Май, месть, мистерия, мажоры и миноры

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

О схватке доки-адвоката с правосудием и разоблачении виртуального друга.

 

 

 

 

Яша Кегель, потряхивая адвокатским свидетельством, навис над секретарём заседания, которая пыталась сосредоточиться на заполнении протокола.

– Не мешайте мне, пожалуйста, – беспомощно размахивая руками, твердила она. – Я соберу ваши документы, когда будет нужно. Чем дольше вы будете меня отвлекать, тем дольше не начнётся заседание.

– О’кей, – покорно воскликнул Кегель, растянув висящую на его губах ироническую ухмылку до почтительной, и отступил от несчастной девушки.

Он, мурлыча что-то легкомысленное и почти пританцовывая, прошествовал к столу, на котором громоздился его портфель. По пути Кегель задержал воодушевлённый взгляд на трёх личностях, которые, изредка косясь в его сторону, молча раскладывали бумаги на противоположном столе, двигали микрофоны и синхронно вскидывали головы, стоило кому-то пройти мимо дверей зала судебных заседаний. Мужчина и женщина – оба на вид не старше тридцати – бледные, стройные, безупречно одетые, стояли плечом к плечу у ближнего к судейскому столу края скамейки представителей. Они ревизировали взглядами лежащие документы. Женщина поправляла стопки, которые казались ей лежащими криво. У другого края скамейки, возле барьера, отгораживающего зрительскую часть зала, стоял юноша лет двадцати, охраняя три разноцветные папки. Он имел вид ещё более сосредоточенный и серьёзный, чем его коллеги, которые периодически давали ему краткие указания или требовали вытащить из папки ту или иную бумагу.

Кегель, отечески улыбаясь, подошёл вплотную к их столу и с невозмутимым любопытством всмотрелся в документы, затем уставился на мужчину, который недоумённо приподнял брови, и наконец перевёл взгляд на женщину, вызывающе задравшую подбородок.

– Ребятки, а вы защитники Артёма Держигоры?

– Мы адвокаты господина Держигоры, – сурово ответила женщина.

– А где же он сам? Опаздывает? – снисходительно хмыкнул Кегель.

Мужчина и женщина переглянулись.

– Давайте подождём и всё узнаем, – резко ответил мужчина.

– Ну конечно! Куда же мы денемся, – развязно подхватил Кегель. – В самом деле, глупо приходить на процесс в назначенное время, если они никогда в это время не начинаются. Папа тоже будет? – с этими словами Кегель подмигнул высокомерно промолчавшей женщине, аранжировал давеча промурлыканную мелодию в свист и так, покачиваясь и насвистывая, направился к зрительским скамьям.

– Представитель, вы такой шумный, это ужас какой-то, – закатила глаза секретарь. – Вы можете перестать свистеть?

– А что, примета плохая? – весело отозвался Кегель.

– Я не могу протестировать звукозапись, – взвыла секретарь.

– Замолкаю, замолкаю, – пропел Кегель, прогуливаясь по залу. Он замер и театрально всплеснул руками, завидев вбегающую в зал Лесю Гольцман и спешащую за ней Антонину Рогоненко.

– Успели? – вращая глазами, пропыхтела Леся, с шумом уронила на скамью безразмерную сумку и немедленно принялась в ней рыться. Потом зашуршала файлом, суетливо вложила извлечённую оттуда доверенность в паспорт и, в два скока оказавшись возле секретаря, выложила всё это ей на стол.

– Потом, девушка, – простонала секретарь. – Вы что, не видите, что тут нет места? Я дёрну мышкой и всё свалится. Я ваши документы соберу попозже.

– Тю, – возмутилась Леся, подув на чёлку. – Пожалуйста, я-то думала, что нас ждут.

– Вы ещё далеко не последние, – встрял Кегель. – Хоть и – не будем кривить душой – самые желанные.

Леся Гольцман, пожав плечами и облегчённо выдохнув, опустилась на скамью рядом с Антониной, которая тут же схватила её за руку, развернула к себе и зашептала что-то ей на ухо. Обе поглядывали в сторону адвокатов Держигоры.

В зал судебного заседания, заставляя секретаря раскрыть рот, ввалилась толпа молодых людей, человек пятнадцать, если не больше. Они, дружелюбно галдя, расселись на задних рядах.

– Вы куда? – сипло вопросила секретарь.

– На процесс, – ответила за всех боевого вида блондинка.

– А вы кто? – предостерегающе вытянув руки, спросила секретарь.

– Журналисты, – гордо бросила блондинка, забрасывая ногу на ногу и листая блокнот.

– Какие журналисты? – побледнела секретарь.

– Да никакие. Будущие. Короче говоря, мы зрители. Будем просто слушать процесс.

– А вы с судьёй договаривались? – не могла прийти в себя секретарь.

– А где это написано, что надо с судьёй договариваться?

– Так, – решила секретарь. – Подождите судью за пределами зала, она придёт – с ней и разбирайтесь насчёт присутствия в заседании.

– Вы не беспокойтесь, мы разберёмся, – убеждённо возразила блондинка. – Только мы её тут подождём.

– Так, – не выдерживая тяжести испытаний, рассердилась секретарь, поднялась со своего места и направилась к выходу из зала. – Люди просто офигевшие. Ну, ждите все, раз у вас так много времени.

– Прикольно, – восхитился Яков Кегель, переводя взгляд с Леси Гольцман на троицу представителей Держигоры, недоумённо проследивших за вынесшейся из зала девушкой. – Неужели это пан Держигора так глупит, что организовал эту толпу?

– Я думала, что это вы, – пожала плечами Леся Гольцман, вытягивая шею как гусыня, чтобы получше разглядеть гостей. – Кроме вас, такое никому не надо.

– Тем не менее, это не я, – приходя в восторг от Лесиной идеи, засмеялся Кегель и обратился к блондинке: – Слушайте, а кто вас пригласил?

– Да никто нас не приглашал, – жеманно покачала головой блондинка. – У студенческой группы запланированный поход на судебное заседание. Каждую неделю ходим. Такой прям переполох, с ума сойти. Что у вас тут за дело?

– А-а, студенты. Вот это нам подфартило, – ликуя, ухмыльнулся Кегель, а в следующую секунду буквально впал в экстаз, заметив в дверях Сергея Сергеевича Держигору.

