Мелхиседек. Речь

И еще одно обстоятельство, прямо намекающее на то, что человек в речи вторичен ей. Человек изобрел микроскоп, и если он его разберет и неправильно соберет, то микроскопа не получится и человек сильно огорчится. Здесь человек первичен и, если нарушается его замысел, то он резко воспринимает это как неприятность. Кроме того, этот чертов микроскоп, если человек хочет его получить из разобранного состояния во вновь рабочее, должен, собака, собираться только в определенной последовательности и только определенными способами и никак не иначе! Как какой-то человек его задумал, так ты и расхлебывай. А если будешь пытаться собирать микроскоп всякими дикими и неправильными методами, то никогда больше микроскопа не получишь. Опять человек первичен. Но рождается, например, человек по воле Бога, и как бы неправильно и дико человек не проводил половой акт, у него все равно родится человек, а не кружка с пивом. Человек вторичен. То есть этот процесс по своей внутренней логике автономен от человека и не зависит от последовательности его действий. Мы уже выяснили, что речь также автономна, и как бы дико человек не обращался со словами, они все равно создают смысл, независимо от того, закладывал в них человек именно этот смысл или нет. Но вот – что сказать о том самом огорчении, когда не получилось? Если у человека что-то не получается, то он обязательно расстраивается или раздражается. Если человек первичен, то неправильные сочетания слов должны его раздражать и неприятно тревожить как что-то, нарушающее эстетику его замысла. А если человек вторичен, то неправильные сочетания слов должны или оставлять его равнодушным или вызывать другое чувство, но не связанное с нарушением его внутреннего ощущения разрушения гармонии того, что им создано. Если дыра даже не на своей рубашке вызывает у человека чувство дискомфорта, потому что он знает, что рубашку человечество задумало без дыр, то дыра в горе возбуждает у него лишь любопытство или добрый интерес, потому что горы не задумывались человечеством ни с дырами, ни без дыр вообще, и человеку эстетически все равно есть ли в них дыры, потому что он вторичен.

Есть ли в речи наличие такой вторичности человека? Представляется, что есть. Это -юмор. Во-первых, как мы знаем, неправильные сочетания слов человека не только не оскорбляют, но и даже нещадно веселят. Этого не происходит больше нигде ни в одном виде творчества или деятельности человека! Потому что везде в своем творчестве и в своей деятельности человек – сам создатель, и любое искажение порядка создаваемых им вещей режет ему глаза, возмущает душу или коробит слух. Представьте себе человека, который разобрал телевизор, собрал его совершенно неправильно, уселся перед ним в кресло – и покатывается со смеху от того, что получилось! Невозможно себе такое представить, а если это с кем-то и произойдет, то все мы знаем, куда следует, не затягивая, звонить в таких случаях. Или представьте себе, что в картине Ильи Репина "Иван Грозный убивает собственного сына" поменять между собой части тела у всех персонажей. Будет смешно? Будет глупо. Правда изначальным составлением частей реального мира в неоправданные сочетания может получиться или невразумительный Пикассо или совершенно потерянный Сальвадор Дали, но и от их картин мы не прыскаем в ладошку. Они нас слегка шокируют, на что они и рассчитаны, но и шок, ведь, – это тоже не положительная или равнодушная реакция. Следовательно, смешные сочетания слов не нарушают нашего спокойствия или не вызывают шока только потому, что – не нами делалось и не нам судить: как оно правильно, а как неправильно. Мы можем только судить – это нам подойдет в данный момент, или подойдет в следующий раз.

А теперь – во-вторых. Прямое содержание юмористических фраз ничего не даст не только тому, кто чувства юмора не имеет, но и даже тому, у кого этого чувства в избытке. Юмор находится за логическим содержание и над логическим содержанием. Это послание от Него. Даже тот, кто чувства юмора не имеет, не может преодолеть своей вторичности и может постоянно говорить смешные вещи, не подозревая об этом и не желая этого. Если человек не хочет, а получается смешно, то кто Автор того, что смешно? Содержания нет, а сверхсмысл, нелогичное сочетание нелогичных частей в абсолютно улавливаемое конкретное понятие смешного – есть. Если нет содержания, то это абстракция. Так это принято называть. Абстрактное отражается в реальном на уровне смеха. Получается стык нематериального и материального в единой форме веселого казуса. Если пересказать анекдот с подробными аннотациями, то смешно не будет, потому что выверенное логически содержание убьет абстракцию. Следовательно, пренебрегая логикой и конкретностью, мы отвлеченностью добиваемся эффекта смешного. Так что вторично, а что первично в этом случае? Разумный и детально правильный человек, или не осязаемое и невыразимое состояние соприкосновение с мгновенным состоянием истины абсурда?

