Небесная канцелярия 2

На чтение потребуется 6 часов 20 минут. Скачать файлом doc, fb2, pdf, txt за 97 руб.:

Сразу после оплаты кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»

Или:
Скачать и получить доступ ко всем публикациям месяца в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за апрель 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

 

Бывает, поселится в человеке чёрт, только, так сказать въедет, а человек давай его кормить, давай за ним ухаживать, шёрстку плешивую вычёсывать, блох с клопами гонять да пряниками кормить.

Кушай-кушай, говорит, Чёртушка, не стесняйся! С сыром тебе бутерброд или с икоркой?

И город покажет, и в кино сводит... И на постель уложит. И женой с поганцем поделится...

Ещё и укроет Чёртушку своего одеяльцем и колыбельную споёт.

Чего только, бывает, не сделает глупый человек ради этого бесенёнка.

А нечисти замшелой только того и надо: и давай Чёртушка в человеке жиреть. Пятачок свой поганый изо всех щелей показывать, хрюкать.

Хрю да хрю! Хрюк да хрюк…

И ещё недовольный вечно сидит, бурчит, шипит, плюётся; то ему не это, это не то.

Глядишь, а уже жена того человека старой ему кажется: давай, говорит, новую жену, красивую. Бутерброд несвежий, говорит. Перина не перина. Друг – сволочь завистливая. Зарплата с гулькин кукиш.

Всё подзуживает, квокочет.

И жиреет, жиреет эта опуполь, пухнет, как на дрожжах опарыш, и всё жуёт.

Все жуёт.

Солнышко увидит – давай жевать солнышко.

Луну – давай и луной хрустеть, пока до месяца не обкусает. А там уже цап луну лапчонкой, и темнота наступает в душе человека такая, что до самого рассвета хоть глаз выколи.

А рассвет ему хуже горькой редьки.

Выкатится, например, чёрт в своём человеке на улицу, взглянет у него из глаз, и всё ему не в радость. Всё дрянь одна только кругом мерещится.

Если весна – сыро. Если зима – холодно. Если лето – жарко. Если осень – слякотно.

А тут, смотришь, и опять весна.

Таращится чёрт из человека, на улицу, как из болота жаба, и думает: «Хоть бы эта улица провалилась».

Смотрит телевизор, каналы всё переключает; нигде ему не интересно, везде ему «Тьфу». Везде ему, так сказать, Карловы Вары, где его бесятки нет.

У всех кругом хорошо, у него у одного, поганца, плохо.

Люди все ему – черти; лица все ему – пятачки. Везде рога одни козлиные видит да свиные копытца. Сахар ему солён. Мёд ему горек. Соль ему – сахар. Горчица – мёд.

И так лет с десяток. А то и хуже.

Черт, оно существо бессмертное, непорядочное. Ему (паразиту) что годы, что секундочка, только «Пчхи!», и прыщ на носу.

А человек стареет. Чем быстрее лето за зиму, тем быстрее время.

Ангел в таком «кормильце», как в белом поле букашка. В море икринка.

Его (ангела этого), в человеке не видно не слышно. Плюнет человек за левое плечо – никого.

Плюнет за правое – та же история.

Ангелу тут, как человеку в столице без паспорта. Только выглянет, а ему говорят: «А ну, иди отсюда, пока цел!».

А то ещё заберут (в участок, скажем), запрут, законопатят. И попробуй что-нибудь скажи человеку. Только рот Ангел раскроет, а чертяка пузатый ему по макушке дубинкой хрясть! – Вот и весь разговор.

Такая, значит, в человеке этом, Ангелу жизнь, что облакам тошно.

 

Такие вот дела. Такие капустные пироги…

 

В одной женщине, Татьяне Петровне Моськиной (она работала старшим кассиром в гастрономе «Тушка» на углу) жил завистливый чёрт.

 

Чёрт жил в этой Моськиной припеваючи, не зная себе на рога ни горя, ни бед, и от каждой нового покупателя с набитой корзинкой толстел и пух, как собачья вошь в микроскопе.

Увидав на прилавке чужое вкусненькое (творожок, сметанку или там соленые груздики), чёрт облизывался в Татьяне Петровне, пускал с серого язычка крапинку и начинал копошиться, царапаться и бурчать: «Бу-бу-бу, бу-бу-бу-ширк-ширк... Тьфу-х!».

«Ух, ну и рожа! Рожа! Уф! Фуф! Фу! – ляпотал бесенёнок кассирши на покупателя. – Чтоб ты лопнул! Подавился ты чтоб, паразит, этими финиками…»

«Финики! Финики! Ам-ням-ням! Я тоже хочу!.. Тяп-тяп… Хнык-хнык…»

И чёрт, живший в Моськиной, мгновенно худел, до того и так, что от него оставались только рожки да ножки.

«Никто меня, маленького, не любит...» – заводил змеёныш новую пластинку, водя вместо иголки по спине кассирши стальным коготком.

«Никто меня, нетопырёнка, не ценит, не гладит, не голубит, не поит, не кормит, в гости не зовёт, за стол не сажает… Охо-хо, плохо мне, плохо! Беда мне, серенькому, беда!..»

«…Шёрстка вот повылезет, глазюки вот потрескаются, копытца вот мхом порастут... Будешь тогда у меня знать!» – и чертёнок впивался в кассиршу и грыз её самоё.

«Загрызу тебя… Авк-тяфк-тяфк! Вот увидишь! Авк-тяфк-тяфк... Или уйду от тебя, от дуры, к своей чёртовой маме, будешь тогда ты у меня знать наших!» – вот что он говорил.