Тот бесшумно, со сдерживаемой торопливостью – почти застенчиво – прошёл к передней зрительской скамье, ближе к столу, где за каждым его жестом следили, затаив дыхание, трое вытянувшихся по струнке представителей.

Сергей Держигора упёрся руками в невысокую барьерную колоннаду, условно отделявшую его от части зала, занятой участниками процесса, и наклонился к юристам. Лицо его выглядело так, будто он собирается что-то сказать, но ещё не определился, с чего начать. Женщина, разваливая кропотливо сотворённую, но, увы, оказавшуюся несостоятельной композицию, судорожно потянула на себя молодого помощника, который, трепеща от близости шефа, с одной стороны, и недовольства своей, надо полагать, непосредственной руководительницы, с другой, растерянно забился между столом и скамейкой. Женщина, то ли от волнения не сообразив, что ей необходимо уступить юноше дорогу, то ли не желая ни на мгновение отдаляться от своего доверителя, продолжала, оставаясь на своём месте, изо всех сил дёргать застрявшего парня за руку. В конце концов, измученный трёпкой юноша догадался переступить через скамью, разрешая (пусть и не самым эстетичным способом) проблему.

В глазах Сергея Держигоры на миг – когда парень, перекидывая вторую ногу через скамью, пошатнулся и вынужден был схватиться за барьер – зажглась тревога, но, к счастью, парень удержался на ногах (спасая его от перспективы насмешливого внимания), отскочил от пресловутого стола и, ссутулившись, словно испытывал потребность прикрыть обнажившиеся органы, перевёл дух.

Женщина пулей рванула к барьеру, олицетворяя готовность внимать шефским инструкциям и вопросам. Третий представитель, оказавшийся более расторопным, чем его коллега, подмочившая реноме во время неуклюжей схватки со своим ассистентом, уже несколько секунд стоял возле шефа в полной боевой готовности. Их оставшийся неслышным для присутствующих диалог, который состоялся вопреки всем препятствиям, был трогательным, не менее чем поцелуй влюблённых, соединившихся после многолетней разлуки.

 

Спустя пять минут после появления Держигоры пол зала судебных заседаний затрясся под тяжёлой поступью судьи, с виду хрупкой женщины лет пятидесяти, блеклое воинственное лицо которой повернулось сначала к студентам, а затем по мере движения обращалось то в одну, то в другую сторону от прохода.

Следом за судьёй в зал просеменила секретарь. Она сделала знак Кегелю, Гольцман и юристам Держигоры, что настал час отдать ей документы.

– Ну что, все есть? – глухо спросила судья у секретаря.

– Да, – в спешке просматривая доверенности, паспорта и ордер Кегеля, сообщила секретарь.

– Ваша честь, нет подсудимого Артёма Держигоры, – громко предупредила женщина-представитель Держигоры.

– Ну и что? – утомлённо потирая лоб, спросила судья. – Он предупреждён?

– Предупреждён, – вздрогнув и суетливо перелистав корешки повесток, подтвердила секретарь.

– У нас в связи с этим ходатайство, – кокетливо заявила адвокат.

– Все ходатайства – под запись. Я спрашиваю, ждать больше некого? А второй подсудимый где?

– Под конвоем – дожидается вас, – доложила секретарь.

– А почему он до сих пор не в зале? – раздражаясь, затрясла руками судья.

– Так ведь, – опешила секретарь, вскакивая. – Я думала позвать, когда вы придёте. – Осознавая нелепость отговорки, она бросилась вон из зала.

– Подожди, – закричала ей вслед судья. – Прокурор где?

– Где-то курит!

Судья покачала головой.

– Страх он потерял, что ли?

Тут же в дверях показался прокурор.

– Ваша честь, я здесь, здесь. Я не курю.

– А почему вы не в зале? – возмутилась судья. – Заседание на который час назначено? Значит, что? Вы опоздали на двадцать минут в судебное заседание. Городской прокурор будет вами гордиться, когда узнает об этом.

– Извините, ваша честь, больше не повторится, – кротко запротестовал прокурор. – Честное слово, я от зала не отходил. Виноват – отвлёкся и пропустил, как вы вошли.

– Образцово-показательная дисциплина в правоохранительных органах, – проворчала судья и воззрилась на защитников. – Так что мы будем с вами делать?

– Заседать, ваша честь, – с настойчивой любезностью немедленно откликнулся Кегель.

– Ваша честь, мы хотим приостанавливаться, – поспешно возразила его противница.

– Что-что? – свирепо скривилась судья. – Думаете, я буду с вами в игры играть?

В эту минуту в зал вошли Николай Игнатов и двое сонного вида конвоиров.

– Туда? – показывая рукой на клетку и глядя на судью, вопросительно взмахнул головой один из них.

Судья выкатила глаза и брезгливо покачала головой.

– Куда хотите.

Конвоиры флегматично переглянулись, безмолвно сходясь во мнении, что с учётом характера подсудимого можно обойтись без традиционного церемониала, сделали подсудимому знак садиться на скамейку в самом конце зала и сами уселись по бокам от него, развязно вытянув ноги.

Николай Игнатов, чисто выбритый, с недавно постриженными русыми с проседью волосами, одетый в тщательно выглаженную светлую рубашку и серые брюки, вглядывался в присутствующих с пытливостью исследователя, наблюдающего за развитием запущенного им эксперимента. Этот его печально-насмешливый взгляд, совершенно сгладившийся и оторвавшийся от реальности после того, как он, просканировав наличествующие лица, по-видимому, не нашёл того или тех, кто могли его взволновать, придавал ему вид душевнобольного человека.

Краем глаза за подсудимым следил Яков Кегель, сам же Николай Игнатов даже не глядел в его сторону.

 

– С какой стати вы собрались приостанавливаться? – агрессивно продолжала судья.

– Ваша честь, если можно, под запись, – краснея от досады, проговорила защитница.

– Да на здоровье! Детский сад тут устроили! Эта, видите ли, показания перепутала, никак не может определиться, кого же она видела. Адвокаты только и знают, что переносить заседания и приостанавливать процессы – этому их в институте научили, а как по сути себя вести – они понятия не имеют. Прокурор!

– Да, ваша честь?

– Вы пояснения свидетельницы читали?

– Да, ваша честь!

– И как вы их прокомментируете?

