. Моя тонкая натура не выносит обыденности и серости. Я ещё не нашёл себя в этом мире убожества и суеты, но когда найду – воссияю над всеми вами, и вы все ещё будете считать за честь, если я обращу на вас божественное внимание. А пока посижу-ка я у родителей на шее, побухаю, да поиграю в компьютер. А работают в поте лица пусть лохи всякие, вроде моего брата с сестричкой. Здорово будет посмотреть, если у них не все будет гладко в жизни – они ведь такие глупые, прямо напрашиваются на обломы и различные неприятности…

После такого нормальный диалог был невозможен в принципе. Алёна задержалась только на одну ночь, а утром уехала обратно. Аркадий сослался на срочные дела и сложности на работе и укатил вместе с ней. С тех пор в гости к родителям Герасимов выбирался только пару раз, кратковременно и всегда один – Алена отказалась посещать семью наотрез, всякий раз припоминая тот вечер. В основном, общение велось по телефону и, как правило, созванивались Аркадий с матерью.

 

 

*   *   *

 

Дверь открыл Младший. Рядом с крепко сбитым парнем, на десять сантиметров выше его, Аркадий выглядел школьником. За то время, что братья не виделись, последыш прибавил веса. Но веса нездорового, отёчного. Одутловатое лицо, грязного цвета кожа – такое впечатление, будто это не у отца проблемы со здоровьем, а у Младшего.

– О, глядите-ка, явилось, – недружелюбно выдавил из себя братец вместо приветствия. – Кашенька приехал, удостоил-таки вниманием. – И пошлёпал большими плоскостопыми ногами в кухню.

– А я-то как рад тебя видеть, – пробормотал в направлении кухни Аркадий. Он напряжённо ждал, когда на звук его прибытия покажутся в прихожей родители, но в доме стояла тишина, никто встречать гостя не торопился. Пришлось «чувствовать себя как дома». «Блудный сын» разулся и прошел на кухню.

– Где родители?

– На дискотеке, ёпть… Что за вопросы гениальные? В больнице, где же ещё. – Младший явно не был настроен к дружескому общению. Однако немного погодя он уже более любезно поинтересовался у Аркадия:

– У тебя пара-тройка сотен есть? Мне надо срочно…

Получив просимое, братик быстро засобирался из дома.

– Устраивайся на диване в зале. Ключи запасные – здесь на вешалке, если куда соберёшься.

 

В пустой квартире было мрачно и бесприютно. Аркадий с отвращением наблюдал во внутреннем убранстве следы упадка. Потёртая мебель, скрипучие полы, жирный налёт на потолке и стенах, отстающие кое-где обои, порванный и неаккуратно подклеенный линолеум…

«Неужели они не могут хоть мало-мальский косметический ремонтик сделать? Того, что я им посылаю, хватило бы на обои и краску. Помощник тоже есть – вон, какой бугай вымахал – меня в два раза больше. Не отвалились бы руки у такого марафет в квартире навести. Что же с ними стало, пока меня не было?».

Аркадий совершенно не представлял, чем ему заняться в пустой родительской квартире. Бродил по комнатам, пытаясь вызвать хоть какие-то приятные ассоциации с этим местом. Не выходило, хоть убей. В комнате, которую они когда-то делили с Младшим, не осталось ни одной вещи Аркадия. Там царил бардак: замусоренный пол, разбросанные вещи, запах грязной одежды, прокисшего пота и перегара. Ничего, что связало бы Аркадия с его прошлым. Дом словно отвергал его, не желая признавать даже хозяйским другом, а уж тем более родственником. Самым нейтральным местом была кухня, там и пришлось коротать часы до приезда родителей. Пить заваренный из пакетиков, оставшийся с дороги чай и настраиваться на нелёгкую встречу.

 

Но как ни готовил себя внутренне Аркадий, а встреча всё равно получилась неважной. Едва родители вошли в дом, заготовленная речь встала у старшего сына в горле комом. Никак не мог он ожидать, что мать и отец настолько изменятся. Настолько постареют, подурнеют, настолько сдадут. Не могло одно только время так исковеркать близких людей. И болезнь отцовская тоже не главное – она только недавно дала о себе знать. И нужда ни при чём – Аркадий посылал достаточно, чтобы на еду хватало, да и мать ещё пока работала. Тут что-то еще – тайное, неизвестное Аркадию, оказало влияние на семью. Что-то, о чём мать не говорила по телефону, и вряд ли скажет и при непосредственном контакте. Пока сын пытался скрыть своё потрясение, родители прошли на кухню.

