HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Ирина Ногина

Май, месть, мистерия, мажоры и миноры

Обсудить

Роман

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года

 

На чтение потребуется 7 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 30.12.2016
Оглавление

6. Глава 6. Исступленная
7. Глава 7. Диетическая
8. Глава 8. Умодробительная

Глава 7. Диетическая


 

 

 

В которой виртуальный друг Антонины Рогоненко даёт ей правильный совет, Майя вешает собак на ненавистного коллегу и вместе с дедом отправляется навстречу своей ностальгии.

 

 

Иллюстрация. Название: «Профиль на красочной лужайке». Автор: Marta Orlowska (Марта Орловска, польская художница). Источник: liveinternet.ru

 

 

Золотистый свет струился с востока и расползался по бежевым фасадам. Он падал на крыши трамваев, желтил мостовые, теребил вяло вздрагивающие спросонья лиcтья. Люди скапливались у светофоров и на автобусной остановке, потом разом маршировали на другую сторону улицы или исчезали в подъехавшей маршрутке, и на несколько мгновений становилось пусто. Со временем их поток увеличился: мостовая, чистая и гладкая, как лица девушек, недавно умытые и напудренные, скользкая и влажная, как волосы, давеча собранные в пучки и гульки, звенела под каблуками; на проезжей части жужжали двигатели, через стёкла машин виднелись загорелые мужчины в солнцезащитных очках.

Платья, блузки, брюки, босоножки, сумочки, заколки и сами лица, фигуры – очень выгодно смотрятся в утреннем свете на фоне памятников архитектуры. И пронизывающая свежесть воздуха – как целебный бальзам.

Что ещё придумать на старости лет, как ни поселиться в центре, и каждое утро, закутавшись в плед, сбегать от бессонницы на Пушкинскую улицу, выбирать себе уютный столик под навесом, поджигать сигарету и смотреть, как рядом – на расстоянии вытянутой руки – проходит жизнь, сладкая, нежная, и всё такая же чужая, смотреть на неё и мечтать прикоснуться к ней, хотя бы теперь.

Майя пригубила кофе и поймала на себе оценивающий взгляд престарелого водителя «БМВ Икс 5», притормозившего на светофоре. Рассмотрев её, он повёл бровями и заулыбался. Майя в упор, с непроницаемым лицом, смотрела на него, пока светофор не разрешил проезд и водитель, так и продолжая улыбаться, не скрылся.

В восемь тридцать три Антонина Рогоненко появилась в сети. Майя попросила администратора принести ей бутылку минеральной воды и, уткнувшись в монитор, отправила заранее набранное сообщение.

«Ты уже в курсе, что через неделю заседание по твоему делу?» Майя добавила ссылку на определение суда, опубликованное в электронном реестре.

«Да! Позавчера моему адвокату Лесе позвонил тип по имени Яков Кегель. Сказал, что он адвокат осуждённого Игнатова, и предложил встретиться – обсудить будущее заседание. Леся позвонила в суд, и оказалось, что заявление на пересмотр дела уже у судьи, причём подписал его юрист, который был в предыдущих заседаниях. Леся его набрала, он объяснил, что дело больше не ведёт, а документ подписал по просьбе нового адвоката, который не успел оформить доверенность. Мы поняли, что речь идёт об этом самом Якове Кегеле. Вчера мы вчетвером встретились: я, Леся, этот новый адвокат и с ним какой-то тип, который начал задавать мне вопросы в духе: не ударялась ли я головой, сколько я употребляю алкоголя и не увлекаюсь ли кокаином – якобы для того, чтобы меня не признали невменяемой. Этот Кегель – типичный юрист, хитрый и пронырливый, но на головореза не похож. Сомневаюсь, что он связан с Лизой».

«Что он говорил на встрече?»

«Откровенно заезжал к Лесе. Трепался о профессиональном азарте. Постоянно повторял, мол, не бойтесь, прорвёмся. Вёл себя так, будто мои показания уже у него в кармане. Настораживает, да?»

«Типичная самоуверенность адвокатика средней руки. Твоя Леся его проверила? Он точно юрист?»

«Да. Член адвокатской коллегии лет десять, если не больше. Она его спросила, кто его нанял. Он на неё вытаращился, и такой: как кто, Игнатов, а кто ещё? Леся допытывалась, как ему удалось добиться пересмотра дела без моих показаний. Он ответил, что подал в суд веские доказательства, но какие именно – не сказал. Леся сегодня поедет смотреть, что он там подал».

«О чём вы договорились в итоге?»

«Он сказал, что составит текст показаний и вышлет Лесе. Он рассчитывает, что не позже, чем послезавтра, мы эти показания подпишем и подадим в суд. Но только я вернулась со встречи – нахожу в своём почтовом ящике заявление в суд! Читаю – а там просто жесть. Отсканировала Лесе, она прочла эти показания и запретила их подписывать. Потом позвонила Кегелю с предъявой, мол, что за бред ты прислал, а тот распсиховался, типа, что за наезды, типа, он ещё ничего не высылал. И тут до меня дошло, что показания прислал тот, кто выкрал Лизу. И, судя по всему, это действительно не Кегель».

«И что ты намерена делать?»

«Отдать их в полицию?»

«И что?»