Прокурор надул щёки и лопнул их выдуваемым воздухом.

– Ну… разберёмся.

– Да что же такое? Вы уже должны были разобраться! К этому заседанию! Мы сейчас дело пересмотрим и вынесем приговор, а вы ещё и не проснулись. Чем вы вообще заняты в своей прокуратуре? Вы видели документ, который защитник подсудимого подал в суд? Пояснения, отобранные сотрудниками ГАИ? Как это могло мимо дела пройти? А, прокурор?

Пощадив поникшего прокурора, судья переключилась на Антонину Рогоненко.

– Где свидетельница эта?

– Мы здесь, ваша честь, – откликнулась Леся Гольцман.

– Так что вы себе думаете? В ГАИ одно, следствию – другое, теперь – третье. У вас с мозгами всё в порядке?

– Ваша честь, у моей клиентки всё в порядке с мозгами, – не моргнув глазом, ответила Леся. – Мы сейчас всё вам расскажем и объясним.

– Так вы уже определились, что там на самом деле было? – глядя на Рогоненко сквозь полуприкрытые веки, осведомилась судья. – Вы поддерживаете показания?

– Да, полностью поддерживаю, – с вызовом заявила Антонина Рогоненко.

– Какие именно показания вы поддерживаете?

– Последние! Свежие. Новые. Насчёт того, что в аварии виноват Артём Держигора.

Антонина заметила, что Сергей Держигора с испытующим видом развернулся к ней вполоборота. Она посмотрела на него надменно в ответ на его раздражённо-разочарованный взгляд.

– Ваша честь! – возмущённо воскликнула защитница Держигоры. – Мы уже начали заседание? Тогда разрешите для начала…

Судья жестом велела ей замолчать и с видимым садистическим удовольствием продолжала расспрашивать Рогоненко.

– Что же вы так часто меняете точку зрения? Вы же утверждали – под присягой – что виноват второй. Вполне однозначно. Во всех протоколах пишется. Что же случилось с тех пор, что вы теперь утверждаете противоположное?

– Дело в том, что Артём Держигора родился сыном крупной шишки, под давлением которой мне и пришлось дать предыдущие показания.

– Ваша честь! – в бешенстве закричала защитница Держигора. – Это чистейший шантаж! Свидетельница, пользуясь влиятельным положением моего клиента, добивается от него конкретных материальных благ, для чего и затеяла весь этот спектакль.

– Адвокат, не переживайте, вам будет предоставлено слово, – с издёвкой перебила её судья. – Однако я не понимаю, кто ваш клиент и у кого влиятельное положение? Мне казалось, вы представляете подсудимого Артёма Держигору.

– Я подразумеваю как подсудимого, так и членов его семьи, – запальчиво огрызнулась защитница.

– А когда она давала пояснения гаишникам, она тоже его шантажировала? – невинным тоном, влив в него немного мёда, поинтересовался Кегель и затряс указательным пальцем в направлении томов, лежащих на столе у судьи. – Вот там вот, в деле. Вы, надо полагать, не потрудились ознакомиться с нашим заявлением до начала заседания.

– Я говорю лишь о том, – перекрикивая всех, продолжала Антонина Рогоненко. – Что у Сергея Сергеевича достаточно ресурсов, чтобы надавить на кого угодно. В данном случае жертвой его возможностей стала я. Он вынудил меня давать неправдивые показания с целью отмазать своего сынка.

– Дура, – на губах сказал Держигора. Его глаза налились кровью, негодование разъело личину всеобъемлющего покровительства, однако, в гневе он не устрашал, а лишь сильнее возбуждал Рогоненко.

Она раскраснелась, вспотела и, несмотря на неоднократные команды судьи сесть, продолжала стоять.

– Ваша честь, она же больная на голову, это очевидно! – сверкая глазами, воскликнула защитница Держигоры. – Её поведение неадекватно.

– Это ты неадекватная, кретинка! – надуваясь от ненависти, заорала Рогоненко. – Кто ты такая, чтобы тыкать в меня пальцем? Кто ты такая, гнида, чтоб давать мне оценку?

– Свидетельница, уймитесь! – захлопала в ладоши судья. – Тишина!

Защитница Держигоры торжествующе закусила губу и, вытянув руку в сторону Рогоненко, как бы призывая присутствующих засвидетельствовать её помешательство, с удручённым видом покачала головой.

– Ещё нужны доказательства?

– Закрывайте рот этой кретинке! – взвизгнула Антонина.

– Адвокат, сделайте что-то со своей клиенткой, – с наигранной робостью воззвала к Лесе Гольцман судья.

– Не совсем вас понимаю, ваша честь, – в свою очередь притворно изумилась Леся. – Вполне естественная реакция на публичное оскорбление. Если кто и заслуживает замечания по поводу неприемлемого поведения в суде, так это адвокат, спровоцировавшая склоку.

– Защитник, держите, пожалуйста, себя в руках, – судья переключилась на растравленную представительницу Держигоры. – Вы ведётся себя неподобающе, особенно, принимая во внимание, что вы профессиональный юрист.

– Ваша честь! – вне себя от возмущения вскинула голову адвокат Держигоры.

– Так, всё! – разозлилась судья. – Устроила тут истерику!

– Сразу видно, что детей у тебя нет! – брызжа слюной, возопила Антонина Рогоненко. – И мужа, я вижу, тоже. Вот это неудивительно! Их никогда у тебя и не будет, потому что ты – тупая кретинка.

– Боже мой, – схватилась за голову защитница. Она уже не рисковала раздражать судью криком, поэтому сокрушалась негромко. – Как всё запущено. Как из неё прёт.

– Так, включай, – приказала секретарю судья.

– Любовь Романовна, так а с этими как? – встрепенулась потрясённо застынувшая секретарь и показала на зрителей.

– А что с этими? – рявкнула судья. – Они что, мешают кому-то? Пусть сидят. Подсудимый! Игнатов!

Подсудимый вздрогнул от неожиданности и поднялся.

– Да?

– Сидите! – разрешила судья. – А что вы думаете об этом? Что показания свидетельские изменились…

Николай Игнатов безучастно пожал плечами.

– Ничего не думаю.

– Как ничего? Вам нравится сидеть в тюрьме?

– Не очень, – вздохнул Николай.

