Из Сибири с любовью

 

 

 

В длинную череду майских праздников Казаков и Тамара уезжают из города L в дом отдыха, стоящий на берегу чистой речушки, по берегам которой растёт реликтовый ленточный бор. На территории дома отдыха разбросан с десяток небольших коттеджей, отапливаемых газом, они полностью автономны друг от друга. Тамара много готовит и много ест из заготовленных заранее и привезённых с собой продуктов; Казакову надавали документов про разные предприятия и концепции развития города L и области N, периодически он их читает, но чаще гуляет или дремлет на солнце, прикрыв лицо этими важными бумагами. Раз в день они ходят в бассейн в главном корпусе, после бассейна Тамара заходит погреться в сауну, Казаков же считает, что часто ходить в сауну вредно, и за три дня праздников был там всего один раз. Его постоянно разыскивают по телефону, но он отключил звук на своём сотовом и просматривает входящие звонки два раза в день. Изредка он перезванивает, судя по разговору, куда угодно, но только не в город L. Как-то он перезвонил за рубеж, разговаривал по-английски. Тамара поняла всё, что говорил Казаков. Слушая его выговор, она решила, что по-английски она говорит лучше.

Тамаре было удобно с Казаковым, но редко какой человек может удовлетвориться только физическим комфортом. Она знала, что клиенты не любят расспросов, – они любят расспрашивать сами, и у неё было заготовлено несколько вариантов ответов, кто она такая, как происходила в её жизни первая интимная история, и почему она сейчас занимается тем, чем она занимается. Но Казаков ни о чём не расспрашивал и не провоцировал её на вопросы. Часто он смотрел на неё, как смотрят на красивое животное на фоне того или иного ландшафта, это она чувствовала; но в его взгляде не ощущалось вожделения, что её задевало. Когда Тамара оставалась наедине с его вещами, она рылась в карманах его костюма, но не находила ничего личного, что позволило бы узнать, чем Казаков занимается, где живёт и кто он такой. Она не находила ни записей, ни документов – хотя видела, что он пользовался записной книжкой, а когда снимал коттедж, показывал администратору паспорт. Таких клиентов надо опасаться, но её инстинкт самосохранения молчал.

Тамара привыкла считать себя умной – она обычно понимала, что с ней происходило, и почему. Для «поколения, выбравшего пепси» (или, точнее сказать, для тех, кого к этому выбору принудили их любимые попсовые папаши), по её собственному мнению, она была чересчур умна и даже читала толстые книжки в твёрдом переплете, но старалась не признаваться в этом окружающим без основательного повода. Тамара делала обычную ошибку молодости, пытаясь держаться ближе к народу и стараясь не ссориться с максимальным количеством людей («на вещи нужно смотреть ширШе, а к людЯм надо быть мягШе», говорили попсовые гуру). У неё образовалось множество знакомств, которые большей частью были неприятны и давали повод для грусти и даже страданий. Тамара извлекла из этого полностью неверный вывод о том, что теперь она знает жизнь. В практическом плане это выразилось в том, что она научилась сдерживаться и помалкивать даже тогда, когда ей было что сказать; а сказать молодой девушке двадцати двух лет от роду что-нибудь есть всегда. Мужчины высоко ценят молчаливость женщин, путая её с пониманием, и сдержанность пошла Тамаре на пользу. Пользуясь чужой откровенностью, она уже научилась манипулировать сверстниками, с мужчинами старше себя у неё тоже получалось чаще, чем не получалось.

Молчание Казакова сначала её вполне устраивало, но постепенно начало раздражать. Она захотела уехать – что, собственно, она теряет? однако здесь явно затевалась какая-то интрига, потом он платил ей хорошие для города L деньги, и Тамара впала в противоречие с собой. Она даже пыталась читать те же бумаги, которые читал Казаков, что было уже явным признаком полной растерянности в мыслях, – по сравнению с этими бумагами университетские учебники были бестселлерами.

 

– Я нравлюсь тебе, Андрей?

– Вы имеете в виду секс? Или что-то ещё?

– Я имею в виду всё, кроме секса.

– Нет, скорее нет. Но ты очень красива, если тебе это важно.

– Ты сказал мне «ты»?

– Да, мне показалось, что в такой форме это звучит более убедительно.

– Зачем, если я тебя так раздражаю, ты взял меня с собой?

