Ч.П.Х. (дело одного дня)

 

 

 

Мне всегда казалось, что комната Найда – это отдельный мирок, который дети находят под своей кроватью: там действуют придуманные ими правила и не действуют мирские законы, например, подлости. Что бы не опуститься до банального перечисления скажу лишь, что на старых обоях во всю стену был изображен огромный таракан, словно выжженный на уроке труда, на двери висел постер с изображением подмигивающей буренки и надписью «КороVа – Just дой it!», а под кроватью хранился выкопанный арсенал времен Второй Мировой войны – Найд, на досуге, все еще был «черным» копателем. А таракашек, он просто обожал за живучесть, считая, что таракан может мутировать и приспособиться ко всему, кроме тапка.

Хельга тут же стала рыться в серванте, выискивая – что бы почитать. Книжки она не возвращала, оправдываясь тем, что не может потом их найти в своей комнате. Это было сущей правдой: ее каморка представляла собой длинную дорожку от дверей до стола с компьютером мимо груды наваленной кучками одежды, хаотично расставленных стульев, старого пианино, пакетов с книгами, кипы бумаги, фотографий, цилиндриков пленки и журналов.

Найден взял со стола шариковый дезодорант, вскрыл ножом пластмассовую крышечку и достал оттуда мятый бумажный шарик, размером с крупную сливу.

– Если хочешь, чтобы о твоем тайном месте никто не узнал – никому о нем не говори! – у Найда был вид второклассника среди дошколят.

– Это что? – с неподдельным интересом спросила Хельга, отложив Тома Вулфа и перегнувшись через стол, рассматривая манипуляции Найда с сигаретой.

– Это джойнт. Enjoy it.

Нельзя включать средства массовой информации, это ведет к субъективной демотивации, самокастрации и мозговой дефекации. Куда деваться?

Стоило включить местный телеканал, как нас тут же втянули в дискурс про строящийся елдак на Малой Охте. Студия программы была открытой, и проходящие мимо ее окон люди, непременно останавливались, а некоторые даже махали руками, надеясь влезть в кадр. Мы с Найдом с университетских времен лелеяли надежду собрать голый флэш-моб и засветить причиндалы на всю страну через «открытую студию».

Найден объявил нам с Хелей, что его двоюродному брату вручили медаль (или орден, не разобрался) за поход на «Петре Великом». Лично президент. Показывали по ящику. Найд даже записал. Кузен, Андрюша, доверил ему страшную тайну: пойманных «джентльменов удачи» не отдавали под трибунал, а просто расстреливали по законам военного времени. Выдержав многозначительную паузу, Найден пошел варить мне спагетти. И делать фирменный «паштет Балтийский», also known as «салат Калдырь бюджетный». Сие яство было часто употребляемым в студенческие времена, благодаря идеальным пропорциям между затратами на ингредиенты и калорийностью. Требовалось: две банки шпрот, два сырка «Дружба», майонез, немного зеленого лука, и несколько прожорливых ртов. «Калдырь» – мировой закусон, который можно подавать к горячему, если таковое имеется, или просто намазывать на хлеб.

После непродолжительной трапезы, мы снова «насладились». После, мне жутко захотелось пить. Пока я наливал кипяченую воду из абрикосового кувшинчика, Найден усмехался:

– Пить после гашиша – это все равно что высморкаться после кокоса.

Хельга молча курила, уставившись в экран ноутбука. Там кто-то пытался сделать что-то с кем-то. Хельга – ребеночек мировой паутинки, типичнейший представитель оцифрованного поколения «скачай меня, если сможешь». Она младше нас с Найдом и уже не помнит мир без «тырнета». Если провести дактилоскопию, то на снимке будет видно, что отпечаток ее пальца – это закрученный в спираль хвостик от @. Блоги, подкасты, фКантакты и Отнокласнике, сокращенное In my humble opinion вместо междометий – в этом была вся Хельга, высокотехнологичное дитяте из «всемирного ожидания». Она уже забыла фонящий гудок dialup модема 56к, сопровождавший наши вылазки в сеть в начале тысячелетия и трель выключающейся винды 98 года выпуска. И udaff.com прошлепал мимо нее, впрочем, не женское это дело…

Я был готов к походу на улицу, остальные не возражали. Нельзя растрачивать вдохновенье на замкнутые помещения.