– Так что же? Или вам всё равно, как ваше дело будет рассматриваться?

– Боюсь, от моего мнения мало что зависит в этом деле, – пожал плечами Игнатов. – То есть, я повторял раз, наверное, с десяток, как всё было.

– Ясно, – недовольно кивнула судья. – Включаем.

 

В гулкой тишине, нарушаемой скрипом скамеек, шорохом бумаги и стуком каблуков, неловко опущенных на ламинированный пол, судья произнесла вступительную речь, огласила состав суда, задала участникам необходимые вопросы и перешла к выслушиванию ходатайств.

Яша Кегель, выступая в спокойной, в меру ироничной манере, имеющей успокоительный эффект на судью, с интонацией, достойной поэмы, а не процессуального заявления, веско и красноречиво убеждал суд в необходимости приостановить наказание Николая Игнатова до окончания пересмотра дела по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Хотите, чтобы мы приостановили, подсудимый вышел из тюрьмы и слинял?

– Ваша честь, я пытаюсь воспользоваться правом, предоставленным моему подзащитному согласно закону.

– Представитель, – судья наморщила лоб. – Не могу удержаться от вопроса: вы когда-нибудь на практике сталкивались с приостановлением исполнения приговора?

– Бывало, ваша честь.

– Ясно, – со скепсисом кивнула судья и уточнила. – Это все ваши ходатайства?

– На этом этапе – все, – учтиво качнул головой Кегель.

– Хорошо. Суд рассмотрит ваше ходатайство позже. Возможно, суд готов будет разрешить дело по существу, и не будет надобности ничего приостанавливать. Ещё ходатайства. Пожалуйста, адвокат Криницкая.

– Ваша честь, – вскочила и затараторила защитница. – Прошу приобщить к делу заключение медицинской комиссии, а также соглашение о лечении Артёма Сергеевича Держигоры в мюнхенской клинике семейного здоровья. Оригиналы на немецком языке и нотариально заверенные переводы на государственный язык. Ввиду болезни подсудимого, руководствуясь соответствующими статьями уголовного процессуального кодекса, мы ходатайствуем о приостановлении производства по делу до окончания лечения. У нас имеется множество прочих ходатайств, в том числе, о проверке психического состояния свидетельницы, но представляется целесообразным заявить их после возобновления процесса.

– Что это? – озадаченно листая документы, спросила судья. – Вы утверждаете, что подсудимый болен и в данный момент проходит лечение? За границей?

– Совершенно верно, – кивнула адвокат Криницкая.

– От чего он лечится?

– От неврастении. В медицинском заключении указан полный диагноз.

– От неврастении? – крякнула судья. – Хорошо хоть не от плоскостопия. Неврастения. Это потрясающе. Чтоб вы знали, у меня тоже неврастения, а у кого её нет? Ну, раз такие прецеденты имеют место, возьму-ка и я больничный. Фонд социального страхования от временной нетрудоспособности будет в восторге. Ну и ну. Неврастения.

По залу с задних скамей прошёл смешок.

– Ваша честь, у подсудимого крайняя степень м-м… неврологического расстройства, требующая безотлагательного лечения и чреватая опаснейшими осложнениями для нервной системы, – уязвлённо заявила адвокат Криницкая.

– Да-да, я вижу, ги-по-сте-ническая неврастения, – вчиталась судья. – Кстати, сколько времени от неё лечат?

– Не могу компетентно ответить на этот вопрос, поскольку не имею медицинского образования, – бодро пояснила Криницкая.

– Ясно, послушаем мнение господина Кегеля. Хотите ознакомиться? Пожалуйста.

– Ваша честь, прежде чем я озвучу свою позицию, у меня вопрос к представителю… м-м… к адвокату Криницкой, – поднимаясь, заговорил Кегель. – Скажите, правильно ли я вас понял, что подсудимый Держигора в настоящее время находится на лечении в мюнхенской клинике?

– Да.

– Как давно он там находится?

– У... – протянула Криницкая, вспоминая. – Затрудняюсь ответить. Мне известно лишь, что на данный момент он находится там.

– Ну, давайте от чего-то отталкиваться и, возможно, найдём ответ на этот вопрос, – призвал Кегель, обворожительно улыбаясь. – Дата медицинского обследования – концом прошлой недели. Обследование подсудимый проходил в Мюнхене, правильно?

– Разумеется.

– Следовательно, имеем, что, по крайней мере, в конце прошлой недели он находился в Мюнхене. По документам – так?

– Вероятно, да, – неуверенно ответила Криницкая, не понимая, к чему клонит Кегель.

– Ну, не мог же больной проходить обследование в Мюнхене, находясь при этом в Одессе, – развёл руками Кегель, обводя взглядом зал судебного заседания.

– Адвокат, не томите, – потребовала судья.

– После прохождения обследования возвращался ли Артём Держигора домой? В Одессу? – послушно кивнув, спросил Кегель.

– Мне это неизвестно, – раздражённо ответила Криницкая. – Я не понимаю, к чему эти вопросы… Всё предельно ясно.

– Я поясню, ваша честь. Значит, адвокат не в курсе, возвращался ли подсудимый в Одессу. Между тем, логично предположить, что если человеку ставят такой страшный диагноз как… э-э-э… гипостеническая неврастения, требующий госпитализации, очевидно, что больного не отпускают гульнуть, так сказать, на посошок, а немедленно госпитализируют. Ваша честь, я готов оставить без комментариев весьма удивительное совпадение момента проведения медицинского обследования с датой открытия производства по нашему делу – хоть, признаюсь, это решение далось мне непросто. Но не могу не обратить внимания суда на следующий факт: вчера, в двадцать два часа тридцать минут Артём Держигора с компанией друзей находился в довольно популярном в нашем городе ночном клубе «Майорка». Прошу приобщить к делу фотоматериал, подтверждающий этот факт. Пожалуйста, фотоснимки и негативы. Пока вы изучаете сие портфолио, поясню, что самолёт до Мюнхена отправляется из аэропорта нашего города по субботам в девятнадцать ноль-ноль. Мною были скомбинированы варианты стыковочных перелётов до Мюнхена через Киев, Москву и Стамбул, то есть, через все аэропорты, куда из нашего города следуют регулярные утренние рейсы. Я учёл и чартерные рейсы. Прошу вас: расписание регулярных и чартерных авиарейсов аэропортов Одесса, Борисполь, Внуково, Домодедово, Международный аэропорт имени Ататюрка и пояснительная таблица с описанием всех возможных вариантов перелёта. Как видите, даже если предположить, что подсудимый сегодня с рассветом покинул родной город и отправился в направлении Мюнхена одним из указанных рейсов, в данную минуту его нахождение в городе Мюнхене Федеративной Республики Германии невозможно в силу законов физики. То есть, представленные доказательства опровергают факты, положенные в основу ходатайства о приостановлении данного производства и с помощью которых защитник, очевидно, пытается ввести в заблуждение уважаемый суд и избежать установления истины по делу. Тогда как в действительности неявка подсудимого в суд не имеет уважительных причин, а значит, не является основанием для отложения заседания. Ввиду изложенного прошу суд отказать в ходатайстве и продолжить рассмотрение дела. Спасибо за внимание. – Кегель, сдерживая ухмылку, вызванную нетерпеливым ёрзаньем адвоката Криницкой, которая не сводила глаз с изучаемых судьёй документов, опустился на свою скамью и испытующе поглядел на судью.