«Может, можно что-то понять, найти по бумаге, по чернилам, какие-то отпечатки».

Майя отправила три саркастических смайла и следом за ними: «Современные достижения в области криминалистики позволяют составить фоторобот преступника и определить его местонахождение по бумаге, которую он использует в своём принтере».

Рогоненко не отвечала.

«Дай угадаю: ты всё не решишь, подписывать или нет».

«Это нельзя подписывать. Это бред сумасшедшего. Злой и категоричный. Ты думаешь, они ожидают, что я подпишу эти показания?»

«Вероятно, именно этого они и ожидают».

«А зачем тогда весь этот цирк с адвокатом Кегелем? Почему они не выходят на связь и прямо не выдвигают свои требования? Почему я могу только догадываться, чего от меня хотят? Почему всё так мутно?»

«Потому что так эффективнее, милая. Ты меньжуешься, нервничаешь, и даже поторговаться не с кем. Ты ждёшь, что, как и положено добросовестным похитителям, тебе пришлют внятный ультиматум в письменном виде? Так тебе уже его прислали. Однозначно и таки письменно».

«Ты думаешь, это оно?»

«А ты как думаешь?»

Рогоненко минут пять собиралась с мыслями.

«Так мне подписывать эти показания или нет?»

«Я думаю, не надо. Подожди, по крайней мере, что тебе юрист пришлёт».

«Так как же? Если это они… А Лиза?»

«Ничего с твоей Лизой не станет. Без неё влиять на тебя не смогут. До судебного заседания ты в полной безопасности».

«А потом?»

«Если хочешь совет, милая, то вот он: у тебя есть три варианта действий. Вариант первый: форсировать поиски. Походи в ментовку, поустраивай там скандалы, возьми пожалуйся на них. И найдут, куда они денутся. Но у этого варианта есть минус: шум может спугнуть твоего психа, а там иди знай, что ему в голову взбредёт. Второй вариант: подписывай то, что тебе прислали. Что будет? А ничего. Так и будешь сидеть на измене. То, что дочку тебе не вернут, пока суд не пройдёт – это и ежу понятно. С другой стороны, и не тронут её до суда. Тем более, они не могут быть уверенны, что без внятной команды с их стороны ты воспримешь это заявление как императив. Остаётся третий вариант: действуй по ситуации. С тобой вышел на контакт конкретный человек, явно связанный с этим делом. Дождись, что он пришлёт, посоветуйся с адвокатом и иди в суд. А до того внимательно следи за развитием ситуации. Кстати, что говорят твои хвалёные покровители? Я надеюсь, ты догадалась им позвонить?»

«Это было первое, что я сделала! Они морозятся».

«Поговори ещё раз. Скажи, что они не оставляют тебе выбора». Майя потерпела с минуту и, не дождавшись ответа, добавила: «Время, мне пора».

 

Боря посмотрел на неё невинно-затравленным взглядом, которому поджатые губы придавали декоративного дружелюбия, и как бы невзначай покосился на часы, фиксируя, что время Майиного опоздания составило полчаса. На его бледно-розовой рубашке, в районе подмышек, несмотря на ранее утро и работающий кондиционер, уже обозначились потные кружки.

– Шеф тебя искал, – безобидным тоном доложил Боря.

– По поводу? – Майя поставила сумку на подоконник и подняла температуру на кондиционере. – Ты не против?

– А что, холодно, да? – спросил Боря – он был против.

– Ты же, наверное, знаешь, что разница температур в охлаждаемом помещении и на улице должна быть не больше восьми градусов. Мне сегодня предстоит часто выходить, и я не хочу рисковать. Так что хотел шеф?

– Спрашивал, готов ли отчёт по договорам за апрель и договор по Брудницкому.

– Так этим же ты занимаешься, – нахмурилась Майя.

– Ну да, – поспешно подтвердил Боря. – Конечно, занимаюсь.

– Ну и что, всё готово?

– Я уже заканчиваю, – переводя взгляд на монитор и опуская пальцы на клавиатуру, сказал Боря.

– Ну, ты ему сказал об этом? – уточнила Майя.

– Нет, – помявшись, изрёк Боря, и взгляд его снова сделался дружелюбно-наивным. – Он же тебя спрашивал. Я не стал грузить его подробностями о распределении задач – его же это, наверное, не волнует.

– Его волнует, готовы ли документы, которые ты должен был закончить сегодня до десяти утра. Если ты не догадался сообщить ему лично, на прямой вопрос, напиши ему, пожалуйста, не откладывая, записку, на каком этапе находятся эти задачи.

– Он просил тебя зайти, как только ты появишься, – с лёгким сопротивлением в голосе, но всё так же доброжелательно ввернул Боря.

– Вот и зайди к нему сам.

– Я? А если он тебя вызвал по какому-то другому вопросу?

– А если он меня вызвал по другому вопросу, – огрызнулась Майя. – Ему придётся вспомнить, что, кроме меня, у него есть другие высокооплачиваемые сотрудники. А я отправляюсь на встречу с клиентом, которая назначена через три минуты.

Вырвавшись из кабинета, Майя устремилась в кухню. С удовлетворением мазохиста удостоверяясь, что там никого, она с размаху запустила в стену древний рабочий мобильный. Корпус раскололся на две части, батарея грохнулась на стол.