– Ну, здравствуйте, что ли, – заставил себя заговорить Аркадий. – Мам, пап… Я приехал…

Мать поздоровалась сдержанно и немногословно. Однословно, если можно так выразиться, поздоровалась. Сказала: «Привет», и начала суетиться по хозяйству. Отец уселся за стол и молча уставился на сына.

– Ну как ты, пап?

Герасимов старший не отвечал. Смотрел на Аркадия, а тот пытался понять, что же означает отцовский взгляд, что в нём зашифровано. Насмешка? Упрёк? Или, может быть, страх? Разгадать не получалось. И сохранять непринужденность не получалось. Как себя вести, Аркадий не представлял себе. Почти умоляюще обратился к матери.

– Мам, ну что там врачи говорят? Что с лечением?

– Врачи говорят – новообразование. (Понятия «рак», «онкология», «злокачественная опухоль» во всех последующих разговорах избегались. На них наложили негласное табу, чтобы лишний раз не нервировать больного, да и самим так было легче: вроде и ничего такого – просто болезнь.) – Пока обследуют всё досконально. На дневной стационар вот положили. Собираются в онкоцентр отправить в область по квоте, но пока согласования, уточнения и тому подобные проволочки… Ждём…

Вот и всё… Разговор расклеился, не начавшись. Ни одна из сторон не могла поддержать хотя бы видимость вежливой беседы. Аркадий не знал, какую тему поднять, чтобы не затронуть отцовское состояние. И без того было видно, что состояние это, мягко говоря, неважное, чтобы лишний раз его обсуждать. Отец просто замкнулся в своей болезни, в переживаниях о своей болезни, в страхах своей болезни, в испытываемой боли. А у матери не было сил делать вид, что всё может наладиться только приездом Аркадия. Мать не скрывала усталости и глубокой задумчивости. Все трое разыгрывали сцену обычного семейного утреннего чаепития. Только без звука. Без диалогов и лишних жестов. Всё происходящее со стороны выглядело как-то не по-людски – но у них ведь не обычная семья, не такая, как у среднестатистического большинства. Да и причина для странного поведения имелась веская.

 

«Хорошо: вот я приехал, – размышлял Аркадий, выпивая третью по счёту кружку чая. – Мать, которая с плачем звала меня срочно домой, теперь полна безразличия. Отца вообще невозможно «прочитать». Зачем я здесь? Что от меня ждут? Что я могу сделать? Я приехал помогать, в первую очередь, делом помогать, а не вздохами и грустным видом. Хотя оттого, что я не рву на себе волосы, меня воспринимают как чужака. А чем я могу помочь реально? Нужно отправлять папу в более цивилизованную клинику, к более квалифицированным врачам. А для этого нужно попасть к его лечащему доктору, добиться перевода, направления, что там положено… Нужно что-то делать, чёрт с ним, пусть думают что хотят, пусть считают меня бездушной тварью, буду делать всё возможное для отцовского лечения, и будь что будет. Сейчас это главное».

– Я завтра с вами пойду в больницу, – продолжая мысль, проговорил вслух Аркадий. – Вы ведь завтра пойдёте, да?

– Да, пойдём. – Мать подозрительно посмотрела на Аркадия. – А ты зачем?

– Поговорим с врачом. Поторопим с направлением. Надо же что-то делать…

– Оттого что ты станешь надоедать доктору, лучше не будет, – воспротивилась мать. – Ему лучше виднее, как направлять и куда, без твоих подсказок. А ты, может, наоборот – хуже сделаешь.

– Куда уж хуже, мам?!! – это был тот случай, когда нужно было проявить настойчивость и пойти против материнского авторитета. – Хуже будет, если ждать непонятно чего. Время против нас сейчас работает. Да и подойду я аккуратно. С подарками и со всевозможным почтением. Получится ускорить процесс – хорошо. Не получится – поедем своим ходом и будем прорываться любыми путями самостоятельно в эту клинику.

– Не знаю, не знаю… – Мать подалась настойчивости сына, но было полна недоверия к его затее.

– Вот завтра и узнаем, – подытожил Аркадий. И тут же нашёл повод сбежать из дома. Ему нужно было побыть одному, подумать, прийти в себя.