Приведем несколько примеров, для этого мы не будем выдумывать новые шутки или эксплуатировать старые, а просто возьмем известные пословицы с поговорками и просто перемешаем их. Что будет, если смешать глину с глиной? Будет глина. Потому что глина не имеет никакой самостоятельной логики. А что получится, если смешать одно содержание с другим содержанием? Получится убогое содержание, но вполне значительное ощущение, что первоначальные содержания слов тут вообще ни при чем, и за ними теперь стоит совсем другое содержание, которое невозможно выразить нашими понятиями, но которое мы улавливаем и нам становится смешно. Из двух глин получится одна глина. А из двух содержаний получается совершенно третье содержание. Это нам и надо было доказать – содержание есть даже там в речи, где нет ни смысла ни замысла.

Береги честь смолоду, а бабу с возу.

Сделал дело – и кобыле легче.

Слово не тетка, не вырубишь топором.

Незваный гость не воробей, сколько ни корми, все как с гуся вода.

Имеющий уши да не разбросает камни, а имеющий глаза да не посеет, что пожнет.

Семь раз отмерь, и береги смолоду. А если не лает, не кусает, то один раз отрежь, но чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Сколько волка не корми, а гусь свинье не подарок.

Тише едешь – там и слезешь.

Где сядешь, там и висит груша.

Из пруда встречают по одежке, а из огня провожают по уму.

Жареный петух дареному коню в зубы.

С пылу с жару – в зад.

Не копай другому яму, пока не перепрыгнешь.

Не говори "гоп" неубитому медведю.

Не плюй в колодец, – кони дохнут.

В тесноте да в темноте подложи милому свинью.

Любовь зла: взялся – играй, назвался – полезай, а после нас – хоть потоп, не поминай лихом и всегда невестка виновата.

Полюбил волк кобылу? Полюбишь и козла?

Красота – залог здоровья, а чистота – спасет мир.

На чужой каравай не садись.

В большой семье рот не разевай – не получишь зла.

Не в свои сани не делай добра.

Температура воздуха от минус пяти градусов до семи вечера.

Выпьем, братец-Иванушка, и снова нальем!

Век живи, век учись, а рожа все равно кирпича просит.

У него семеро Пятниц по лавкам сидит.

Семеро с ложкой, а один в поле ни "тпру" ни "ну"!

"Голубая" мечта – он и слесарь, он и бык, он и баба и мужик! А вокруг благодать: рыбак – рыбака, рыжий – красного, сытый – голодного, семеро – одного, трое – в лодке, бурлаки – на Волге, часовые – на посту, двое – на узкой тропе, зайчики – в трамвайчике, комарики – на воздушном шарике, петух – пионера, старый конь с журавлем в небе, волки – с волками по волчьи, ворон – ворону, миру – мир и даже сучка не захочет и кобель не вскочит. Детей приносят аисты, у них сбоку бантик и их находят в капусте…

Одна голова хорошо, а каждой твари по паре – лучше!

Выгляни в окошко – дам тебе на орехи.

Чем чаще начинать от печки, тем больше дров.

Потехе – час, а терпенье и труд оставь врагу.

Завтрак съешь сам, а сумой и тюрьмой поделись с другом.

Лучше один раз увидеть, чем семь раз ударить лицом в грязь!

Русский мужик долго запрягает, но повезет в любви.

Не могу удержаться, чтобы не привести абсолютный шедевр из старой серии "У моего дяди": "А у моего дяди была собачка. Она была очень мааааааленькая, но большуууууущая дура: у нее не было задней лапы, и, когда она писала на дерево, она падала!" Что здесь смешного, если подойти к этому с логикой и традиционными этическими устоями? Но достаточно представить себе эту картину, как логика и этические нормы мгновенно улетучиваются!

Вот такими моментами речь воспитывает в нас чувство запредельного, ибо сама причина нашего веселья – всегда запредельна. Если бы человек был первичен, ничего смешного в мире не было бы. Только речь придает своими неуловимыми манипуляциями характер смешного обыкновенному, которое человек излагает. Именно за словами, а не в словах кроется все сокровенное в юморе. Поэтому из бумаги можно соорудить колпак и одеть на себя, это смешно не будет, а из двух слов "негр загорает" разворачивается целая панорама ощущений высокого сюра. Смешное можно выразить даже одним словом, как в самом коротком анекдоте – "Коммунизм".