– Дегенерат, – выругалась Майя, стараясь не повышать голоса. – Будет тебе «Майя, прикрой меня, пожалуйста, мне очень нужно отлучиться на полчаса. Я закончу договор с Брудницким на выходных». – «Готов договор, Борюсик?» – «Заканчиваю». Он заканчивает, лапочка ты моя. Теперь я буду выходить на «полчасика» по своим делам, а ты будешь отчитываться шефу.

Кухонное окно выходило на обсаженную цветами площадь, в разных местах которой три свадебных пары фотографировались на память о своём торжестве.

У здания припарковался чёрный внедорожник. Майя наблюдала сверху, как оттуда выскользнул и сунул под мышку фиолетовый конверт осанистый армянин – водитель нового клиента, пожаловавший на встречу с ней, чтобы оформить страховку на сию чудо-машину. В эту минуту из дворовой арки вышел Витя. Проходя мимо внедорожника, он повернул голову к водителю и замешкался, потом резко остановился, и, встречая ответный порыв, устремился к армянину. Они с очевидным рвением пожали друг другу руки, затем несколько секунд обменивались репликами. Потом армянин направился в арку, а Витя – к своей машине.

Майя не сразу заметила вдоль спинки пассажирского сидения загорелое плечо, укрытое каштановыми волосами. Там у Вити женщина, и это не его жена. Когда Витя забрался в салон, женское плечо задвигалось, волосы всколыхнулись. Машина плавно выехала с парковки, а на её место уже торопливо въезжал серебристый ланос.

Дивясь собственному изумлению, Майя повторяла себе, что нет ничего странного в том, что Витя возит в машине незнакомую женщину. Быть может, это клиентка или родственница. Это вполне может быть и любовница – что здесь удивительного.

Дверь кухни скрипнула и открылась, явив Майе оробелую секретаршу Аню.

– Ты здесь? К тебе клиент на встречу.

– Хорошо, веди его в переговорную. Я подойду через две минуты, – с усталой невозмутимостью распорядилась Майя. Она собрала детали телефона, уложила их в корпус, зафиксировала крышкой, тщательно прижала со всех сторон и включила устройство. – Приветствую тебя в твоей двадцать первой жизни.

Когда Майя вернулась в свой кабинет, Борино лицо было ясным, а вид приободрённым.

– Ну что, поговорил с шефом?

– Да, я всё объяснил, всё будет готово через час – он ждёт, – победным тоном отчитался Боря.

– Отлично, – с оживлением отреагировала Майя и положила ему на стол фиолетовый конверт с документами на внедорожник. – С завтрашнего дня я вынуждена буду периодически отсутствовать, поэтому не успею с этим справиться. Прошу тебя, удели этому максимум внимания – это вип-клиент, на личном контроле у шефа. Он будет спрашивать.

– Хорошо, конечно, – побледнев, промямлил Боря.

 

В пятницу вечером Майя сдала свой ситроен и взяла в другом агентстве двадцатилетний «Гольф» с механической коробкой – он больше соответствовал её неудержимо таявшему бюджету. Наличные запасы и накопленные за год проценты с депозита исчерпались. Через неделю истекал срок депозитного договора, и Майя понимала, что не сможет его продлить. Она утешала себя, что основные расходы – на оплату услуг Кегеля и Хориста – уже авансированы, но её смущало, что пока нельзя было даже примерно спрогнозировать будущие траты. Когда Майя планировала свои нынешние действия, она приняла твёрдое решение распрощаться с суммой на депозите и даже не пытаться сэкономить какую-либо её часть. Тогда это решение далось ей просто и безболезненно. Но Колино распоряжение о продаже дачи заставило её задуматься, что деньги, которые она вознамерилась пустить по ветру, могли бы в течение почти целого года поддерживать Колин кредит.

– Бред, – покачала головой Майя, слушая длинные гудки и машинально заштриховывая таблицы с расчётами в своём блокноте. – Зачем нужна эта квартира, когда нет Коли? Какой смысл выплачивать этот грёбаный кредит?

– Алло? – закричал запыхавшийся голос деда.

– Чего так долго трубку не берёшь?

– А я тут концерт смотрю – не слышу звонка.

– Так делай звук тише – ты же знаешь, что я звонить должна! И трубку нужно держать возле себя.

– Нужно, да? – издевательски переспросил дед.

– Короче, ты готов? Я буду у тебя через десять минут. Выходи.

– Так едем? – с сомнением спросил дед.

Здравствуйте пожалуйста. Он уже колеблется. С прошлого лета ноет, что надо съездить в село, причитает, что поезда туда не ходят, а от трассы, где идёт автобус, надо ещё десять километров топать. Обзаведшись автомобилем, Майя предложила свозить его на выходные: в пятницу вечером туда, а в воскресенье обратно; езды до села – на край области – два часа от силы. Дед загорелся. Решено, говорит, едем.

Месяц он с датой определялся: то пост, то Пасха, то проводы, то холодно, то пенсия, то поясница болит. Наконец Майя самостоятельно назначила дату, а с него взяла честное слово, что он любой ценой в этот день вырвется. Раз пять на этой неделе она звонила ему и напоминала о поездке, уточняя, хорошо ли он себя чувствует и доволен ли, что скоро окажется в родных краях, удалось ли ему связаться с земляками и договориться о ночёвке.