– По-моему, вы прекрасно проводите время.

– Я не могу прекрасно проводить время с человеком, которому я не нравлюсь.

Казаков злится и хочет ответить ей, что он платит не за то, чтобы она прекрасно проводила время, и в тот же миг понимает, что Тамара затевает ссору, чтобы уйти. Или чтобы изменить их отношения. И третий вариант уже невозможен. Он удерживается от едких замечаний и говорит:

– Хорошо, ты победила. Ты мне нужна, и ты мне нравишься. Но дай мне ещё два часа, а потом мы с тобой возьмём коньяк, погуляем и выпьем на брудершафт.

Тамара смотрит на него, и Казаков криво улыбается. Она натянуто улыбается ему в ответ и думает, что уехать будет сложнее, чем она думала… и надо будет обязательно на прощание сказать ему что-нибудь позабористее про его мужские достоинства – чтобы долго не забывал и побольнее было вспоминать.

 

– Ты же девушка с опытом. Я не знаю, как ты дошла до такой жизни, но ты перешла черту. И ты понимаешь, что женщинам, которые продают себя за деньги, нельзя доверять.

– Зачем ты говоришь это? Тогда, давай, я уеду, – Тамару действительно задевают слова Казакова, он видит, что сейчас она заплачет.

– Затем, что мы сейчас нарушаем очень важные правила жизни и непременно за это будем расплачиваться.

– Все за что-то расплачиваются, – высокопарность фразы Казакова сравнима с её банальностью. Девушка фыркает и пожимает плечами.

– Что ж, ты права, всё это глупости до тех пор, пока ты сама не наступишь на эти грабли. Я тебя предупредил. И ещё об одной вещи я попрошу тебя – постарайся не врать мне.

– Не спрашивай – не буду врать.

– Очень хорошо. Тогда о чём говорить будем?

– А сам будешь врать?

– Не буду – я и не умею.

– Вот уже и соврал.

Казаков и Тамара сидят на берегу полноводной после ледохода речки, от которой веет холодом. Над их головами шумят сосны, сквозь кроны которых светит солнце. В бору сухо и светло, они расстелили покрывало, взятое из коттеджа, на покрывале лежит полиэтиленовый пакет, на пакете стоят бутылка с коньяком, рюмки, разрезанный апельсин и сыр, на котором за время разговора появились капельки пота. Они выпивают, едят, Тамара, допив свой коньяк, вытягивает ноги, укладывается Казакову на колени и смотрит на него снизу вверх. Он долго смотрит ей в глаза, гладит её длинные вьющиеся волосы… наконец наливает себе ещё коньяку, выпивает и переводит взгляд на реку.

– Ты чертовски красива. Не привлекательна, а именно красива. Так бывают красивы только умные женщины.

– Спасибо, только когда ты так говоришь, то я чувствую себя полной дурой. С тобой рядом вообще кто-нибудь из женщин чувствовал себя умной?

– Чувствовали, чувствовали… Почему муж ушёл от тебя? И зачем, если ты допустила это, ты выходила замуж?

– Однако… – она откашливается, – переходы у тебя. – После паузы она продолжает. – Это была странная жизнь. Была фирма с большими оборотами, впрочем, отчего же была, она и есть… Он – один из её совладельцев, я же занималась для них переводами с английского, так и познакомились. Ты вот упрекаешь меня за то, что я раз в две-три недели в последние месяцы подрабатывала через агентство в гостинице, – а тогда на моих глазах он периодически пропускал через себя своих подчинённых девиц, а были ещё и групповые спальни, почти свингерство. Ему всё это сходило с рук – деньги-то были у него, а я летела вниз. Так что мы стали ругаться, а кончилось разводом – и теперь вспоминается, как будто было не со мной: сходила замуж на полгода.

– Если фирма с большими оборотами… там люди из власти появлялись?

– Бывали разные, кого-то я знаю, кого-то нет.

Разговор замолкает. Казаков сам ещё не понимает, о чём ему нужно её спрашивать.

Становится прохладно, они собираются и возвращаются в коттедж.

 

Ночью он просыпается от того, что она смотрит на него, сидя в кресле с фужером вина в руке. Он дёргается и резко садится на постели. Постепенно до него доходит, что в этой ситуации нет ничего угрожающего, он включает ночник, наливает себе воды, ставит подушку стоймя и откидывается на неё. Какое-то время Казаков и Тамара играют в переглядки. Потом она говорит:

– Ты можешь рассказать, кто ты такой и что тебе действительно здесь нужно?

