Почётное место

Двадцать восьмого декабря неизбежность Нового Года стала очевидной. В списке «наиотвратительнейших праздников» у работника Дворца Культуры «Заря» Василия Неверова Новый Год занимал лидирующее место. Больше, чем обычно, суеты. Больше нервотрёпки. Опять же, как и для любого работника культуры – предстоящий праздник был у Неверова рабочим днём. То есть, освободится Вася уже ближе к ночи, придёт в свою берлогу вымотанный и злой. И будет отмечать в одиночестве, потому что никто к нему, конечно же, не придёт. Друзья раздружились с Василием в одностороннем порядке, новых товарищей он находить не умел уже. А навязываться, напрашиваться в чью-то компанию Вася, даже если бы и умел, не стал бы. Да и по большому счёту – зачем? Сам уж как-нибудь – привычно, спокойно, предсказуемо.

Обычное скучное торжество. Салат, картофельное пюре, запечённая курица, мандарин. Водка. Коньяк. Водка. Запланированный запой, для нервной разгрузки, дня эдак на три. Но уж с размахом – денег на спиртное должно хватить. Вполне понятно – неделю потом пластом валяться, приходить в себя. Печень лечить, ту же нервную систему спасать. Традиция, в общем. Спасибо правительству за каникулы. Ещё – как часть ритуала – звонки немногочисленным родственникам и далёким уже, но когда-то родным и любимым людям. В пьяном, разумеется, виде. Сентиментально-плаксивое действо, после которого стыдно за то, что успел наговорить, и как следствие – нежелание с этими людьми общаться ещё очень долго.

А ещё под Новый Год принято подводить итоги года уходящего. И строить планы на будущее. Ну и, естественно, – радоваться, любить, мечтать и строить планы.

Какая незадача… Василий, в очередной раз рассуждая о прожитом уходящем годе, а заодно и жизни в целом, понимал – ВСЁ НЕ ТАК. В прошлом – сплошные ошибки, повороты не туда, упущенные возможности, загубленный брак. В настоящем – уже порядком подорванное здоровье, низкое положение в обществе, крошечная зарплата, вынужденно-аскетичный быт. Будущее, соответственно, – туманно, неопределённо, безрадостно и бесперспективно.

День занимался ясный и светлый; искрилась на солнце снежная пыль и блестел наст. Высоко- высоко в бледно голубом небе плыло одинокое облако, похожее на зайца. Свежий морозный воздух пощипывал лицо и вентилировал изрядно просмолённые лёгкие. Хотелось кашлять.

В маршрутке, отгородившись от ненавистных сограждан шумовой завесой плеера, Василий выскреб ногтем в оконной наледи овальное окошко. Мимо проплывали прибранные улицы. Город в предвкушении праздника походил на вычищенную, уютную, приготовленную к приёму гостей квартиру. Здания украшены гирляндами, на площадях красуются нарядные ёлки, с ледяных горок катаются ликующие дети под присмотром умилённых взрослых. Только все эти восторги мало трогали Василия. Он занимался подсчётом личных неурядиц и анализом ключевых моментов своей жизни.

На работу в Дом Культуры Неверов попал в тридцать лет. К тому моменту он успел вылететь с нормальной должности, промотать небольшое родительское наследство, потрудиться в нескольких сомнительных частных фирмах. Умудрился полежать несколько раз в психушке, лечась от алкоголизма и депрессии; заиметь печальный опыт десятка-другого коротких интрижек и одного длинного неудачного романа, зарегистрированного в ЗАГСе и чуть позже расторгнутого. Безработного, крепко пьющего парня пригрела подруга тётки по материнской линии. Взяла под свою опеку, пристроила к себе в подчинённые – тогда она была директором ДК «Заря». «Сначала возьму тебя простым рабочим, – сказала она, – потом буду двигать выше». Вася почти полностью завязал с выпивкой, начал восстанавливать тщательно убиваемое до этого здоровье. Много читал, учился творчеству. Пробовал писать что-то своё, и его статьи даже напечатали несколько небольших журналов. Плотно занялся авторской песней, благо неплохо владел гитарой и время от времени сочинял музыку и стихи. Имелось множество задумок и проектов. В Неверове бурлил творческий азарт. Ему нравилось новая деятельность; ему казалось, что он нашёл свою нишу.