Во всех этих случаях речь сама знает, что она хочет сказать. Без всякого нашего участия. Мы здесь ни при чем. Конкретные слова, обозначающие конкретные предметы и действия, создают нечто абсолютно абстрактное, потому что образуют в своем сочетании совсем не то, что они обозначают! Речь проявляет свое абстрактное, нематериальное содержание.

Еще одну великую функцию несет речь, которой мы никак не можем воспользоваться полностью. Речь дает нам основы нелинейного мышления. Того единственного мышления, свободного от логической и линейной последовательности выводов, которое единственно способно на истинное познание. Речь – это постоянное и ежедневное наше упражнение в нелинейном мышлении, поскольку если мы начнем воспринимать речь линейным образом, то есть, анализировать каждую букву, затем буквосочетание, затем слоги, затем слова, затем падежи и согласование между словами, затем все то, что они обозначают, контекст, в котором они применяются, будем складывать слова в предложения, запоминать их смысл и далее опять переходить к новым буквам, буквосочетаниям и т.д., то мы не сможем быстро и не напрягаясь ни передать, ни уловить даже простого призыва о помощи. Мы воспринимает речь нелинейно, то есть сразу в целокупности того, что произнесено, не разбивая ее на смысловые составляющие, подлежащие отдельному анализу. Все отдельные маленькие смыслы каждого слова и их сочетаний осознаются нами сразу, без всякого анализа, в общем смысле всей фразы.

Представьте себе ситуацию, что вы находитесь на работе, и к вам зашла сотрудница, которая говорит: "Иван Иванович, к вам пришли". Вы выходите и видите перед собой племянника из провинции. Радушно улыбаясь, вы протягиваете ему руку и произносите: "рад видеть! Проездом или по делу?". Пока вы это говорите, в мозгу у вас нелинейно, со скоростью вспышки фотоаппарата, единой картиной возникает: "Что там у них случилось? Что ему надо? Неужели – с ночевкой? А вдруг – на несколько дней! И откуда он узнал адрес моей работы? Зинка, зараза, проболталась! Говорил я Сергею – не надо ей говорить, где я работаю – у нее язык без костей. А я ей с дровами помог на эту зиму, неблагодарной, а матери и теткам только пообещал, но не сделал. Виноват, виноват! Кстати, мать забор покрасила, или мне его еще весной красить придется? Ну, Зинка, помело чертово! Теперь вся деревня будет приезжать по разным поводам, спасу не будет! Как бы его уклончиво отвадить? Эх, лучше бы я вчера на командировку согласился! Надо будет говорить с ним потише, чтобы коллеги не прислушивались. Меньше знают – лучше спят". Все это происходит в вашей голове менее чем за секунду, одним мгновенным образом. В ответ вам говорят: "Я по делу, Иван Иванович, я ваш новый пожарный инспектор". И опять включается нелинейное мышление: "О, Боже! Надо же было так обознаться! Но похож-то как, похож-то, а! Ну, как две капли! И рост, и рожа, и голос и повадки! Черти его принесли! Огнетушители исчерпали все сроки, план эвакуации старый, ответственный за пожарную безопасность по приказу Петров, а он уже как три месяца уволился, пень старый! Решетку на складе приварили не распахивающуюся – будет, сволочь, кровь пить. Хорошо хоть пожарную сигнализацию по акту сдали, тут все в порядке. Надо срочно Таньке позвонить! У ее подруги Нинки любовник есть майор усатый из горуправления. Пили вместе на Новый Год (анекдоты чешет – как радио!), коньяк любит, надо срочно через Нинку передать, может прикроет. А может, и с этим договориться удастся, не зверь же он, тоже, наверное, коньяк любит!" – все это проносится молнией, пока вы, не подавая виду, что обознались, с еще менее оправданным радушием, но с еще более широкой улыбкой, приглашаете пожарника в кабинет одним коротким жестом, якобы вытекающим логически из вашего почти чувственного приветствия, произнесенного три секунды назад.