– Э-э-э… а скажите, адвокат, – озадаченно проговорила судья, внимательно глядя на фотографии. – Как можно подтвердить, что снимки сделаны именно вчера вечером?

– Прошу вас обратить внимание на экран телевизора, который появляется на двух или трёх снимках, – поднявшись, с охотой, свидетельствующей о том, что он ждал этого вопроса, ответил Кегель. – Разрешите, я подойду и покажу.

– Пожалуйста.

– Вот, вот и вот. Давайте третий отставим, здесь менее отчётливо. Но вот на этих двух снимках ясно видна дата и время. Двадцать два тридцать и двадцать два тридцать один. Как вы видите, идёт трансляция с центрального украинского телеканала.

– Но здесь какой-то музыкальный клип, – рассматривая поры на лице Кегеля, заметила судья. – Вы уверены, что это прямая трансляция телеканала, а не запись, просто-напросто запущенная клубом?

– Ваша честь, – Кегель улыбнулся. – Если это и запись, то, думаю, вы не станете спорить, что реальное время было ещё позже, чем двадцать два тридцать.

– Ваша честь, это может быть монтаж, – не выдержав, крикнула со своего места адвокат Криницкая.

– На то и есть негатив, чтобы исключить эти опасения, – напомнил Кегель.

– Ясно, – судья хлопнула по столу кулаком. – Адвокат, пожалуйста, предоставляю вам возможность ознакомиться с новыми доказательствами. Слушаем вас. Очень любопытно, как вы это объясните.

Криницкая, только и дожидавшаяся этой команды, бросилась к судейскому столу.

– Ваша честь, полагаю, что мне потребуется время, чтобы соотнести эти снимки с имеющимися у меня данными и чтобы исключить подлог.

– Какой подлог? Какое время? Вам дали снимки, что вы можете сказать?

– Ни на одном из этих снимков, – раскладывая одну фотографию за другой на своём столе, медленно и членораздельно проговорила Криницкая. Её помощник суетливо выравнивал образуемый пасьянс. Сергей Держигора, подавшись к барьеру, напряжённо изучал изображения. На короткий миг он возвёл воспалённый взгляд на Криницкую и уловил в её лице зарождающееся отчаяние. – Я не вижу Артёма Держигоры. Видна компания юношей, но мне не понятно, под кем конкретно вы подразумеваете Артёма Держигору. Это первое. Второе – согласно процессуальному закону ни одно доказательство не имеет для суда наперёд установленной силы. Поскольку мы столкнулись с противоречием доказательств, я прошу суд при оценке учитывать их вескость, правдоподобность и вероятность их фальсификации. Так, документы о прохождении подсудимым лечения подписаны главным врачом немецкой клиники, скреплены всеми необходимым печатями. Прошу учитывать, какую ответственность несёт немецкий врач за подделку документов, касающихся здоровья пациента.

– Вы намекаете, что немецкий врач наказывается как-то более сурово, чем украинский, если подделает справку? – ехидно осведомилась судья.

– Он должен поставить на карту свою карьеру и всё имущество, и – мы все знаем немецкий педантизм – он не отделается формальным расследованием, – с пафосом пояснила Криницкая, не понимая долгого леденящего взгляда судьи. – Перевод подписан кандидатом филологических наук, профессором кафедры иностранных языков национального университета, его подпись заверена нотариально. Если у суда возникают сомнения в точности перевода, в зал может быть приглашён как сам профессор, так и любой другой – на усмотрение суда – переводчик. Далее. Пребывание подсудимого за границей готовы подтвердить его домочадцы. В зале присутствует отец подсудимого, который, в случае необходимости, даст показания о местонахождении своего сына. В конце концов, можно сделать звонок в клинику, где суду сообщат, что Артём Держигора действительно находится на лечении, и поговорить с самим подсудимым. Что же касается так называемых доказательств господина Кегеля: помимо того, что по снимкам невозможно установить, что на них именно Артём Держигора, а не другой молодой человек, имеющий внешнее сходство с ним; по снимкам также невозможно установить, в какое время и в какой день они сделаны, что лишает их доказательственного смысла. Что до даты, которая якобы светится на экране телевизора, – современные возможности фотомонтажа неисчерпаемы, и лично я бы не удивилась, если бы господин Кегель явил нам фотографии, по которым усматривалось бы, что вчера ночью мой клиент находился на Марсе. В связи с этим фотографии не могут служить достаточным доказательством фактов, тем более, в уголовном процессе. Прошу суд учесть изложенное при оценке доказательств и удовлетворить ходатайство о приостановлении производства.

– Ваша честь, вопрос к госпоже Криницкой, – воскликнул Яков Кегель. – Я впечатлён вашей готовностью и разнообразием способов доказать истинность своих утверждений. И, исходя из ваших слов, я знаю, как это сделать. Если действительно имеется связь с клиникой, в которой, по вашим словам, пребывает подсудимый, и даже есть возможность связаться лично с ним в этой клинике, я думаю, что было бы уместно всем нам удостовериться в истории заграничных путешествий господина Держигора по отметкам в его паспорте. Вне всякого сомнения, в мюнхенской клинике имеется факс, с помощью которого паспортные страницы со штампами о прохождении таможенного и пограничного контроля – с указанием соответствующих дат – могут быть высланы на факс суда. Эта процедура займёт несколько минут, а по своей убедительности превзойдёт любые другие ухищрения.