– Я пойду, прогуляюсь немного. Что-нибудь купить домой?

– Может, ты в аптеку зайдёшь? Тут отцу на дневной стационар прописали лекарства колоть, а в больнице их нет. Говорят – приобретайте сами, если есть возможность…

– Конечно, давай, само собой, схожу. – С рецептом, выданным матерью, Аркадий поспешил покинуть дом.

 

В аптеку – значит в аптеку. Куда угодно, в общем-то, лишь бы подальше отсюда. Подальше от родителей, с которыми не знаешь, как себя вести. И от этой странной домашней обстановки, когда кажется, что отец уже умер и его оплакивают, хотя он и сидит с тобой за одним столом.

 

 

*   *   *

 

Возле подъезда обнаружился Младший в обществе двух молоденьких девушек и трёх подозрительных особей мужского пола. Компания распивала пиво из пластиковых бутылок, хрупала семечки и мусорила вокруг себя. Парни словно перенесли Аркадия в прошлое, он тогда часто с такими сталкивался. Возраст от восемнадцати до двадцати пяти, спортивные костюмы, бритые головы, гнусавые голоса. Мягко говоря, не самый любимый Герасимову типаж. Зато девочки на их фоне выглядели просто чудо как хорошо. Сексуальные, задорные. Хотя (судя по поведению), как и кавалеры – далеки от высшего образования и хороших манер. Не тянули девочки на воспитанных и порядочных. По мнению Аркадия, порядочные девочки не пьют пива в начале двенадцатого, да к тому же из горла пластиковой бутылки, да ещё и в компании подобных мутных типов. И не смеются так тупым и сальным шуточкам этих самых, человекообразных.

Сначала Герасимов хотел было поздороваться с друзьями брата. Но врожденная скромность пересилила приобретенную вежливость. Сказалось ещё то, что субъекты пялились на него крайне неприязненно и откровенно издевательски, а Младший – старательно игнорировал. Делал вид, что они как будто и незнакомы вовсе. Да и, честно говоря, не сильно хотелось Аркадию здороваться с такими гнилыми, как ему виделось, людишками. Случившуюся заминку он замаскировал прикуриванием сигареты. И, стараясь смотреться внушительно, независимо и уверенно, направился к выходу со двора. Предпочтя не вслушиваться в обидную (в этом он не сомневался ни капли) шуточку, произнесённую в его спину кем-то из «отдыхающих».

 

 

*   *   *

 

Город не изменился. Как был, так и остался скучным, грязноватым, унылым скоплением бетонных коробок без намёка на стиль или архитектурный изыск. Тут и там распустилась яркая разноцветная плесень коммерческих палаток, ларьков и магазинчиков, да отовсюду настырно лезла в глаза реклама: баннеры, растяжки, плакаты. Встречные прохожие, как и город, были мрачно-озабоченными и неприветливыми.

Аркадий пешком добрался до центра. Нашёл банкомат, снял крупную сумму наличных. Несколько пятитысячных купюр сразу спрятал под обложку паспорта – между обложкой и внешней стороной самого документа. Остальные деньги, разделив на несколько частей, схоронил в носках и внутренних карманах одежды – на всякий случай. Посетил центральную аптеку и закупил нужные лекарства. В принципе, теперь можно было возвращаться, но чем бы он занялся в родительской квартире? Он ещё от утреннего приёма не опомнился. Ещё не придумал, как вести себя обществе матери, и – главное – отца. Единственный человек, который понял бы его неопределённость – это сестра, но грузить её семейными проблемами не стоило. И без того ей сейчас непросто – предстоящий переезд натянул все нервы. Добавить к этому ещё известие о том, что отец болен раком, и всё – до срыва рукой подать. Но стоило позвонить Алёне хотя бы затем, чтобы она не искала внезапно исчезнувшего брата. И просто поболтать пару минут, голос её послушать. Аркадий нашёл пустое кафе, заказал стакан сока и набрал Алёнкин номер.

– Привет.

– Привет, – сонно прогудела Алена. – Ты чего в такую рань меня будишь?

– Полдень уже давно, – хмыкнул Аркадий. – Соня.

– Бу-бу-бу, – отозвалась соня. – Сам ты… Говори, чего хотел, и сбрасывай меня, а то я от зевоты сейчас челюсть вывихну.