Однако с продвижением в карьере от рабочего и куда-то повыше ничего не получилось. Сначала «подвинули» его покровительницу – на пенсию, как неудобную для тогдашней мэрии. А уже новая директорша, Марина Сергеевна, женщина невеликих талантов и небогатого интеллекта, задвинула Васю окончательно. А устраивать стала карьеру и служебное положение своим ставленникам. За семь лет, проработанных Василием в «Заре», директор выжила из слаженного и дружного коллектива половину неугодных ей сотрудников. На глазах у Васи устраивались люди, зачастую далёкие от культуры вообще – бездари, неумехи, посредственности, приспособленцы, конъюнктурщики. При равных с Василием исходных данных – образование, стаж и так далее – они подчас уступали простому рабочему в житейской смекалке, объективной оценке, кругозоре и чувстве вкуса. Протеже Марины Сергеевны занимали нормальные должности с приличными окладами, ездили за счёт учреждения на курсы повышения квалификации, имели блат при поступлении и в процессе учёбы в вузах. А Вася так и остался рабочим сцены, подрабатывая изредка подменой сторожей, гардеробщиц, рабочих по обслуживанию здания. Для всех он был и есть Иваныч – бессловесный, угрюмый, ворчливый тридцатисемилетний неудачник. К нему относятся терпимо, но очень свысока. Спасибо хоть за то, что не выгнали вон, а иногда и советуются по мелочам. У Василия собственная каморка-кабинет, устроенная в крошечном теплоузле. И несколько человек, с которыми за годы работы сложились приятельские отношения.

Василий сверил свои дешёвые часы с теми, что висели над входом в Дом Культуры. И обнаружил, что его поддельный «Ролекс» пригнал его на службу на сорок минут раньше.

– Тупой механизьм, – ругнулся Неверов. – Отнял у меня личного времени столько…

Хотелось выругаться намного крепче. Но Василий считал, что если он работает в доме культуры, то нужно соответствовать. И поэтому без сильных причин матом не ругался. Чтобы унять раздражение, Вася обошёл вокруг здания, глубоко вдыхая сухой морозный воздух. Зашёл с запасного входа, открыв дверь своим ключом. Разделся в своей комнатушке. Взял кружку и пакетик чая и вышел по коридору в центральный холл, где в гардеробе дежурила вахтёрша Елена Петровна, спокойная дружелюбная пенсионерка, одна из тех, кто работал в клубе чуть не самого его основания.

– Привет, Петровна, – поздоровался Василий, включая чайник. Елена Петровна, нацепив очки с толстенными стёклами, шустро вязала на спицах какую-то шерстяную непонятку, поглядывая изредка в телевизор. В ящике кто-то из видных политиков (может быть, их даже несколько разных было, Василий не приглядывался) с гипертрофированным энтузиазмом рассказывал смотрящей на него стране о том, как возросло благосостояние народа, как вырос уровень жизни и снизился уровень преступности, смертности, взяточничества и произвола властей. Как хорошо живётся рядовым гражданам Великой Державы, и все благодаря неусыпной заботе и напряжённому самоотверженному труду этих самых политиков – несчастных, недопонятых, бескорыстных слуг народа. И далее в таком духе…

Пока закипал чайник, пришлось поневоле выслушивать эту ахинею. Стало очевидным, что ещё чуть-чуть, самая малость осталась – и все будут жить в беззаботном мире, где всё доступно, всё возможно и нет никаких негативных явлений. Мы уже на полпути к этому. Осталось кое-какие усилия приложить, но правительство и президент об этом позаботятся. Бла-бла-бла-бла…

Началась реклама прокладок и живописание менструаций, и гардеробщица, наконец, обратила внимание на Василия.

– О, привет, Иваныч! С наступающим! Ты чой-то ранёхонько сегодня…

– Как ты смотришь эту белиберду? – Василий прикрутил на минимум звук, налил себе чаю и присел напротив Елены Петровны. – Я вот после таких вот передач без телевизора остался…

– Как это? – от удивления женщина даже перестала вязать.

– Да гантелей в него запустил трёхкилограммовой… Смешно было. Кинескоп взорвался, искры такие весёленькие… Зато теперь тишина и покой в доме. И нервам отдых.

– Дурашка ты, Васёк. А как сериалы смотреть? Я вот без мыльных опер и дня бы не прожила!