 

Поднимаясь по винтовой лестнице в горле Исаакия, мы обсуждали, как весело было бы съехать вниз на сноуборде или велосипеде, прямо по ступенькам. С колоннады открывался знакомый до боли пейзаж. То тут, то там огоньки, огоньки, огоньки, подсветка, реклама, фары, прожектора и прочая светотехника. На самой колоннаде выпивать запрещено, охранник ходил по окружности площадки и с плохо скрываемой скукой отслеживал лица туристов и изредка, с тоской, бросал взгляд на виды города. Пока он совершал обход, мы успели выпить по глотку шампанского, большому глотку. Когда он вновь прошел мимо нас, еще по глотку и все – язык потрогал дно, и мы откупорили вторую. Курить было тоже запрещено, и мы терпели, хотя в жизни все должно быть гармоничным: выпил – закури. Хельга фоткала набережную и злилась на ветер, якобы мешающий идеальному захвату кадра. Найден рассказывал мне о ежегодном заплыве на резиновых женщинах у Петропавловки в сентябре, он и сам хотел принять участие, но потом передумал: все-таки, фактически, в дерьмо нырять! Я пытался описать, со слов подруги, ночную экскурсию по Булгаковской Москве, но Найд слушал в пол-уха. Потом угрюмо хмыкнул:

– Вот слушай. Есть Булгаковская Москва и Петербург Достоевского. Только теперь маршрут в нашем городе изменился: есть Петербург фильмов «Прогулка» и «Питер-FM». Я сам недавно видел, как люди фоткались на театральном мостике, что ведет на Моховую, и одна из теток причитала «Здесь он обронил ее телефон». Я не стерпел и посоветовал ей, не доходя до Литейного, сфоткаться у «Пьера», где такая витрина с водой струящейся, типа «а тут он сидел, и мимо прошла она». Так они пошли, представляешь? А спроси, видели ли они, где на Столярном Раскольников жил – вытаращат глаза, твари.

– Посоветовал бы им пойти в Тучков переулок, там у этих, из «Прогулки» телефон в трамвае свистнули, и они пустились в погоню через арку, мимо «Окопа» и «Трех ступенек».

Эти места были памятными для нас с Найдом. В кафе «Три ступеньки» продавали пиво без наценки, мы периодически уносили оттуда друг друга и неизвестных граждан, один раз сцепились с каким-то мужичком с начесом, который обозвался поэтом и показал нам только что вышедшую книжку стихов, без названий и знаков препинания. В милитари баре «Окоп» сиживали в основном нищие студенты истфака и философского факультета, которые желали выпить не только пива, но и водки, да и атмосфера располагала: стены были выкрашены в защитные цвета, кое-где висела зеленая камуфляжная сеть, глазели на все это портреты Жукова, Рокоссовского и Конева, а в меню можно было увидеть салат «Наряд вне очереди». Здесь обычно закрывалась сессия: пили коньяк и водку с зачеток, по-гусарски, засыпали в выбивающемся из общего военного контекста сортире, стращали забредших местных гоподралов вешалкой и вели беседы о переустройстве державы и бабах.