– Хорошо, попробую покороче… Меня не будет пару дней. Не теряй меня. Ключ у тебя есть. Холодильник полный. Если что – можешь с подружками ко мне забуриться, устроить посиделки.

– А ты где? – сонная ленца испарилась из голоса сестры.

– Я у родителей. Мать вызвала срочно, нужно помочь им тут кое-чем. Как управлюсь – тут же обратно. Постараюсь как можно быстрее. У тебя на какое число билеты? Скоро тебе отправляться?

– Еще дней пять. Или шесть. Не помню – в голове куча-мала. А что там случилось у них, у родителей, что без тебя обойтись никак нельзя?

– Долго объяснять. Потом расскажу. Не теряйся, буду тебе звонить периодически.

– Хорошо. – Алёна звучала озадаченно и нервно. – Только про меня им ни слова пока, понятно?

– Как скажешь. Всё, до связи, рад был тебя послушать. – Аркадий отключился. Беседовать с сестрёнкой в таком настроении, какое ему представилось по её голосу, было бесперспективно. Главное же он ей сказал.

После Аркадий бесцельно шатался по центру, убивая время. Заходил в магазины, но почти не обращал внимания на выставленные товары. Посещал кафе, закусочные и бистро, но ничего не ел, ограничиваясь соком или кофе. Прогуливался по улицам, по которым ежедневно ходил когда-то в юности, но не находил в душе никакого отклика. Он давно сбросил с себя этот город, как змея сбрасывает шкуру, и теперь все эти улицы для него были безликими и неживыми декорациями.

В самом финале этой долгой, утомительной прогулки Аркадий в ближайшем к дому универмаге купил огромную груду продуктов. Покупки пришлось упаковывать в несколько больших пакетов. С оттянутыми тяжестью руками и с тяжестью на душе мужчина возвращался домой.

 

У подъезда он застал утреннюю компанию. С незначительными изменениями. Добавилось несколько девушек и парней – таких же, как и их друзья – развязных, вульгарных, наглых и неприятных. А ещё Младший обзавёлся гитарой, и теперь услаждал слух (а есть ли у них слух и чувство вкуса вообще?) товарищей музицированием. Но вот только это было не обычное дворовое блямканье под три блатных аккорда. В изящном переборе слышалась замысловатая и красивая, волнующая и печальная мелодия. Кто-то из известных композиторов, кажется. Лауро, Таррега или Пьяццолла, Аркадий не мог сказать точно, но он уже слышал эту музыку раньше. Брат исполнял композицию на профессиональном уровне, самозабвенно и погружённо; и был несказанно хорош в своей сосредоточенной увлечённости. Аркадий, не доходя до подъезда, со стороны невольно залюбовался и заслушался. И не он один. Красотка с тонкими нежными чертами лица и причудливо окрашенными волосами тоже неотрывно наблюдала за Младшим, подавшись в его сторону всем телом. Кажется, она и утром так же проявляла особенное внимание к брату. И было нечто особенное в её взгляде, что-то личное. Аркадий вдруг отметил про себя, что так смотрит на него Ксюша, его помощница, когда он позволяет себе проявлять заботу и расположение по отношению к ней.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Младший завершил этюд эффектным аккордом и стал частью толпы, его окружающей. А толпа цедила пиво, плевалась, сорила окурками, веселилась и расслаблялась. Свора равнодушна была к качеству исполнения, ей проще и понятнее были тюремные или, на худой конец, армейские мотивы. Из уважения, на время они притихли, но, только затих последний звук, тут же возобновили привычный базар.

«На что ты себя размениваешь, малыш? – думал Аркадий, проходя мимо. – На кого ты себя тратишь?..»

Младший опять, как и утром, брата проигнорировал. Даже не повернулся в его сторону, что-то увлечённо начав втолковывать своей (поклоннице? девушке?) подружке. Аркадий, как и утром, не решился показывать их с Младшим родство.

«Пусть уж игнорирует, раз он меня стыдится. Правильно – я совсем не из их галактики. И даже не из соседней. Печально, но нам нечего сказать друг другу за пределами родительских стен. Он хотя бы честен. Не лицемерит, не изображает привязанности и расположения».

 

 

*   *   *

 

Вечером произошла стычка с матерью. Приход Аркадия она пропустила – принимала ванну. Однако когда в квартиру ввалился хмельной и расхристанный Младший, и мать принялась собирать ему ужин – натолкнулась на заполненный битком холодильник. Почему-то именно это и вызвала её возмущение.