– Мы едем, – грозно сказала Майя. – Я специально для этих целей взяла машину. Заплатила за неё семьсот гривен. Ты помнишь, что это твой единственный шанс туда попасть?

– Хорошо, хорошо. Я думал, у тебя настроения нет ехать. Я собрался и уже спускаюсь.

Оказавшись во дворе, дед бросил контрольный взгляд на балкон, проверил на прочность заборчик вокруг палисадника и запулил пару прибауток соседкам, заседающим на скамейке.

– Ты как будто навсегда уезжаешь, – проворчала Майя, борясь со сцеплением и круто поворачивая руль, и продолжала язвительно: – А как же родимое село? Как только понадобилось с кресла встать навстречу мечте, так тоска и развеялась? Сидя в кресле, конечно, сподручнее мечтать?

– Майя, мы едем, что ты хочешь?

– Хочу, чтобы люди были последовательны в своих поступках, верны желаниям и тверды в принципах.

– И что ты такая сердитая? – с дразнительным спокойствием пожал плечами дед.

Он заставил её прикрыть окно, и бархатный майский воздух, отвергнуто уклонившись от стёкол, обдул корпус старенького автомобиля и потерял к нему интерес. Майя с ревностью следила, как он пляшет вокруг распустившихся крон, долгожданных первенцев лета, гарцуя и взлетая, как будто это так легко и общедоступно, что любая душа может без спросу присоединиться к нему.

 

Проехав километров пять после поворота с основной трассы, они оказались в хвосте вяло ползущей змейки.

– Приехали, – сказал дед и откинулся назад.

– Наверное, авария, – предположила Майя, опуская стекло и высовываясь из окна.

– Наверное, пробка, – веско поправил её дед.

Майя переглянулась сама с собой в зеркало заднего вида. К ней уже прибилась, досадливо фыркая, следующая легковушка. Изнывая от нетерпения рвануть вперёд, десяток прочих спешащих на отдых потянулись унылой вереницей, периодически озаряясь красными огнями. Майя нажала на тормоз и огляделась. Сердце её болезненно ёкнуло.

– Ой-ёй, долго будем стоять, – занервничал дед.

– Ну и что, куда тебе спешить? – раздражённо спросила Майя.

– Спешить-то некуда, но на месте стоять – не дело. Наверное, это столько машин прямо дотуда.

– Мы не стоим на месте. Ты же видишь, мы едем потихоньку. Впереди, скорее всего, машины столкнулись, – вот и объезжают по встречной полосе. Сейчас и мы объедем, и всё. Или ты предлагаешь пешком пойти? – с сердитым предвкушением спросила Майя

– А назад отсюда ничего не ходит? – вполне серьёзно поинтересовался дед.

– Извини, трамвайных путей не проложили, – свирепо откликнулась Майя.

Впереди стоящая машина тронулась, и Майя отпустила тормоз. «Гольф» тихомолком докатился до тропинки, нисходящей к лиману. Когда, подростком, Майю распирало от желания выкурить сигаретку на берегу лимана, она сворачивала с обычного маршрута, делала крюк в пару сотен метров и спускалась по этой тропинке – так она могла быть уверенна, что не столкнётся с мамой или Колей, если им ровно в этот момент приспичит идти на пляж или с пляжа. Чуть ниже справа разрослась пышная ива, половина её ветвей пылилась на земле, другая – купалась в лимане. У ивы был раздвоенный ствол, и не было большего блаженства, чем в жаркий день забраться в развилину и затянуться дымом, слушая треск сгорающей бумаги.

Майя почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Она схватила солнцезащитные очки, надела их, вцепилась в руль, и слёзы хлынули горько-солёным потоком. Победило её это место.

Они протащились несколько десятков метров, и слева появился зелёный дом с синей крышей, куда из города приезжал обожаемый всей сельской детворой пёс Бим. Оконные рамы были увиты виноградом, и каждый раз в июне хромоногая старуха, мать хозяина Бима, подвязывала лозы, чтобы они красиво ниспадали, не препятствуя солнечному свету проникать в дом. Сотни раз, проходя мимо этого дома по дороге в магазин за пивом или мороженным, Майя смотрела на виноград, здоровалась с Бимом и отмечала в уме, что пройдено полпути. При этом на неё накатывало чувство плоской, ленивой тоски из-за изнуряющей жары. Когда она проходила здесь в августе прошлого года, этот дом значил, что ей осталось идти триста метров. Сейчас он превратился в бесценный символ родины, в воплощение покоя и счастья, которые накапливались в окрестностях с того момента, как Майя – десятилетней девочкой – впервые увидела с этих склонов Хаджибейский лиман.

Майю душили рыдания. Она сделала громче радио, чтобы невольное всхлипывание не выдало её слёз деду, и невольно подумала, что его нюни по Ивановке уже не кажутся инфантилизмом. Ведь равно как мы прикипаем к человеку, который наполняет собой наши дни и события (и они становятся в нашей памяти неотделимыми от него), и, утрачивая человека, мы чувствуем, что теряем огромную часть жизни, так же и место, где мы выросли или где были счастливы, входит в голову и сердце, врастает корнями в вены.

Как же мне оторвать тебя, если твои корни вросли в мои вены!