Это свойство мгновенно все охватывающего нелинейного мышления, но это и то чудо произнесенной речи, к которому мы привыкли, и которое не можем перенести на все остальное наше мышление. Иногда, правда, у нас это происходит: нелинейное мышление срабатывает и мы называем это "озарением", "наитием", "интуицией" и т.д. Мы считаем это аномальными, великими моментами нашей жизни, не понимая, что, вставая утром, сразу же начинаем общаться друг с другом этим аномальным и великим способом. Потому что, слушая речь, мы абсолютно выключаем логику, и наше общение происходит совершенно помимо нее. В звучащих в нашем направлении словах мы постоянно нелинейно, великими озарениями узнаем в наборе звуков вот таких вот "племянничков" совершенно естественно и без напряжения. Если способ восприятия и передачи речи у нас сверхлогичный и нелинейный, то и принцип создания речи тоже должен быть сверхлогичным и нелинейным. А такими способами творчества человек не располагает.

Почему мы не можем переступить этот порог мышления и распространить его на все остальное? Загадка. Но способности в нас присутствуют, и чтобы они не затухали, Он дал нам возможность их тренировать с помощью речи.

Может быть, в этом и есть великое предназначение речи – в развитии способности нелинейно мыслить? Может быть. Но вряд ли, потому что, несмотря на ежедневный тренинг, мы не совершенствуем не только этой возможности, но и потихоньку профанируем и саму речь. Находясь в состоянии ежесекундного озарения при речевом общении, мы даже не осознаем этого, и не видим никаких способов развивать это состояние до постоянно присутствующего. Это небольшая уступка нам с Его стороны, но не больше, и Он же, очевидно, заложил в нас контрольно-предупредительные устройства, которые мгновенно выключают эти наши способности, как только мы перестаем говорить или внимать говорящему, и, так же мгновенно, включают обычное косное мышление для всего остального, что не относится к речи.

Для того чтобы это выключение происходило надежней, существует письменность, потому что в ней речь воспринимается уже линейно. От буквы к слову, от слова к предложению до самой его точки. Затем от новой буквы к новому слову и т.д. Поначалу люди решили, что письмо не для непосредственного общения, а для чего-то, выходящего за пределы задач общения, и поэтому они автоматически начали писать справа налево, потому что это нефизиологично для чтения. Человек устроен так, что при рассматривании чего-то его глаза двигаются слева направо на высоте 1 метр 70 сантиметров. Когда пишешь справа налево, то речь и письмо остаются двумя абсолютно разными по физиологии действиями, поскольку слышать для нас естественно, а смотреть справа налево – не очень. Нелинейное здесь отделяется от линейного. В этом случае записанная информация при прочтении идет встречным курсом нашему естеству и существует несколько в самостоятельном значении. Появляется возможность нелинейного восприятия написанного. Еще один канал передачи информации абстрактным способом, наитием. А когда читаешь слова слева направо, то речь укладывается в логическую схему написания и теряет свой нелинейный характер. Пробелы, существующие между словами, до конца убивают потребность в нелинейном осмыслении сообщения (в речи пробелов между словами нет). Мышление замирает, замедляется и подчиняется логической схеме. Для примера возьмем фразу, и напишем ее без пробелов. Сами убедимся, как трудно будет нам докопаться до ее смысла и как натужно и тяжело будет работать наше мышление для того, чтобы логически освоить совершенно простую и несложную информацию, полученную таким "беспробельным" письменным образом:

"вотвотвотводводоразделарастаявклубаминанетсползетучастникбеспределаотжившийреактивныйслед"

Чтобы прочитать это, придется попотеть. А если это услышать, то без всякой оценки отдельных фрагментов сразу появится вполне понимаемый отрезок речи. Попробуйте прочитать вслух, и вас поймут, хотя сама фраза тоже по не по-простому закручена, ибо это отрывок из стихотворения:

Вот-вот в отвод водораздела, Растаяв клубами на нет, Сползет участник беспредела Отживший реактивный след.

Пример, конечно, утрированный, но так он выглядит убедительнее. Читаем мы линейным способом, а слышим – нелинейным.

Поскольку речь не дает нам никакого прорыва из нашего обычного состояния, то надо обратиться к письменности, которая наше состояние меняет в корне, ибо позволяет хранить и передавать накапливаемую информацию, причем искать надо там, где письменность проявляется нелинейно, потому что обычная линейная фонетическая письменность является лишь слабой копией речи и не может иметь самостоятельных задач.

