Из Сибири с любовью

 

 

 

Закончились майские праздники. Собственно, в России есть две череды праздников – новогодние и майские. Именно во время этих праздников российский человек думает о любви, смерти, огуречном рассоле, ещё чёрт-те знает о чём, сажая картошку на огороде в мае или готовя национальное еврейское блюдо, лучшую закуску под ледяную водку на новый год – селёдку под шубой. Все русские люди произошли от евреев и от обезьян, одни немцы – от греков Гомера. Или нет, правильнее – от гомерических греков, думает про себя Алексей Маркович Выгребной. Но попробуй русским, или евреям, или немцам это объясни. А если крови у тебя от тех, других и третьих примерно поровну, то остаётся только не любить сионизм. Конечно, когда у остальных двух третей никакой национальной идеи не осталось, сионизму можно только завидовать. Или не любить, как нечто абсолютно чуждое.

Но и не любить как-то не получается – слишком уж это не по-русски: живут они себе там одни, бедолаги, и ведь сплошные семиты кругом. Скорее уж – пожалеть. У Алексея Марковича получалось обычно именно второе; собственно, испытывать к кому-либо сильные плохие чувства у него не получалось физиологически, ему от таких чувств мгновенно становилось плохо. Его бы воля, и он вернул бы весь российский Израиль в Россию, как, собственно, сделало бы и большинство сибирских людей, недоумевающих, отчего от них уехали евреи, а также превратились в отдельные чужие государства Украина, Белоруссия, Прибалтика и Казахстан. Придумали себе чего-то, думал сибиряк Алексей Маркович Выгребной, в общем справедливо полагая, что национальности начинаются где-то западнее Урала и южнее Алтая, в Сибири же живут личности, а национальность у нас одна, сибиряк, как в Америке – американец.

Выгребной был знаком с Казаковым давно, ещё до отъезда последнего из города L. Можно даже сказать, что они дружили, хотя по лёгкости характера Алексей Маркович Выгребной был знаком едва ли не с половиной городского населения, так что те обязательства, которые накладываются в случае близких дружеских отношений, очевидно, на него не могли распространяться. Тем не менее, если Алексей Маркович что обещал кому, то исполнить стремился беспременно, поэтому у него на удивление было мало врагов. Правда, и обещать он старался как можно реже, что опять-таки вызывало уважение – редко какому политику, пусть даже и регионального масштаба, удаётся удерживаться в таких рамках.

Предложение Казакова Выгребного весьма заинтересовало. Губернатор области N находился у власти уже третий срок, и многим жителям областного центра, как это обычно в таких случаях и бывает, изрядно надоел. Весь крупный бизнес, сбывающий продукцию и услуги на региональном рынке, находился под контролем прогубернаторских структур, а то, что касалось леса, цветных металлов и топлива (в области N находилась парочка газовых месторождений) по большей части принадлежало жителям города-героя Москвы. Столичные хозяева – может, правильнее сказать – федеральные – с губернатором не конфликтовали, договорившись обо всех правилах уже давно. Всё уже давным-давно поделили. Всех, кого надо, построили. Пираньи кооперативного бизнеса оставались только в челночной и мелкой розничной торговле, давно уступив своё место в сфере обеспечения граждан L электрическими товарами, едой и одеждой, а также и новым жильём большим белым акулам российского капитализма. При средней зарплате в пять тысяч в области N заработная плата в семь тысяч рублей уже считалась хорошей, десять – очень хорошей, а пятнадцать – недостижимым идеалом, при сложившемся на момент приезда Казакова в город курсе доллара в двадцать девять рублей. Квадратный метр строящегося жилья обходился желающим в шестнадцать тысяч рублей, строили жилья много, процентов сорок от советских объёмов, по городу ездила масса новеньких иномарок ценой от десяти тысяч долларов («надо же, как развился у нас потребительский кредит!» – говорил по этому поводу Выгребной), кроме того, городское население L очень любило играть. Особенно на деньги. Те, у кого их было побольше, играли в казино, остальные, даже пенсионеры, предпочитали сражаться с уличными игровыми автоматами.

 

Алексей Маркович справедливо полагал, что в такой ситуации он достиг максимума политической карьеры и личного благосостояния. Если не находиться в одной партии с губернатором, и не в той, которая политическая, а в той, которую губернатор, подобно отделу технического контроля на заводе, придирчиво отбирает в свою обойму из многочисленного доступного его цепкому взгляду человеческого материала, то никаких шансов перейти на более высокую социальную ступеньку у него нет. Даже наоборот, существует очень большая вероятность, что на будущих выборах в областное собрание могут и не выбрать, а это уже будет большая неприятность, бизнес Алексея Марковича полностью зависел от его политического трудоустройства.