Слева уже начиналась роща, за которой жил Димка Попов, смышлёный малый, с которым Майя облазила все окрестности, болтая о всячине, о коей, кроме него, никто не нашёл бы, что сказать. Над Димкой глумились сельские крепыши, с которыми Майя целовалась безлунными ночами, отгоняя комаров и размягчая собственным телом жёсткие сучья скошенной травы, его отшивали холёные Майины подружки, приезжавшие к бабушкам и дедушкам на лето. Какой он сейчас, Димка Попов? Живёт ли по-прежнему здесь? Женат ли? Появились ли на его груди и подбородке волосы, которых Майе так не хватало в детстве, чтобы считать его мужчиной? Огрубели ли его длинные пальцы, вечно рисовавшие в воздухе образы, о которых он говорил? Выровнялись ли раскосые всезнающие глаза, которые он испытующе пялил на неё, пока она с азартом искала решение поставленной им задаче?

Майя не сводила затуманенного взгляда с рощицы, мечтая бросить на обочине машину и деда, кинуться в этот мир, закрывающий от неё двери, рухнуть в густую траву, лежать и смотреть, как качаются стволы акаций и вздымаются от страсти, схлёстываясь, их кроны, гладить глянцевые ростки, как воду, прислушиваться к жужжанию насекомых и усмехаться захлёбывающемуся от обилия умозаключений Димке.

Димка сидел бы рядом, его квадратные колени возвышались бы над травой, а коротко стриженая голова была бы запрокинута, и он говорил бы о том, что листья на деревьях стареют и набираются опыта – тем менее они красивы и тем ближе они к смерти; опыт, увы, высушивает влагу и уничтожает красоту; и до чего прекрасно быть детьми.

Майя достала бы сигарету и с наслаждением закурила бы. Сигаретный дым, петляя, пополз бы вдоль стволов деревьев и растёкся бы узорчатым саваном над весной, томящейся от исступлённой жары, задыхающейся под тяжестью нависшего лета.

Они столько лет не виделись с Димкой Поповым, и ему хотелось бы рассказать ей о самом главном. «Прошлой осенью у нас, откуда ни возьмись, появилась гроздь винограда. Я её заметил в выходные. Осколок лета, закатившийся в тёмный угол и не выметенный осенью – остальной виноград-то давно вызрел. Я пообещал себе, что съем его – дам ему состояться в своём существовании. Ведь, подумай, многие живут и берегут себя непонятно для чего – боятся быть съеденными. Но если их не съесть, они сгниют даром. Не бойся быть съеденной – так ты состоишься. Дари себя. Не будь плодом, стань целым деревом. И дари. Как можно больше». Майя захихикала бы, и когда он уязвлённо спросил бы, чему она радуется, ответила бы, что может расценить его слова как домогательство, а потом, забавляясь его смущённым видом, засмеялась бы в голос.

 

Машина прокатилась на десяток метров, после короткой паузы ещё на один десяток. Майя вытерла щекочущие струи над губами и отвела от рощи взбаламученный поток своего запоздалого прозрения, своей ленивой нераспознанной любви, которая теперь распространялась буквально на всё: и на щуплую рощу, и на мутный лиман, и на пыльные чердаки, гниющие под крышами домов, что всё плотнее кучкуются возле главного перекрёстка, и на Димку Попова, который оставался девственником, когда кое-кто из его сверстников нежданно-негаданно стал отцом.

Сердце забилось медленнее, с прискорбием. Вот уже справа, со стороны лимана, началась полоса камыша, в гуще которого прятались по ночам бездомные собаки – значит, через сто метров слева череда домов прервётся горизонтальной пропастью, внутри которой будет виднеться тополь, растущий у калитки Колиного дома, и откуда повеет кукурузой, и куда канет терзающаяся Майина душа, и оросит кровью всё, к чему её потянет ужаленная память, а это будут абсолютно все предметы, выявленные взглядом, абсолютно все прикосновения, испытанные телом, абсолютно все запахи, которыми полнится среда. Это поворот на их улицу, последний проводник к месту, которое они с незапамятных времён считают своим, и привязанность к которому превозмогает премудрое хладнокровие и горделивую отстранённость, избранных в качестве спутников теми, кто решается на возмездие.

Там вдалеке густая зелень леса, и небо после грозы, и ванильные облака, там алые ягоды и стадо коров, и Коля, всю дорогу глубоко вдыхающий озонированный воздух и повторяющий одно слово: «Великолепно». Его глуховатый голос льётся над лесной опушкой и завораживает сменяющимися интонациями: «Взгляните, миледи, какое удачное сочетание цвета. Подумать только, вы имеете счастье любоваться этим каждый раз» – «Я и верно могу любоваться этим каждый день. Но счастье от любования имеете именно вы, поскольку не можете наблюдать это ежедневно». И граф понял, что больше не любит маркизу. «Уж если вы, миледи, не умеете с новой силой каждую минуту наслаждаться здешними местами, этим чудом природы, которым сам Господь, должно быть, любуется с небес, то уж наверное не сумеете вы наслаждаться моим обществом, коль скоро оно станет постоянным» – «Всё, что чрезмерно, приедается», – заметила маркиза. «Это верно. Но разве могут счастье и красота быть чрезмерными?». «Что такое ты рассказываешь ребёнку? А вот жила-была Красная шапочка, раз пошла она в гости к бабушке, а путь её лежал через лес, вот этот самый лес, ну расскажи, Коль!» – смеётся мамин голос и поёт про золото на голубом.

