Весна

Его очки мешали ему смотреть на всё чётко, но в них он выглядел умнее. Его ремень давил ему в не в меру распухший со времён юности живот, но он добавлял солидности. Его пиджак носился со времён защиты диплома, но с тех пор не износился и не потерял актуальности. Его лысина выдавала себя отблесками на солнце, даже через умело зачесанные на неё волосы. Его зубы блестели свежестью и пластиком. Его легкоисчислимые морщины на лбу напрягались в раздумьях каждый раз, когда он хотел остроумно пошутить. Когда он хотел пошутить ещё и обоснованно, со смыслом, он сжимал на ногах, от усилия мысли, все пальцы, от чего заметно вздувались его ботинки. Обратив внимание на ботинки, постараясь, можно было заметить на его ногах самые разнообразные носки, но всегда не в пару. Когда он с утра входил в помещение, только что дома выслушавши упрёки своей жены и раздражённое бяканье детей, то становился вдруг императором, и все без исключения чувствовали это на себе. Вставая, все показывали своё почти искреннее уважение, почти искреннюю любовь, искренние пожелания всего наилучшего – ему так хотелось, ему так приятно. Любое его наставление слушалось внимательно и с тяжёлым оттенком страха, любая шутка до каких-то пор сопровождалась понимающей улыбкой (потом только сочувственной), при его взгляде, другой взгляд становился сосредоточенным и не лишённым смысла. Его мобильный телефон звонил всегда срочно, удачно и вовремя, иначе бы он, наверное, стеснялся постоянно им усиленно пользоваться. Его голос не терпел возражений, а особенно дерзости. Дерзость – это самое страшное, это неповиновение, это признак морального разложения отдельной особи в коллективе, а значит, угроза заражения всего коллектива. Потому дерзость – это смертный приговор. Бог здесь один.

Вот такие вот вещи временами подмечал в своём директоре Василий.