– Мало тебе на работе мыльной оперы каждый день… Интриги, сплетни, подковёрная борьба, романы-измены. Что у нас новенького, кстати? Зарплату не собрались поднимать? А то цены растут, тарифы ЖКХ растут, штрафы всякие – тоже туда же…

– Дождёшься от них, повысят тебе. Деньги от себя оторвать и отдать каким-то там рабочим… Такого не бывает.

Оба ненадолго приумолкли. У каждого в уме прокручивались некие свои расчёты финансовых средств. Невеселые и привычные расчёты. Но тут Петровна поднесла бережно хранимую новость:

– А слыхал, к нам девочку новую берут? Методистом. Молодая, симпатичная, не замужем. Марины Сергеевны племянница.

Василий с недоверием переспросил вахтёршу:

– Методистом? На фига? Куда, то есть? Вроде уже полный комплект…

– Сергеевна пробила ставку в администрации дополнительную. Вместо одного аккомпаниатора. Надо же чадо пристроить…

– А кто она, образование какое у неё?

– Техникум какой-то экономический. Ну, насколько мне известно.

– Совсем рядом. Культура и экономика. Экономика в культуре. Культпросветэкономический работник. Конечно, надо же пристроить родственника. Пусть даже он совершенно ни бельмеса не соображает в том, что надо делать по работе…

Петровне были малопонятны и совсем неинтересны эти умозаключения собеседника. Если тот думал о том, что это не совсем справедливо – такое назначение, то Петровна мыслила совсем в другом ключе:

– Я это к чему клоню… Жениться тебе пора давно уже, а то ходишь ты, Васёк, неприкаянный и неустроенный. Вот подружился бы с ней, закрутил романчик… Да и, глядишь, породнился бы с директором, отношения бы наладил, блат себе устроил.

– Ты в своём уме? – раздражённо сплюнул Василий. – Таким фифам нужны серьёзные, упакованные мужики. В мою сторону она даже смотреть не будет. Кто я и кто она… А потом, пусть даже и произошло нечто такое невероятное, закрутил я роман. А содержать семью на что? Мне моих несчастных заработков едва-едва на себя хватает. Альфонсом мне предлагаешь стать?

И с шутливым возмущением, не слушая контрдоводов, Василий – может, даже излишне поспешно – покинул гардероб. Пошёл бродить по ещё пустому, тёмному и тихому зданию ДК, прокручивая в голове оборванный диалог.

Была, конечно, ещё одна причина, кроме самой очевидной, типа нехватки денег и шаткой должности. Вот уже года два – два с половиной, как Иваныч стал безразличен к слабому полу. Он даже не стал выяснять, что стало причиной полового бессилия – прошлая разгульная жизнь, следствие уже имеющегося букета разнообразных хронических болячек или неизвестное психическое расстройство. Просто несколько раз случились довольно неловкие конфузы, связанные с плохим функционированием мужских причиндалов. А после нескольких попыток вернуть потенцию с помощью широко разрекламированных средств (и, само собой, после ещё нескольких отвратительно-стыдных провалов), мужчина принял существующее положение как данность. Не стал беспокоить врачей, психологов, шаманов, экстрасенсов. Относясь к этому со своеобычным фатализмом. Как к неизбежности. Грустил, конечно – как грустят об ушедшем детстве, как грустят о чём-то таком естественном, но вдруг – недоступном.

Постепенно Василий убедил себя в том, что даже у постыдной его болезни есть светлая сторона. Он стал полностью независим. Как много в его прошлой жизни зависело от отношений с прекрасным полом, сколько глупостей он успел натворить!.. Теперь отмерла нужда тратить время, средства, усилия на поддержание имиджа, на конкурентную борьбу за благосклонность рейтинговых самок, на удовлетворение инстинкта. С появлением в его судьбе импотенции всё стало гораздо проще. Василий теперь относился к дамам исключительно созерцательно и был свободен от их чар. И игнорировал все женские уловки использования мужчин в своих интересах. Научился видеть женщин неидеализированными, реальными существами, а не волшебными феями, какими видел до этого, очарованный девичьими прелестями. Такое положение вещей Василия пока устраивало, хотя он и подозревал, что когда-то позже оно будет его тяготить. Неспособность к продолжению рода, как ни крути, да и сама ущербность такого состояния, все-таки, не совсем правильны. Петровна, не подозревая того, своими шутками ткнула в неприятную очевидность. Настроение спустилось ещё на одну ступеньку вниз.