– Что это? – выкладывая на стол продукты, сварливо поинтересовалась она у Аркадия. Старший сын сидел на кухне с книжкой и не сразу понял, о чём речь, и в чем, собственно, дело.

– Еда, – флегматично ответствовал Аркадий, наблюдая, как Младший завладел ветчиной и нарубает толстые шматки для бутерброда.

– Я виж,у что еда. Зачем?!! – опять непонятно для Аркадия спросила мать.

– Чтобы есть, для чего же ещё.

– Зачем ты набрал всего этого? Ты думаешь, мы настолько беспомощные, что сами не в состоянии сходить в магазин? Или, что мы совсем обнищали здесь? Зачем ты так нас унижаешь?

Аркадий был сбит с толку.

– Мама, о чём ты? Я просто купил еды на стол, при чем тут эти глупости?

– В этом весь наш Кашенька, – с полным ртом прочавкал Младший. – Сраный коммерс. Главное – красиво выпендриться, а то, что он этим обидеть может – ему плевать.

– Да что вы, в самом деле? Что за обиды дурацкие? – Аркадий уже и сам начал заводиться.

Мать, видя, с каким аппетитом Младший наворачивает за обе щеки лежащую на столе снедь, машинально стала нарезать и подкладывать ему на тарелку всего понемногу. УХАЖИВАТЬ за ним начала. И бросила в сторону старшего уже тихо и горько:

– Ты стал совсем другим, Аркадий. Ты стал чёрствым. Бездушным, холодным, расчётливым, равнодушным. Разве мы таким тебя воспитывали? Ни слова в поддержку, ни полслова сочувствия…

«А каким вы меня воспитывали? – хотелось кричать Аркадию, но из прорвы толпящихся на языке слов он затруднялся подобрать правильные, необидные, не ранящие. – Если уж так вам нужны были мои сочувствие и умиротворяющее кудахтанье, почему меня встретили как досадного чужака? Почему я не увидел в ваших движениях, не услышал в ваших речах, не почувствовал в вашем отношении ко мне ни намёка на близость, на любовь, на желанность моего присутствия?!!».

 

Аркадий понимал, что матери просто нужно на ком-то сорвать плохое настроение. Выместить накопившуюся злость – злость на врачей, чиновников, долгие очереди, бесконечную больничную сутолоку, туманные и расплывчатые прогнозы и неясное положение. Многое довлело над ней, многое изводило её, многое побуждало опустить руки. Сейчас её недовольство и огорчение находило выход в ссоре. Но обидно было то, что крайним оказался он. А ещё и Младший старался за компанию ранить побольнее:

– Воспитывали человека, а вырос деляга. И эгоист. Что ему наши неприятности? Так, лёгкое неудобство. Приехал, купил пожрать, может, получится с лечением помочь чем-то. Лишь бы отъе… отстали лишь бы. А по большому счёту – похрен, что мы тут с ума сходим. Шлюху-сестру ещё лучше воспитали: той не то что приехать – ей даже позвонить западло. Крутит сейчас, небось, жопой на дискотеках, да по всяким шалманам себе мужиков снимает…

– Не смей так говорить о сестре, – угрожающе приказал Аркадий.

– А то что? – с вызовом поинтересовался Младший.

– Ничего. – Аркадий понимал, что всё, что бы он сейчас ни сказал – всё будет извращено и использовано против него. Он бросил на подоконник книгу, которую все это время бессознательно прижимал к груди, и вышел из кухни. В пустой гостиной, не включая света, упал на диван. Плотно зажмурился и начал представлять себе далёкий бой большого колокола. Обычно это помогало изгнать из мыслей удержанный в себе, невысказанный гнев. За стеной ворочался, скрипел кроватными пружинами, тяжело вздыхал и кряхтел отец. Слышал ли он их перепалку на кухне? А если слышал – почему остался в стороне? Может быть, из-за болезни недосуг было участвовать в домашней сваре. А быть может, он молчаливо поддерживает мать и брата?

Мать зашла чуть позже и бросила в ноги постельное бельё. Но заправлять постель не было ни сил, ни желания. И без того Аркадий чувствовал себя слишком незащищённым; раздеваться – означало ещё более усилить эту уязвимость.