Естественно, что, предполагая за письменностью какие-то особые задачи, мы должны по-прежнему исходить из нашего методологического убеждения, что все создано Им и создано неспроста. Однако препоны нашей методологии может создать такой факт истории, что в большинстве случаев авторство человека в его письменности не может оспариваться. Большинство из видов письма возникли в обозримые времена, а авторов некоторых из них мы даже знаем (Кирилл и Мефодий, например). Поэтому выход у нас один – обратиться к той письменности, которая создана до самой официальной истории, то есть очень давно. Настолько давно, что у нас появляется шанс говорить о том, что эта письменность была как-то санкционирована Им. Чем глубже мы закопаемся в историю, тем вернее у нас будут шансы на успех. А уйти более глубоко, чем разобрать первую письменность человека, вряд ли удастся, поскольку если пойти еще дальше первой письменности в "дописьменные" времена, то там можно будет исследовать все, кроме самой письменности. А нам это сейчас ни к чему.

Ну, что ж. Обратимся к самой первой письменности человека. Возраст ее – тысячелетия, и известно всего три таких первых вида письменности. Разберем по порядку.

1. Вампумы. Это нити с нанизанными на них раковинами. Цвет раковин, их количество, величина, взаиморасположение и другие мелкие хитрости позволяли с помощью этих нисок хранить и передавать сообщения.

2. Кипу. Это узелковое письмо. С помощью узелков различного вида, их количества, взаиморасположения и др. удавалось собирать и хранить информацию не только по содержанию, но и по логической связи передаваемых сообщений во времени.

3. Пиктография. Рисуночное письмо. С помощью условленных рисунков также передавалась и хранилась информация.

Это все. И это создано с санкции Бога? – удивятся скептики. Не будем торопиться. Не стоит легко останавливаться на поверхностных выводах, какими бы очевидными они на первый взгляд нам не показались. Сейчас считается, что это очень наивное и несовершенное письмо, которому далеко до современного письма. Письмо почти дикарей. Просто, как говориться, – и ставить близко нельзя друг с другом их письмо и наше письмо! И не зря человечество от этих видов письма отказалось и перешло к нынешним. Повторяем – так считается учеными и простыми людьми, и это, вроде бы, очевидно. А мы разберем все по порядку.

Во-первых, – давайте не будем никогда говорить о наивности и несовершенстве того, что вполне успешно исполняет свою функцию. Раз эта письменность использовалась, значит, она устраивала этих людей. На ней, между прочим, велся хозяйственный учет, отдавались указания на окраины и передавались донесения в центр, записывались приговоры судов и отдавались военные приказы. Раз она передавала сообщения и хранила информацию, значит она – письменность как минимум. А вот, наивная ли? Что легче – запомнить 33 буквы алфавита, или овладеть способом передачи и хранения мысли, составленным из бесчисленного по возможным вариантам количества сочетаний раковин на нитке, поскольку сами варианты информации бесчисленны? Да по сравнению с двоечниками тех времен наши профессора просто дети несмышленые! За сколько, как вы думаете, времени можно изучить все сочетания узелков и их виды, или несколько десятков тысяч рисунков современному аспиранту? А за сколько дней осваивает алфавит шестилетний ребенок? Так что про наивность – стыдливо забудем.

Во вторых, – это письмо линейное или нелинейное? Долго думать не будем, и скажем сразу – это абсолютно нелинейное письмо, поскольку в нем нет логических единиц, а все строится на общевоспринимаемой картине сочетаний разных отдельно не несущих логического смысла составных частей. Каждая раковина не говорит ни о чем. А несколько раковин вместе говорят о многом. Смысл и информация возникают не логическим, а нелинейным путем, А наши буквы? Каждая из них означает звук или слог. Надо только, высунув кончик языка, записать их в той последовательности, в какой они звучали бы. И все! Нет – вампумы, кипу и пиктограммы не для дураков! Это было гениальное нелинейное явление, чего уже нет в нашей современной "совершенной" письменности.

В третьих, – что общего во всех этих трех письменностях, несмотря на их абсолютно разное техническое воплощение? Они не языковые! С их помощью нельзя ни передать особенностей языка, ни сохранить сам язык во времени! Они оторваны от языка и находятся в надъязычной области сознания и их задачи не связаны, таким образом с задачами устной речи, от которых мы отказались. Они не являются приблизительной копией устной речи, каковой является вся наша письменность. А это еще один аргумент в их пользу, поскольку, как не связанные с языком, они могут нести какую-то особую задачу, которую не может нести язык. Мы даже теперь уже можем сформулировать эту задачу первой письменности – создать способ передачи и хранения информации, не связанный с особенностями языков. То есть – универсальный, общечеловеческий способ! Неплохо для "наивных" и "примитивных" способов письма, не так ли?