Пока Василий Иванович гулял по зданию, прикидывая, что нужно сделать сегодня в первую очередь, потихоньку прибыли остальные сотрудники. И вот уже, как официальное начало трудового дня, директор принялась сгонять всех на планёрку. Сонный и недовольный потянулся к директорскому кабинету персонал.

В кабинет директора заходили по старшинству. Сначала заместители, затем придворные прихлебатели и подхалимы, потом уже все остальные. Иваныч вошёл последним. Директор – кокетливая пятидесятилетняя крашеная блондинка, с заурядной внешностью и повадками самодержца – восседала на дорогом кресле с необычайно величественным и умным обликом. С деловым видом расположились за длинным начальским столом заместители. Остальные разобрали стулья и расположились вдоль стен. Все шёпотом переговаривались, теребили ручки и блокноты для записей.

Марина Сергеевна пристально и придирчиво оглядела собравшихся. Убедившись, что все затихли, внимательно смотрят на неё и готовы слушать, начала:

– Ну, вроде все в сборе. Здравствуйте коллеги, кого не видела ещё. Надеюсь, все собрались с силами. Потому что нам предстоит достойно отработать праздник. Никто не забыл, надеюсь, что у нас Новый Год на носу? – пошутила директор и от души посмеялась своей шутке. Почти все собравшиеся (с силами и в кабинете) почтительно и вежливо похихикали в кулачки.

– Итак, окончательный сценарий готов, Анна Александровна вчера последние изменения и дополнения внесла. Все участники, актёры получат после планерки переделанный окончательный вариант. До обеда разочек прогоним, посмотрим, как это всё выглядит. После обеда – плотно работаем, репетируем до упора. Завтра утром – генеральная репетиция, после обеда первый утренник для пожарной части и милиции. Тридцатого и тридцать первого – по два-три утренника в день, до и после обеда. Есть и печальная новость. Наш бессменный Дед Мороз, Кирилл Севастьянович, вчера попал в больницу с гипертоническим кризом. Мне вчера он отзвонился оттуда: всё в порядке, лежит, лечится. Но принять участие в празднике не сможет. Поэтому эту благородную обязанность возьмёт на себя наш рабочий сцены, Неверов Василий Иванович. Он лучше всего подходит. Мы как-то всё забываем, что Иваныч у нас очень одарённый человек. Придётся, конечно, поднаверстать, быстро выучить текст и отработать с труппой несколько лишних раз. Ну, для этого у нас режиссёр есть, и товарищи тоже помогут. А по сцене, декорациям и реквизиту вместо него будут работать кадеты: я договорилась, мне дали старшеклассников в помощь. Я думаю, мы справимся…

Василий обалдело открывал и закрывал рот, сипел и пытался откашляться. И с туповатым удивлением смотрел то на начальство, то, по очереди, на коллег.

– Какие-то вопросы, Василий Иванович? – вкрадчиво поинтересовалась директор.

Иваныч, наконец справившись с голосом, просипел:

– Какой ещё, набок, Дед Мороз? Это что, шутки у вас такие извращённые? Я не для этих дел. Найдите кого-нибудь другого. Я решительно протестую и отказываюсь.

– Нет, нет, не вмешивайте меня, пожаласта, не надо, – уже намного тише закончил он.

Как с маленьким ребёнком – ласковым, но твёрдым тоном (за которым, тем не менее, слышалась затаённая подковырка) Марина Сергеевна продолжила излагать уже непосредственно Василию:

– У нас в коллективе, как вы знаете, Василий Иванович, нет таких слов – «не знаю», «не умею», «не хочу», «не буду». Зато есть порядок, взаимовыручка, и профессионализм.

– Правда ведь? – обратилась начальница ко всем присутствующим.

Коллектив согласительно забормотал: «Правда, правда» и закивал утвердительно головами. Окрылённая поддержкой, Марина Сергеевна окончательно добила Иваныча:

– Вы все, когда устраивались, были предупреждены, что работа ответственная и неблагодарная. И что придётся работать по гибкому графику и зачастую оказывать товарищам посильную помощь на мероприятиях. Если вам, Василий, не нравится работа – пожалуйста, пишите заявление, ищите себе другое место. Мы, конечно, справимся и без вашей помощи, как бы это ни было трудно…

«Ах ты су…» – начал про себя думать Иваныч, а вслух спросил:

– И как вы себе это представляете? Я детей боюсь до судорог. И зрителей, и сцены… Я там в обморок хлопнусь сразу. Или слова забуду. Или ещё как-нибудь напортачу…