Иные знания и воспоминания привязаны к месту, как дом – к земле. Майя упёрлась взглядом в заросли алычи на склонах, и ей вдруг вспомнилась ночь, когда лет пятнадцать назад среди этих ветвей появилась женщина в белой ночнушке. Они все её видели, все, кто был на сборках в их привычном месте – на брёвнах завалившихся деревьев, почти у самой воды – загороженном со всех сторон этой самой алычой.

Там они курили, галдели, пили водку, крутили бутылочку и тискались до глубокой ночи. Иногда приходили парами, чаще всего небольшой компанией, а по выходным и праздникам всей толпой – сколько съедется. Нередко прибредёшь сюда в одиночестве, чтобы покурить и что-то обдумать или восстановить в памяти вчерашнюю оргию и застаёшь тут шастающим такого же рохлю.

Вход посторонним сюда был заказан. Никто никому прямо ничего не запрещал, но новички или опальные ни за что бы не ткнулись в компанию без приглашения, так же как и свои, если к ним приезжали сомнительные гости.

Родители местной пацанвы зареклись соваться в этот вертеп, после того как застукали своих чад, кого с сигаретой в зубах, кого с членом между ног.

То была тихая июньская ночь, время ближе к полуночи. Все были уже хорошо поддатые, переговаривались вполголоса, лениво дохлёбывали водку и передавали по кругу косяк, собирались расходиться. Гусь клянчил косяк на последние две тяги, но пацанам стало впадлу. «Задолбал попрошайничать, – разозлился Нарик, ища взглядом поддержки у Кафтана. – Второй месяц из чужого кармана живёшь. Водку чужую жрёшь, сигареты чужие куришь, ещё травы ему подай. Ты когда долг отдавать собираешься?» Гусь пригорюнился и отвернулся, и вдруг как вытянет шею и как отвесит челюсть. Потом обалдело перекрестился, и вдруг как начнёт креститься часто-часто, и пальцем тычет: «Там… призрак…» «Ни фига себе! – заржал Нарик – Сколько ж ты ему должен, что он к тебе с того свет пришёл?» – «Нет, он сейчас скажет, что это ему с того света должны, – гоготнул Кафтан, заставив встрепенуться Рыжуху, одолевшую с полбутылки водки и прикимарившую у него на плече. – Так что если хочешь что-то вернуть, иди – вон – с призрака требуй». И тут у Кафтана изо рта выпал косяк. Нарик, получивший такое прозвище за ревнивое пристрастие к марихуане, матюгнулся и кинулся рыться в песке, куда упал окурок. «Тихо ты», – задрожал Кафтан. И они все увидели. В глубине алычовой рощи между деревьев белую фигуру, колышущуюся, как занавеска на ветру, безмолвную и какую-то поникшую.

Потом оказалось, что каждый видел что-то своё. Гусь бил кулаком в грудь и божился, что это была его математичка, которую зарезали в прошлом году. Он спекулировал тем, что увидел призрака первым и заявил, что в первое мгновение на теле можно было различить кровоподтёки, которые потом исчезли. Нарик настаивал, что то была соседская девчонка – то ли Ася, то ли Тася – которая умерла от гриппа месяц назад, и была она в белом платье, потому что так её и хоронили, в белом платье, как всех незамужних девушек. Рыжуха, которой опыт занятий спиритизмом позволял ориентироваться в призраках точнее остальных, определила и требовала принять это безоговорочно, что они только что видели Фредди Меркьюри, переодетого медсестрой. Майя же ни секунды не сомневалась, что то была её бабушка, потому как откуда у Фредди возьмётся сорочка, в которой умерла Майина бабушка (разве только предположить, будто бабуля на том свете завела такое близкое знакомство с Фредди, что он не побрезговал занять у неё ночную рубаху).

Призрак молчаливо пошарился в алычовой роще и с унылым видом уплыл в дебри, где и рассеялся. Никто не стал его преследовать – от страха они боялись пошевелиться. Все они в тот вечер, конечно, немного дунули, но вряд ли это имело значение: они-то курили эту дрянь, по меньшей мере, каждый месяц, а призрак появился один-единственный раз.

 

Дорогу перешли трое подростков. Шедший последним, долговязый и прыщавый, обернулся на двух девиц, которые рысцой проскочили перед соседней машиной. Все пятеро соединились и направились в алычовую рощу. Майя с завистью проследила за их шумным исчезновением. Её вдруг поразило осознание, что они – самые счастливые в мире люди, и в следующею секунду задушило чувство безысходности, – общее для заядлого курильщика, которому под страхом смерти запрещают выкурить хотя бы одну сигарету, танцора, которому ампутировали ногу, и жителя умеренных широт, поставленного перед фактом, что зима не кончится никогда. Увы, это не привычка, для которой каждая секунда равнозначна шагу к спасению. Это жажда. Жажда владеть тем, чему не суждено принадлежать тебе. И со временем она не утихает, а лишь нарастает.