С «Пьером» была связана отдельная история. В любимом со школьной скамьи баре «ОтВинта», мы с Найдом выцепили нетрезвого финна, что было, в общем-то, рядовым событием. Достаточно вспомнить строчку из «Кирпичей» »Он ведет себя в Москве хуже финна в Питере…» Грузный стокилограммовый мужчина под сорок со сломанным носом представился как Гарри, или Ларри, или Барри – мы так и не разобрались из-за его нестойкой дикции. Для простоты мы окликали его «Арри!», и он тут же заказывал еще пива на круг. Рассказывал нам, что сидел в финской тюрьме и дважды был женат, на русских гражданках. Арри немного говорил по-русски и совсем не говорил по-английски. Приходилось напрягать слух и выстраивать логические цепочки ответов на его несвязные реплики. Основательно нализавшись солодовым, варяжский гость начал приставать к официантке Кристине, молоденькой дурочке с симпатичной мордашкой. Предлагал ей месячный оклад в обмен на поход с ним в Летний сад, без интима. Договор был заключен только при помощи менеджера и честного слова Найда, что он проследит, что бы Арри не нарушал целомудрия девочки во время осмотра статуй. Обрадованный финн положил нас с Найдом в армрестлинг, а после положил в том же виде спорта весь бар, его мужскую половину, соответственно. И нас поперли из заведения на улицу. Арри, которого не оросило пиво, требовал продолжить чаепитие, и мы переместились в «Пьер». Где Арри снова устроил турнир для онанистов, не забывая поить нас с Найдом. Мы приглядывали за нашим благодетелем, попутно знакомясь с элегантно раздетыми женщинами. Затем, финник попросил нас позвонить его бывшей жене, мы вяло согласились. В ответ на нашу просьбу забрать бывшего мужика на поруки, приятный женский голос, отзывавшийся на имя Виолетта, прямо сказал «Ну уж нет!» и разговор не состоялся. Обиженный Арри с удвоенной силой начал поглощать спиртное, налегая на водку. К этому времени, мы уже нашли двух содержанок, которых опаивали коньяком. Арри пытался склонить их к веселому времяпрепровождению «тройничком», делая не двусмысленные знаки руками и языком. На нас наконец-то обратили внимание охранники, бдительность которых мы остаток ночи усиленно усыпляли обширным заказыванием алкоголя. Нас миролюбиво попросили оплатить счет и покинуть клуб. Короче, любите танцевать – любите и танцпол мыть. Арри предлагал мне, как наиболее близкому ему, среди нас с Найдом, по состоянию опьянения, устроить русский кулачной бой с применением секретных приемов финской польки, которым его обучили на финской лесосеке. Обошлось. Приведя финна в чувство, мы потащили его на съемную квартиру, которую он занимал на Литейном. Уложив его на тахту и забрав немного денег на такси, мы покинули Арри. Закрывая дверь, я слышал тихий плач и возгласы «Йа…таккой дуррак». Мы вернулись к «Пьеру», созвонились с уже готовыми на «тройничок» дорогими кошелками и повезли их к Найду.

 

Минутку понаблюдав за краешком здания Двенадцати Коллегий, мы с Найденом допили третью бутылку и, взяв Хельгу за шкварник стали спускаться на землю.

– Двоечница, ты стала слишком часто наблюдать мир через объектив. И через это стала субъективной – смеялся Найден, стреляя глазами по сторонам в поисках ватерклозета. Мило нас проехал «Пати-бас»: автобус, который можно арендовывать на время и проводить в нем вечерины, прямо более маневренный младший брат трамвайчика «Аннушка» на Чистых Прудах. Едешь, едешь, выпиваешь, но вот курить опять-таки нельзя. И весь смысл пропадает.

Мы стали ловить машину на Старо Невский, чтобы посетить «салон», как называла его наша знакомая, Настя, которая устраивала новоселье. Пока мы толкались на Аничковом мосту, снова пошел снег. Только, на фоне чернеющего города, он выглядел изысканней, нежели при серости дня. Проезжая мимо Московского вокзала, я взгрустнул оттого, что скоро, следующим утром мне нужно уезжать обратно. Найден заметил, что стелу – «напильник» следовало бы выкрасить в белый цвет и подсветить неоном. Обиженная на нас, за краткое пребывание на колоннаде, Хельга пробурчала – «Тут – не Москва».