– Тебя что, интересует моя биография? Признаться, я сейчас не очень расположен вспоминать свою жизнь.

– Я даже не могу определить, сколько тебе лет… Про московских инвесторов-то врёшь поди?

– Да нет. В принципе, я действительно могу кое-кого сюда пригласить.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Есть такая английская поговорка: самый быстрый способ потратить деньги – скачки, самый приятный – женщины, самый надёжный – сельское хозяйство. В сельском хозяйстве я ничего не понимаю.

– Ты хочешь сказать, что ты – игрок?

– Наверное. Только играю не на ипподроме или, упаси бог, за карточным столом. Я довольно долго размещал чужие деньги в фирмах, которые нуждались в инвесторах. Это довольно рискованное мероприятие – периодически некоторые фирмы исчезали, деньги пропадали, и всё такое. Можно этим заняться и здесь.

– Но ты здесь не за этим. И вообще всё это напоминает «Красотку» с Гиром и Робертс в главных ролях, а так не бывает.

– Видишь ли, это же мой родной город. Здесь живёт куча людей, которые когда-то меня знали и которые теперь прекрасно упакованы, но мне они кое-что должны.

– Ну да, ну да. Теперь это уже напоминает «Графа Монте-Кристо».

– Ты не понимаешь, а я не умею объяснить. Ладно, расскажу тебе одну историю из своей жизни.

У меня был старший брат, которого я очень любил. Он был намного старше, на восемь лет – и у него было всё лучше: его девушки были красивее, друзья – умнее и надёжнее, книжки, которые он читал, интереснее… Он закончил медицинский и уехал работать в сельскую больницу, потом перебрался в райцентр. В девяностом он стал пытаться вернуться в L, я просил родителей ему помочь, у меня тогда вообще денег не было. У отца с матерью было, наверное, тысяч двадцать, вполне бы хватило на кооператив, но – бесполезно. Они были такие, знаешь, стойкие коммунисты с коллективистскими убеждениями, только деньги свои держали с детьми поврозь. И нынешние демократы такие же… впрочем, я забегаю вперёд.

У брата пошли конфликты в семье, он развёлся, приезжал пару раз в L, искал работу, что-то ему обещали, всё это тянулось четыре года. В девяносто четвёртом, когда в центральной райбольнице ему не платили уже полгода, он затопил печку и закрыл заслонку; уснул и не проснулся. Я тогда уже как-то вписался в эту жизнь, приехал, похоронил его на сельском кладбище. Кроме меня, там никого не было. А деньги у родителей пропали во время высокой инфляции, ты, поди, и не помнишь, что всё обесценилось в сто и тысячу раз…

Потом я приехал в L на пару дней, хотел повидать кое-кого. Встретился со старыми знакомыми, которые тогда уже были и во власти, и в бизнесе, они были в восторге от жизни – как они здорово всё придумали и сделали. Я им ничего не смог сказать.

Так вот, они и сейчас в восторге сами от себя. И три четверти Москвы – такие же восторженные от счастья – на полном серьёзе тебе объяснят, что умный человек не может быть бедным, а поскольку они не бедные, то они умные. А богатые – так вообще – гениальные.

– И чего же ты хочешь?

– Хочу пошерудить немного в этом муравейнике, чтобы они побегали. Чтобы нервничали, боялись, может, подрались даже. Желания у меня сильные, но пока абсолютно неконкретные. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, в количестве одного человека. Теперь понимаешь, о чём я?

– А я тебе зачем?

– На то есть много ответов… давай сейчас сойдёмся на том, что мне нужен зритель, а ещё помощник, которому я хотя бы чуть-чуть мог доверять… Да, а кроме того, ещё и красивая молодая девушка, ради которой мне хотелось бы делать что-то необыкновенное, и которая могла бы это оценить.

– Ты кокетничаешь со мной. Но мне это нравится.

Тамара обнимает Казакова и кладёт голову ему на плечо. Она засыпает, он же долго смотрит в потолок, не в силах заснуть, не двигаясь, чтобы не потревожить её, и одновременно удивляясь тому, что он не хочет нарушить её сон.