Никакие другие чудеса – ни живописные луга, ни прозрачная морская вода, ни белоснежный песок, ни кованые решётки на окнах – не утешат её тоски, не станут преимуществом в сравнении с выгоревшими полями, перекошенными порожками и замусоренной глинистой массой, укрывающей берег лимана. Так никогда – как бы мы этого ни жаждали – не утешают нас нежные объятья друга, сострадательные слёзы сестры, беззаветная забота матери или скупой совет учителя, если уходит он. Тоска по нему разъедает нас до трещин, и сквозь них просачиваются, не задерживаясь в нас, теплота и поддержка, коими окружают нас близкие; любовь, не найдя пути через него, предлагает нам другие сердца, которые мы никогда не признаем подходящими. И даже спустя время, встретив во всех отношениях достойного, искренне симпатизируя ему, в тот момент, когда он попытается заявить на нас права, мы его невольно и ненадолго возненавидим и отшатнёмся от него, как будто, решаясь прикоснуться к другому, мы предаём любовь, которая давным-давно предала нас, но о которой мы всё же вспоминаем с трепетом.

Новые дали, не прельщая нас, лишь усугубляют тоску. Всякий раз, когда горизонт открывает нам живописный пейзаж, восхитившись на одну секунду, мы впадаем в уныние, немедленно вспомнив утраченные ландшафты. Заприметив мягкое кресло с покрывалом на веранде дачи наших друзей, мы вспоминаем сырой угол комнаты с пыльным шезлонгом, где сохранялась прохлада даже в июльский полдень и откуда мы сгоняли, чтобы улечься, кошку. Более удобный спуск к пляжу, более густая растительность, более просторная комната обернутся недостатками, бесполезными излишествами, безуспешно стремящимися компенсировать незримые, внутренние преимущества нашего родного места.

Прощаемся, решила Майя. Нет никакой прелести в этих ощущениях. Они не закаляют, а только угнетают. Да и в чём, если разобраться, дело? Разве её действительно лишают чего-то? Это всё глобальный лохотрон – навязанная торгашами жажда собственности, внушившая нам, будто что-то из того, что нам по-настоящему дорого, можно передавать из души в душу с шестью сотками земли, будто можно покорить и присвоить что-то красивое и ценное, не дающее покоя своей общедоступностью. Прощаемся. Без оглядки. Отказавшись от того, что любим, мы поднимемся на высоту силы, которая научит нас любить без памяти, без документов и ярлыков, без вопросов о принадлежности, без условий, без ограничений и прочих подвохов, из-за которых нам когда-либо пришлось бы снова отказываться от того, что мы любим.

– Где-то тут дача у родителей Николая, – оценив местность, пришёл к выводу дед. – Ты там бывала?

 

Рогоненко уже была в сети, когда Майя, едва не поддавшись лени настолько, чтобы остаться за собственным компьютером, появилась в прокуренном зале ближайшего к её дому интернет-клуба.

«Ничего эти уроды делать не будут! Я позвонила отцу пацана, который сбил того человека. Он соизволил выслушать меня, только когда я стала орать, как ненормальная, что у меня требуют смены показаний под угрозой жизни дочки. На это он заявил, чтобы я перестала притягивать за уши одно к другому и такой мне: за суд не переживай, твоё дело – повторить показания. Успокоил, понял? А то я сильно за суд переволновалась! А по поводу Лизы он сказал, чтобы я не истерила – полиция её найдёт. Короче, я его предупредила: если мне Лизу не вернут до суда, я никуда не денусь – придётся менять показания. Пусть поможет её найти. Он начал быковать, типа, я тебе что, частный детектив или начальник полиции? Потом такой: если переведёшь стрелки на меня, я тебе обеспечу путёвку в психушку, а мужа своего вообще не увидишь».

«Серьёзный человек».

«Да он просто гандон, Артур! Когда касалось его задницы, знал бы ты, какие люди появились на горизонте, с каких высот звонили судье и прокурору, какие фигуры следили за мной и моими детьми, пока я не согласилась дать эти долбанные показания, сколько уголовных дел возбудили, сколько шмонов провели в кабинетах судебной администрации. А сейчас он пальцем не желает пошевелить. Почему?»

«Ну, милая, никто же ничего не делает просто так. Он теперь должник тех чуваков, которые ему помогли. Он ещё за старую услугу не заплатил, а тут надо снова».

«Так посадят же в тюрьму отпрыска!»

«Это ты так думаешь! Он в более выгодном положении – ему нужно только отстоять его. Прокурор усердствовать не будет, с судьёй легко договорятся – там не любят обличать чужие проколы. Получается, его главная головная боль – это ты. А с тобой он может справиться и своими силами. Шутка ли – искать неизвестно где пропавшего ребёнка, если можно обеспечить экспертное заключение о наличии у тебя психического расстройства».

«Нет, он, конечно, мудак, но не настолько».

«Милая, он посадил в тюрьму невиновного человека. Ты думаешь, он проникнется твоими проблемами?»

«Не забывай, что он и мой должник тоже».

«Наивная мать, ответь себе сама, какое значение имеют прежние счёты, когда стоит вопрос о благополучии ребёнка? Он же тебе сам так прямо и сказал».

«Да он распсиховался просто – вот и сказал! Чтобы выровнять ситуацию, ему достаточно подключить свои ресурсы. Я уверенна, что он так и сделает, когда до него дойдёт, что я не шучу по поводу смены показаний».