Все взгляды обратились на Криницкую. Леся Гольцман на секунду отвлекла внимание судьи, склонившись к своей клиентке, чтобы что-то шепнуть ей.

– Боюсь, это невозможно, – ровным голосом произнесла Криницкая. – Поскольку заграничный паспорт господина Держигоры находится не в клинике, а в украинском посольстве в Германии для завершения миграционных процедур. Как вы понимаете, истребовать факс из посольства – миссия невыполнимая.

– Как жаль, – изобразил огорчение Кегель. – И какая потрясающая осведомлённость о местонахождении паспорта подсудимого, притом что вы не знаете даже, когда именно ваш клиент уехал в Германию. Что ж, раз защитник не может предоставить того единственного документа, который убедительно свидетельствовал бы о местонахождении подсудимого, я хотел бы прокомментировать доводы госпожи Криницкой. Итак, первое, – подражая манере защитницы, начал Кегель. – То, что на снимке именно Артём Держигора, подтвердит любое незаинтересованное лицо. Предлагаю спросить об этом свидетельницу Антонину Рогоненко. Второе. О том, что снимок сделан вчера вечером, помимо телевизора, свидетельствует различимая на сцене фигура певицы Мартиники. Полагаю, здесь госпожа Криницкая не станет заявлять, что это другая женщина, внешне похожая на поп-исполнительницу и случайно оказавшаяся на сцене клуба. Дата выступления артистки всем нам известна из афиш, которые в течение месяца пестрели на столбах и билбордах города. Чтобы освежить вашу память, я захватил с собой одну из таких афиш – получил я её от официального организатора концерта в ответ на свой адвокатский запрос. Сопроводительное письмо организатора концерта прилагается. Фотография с поп-исполнительницей на сцене не даёт точной информации о моменте снимка, но, учитывая тёмное время суток, легко определить период: от примерно двадцати одного часа до примерно пяти тридцати утра. Справка о времени захода и восхода солнца с официального сайта города прилагается. Прошу учитывать эти доказательства в совокупности с уже поданными. И третье: в контексте увлекательной лекции о возможностях фотомонтажа, которую нам прочла госпожа Криницкая, обращаю внимание суда, что эти возможности и верно неисчерпаемы, когда речь идёт о цифровой фотографии. Я же подчёркиваю уже второй раз, что дабы исключить подозрения в монтаже, все снимки были выполнены на плёнку, а негатив – передан в распоряжение суда. Поэтому, опять-таки, прошу отклонить ходатайство и продолжить рассмотрение дела без Артёма Держигоры.

Кегель умолк, и в течение нескольких секунд в зале господствовала тишина.

– Ваша честь! – воскликнула Криницкая, видя, что судья призадумалась.

– Защитник, скажите, как вы представляете себе рассмотрение уголовного дела без подсудимого? – не обращая внимания на Криницкую, обратилась судья к Кегелю. – Вам не кажется, что суд должен допросить его? Вам не кажется, что это необходимо?

– Отнюдь, ваша честь, – убеждённо возразил Кегель. – Подсудимый уже неоднократно допрашивался. У нас ничего не изменилось, кроме показаний свидетельницы. Мы их выслушаем и всё. К чему затягивать?

– Понятно ваше мнение, – не в силах скрыть досаду, бросила судья и с принуждённой невозмутимостью обратилась к секретарю. – Подсудимый у нас уведомлён о заседании?

– Да, ваша честь, – шепча, закивала секретарь.

– Покажите мне уведомление о вручении повестки.

– Вот, – секретарь, от прыти споткнувшись о провод, ринулась к судье и мгновенно выудила из огромной папки нужный листок.

– Где? Где здесь подпись о получении? Нет подписи, – судья откинула документ. – Так…

– Так вот же, – перепуганная секретарь всмотрелась в почтовую форму и ткнула пальцем. – Вот подпись получателя.

Судья бросила на неё убийственный взгляд.

– Это не подпись подсудимого, – с нескрываемой угрозой глядя на секретаря, возразила судья. – Вы что, не изучали дело, как вам было поручено?

– Изучала, – выдохнула девушка.

– Вы видели подпись подсудимого? Вот она. Теперь посмотрите на уведомлении – это та же подпись? Говорите!

Девушка перевела заторможенный взгляд на страницу дела, которую раскрыла перед ней судья, и сверила подписи. Похолодев от того, что увидела, и предчувствуя наказание за свою оплошность, поскольку именно она отвечала за своевременную и правильную рассылку повесток, секретарь предприняла последнюю попытку убедить судью в своей добросовестности.

– Нет… Подпись другая… – пролепетала девушка. – Но… значит, уведомление подписал кто-то из родных, и по закону ведь этого достаточно, чтобы считать, что он уведомлен.

– Так, – взревела судья. – Суд удаляется в совещательную комнату для принятия решения по заявленным ходатайствам.

За судьёй захлопнулась дверь совещательной комнаты, оборудованной сразу за судейским столом.

 

Несчастная девушка, бледнее черноморского песка, вернулась к компьютеру, с убитым видом вцепилась в мышку и уткнулась в монитор, просидела так секунд десять, вдруг вздрогнула, схватила со стола кодекс и зашелестела страницами.

Мало-помалу стали шевелиться студенты на галёрке. Кегель сидел за своим столом, выпрямившись и вытянув шею, и благодушно поглядывал то на журналистов, то на секретаря, а изредка делал невнятные мимические знаки Лесе Гольцман.

Криницкая осуществила попытку приблизиться к шефу, но наткнулась на испепеляющий взгляд Антонины Рогоненко и стушевалась. Держигора лаконичным махом головы дал ей понять, что не настроен ничего обсуждать, и Криницкая с видом раздосадованным и взволнованным попятилась обратно.

– Вот же ж ойобище, – услышали все шипящее лязганье Антонины Рогоненко.

Кегель оттопырил губу и с красноречивой ухмылкой уставился на Лесю Гольцман. Криницкая вскинула голову как ошпаренная и, не удержавшись, уязвлённо глянула на шефа.