 

Квартира была полна народу, людей набилось ирреально много. Мебель, оказалось, была только на кухне, где и восседали те, кто зашел ненадолго. Остальные рассредоточились по квартире. В ней было около пяти комнат, все они пустовали, но при этом были грамотно отретушированы. Мебель собирались привезти на следующей неделе, так что вечеринка была посвящена прощанию с аскетизмом, со сквотом. На двери каждой комнаты, которые очень уместно переходили одна в другую, были приклеены листы с будущими функциональными обозначениями. Огромный плазменный телевизор был прислонен к стенке в пустующей гостиной, как картина в мастерской. Об него кто-то постоянно спотыкался. И конечно, через какое-то время, панель, как окно на нижний этаж, уже лежала на полу. Хозяйка Настя кружилась по комнатам, щеголяя белыми и пушистыми ангельскими крыльями, которые кто-то вручил ей в подарок, и пуская всем «паровозика» из выпотрошенных, но не пустых папирос «Три Богатыря». В коридоре какая-то гибкая девушка пила водку, закидывая в себя рюмку, стоя в позиции «мостик». Ей вяло аплодировали, но она решительно хотела оваций и наливала снова. Сегаман окучивал какую-то незнакомую барышню, которая косила под гламурную козу на выпасе: преобладал шик в одеянии и примитив в лице. Кусто, естественно, нашел гитару и, морщась, пытался ее настроить, не смотря на шумевший, не понятно откуда, dub. В гостиной действовал кальян, в «кабинете Гоши» ритмично дергались тела, и знакомый диджей ковырялся с пультом, в «комнате отдыха» сам Георгий, супруг Насти, рылся среди коробок с алкоголем, отдавая распоряжения каким-то типам в масках веселых зверей. В комнате, обозначенной «спальня», как улыбаясь, шепнул кто-то, уже мутились потрахушки, и сей уголок был признан официальной дарк рум. Хельга тут же начала перемещаться по квартире, целясь во всех присутствующих своей камерой: постоянно слышался характерный щелчек отснятого кадра.

Через пару часов, когда лишний народ рассосался кто-куда, на кухне начались бредни.

– В холодильнике лежит два вида сыра. Какой из них вкуснее? Правильно, тот, который начат – Хельга, параноидально оглядываясь, жевала нарезанный колбасный сыр. Хельга – это маленький аэродром для нововведений, на ней можно использовать все: новую религию, антивирусы, наркотики, план пятилетки и прочие разгоняющие кровь плеточки всамделишного бытиишка!

– Был типа светский прием, раут. Ты знаешь, одно из значений английского слова rout – это рыть землю рылом, применительно в основном к свиньям? – Найден уже минут пятнадцать жестикулировал с не зажженной сигаретой в пальцах. Найден – найденыш среди точек и башен, небоскребов и высоток, городское дитятко производственной травмы жилых массивов.

– Я не боюсь своих друзей. Я боюсь друзей своих друзей! – Кусто искал повод на соискание Интернета и вшивой социальной сети. Кусто – это индивид, у которого исконная человеческая низменность компенсируется поэтическим возвышением.

– За многие вещи люди могут пырнуть ножом. Словно всем миром договорились: да, вот за это можно и продырявить. А меня на этом заседании не было! Но я был немного и сам виноват, слицемерил, так что он разоблачил меня ножом – Сега пытался вызвать сочувствие у незнакомой мне девицы, демонстрируя шрам от аппендицита. Сегаман – яркий носитель синдрома Туррета, как и многие из наших «блякающих» соотечественников, который официально лечится только каннабисом и предупредительным в голову. Но при девушках Сега не выражался.

– Надо себе телефон поновее купить, а то вдруг завербуют, а я позывные не сообщу – Хельга взвешивала на ладони свой миниатюрный телефончик, по инерции двигая челюстью, хотя сыр уже был съеден.

– Хуже Фомы неверующего только Фома, верующий во все беспрекословно. – Найден прикуривал от спичек, которые как в братской могиле, были хаотично разбросаны внутри массивного короба. Три спички в коробке похожи на семью из трех человек, которые заперты в своем футляре – модель, отражающая положение вещей.

– Вот лично о себе, я могу погрустить только ночью, днем меня отвлекают чужие улыбки – Кусто, не вставая из-за стола, исследовал холодильник на предмет кормления Хельги.

– Енотовидный валяется на скамейке, накушанный после футбола. Я ему: как матч? А он мне: too match! – Сега не долго думал, чем занять руки на талии своей спутницы.

– У вруна есть одно преимущество – он никому не верит – молвит… кто-то там, кто-то там…