«Когда же это до него дойдёт?»

«Адвокат Кегель сегодня прислал показания. Леся их чуток подправит, и я подпишу чужой подписью, и завтра они будут в суде. Я жду, что он свяжется со мной, когда узнает. Я поставлю своё условие: он возвращает мне дочь, а я в суде отказываюсь от показаний и от подписи».

«А если он не позвонит?»

«Тогда пусть пеняет на себя. Я скажу в суде, что первоначальные показания давала под давлением родителей обвиняемого и поддержу новые показания. Леся рассудила, что если я подпишу показания Кегеля, я продемонстрирую сотрудничество, и у того, кто действует за его спиной, не будет повода навредить Лизе. А Кегель этот, похоже, действительно профессионал. Сегодня Леся знакомилась с материалами дела в суде и обнаружила там пояснения, которые я давала гаишникам при оформлении ДТП – ещё до того, как всё завертелось. Эти пояснения прошли мимо уголовного дела (очевидно, стараниями известной особы), а уничтожить их никто не догадался. И вот такой себе Яков Кегель умудрился их надыбать. Так что всё будет смотреться убедительно. Пусть его малька приговорят – хочу посмотреть, как он зашевелится. Нечего относиться ко мне, как к мусору. Я пошла ему навстречу, как уважаемому человеку, а он решил повесить всё на меня. Посмотрим, чего он этим добьётся».

С неожиданно накатившей усталостью Майя откинулась на спинку стула.

 

Прекрасна иллюзия стойкости ценностей. Иллюзия нерушимости искреннего мнения. Вот только наши чувства и мысли – фундамент той искренности, которую мы провозглашаем, – под действием испытывающих обстоятельств, силы привычки или банального самовнушения меняются до неузнаваемости.

Вчера мы стояли над прахом друзей и думали, что всех мук Вселенной будет мало убийце, а сегодня он падает перед нами на колени, и мы уже подумываем отпустить его восвояси. Годами выжидали мы часа расплаты для нелюдя, и за это время так сблизились с ним, что, потеряв, едва не оплакиваем его. Мы презирали труса и клеветника, и вот мы сами в ловушке, откуда выход – через обман и наговоры. И всё же ничто так не преображает злобыря, как оказанная нам услуга.

Жажда мести стремится воздать невосполнимой утратой за невосполнимую утрату, при этом сравнивает не только саму утрату, а и силу страдания, причинённого утратой. Она не утоляется, пока степень ответного зла не превысит степень причинённого.

Но мы не готовы согласиться с тем, что роль мести исчерпывается удовлетворением жажды зла. Мы убеждаем себя, что месть должна предотвратить новое потенциальное зло (и, может быть, открытая контратака и удерживает чей-то трусливый порыв, но много ли проку – остановить труса?). И как же мы не принимаем в расчёт уязвлённую справедливость и раздразнённую злобу. Обе они бесстрашны и легко возбудимы. Первая отплатит приумноженным злом, реагируя на неумеренность возмездия, а вторая – следуя своей природе, но так или иначе, обе они ответят на это новое, причиняемое в качестве возмездия, зло.

И коль скоро уязвлённая справедливость есть везде, где мера ответного зла превышает меру полученного; а чтобы раздразнить злобу, достаточно ничтожной провокации; – вся эта тяжба приобретает черты замкнутого круга: мы видим, что, проглатывая причинённое нам зло, попуская его через себя и выплёвывая обратно остуженным и поблекшим, месть не производит ничего отличного от себя, ничего такого, чем она могла бы оправдать вырванные ею у других жертвы и чему могла бы принести в жертву саму себя. Утолившись и торжествуя, месть не только не порождает раскаяния, но и отдаляет от него того, над кем свершается, и это одно из проявлений её инстинкта размножения, ибо страдания, идущие от раскаяния, не вызывают жажду мести, тогда как муки от претерпеваемого возмездия порождают жажду встречного возмездия, новых невосполнимых утрат.

Но если месть не предотвращает новое зло, а, напротив, способствует ему, тогда где её конструктивная наполняющая; и если мы не знаем, где она, то почему всегда жаждем мести так, будто – удайся нам довести врага до исступления – сможем урвать что-то себе?

Должно быть нечто прочное (более прочное, чем ценности, которые мы – как нам кажется – отстаиваем), за что можно было бы ухватиться, чтобы знать наверняка, что наши действия имеют смысл, и именно тот смысл, который мы подразумевали, когда спланировали их. Пока мы не ухватимся за эту опору, мы будем объектом манипуляций тех, кто успел лучше нашего сориентироваться в окружающей среде и предпочёл ценностям блага.

Наклонившись к монитору, широко раскрыв сонные глаза, Майя с ожесточением вдавила пальцы в клавиши, как будто посредством их могла сжать вспотевшую, усеянную родинками шею хитрой сучки Антонины Рогоненко, которая вдруг перестала тянуть на это звание и в ту минуту не внушала Майе ничего, кроме ленивого отвращения.

«Как бы всё ни сложилось, я желаю тебе удачи, милая».

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

6. Глава 6. Исступленная
7. Глава 7. Диетическая
8. Глава 8. Умодробительная
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!