Всерьёз поменять ситуацию в области N, по мнению Выгребного, было невозможно. Но кого-то потеснить путём привлечения московских денег и влияния, влезть на чужое рыночное пастбище – отчего же нет? Очень даже вероятно. И Выгребной, как и его знакомый политолог Любимов, генерировал идеи именно в этом направлении, собирая так называемые компрометирующие материалы на людей из губернаторских структур; благо, что особенно-то и собирать ничего не надо было, всем всё было известно. Хотя, конечно, были и исключения в виде слепых и глухих волею судеб репортёров печатных и непечатных СМИ города L: указанные природные недостатки полностью компенсировались слишком развитыми чутьём и интуицией, поскольку все работники прессы знали реакцию властей на свою работу на несколько лет вперёд. С другой стороны, думал Алексей Маркович, причём тут власти? ведь совершенно невозможно понять, что сейчас является компрометирующим материалом, а что – рекламным. Любой человек, пробывший последние десять лет российским публичным политиком, в этом запутается напрочь. Чего уж тут с репортёров спрашивать?

Алексей Маркович и Сергей Иванович прекрасно понимают друг друга и встречаются раз в три дня; а встретившись, начинают звонить Казакову. Убедившись в майские праздники, что это – пустое занятие, они ведут умные беседы, целью которых является по большей части получение взаимного удовольствия от симметричной благорасположенности.

– Пустое это дело, – говорит Любимов, морщась от горячего крепкого кофе, которым угощает его Выгребной. Последний в курсе размеров оплаты труда отечественных доцентов в государственных вузах, поэтому считает необходимым брать расходы на кофе или пиво на себя. Иногда Любимов артачится и лезет за кошельком, тогда Выгребной не мешает ему. Нельзя задевать чужое самолюбие просто так, если уж это делать, то со специальным смыслом. – Тараканов за эти двенадцать лет систему так отстроил, что тут не только пикнуть, но и пукнуть народ боится без разрешения. В Кремле он тоже на хорошем счету. Конечно, если Казаков хочет потратить деньги, то я лично всегда готов ему помочь…

Тараканов – фамилия губернатора области N. Личность он во многих отношениях выдающаяся, ставшая известной ещё в советские времена. Тогда будущий губернатор был вполне доволен своим пролетарским происхождением, теперь постепенно стало выясняться, что среди его предков бывали и князья.

– Кроме того, – мечтательно продолжает Любимов – есть ведь ещё и такая штука, как социальная турбулентность.

– Что ты имеешь в виду, Сергей Иванович?

– Да как тебе сказать… есть системы устойчивые, а есть системы неустойчивые.
– Ну?

– Так мы-то с тобой внутри системы, а может, правильнее сказать, что даже внутри какой-то её части. А сама система, которую построил Тараканов, она в некотором потоке, социальном, экономическом, политическом. Изнутри-то кажется всё устойчивым, но поток может оказаться турбулентным. Чуть-чуть добавь ресурсов – и систему понесёт вразнос. Так сразу и не угадаешь.

– Нам-то с тобой потом не прилетит?

– Может, и прилетит от какого-нибудь осколка. Но ведь и другим мало не покажется. Тут уж кто как увернётся.

Выгребной молча созерцает открывшуюся его воображению картину. Любимову удалось зацепить какие-то ключевые архетипы его инженерного образования, так что социальная турбулентность прямо-таки клубится перед взором Алексея Марковича. С трудом оторвавшись от этого зрелища, он спрашивает лукавого политолога:
– А если система всё-таки устойчивая?

– Тогда ничего не будет. Кроме того, что я денег немного заработаю… да и ты, как я понимаю, внакладе не останешься.

– Умный ты какой, Сергей Иванович, – ласково говорит ему Выгребной.

– Ещё бы. Давай теперь подумаем лучше, как задействовать в наших схемах Хлебалкина.

– Давай, – соглашается Выгребной, думая сам про себя, что Хлебалкин сам кого угодно задействует, использует и выбросит. Но политолог говорит так убедительно, и ему так приятно верить. Да и погода стоит такая хорошая, что лучше не бывает. А Казаков – ну что, право, Казаков? – вот майские праздники кончаются, может, он вообще уехал в свою Москву и больше не приедет.

 

Расслабленные разговоры, в общем, вела часть хозяйственно-политической элиты города L. В другом кафе, не за кофе, но за пивом, не лыком шитый Хлебалкин тоже обсуждал возможности московского капитала вообще и Казакова лично, и его собеседники строили планы использования депутата Выгребного по политическому назначению. И доходили эти разговоры каким-то краем уже и до представителей N-ской медии, однако эти медии, будучи тёртыми калачами, такие разговоры пропускали почти что мимо ушей. Близилось лето, какие летом могут быть дела, кроме отпуска? но скучно обсуждать то, до чего ещё надо жить два месяца, а разговоры о неведомом авантюристе и московских деньгах щекотали нервы и хоть чем-то грели политические души. И дорогого стоило для журналистской братии это «почти что», готовое неожиданно превратиться в долгожданное «а вдруг»? Турбулентность, одно слово, кругом турбулентность… при общей уверенности в том, что система устойчива и построена совместно демократами и региональными феодалами навсегда. Как уж удалось этим людям добиться столь плотного взаимопонимания в процессе прочного конструктивного созидания – Бог весть… а может, в этом-то и заключены будущие «вихри враждебные», что веют над Россиею, не переставая?