– Справитесь, – категорически подытожила директор. – А за неудобства, а так же за проявленную корпоративную солидарность мы Вам премию к празднику нарисуем. Тысячи две. Всё, давайте дальше по распорядку…

И легко переключилась на другие вопросы. Освещение, костюмы, звук, ночная дискотека в праздничную ночь – много было тем для обсуждения. Но всего этого Василий не слушал. Сидел, сгорбившись, и свирепо тёр щетину на лице, уставив злой взгляд в переносицу начальницы. «Премию, мльйять!.. Да я тебе две дам таких премии, чтоб ты меня только не трогала! Сссс…. стоматолога тебе в рот, собака беспородная… »

С планёрки Василий вышел первым и сразу же отправился в курительную. Закурил, сплёвывая табак, задумался. То есть, он и так задумавшийся уже был, но благодаря атмосфере курилки мысли приобрели направленность и аналитический характер.

«Заболеть, может?.. Нет, блин, не вариант. Слишком уж демонстративно будет смотреться. Уволит ведь на фиг, как есть выгонит. А как ещё обоснованно от этой самодеятельности отвязаться? Чтобы и не участвовать, и не выглядеть предателем?»

Не смотря на то, что работу свою Иваныч уже несколько лет как презирал, терять её он не желал и боялся. Даже по-своему благодарен был за то, что его держат хотя бы и на этой скромной должности. Сюда взяли, закрыв глаза на то, что соискатель состоит на учёте у психиатра-нарколога, пусть и пьёт уже очень редко, раза два в год (правда, запойно). Профессии, кроме той, по которой работал до этого – никакой. Да и здоровье совсем на нуле (опять же из-за алкоголизма и связанных с ним казусов), и на бывшую должность просто медкомиссию не пройти. Дилемма, однако же… Или терпеть завуалированные издёвки сотрудников и начальства, но спокойно получать скромную свою зарплату. Или показывать гордость и самолюбие и голодать на пособие…

К середине второй сигареты Василий понял, что он не придумает никакого спасительного оправдания. Придётся, хочешь – не хочешь, а влезать в идиотскую роль сказочного персонажа и унижаться на потеху публике и коллективу родного ДК. Как раз в этот момент вошли перекурить звукооператор Макс с неразлучной подружкой, методистом Настей Фроловой.

– Опять ты, Иваныч, навонял тут своей «Примой»! – разгоняя рукой дым и напоказ морща брезгливо лицо, проворчал молодой (двадцать всего, пацан по меркам Иваныча) парень. Настенька повторила мимику Макса. Оба закурили тонкие сигаретки с длиннющим фильтром.

– А ты мне купи другие, поароматнее – я уж, так и быть, их буду курить. Или наколдуй мне зарплату посолиднее. – Василий не намерен был оправдываться. Да и хотелось ему сейчас конфликта, если честно. «Ишь ты, сука, мажор фуев – пахнет ему, видите ли».

Эти двое особенно не нравились Василию. Любимчики начальства, критиканы и сплетники. С лёгкой руки Макса за Иванычем закрепилась кличка Чапаев. Однажды на каком-то корпоративе Максим, порядочно пьяный, окрестил так рабочего сцены. Ему, Максу, тогда казалось, наверное, что он неотразимый красавец, с тонкой иронией и очаровательной, подкупающей непосредственностью. Вот только Иваныч тогда тоже вопреки всегдашней выдержке не очень трезвым оказался. И надавал насмешнику в хрюсло, с удовольствием и показательно очень. В лицо Василия так больше никто не называл. За глаза и шёпотом. Но всё равно – неприятно. А у них со звукооператором с той поры отношения не очень как-то сложились. И Макс, не переходя на личности, всегда старался поддеть Васю. А Василий, вспоминая, как жалко выглядел тогда хныкающий звукотехник, улыбался и на подначки не реагировал. Чем юношу очень бесил.

Сегодня у Максима был шанс нарваться на крупную ссору с Василием. Возможно даже с рукоприкладством. Слишком уж Иваныча вывело из себя утреннее собрание. А тут ещё Макс совершенно не в тему ляпнул, что кто, мол, на что учился, тот такие сигареты и курит и соответствующих девушек танцует. Намекая на отсутствие у Иваныча нужного образования.