Сергей Держигора неторопливо, деловито повернулся к Антонине и смерил её взглядом, в котором читалась угроза. Леся Гольцман агрессивно выдвинула голову, вопросительно наморщила лоб и разомкнула челюсти. Держигора с нескрываемым презрением, но уже без угрозы, рассмотрел Лесю, как мог бы рассматривать случайно встреченную на улице участницу скандального реалити-шоу, и отвернулся.

Николай Игнатов сидел, зажав ладони между ногами, с тусклым, неподвижным лицом. Конвоиры перекинулись парой фраз насчёт того, что кто из них думает, если сейчас выйти покурить. Тем временем журналисты, не обращая внимания на героев заседания, развели собственные дебаты, вынудив, в конце концов, секретаря сделать им замечание.

– Ну, вот же в статье слово в слово, как я и сказала, – пробормотала секретарь сама себе. – И в комментарии. Что же неправильно?

– Всё правильно, всё правильно, – оживился Яша Кегель, ободрительно кивая. Секретарь возвела на него окрылённый взгляд и с трогательным упованием уточнила:

– Да?

Кегель снова авторитетно кивнул.

– Ведь считается уведомлённым? – ещё раз переспросила секретарь.

– Абсолютно, – подтвердил Кегель, опуская веки.

Приободрённая секретарь обвела взглядом зал и, почти совсем уже оправившись от потрясения, для верности прикрикнула на галёрку.

В ту же минуту скрипнула дверь совещательной комнаты, и тощая фигура судьи ступила к столу. Секретарь призвала всех встать и соблюдать тишину. Судья опёрлась рукой о спинку судейского кресла, и, не сводя глаз с определения, – словно читала не заготовленный текст, а осуществляла перевод с листа, – хрипло забубнила:

– Рассмотрев в открытом судебном заседании ходатайства участников, суд определил: в ходатайстве о приостановлении наказания Николая Егоровича Игнатова отказать, а ходатайство о приостановлении производства по делу удовлетворить, дело приостановить до окончания лечения Артёма Сергеевича Держигоры. Полный текст судебного определения с мотивировкой принятых решений будет готов в течение двух рабочих дней. Определение может быть обжаловано в апелляционном порядке в установленный законом срок. Вопросы? – судья переводила угрожающе-испуганный взгляд с одного защитника на другого.

Криницкая с нескрываемым удовлетворением развела руками, давая понять, что вопросов нет. Леся Гольцман буркнула что-то себе под нос. Кегель вяло усмехнулся и флегматично, с расстановкой, так, чтобы услышали все, брякнул:

– Как написал классик, если уж было почувствовано внутреннее убеждение, так попробовал бы дока-адвокат состязаться: увидел бы, что значит внутреннее убеждение.

Судья ожесточённо уронила челюсть, однако, надрывая нервы, в последний момент успела-таки сбить прицел взгляда с Кегеля, выстрелила им в портрет профессора Сурикова, висевший аккурат за плечом у Яши, и угрожающе зазвенела:

– Судебное заседание окончено.

Огласив коду, судья стремительно, не дожидаясь, пока замешкавшаяся секретарь выключит звукозапись, соскочила с подиума и понеслась к выходу из зала. Глядела она прямо перед собой с невыразимой суровостью, избегая встречаться с кем-либо взглядом.

Яков Кегель стоял у двери, пропуская толпу зрителей, медленным, как в театре, потоком вытекавших из зала, озадаченно потирал шею и покусывал нижнюю губу. В таком положении его застал звонок Майи, которая попросила встретиться в одном из переулков неподалёку от суда.

 

Кегель свернул в переулок и заметил Майю. Приближаясь, он смотрел на неё по-домашнему близким, бесстрашным взглядом. Кегель подошёл к ней вплотную, собранный, задумчивый, без сострадания, и отрицательно покачал головой.

– Не трудитесь пересказывать мне процесс, – предупредила Майя.

– Вы были среди зрителей, – слабо, без восхищения, улыбнулся Кегель. – Можно было предположить. Значит, имеет смысл сразу посвятить вас в мои дальнейшие планы?

– Вы их уже составили?

– Апелляционную жалобу на судебное определение я подам сегодня же. В дополнение к этому я подам жалобу на судью в органы юстиции и судебного контроля с обвинением в пристрастности. Ещё я подготовлю публикацию для юридического блога и социальных сетей – это поможет возбудить общественность, что, как правило, идёт на пользу в таких делах.

– Полностью доверяюсь вашему профессионализму и одобряю вашу тактику.

Кегель кивнул. Пока он говорил, взгляд его блуждал по асфальту.

– Вы так расстроены, – отметила Майя. – Вы ведь ожидали, что так будет. Тем не менее, пребываете в таком смятении, будто не предполагали подобного исхода.

– Я рад, по крайней мере, что вы, как я вижу, оказались морально готовы к такому исходу, – с вымученной улыбкой признался Кегель.

– Это видимость, – опустила голову Майя. – На самом деле моё разочарование беспредельно.

Кегель понимающе кивнул.

– Вашей работы оно не касается, – спохватившись, уточнила Майя. – Я должна поблагодарить вас за предусмотрительность и находчивость, в силу которых этот театр абсурда стал очевидным для всех.

– Они даже не потрудились вывезти его в Германию или хотя бы закрыть дома, – с подавленной ухмылкой покачал головой Кегель. – Он продолжает вести привычный образ жизни. Регулярно светится в ночных клубах, днём зависает в ресторанах в центре. Правдоподобность доводов, которые они заявляют в суде, их совершенно не заботит.

– Получается, что затеянный нами процесс не причиняет им даже самых маленьких неудобств. Они настолько уверены в своих силах?

– И это тоже. Но я думаю, тут срабатывает банальная лень, неспособность в чём-то себя ограничить, категорическое нежелание напрягаться, даже ради собственного блага.

– Признайтесь, на что вы рассчитываете, Яша: ваши усилия приведут нас к чему-то? Или вы жаждете успокоить совесть?

– Я не извращенец, Майя. Если бы я не имел оснований на что-то рассчитывать, я бы не стал, пардон, мастурбировать и тянуть с вас за это деньги. Очень надеюсь, что не произвожу впечатления неудачника, который таким способом зарабатывает на жизнь.

– Что ж, я всем сердцем желаю вам удачи, – с грустным восхищением глядя на него, сказала Майя.