И, наконец, в четвертых. О том, что человечество отбросило со временем эти языки, как несовершенные и неуклюжие. Ой, ли? Оглянитесь вокруг – кругом вампумы, кипу и пиктография! Человечество отказалось от внешнего оформления способа первой письменности, но самые главные письменности человека, которые создают сейчас на Земле цивилизацию, сегодня созданы по тому же древнему принципу! Поясним: чем математические формулы отличаются от первой письменности пиктографии? Они также передают сообщения и хранят информацию общечеловеческим неязыковым способом! Как в свое время набор узелков вызывал определенную ассоциацию, так и набор математических знаков в настоящее время вызывает такую же ассоциацию. Причем совершенно одинаково поймет эту формулу и англичанин, и тунгус, и конголезец, и китаец и маори, и мореплаватель и плотник. А физика, химия, астрономия, геометрия и прочие науки – разве они не создали свои неязыковые языки, понятные каждому народу одинаково и позволяющие хранить и передавать информацию наивным способом взаиморасположения значков и знаков? А электротехника, а черчение, а машиностроение? А дорожные знаки, понятные всем во всем мире одинаково? Что это, если не корявая пиктография? А спектрограммы, сейсмограммы, кардиограммы? Чем всплески их прямых не узелки на нитях? А железнодорожная семафорная сигнализация? А дорожный светофор? Чем он не набор зеленых, красных и желтых раковин, расположенных в определенном порядке друг над другом, и передающих своими сочетаниями более двадцати сообщений? А флаги морской сигнализации? Ничего нового мы не придумали! Даже наши восклицательные знаки и вопросительные знаки наряду с многоточиями в конце предложения – это пиктография от бессилия передать способами нашей письменности нечто неязыковое и эмоциональное! Но гордимся-то как перед "дикарями"!

А теперь сравним мощь первых древних письменностей с силой нынешних их подражаний. С помощью любого из трех видов древней письменности можно было передавать универсальную информацию. Они могли бы передавать и хранить в себе сообщения любого характера. Им было все равно. Они были всесильны для того времени. А какая из аналогичных письменностей нынешнего времени всесильна сейчас? Ни одной. Каждый язык знаков – для своей отрасли науки и знания. Так что, стыдно должно быть вдвойне от того, что не только не сохранили принципы тех письменностей (опять Его идея оказалась нам не под силу), но и от того, что создав нынешние жалкие отраслевые подобия универсальным древним пиктографиям, кипу и вампумам, мы заносчиво дерем нос вверх и не видим того, что в этих языках была Его сила.

Итак, вот что мы можем вынести из логики наших рассуждений. Ему нужна была речь и Он дал нам ее, чтобы мы могли обмениваться информацией, не связанной с задачами питания и выживания, а связанной с теми понятиями и фактами, которые нуждаются зачем-то в сохранении. Для этого Он дал нам неязыковой способ передачи и сохранения такой информации с помощью пиктографических в своей основе, или подобных вампумам и кипу, общечеловеческих языков. Не надо долго усердствовать здесь в рассуждениях, чтобы понять, что целью всего этого было дать возможность человеку совместными усилиями развивать науку.

Добавить к этому можно еще и то, что помимо обслуживания именно науки, речь нигде не выполняет своей функции непосредственно как средства общения. Только в науке слова выражают то, что они выражают, однозначно. Представьте себе, что вы подслушали случайно разговор двух незнакомых людей в троллейбусе – там речь идет о Светке, Артеме, соседе с четвертого этажа, и прочем. Вы поймете каждое слово, но не поймете – о чем, собственно, речь? Всякий раз, и не только в троллейбусе, но и повсеместно, от литературы и до обращения политических деятелей, помимо самой речи нужно еще что-то третье, некая преамбула предварительной информации, которая будет раскрывать одни и те же слова для слушателя индивидуально для данных обстоятельств по-разному. И только в науке каждое слово – это термин, и всегда без всяких предисловий ясно, о чем идет речь даже в любом наугад выбранном абзаце.

Итак, речь через специфическую письменность, способную одинаково для понимания всех людей хранить и передавать информацию, и через специфическую функцию общепонятийных научных терминов влияет на наше бытие, создавая на Земле науку и цивилизацию. Если бы не было речи, то было бы все, кроме науки. Ничего не изменилось бы ни в нашем мышлении, ни в нашем бытие, если бы наука не вторгалась в наш мир и не переделывала его, переделывая одновременно и самого человека. Следовательно, хоть мы и выгодно отличаемся речью от животных, но это не позволило бы нам далеко от них уйти, не будь науки. Самый естественный в этом случае вопрос – не наука ли является нашей задачей и не для нее ли мы созданы?