– Ну ты, скажем, еще ни на что не научился, – саркастически (но уже с зарождающимся напряжением) начал рассуждать вслух Василий. – Насколько я помню, ты пришёл сюда сопливым юношей без всякого профильного образования. Как тебя взяли только, не пойму…

– Ну я же поступил! – стал оправдываться Макс. – Мне осталось доучиться самую малость. И я уже что-то умел, когда пришёл сюда работать. А ты, Иваныч даже поступать не хочешь.

– Ага, припоминаю, как тебя учили всему. И как ты лажал чудесно. Очень много лестных отзывов было. И знаешь, – добавил Василий, уже явно злясь, – если бы меня посадили на твоё или её (кивок в сторону Насти) место, да на такой оклад, при условии, что я буду заочно учиться – я бы поступил и учился, не сомневайся. Только вот мне никто таких условий не предлагает почему-то. А на то, что я получаю – много не поучишься. Дороговато обучение. Поэтому я курю дешёвые сигареты, ношу дешёвую одежду и по кабакам не хожу. А если тебе что-то не нравится…

Зарождающееся противостояние погасила костюмер Люда. С гибким метром вокруг шеи, с обрезами ткани в руках, взмыленная и деятельная девушка ворвалась в курилку.

– А, вот вы где! Иваныч, я тебя обыскалась уже. Пойдём скорее, померяем шмотки дедморозовские на тебя…

Василий уже и сам не рад был, что поддался настроению и откровенно высказался в адрес молодёжи. Поэтому охотно воспользовался подвернувшимся поводом прервать разговор.

Потом началась репетиция. Всё уже более-менее прилично знали свои тексты. Василий читал роль с листа, пытаясь на ходу вникать и запоминать: как двигаться, что делать, как и что говорить. Получалось слабовато. Постоянно что-то мешало и отвлекало. То потеряли задник с изображением зимнего сказочного леса, и нужно было его срочно найти и повесить. То пришли добровольные помощники, кадеты-старшеклассники, и приходилось постоянно отвлекаться для того, чтобы объяснять им, в каком месте представления, куда и как надо выносить микрофоны, менять задний фон, подавать тот или иной реквизит. Нужно было попутно с репетицией решать рутинные рабочие вопросы. Обстановка плохо контролируемого хаоса – всё кувырком, всё срочно, всё через… Даже обед пришлось пропустить. Да что там обед – чаю попить некогда. Василий лишь ненадолго вырывался покурить. Пытался в одиночестве вдумчиво почитать роль, но всё прочитанное моментально смешивалось в сумасшедший салат в голове. И снова репетиция – дебильные, с точки зрения Василия, замечания и советы режиссёра, глупые позы и не менее идиотские реплики. Складывалось такое впечатление, что сценарий писал очень пьяный и пошлый человек. Во фразах было полно двусмысленностей каких-то, каких-то недосказанностей. По идее – это был хитрый режиссёрский и сценарный ход – представление, рассчитанное и на детей, и на пришедших с ними родителей. В результате получилось – ни тем, ни этим. Так представлялось Василию. Но ведь его мнение никому не было интересно. Мало ли что там думает необразованный и неискушённый в театральных делах рабочий…

Работу покидал уже затемно. Стало теплее, поднялся ветер. Сумятица в голове мешала воспринимать окружающее, Василий не обращал внимания на радостную суету на улицах, на весёлых и воодушевлённых вечерних прохожих.

Дома сил на хозяйственные дела просто не осталось. Даже еду разогреть – и то оказалось долгим, утомительным, а потому и ненужным занятием. Василий вяло жевал бутерброд, запивал холодным чаем и отвлечённо размышлял:

«А что, может, мне животное какое приобрести домашнее? Черепаху, к примеру. Всё веселее в доме. Будет встречать меня вечером с работы, хвостом вилять, подлизываться… Суп к тому же можно соорудить из неё, если с едой совсем плохо будет…»

И тут внезапно Василий вспомнил о том, что ему нужно учить роль для завтрашнего утренника. Самочувствие, и так не блестящее, стало окончательно гадостным.

«Хреново событие, стёганый матрас! – Иваныч огорчённо бросился искать в карманах куртки скрученные в рулон листки с ролью. – Вместо того чтобы упасть и вырубиться, отдохнуть – ведь устал же как скотина – учить эту бестолковую глупость, роль эту, мать её взашей…» И дальше – уже вполголоса более грязными эпитетами в адрес начальства, коллег и мероприятия в целом. Накипело за день…