– Вы не беспокойтесь, Майя, – сказал ей на прощанье Кегель. – Вы просто застали меня в момент, когда я ещё не успел, так сказать, подняться с земли после разрыва гранаты. Через какой-нибудь час Яша Кегель вернётся в себя. Не сдавайтесь.

Майя безмолвно улыбнулась и, кивнув, быстро зашагала по переулку. Достигнув перекрёстка, она замедлила ход и бесцельно побрела в сторону центра. Меньше всего ей хотелось возвращаться на работу. В сумке вибрировал телефон. Боря. Он звонил уже трижды. В первый момент Майя собралась ответить, но что-то остановило её, заставило неподвижно смотреть на экран, пока звонок не прервался. Майя представила себе, как возвращается в крошечный кабинет, наполненный электромагнитным излучением, встречает там Борю, и её затошнило. За семь лет работы в компании она отпрашивалась пять раз, причём, четыре из них – по причине болезни. Раз или два в год она уходила по личному вопросу на час раньше конца рабочего дня, и иной раз, случалось, опаздывала минут на десять-пятнадцать. А уж сколько раз ей приходилось задерживаться в офисе, туша пожары, и, как минимум, раз в сезон нужно было выходить по субботам. Оценив по статистическому методу степень собственной добросовестности, Майя приняла твёрдое решение не наступать сегодня себе на горло и продолжать реагировать на звонки в том же духе.

Перебирая, чем заняться, чтобы собрать разбредшиеся мысли, она не могла ни на чём остановиться. Провести освободившийся остаток дня с пользой нечего было и думать: ей оказалось не по силам даже самое напрашивающееся действие – зайти в первое попавшееся кафе и заказать обед. Она так и шла, пока её не остановил запрещающий сигнал светофора, потом машинально посмотрела влево, заметила лавочку в засаженном деревьями углублении улицы, которое можно было даже назвать крошечным сквером, устремилась туда, невольно опережая средних лет брюнетку с люлькой, и включила резервный офисный ноутбук. Машина тут же обнаружила точку доступа и подключилась к Интернету.

Помедлив перед зажёгшимся экраном, Майя с чувством лёгкой тошноты забила в поисковую систему: «Чем заняться, когда ничем не хочется заниматься». Через пятнадцать минут в браузере было открыто два десятка вкладок, в том числе, страница группы «Криминальные новости» (с аккаунта Артура Мирошенко), сайт популярного фотографа-сюрреалиста, анонсы к кино-премьерам, несколько сайтов туристических агентств и сайт бронирования отелей, предложения о трудоустройстве на городском форуме, реклама благотворительной акции «Доброе дело» в помощь онкобольным детям, фотографии Даши Астафьевой для Playboy, интервью с Александром Бялко, каталог новых моделей кроксов и что-то ещё, того менее существенное.

 

Спустя два часа Майя обнаружила в кармане пиджака пустую упаковку от бублика, острое чувство голода и новое сообщение от Антонины Рогоненко.

«Ты здесь?»

«Да».    

«Мне повезло».

Лаконичность и холодность фраз позволила Майе догадаться, что Антонина Рогоненко за сегодняшний день испытала два значительных потрясения: первое – это скандал на судебном заседании, и второе – это разоблачение Артура Мирошенко.

Если представить себе виртуальный образ, сформированный за несколько лет из тысяч сообщений и сотен изображений, и накрыть его пустым, ничего не подразумевающим именем, то получится Артур Мирошенко.

Для опытного юзера не составило бы проблемы выяснить, что профайл, используемый Артуром Мирошенко, принадлежит Геннадию Вдовенко, погибшему в ноябре прошлого года под колёсами автомобиля Артёма Держигора по вине (как, по крайней мере, следует из показаний единственного очевидца) Николая Игнатова. Имя Геннадия Вдовенко изменено в данных профайла около шести месяцев назад, все остальные сведения остались нетронутыми.

«Ну и кто этот ловкач, столько времени ведущий со мной переписку от имени покойника?» И спустя минуту: «Молчишь?» .И ещё через полминуты: «Имей в виду, что завтра утром все данные о тебе, включая ай пи адрес, окажутся у следователя, который ищет Лизу. У Николая Игнатова, насколько я знаю, не так уж много родственников».

«Всё на твоё усмотрение… Однако…».

«Что – однако?!»

«Ты же догадливая женщина, милая…», – Майя снабдила свой пост приторно скалящейся рожей и нетерпеливо затарабанила пальцами по клавиатуре, гадая, что надиктует Антонине Леся Гольцман.

«Я так поняла, что завтра кое-кто встретится с оперативниками, а многострадальная мать – со своей Лизой», прочла Майя, и щекотнула Антонине нервишки:

«М-м-м…»

Они молчали не очень долго.

«Твою мать, чего ты добиваешься от меня? Они всех порвали в суде! Им плевать на твоего Кегеля, и на меня, и на твои потуги! При чём тут я?»

«Ну, милая, я тебя не удивлю, если напомню, что за всё в жизни нужно платить».

«Разве ты не понимаешь, что от меня ничего не зависит? Я хочу своего ребёнка. Всё! Какой тебе прок от меня?»

«Не беспокойся по этому поводу, милая. Я уделю господину Держигоре не меньше внимания, чем тебе. Ты, самое главное, о своих счетах не забывай. Мужайся. Прощаюсь с тобой. Когда придёт время, мы свяжемся и обо всём договоримся. Я не сомневаюсь, что договоримся. Правда?»

Майя захлопнула ноутбук и бессмысленно уставилась на кроны деревьев, через которые уже сочился густеющий оранжевый свет. Она с мукой вспомнила о еде, о непрекращающейся вибрации в сумке и почему-то о скрипке.

А потом её вдруг огрело воспоминание о Держигоре, Кегеле, судье, о прущей напролом безысходности, и проснувшийся было порыв взять себя в руки, спешить, звонить, разруливать схлестнулся с осознанием номинальности собственных действий. Ей казалось: пойди она в одну сторону или в противоположную, порядок вещей ни на градус не отклонится от курса, проложенного кем-то посторонним, крайне самоуверенным и совершенно недосягаемым.

С тоскливым чувством Майя выудила из сумки смартфон, пролистала список неотвеченных звонков, нашла среди них номер Илоны и нажала кнопку вызова.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.