Такой уж. (Впрочем, все они хороши).

Татьяна Петровна, а она служила в гастрономе «Тушка» посменно, два на два, привыкла к своему жильцу как к родному, и всё бы сделала, только бы он не сбежал. А он, бывает, возьми да и выпрыгни у нее изо рта…

И как закричит (на весь магазин) на какую-нибудь бабусеньку, которая, на свою беду, не утратила покупательной способности. И он ей кричит: «Что вы тут мне, – кричит, – выкладываете, как у себя на поминах валенки?! Вы мне тут, – кричит, – не выкладывайте! У меня тут и без вас, посмотрите, какая очередь! И вы тут не у себя дома, чтобы мне под нос своё выкладывать, вот домой придёте, там у себя на столе и выкладывайте, а мне тут нечего тут!» – И бабусе этой уже не до пряничков становится. Она и без этих своих пряничков уже не знает, куда ей деваться…

Грубый, в общем, был, злющий (просто сатана, а не чёрт) – хуже, чем в гастрономе кассирша…

Откроет, бывает, чёрт кассу, заглянет, и тут же, прямо у купюровых ящичков, из чёрта дух вон. (Еще-бы, такие деньжищи!).

Потеряет он сознание и лежит тряпка тряпкой... Стонет, как ему плохо жить на белом свете и какая у него маленькая зарплата. И что он в Татьяне Петровне прозябает за копейки и, можно сказать, покрывается плесенью…

(Даже и не поймёшь, в чём только такой хилый дух держится?).

Однако держится этот Дух крепко (ещё как крепко, хуже репья на собаке), и его из его кассирши за здорово живёшь на улицу не выставишь.

Так они и жили, ругались, конечно, не без этого (бывает и такое в совместной жизни)… А потом, конечно, мирились, и телевизор вместе смотрели.

Прислонятся, бывало, друг к дружке и сидят себе. И хорошо им. И бутерброды с колбасой едят. И правительство ругают. И в зубах спичками ковыряют.

Такая вот была у них в совместной жизни гармония и идиллия. И они понимали друг друга, как некоторые люди до седых волос самих себя понять не успевают…

 

И Татьяна Петровна откладывала своему чёрту на щи из сдачи, и за два дня смены у неё набегало на довольно густую кастрюлю, на говяжьем бульоне, со свиными рёбрышками и с чесночком.

 

И так бы они ещё жили и жили, в этой своей совместной идиллии, но только чёрт, как известно, животина жадная, неугомонная, и на него, на беса, сколько ни трудись в поте лица, сколько ему маслом хлеб ни намазывай, ему всё мало, и он всё в чужой огород по капусту.

И в самом деле!

Только проснётся чёрт в Моськиной, глазюки мутные лапчёнками протрёт, зевнёт, по сторонам оглядится, и готово дело: весь так и закоптит от зелёной зависти, зафырчит, и вся на нём шкура, как на мороженом леще чешуя.

И решил этот дурень от зависти в какую-нибудь более подходящую, обеспеченную хозяйку перебраться. Решил, а Моськиной, конечно, об этом решении ничего говорить не стал, думает: «Ну её, а то она ещё меня возьмёт да и не отпустит. Знаю я её, она ко мне привыкла, станет меня в измене обвинять, плакать. А я этого не люблю. А я лучше потихонечку от неё уйду, по-английски. Вот только кого-нибудь присмотрю подходящего, и прыг-скок. Она, мол, у меня и икнуть от неожиданности не успеет».

И стал чёрт втихаря от своей хозяйки к покупательницам приглядываться, что они из своих корзинок перед кассой выкладывают. Ему хотелось, чтобы самое вкусненькое там было, (мёд, творожок, колбаска сырокопчёная, кедровые орешки, сырок... рыбка малосольная…).

Вот только с этим у него сразу неприятность возникла: только увидит изменник подходящие продукты, сожмётся в клок, чтоб в новую хозяйку перепрыгнуть, и видит, как у подходящей женщины из глаз такой чертяра высунется, что куда там перепрыгнешь, лишь бы самого на войлок не пустили.

Спрячется он в своей Татьяне Петровне от греха подальше, скрючится закорючкой, и давай её (ни в чём не виноватую) виноватить, кусать-царапать, поедом грызть; это ему в ней не то, то не это. Как она ни накрасится, как ни причешется, как ни приоденется, всё ему «Тьфу!».

«Старая ты, – говорит, – кикимора! Курьи твои мозги. Глаза б мои на тебя не смотрели!».

Глянет чёрт на свою хозяйку из зеркала и шипит: пальто, это, шипит, на тебе как на бочке майка, сними, а то стыдно в тебе сидеть. Увидят меня, мол, другие черти, со смеху помрут.

Она снимет пальто, наденет куртку. Покрутится туда-сюда у подзеркальника, как тебе, мол?

Он ещё хуже сморщится, весь аж колючками пойдёт. В этом ты, говорит, ещё хуже. Снимай и куртку.

Она даже уже не знает, что бы ей такое надеть, чтобы ему угодить. Даже руки у неё опускаются.

Идут они, бывает, по улице, чёрт взглянет из своей Татьяны Петровны на какую-нибудь хорошенькую и говорит: «Вот, посмотри, мол, резиновая ты колоша, какая идёт красавица. Прелесть посмотреть, а не то, что ты!

Она перед ним на стол тарелку с борщом, чёрный хлеб с сальцем, а он бубнит: «Нормальные люди по ресторанам ходят, жульены с трюфелями в Париже едят, а у тебя на плите, что не день, то свекольные помои».

Моськина в слёзы, а он ей ещё луку, для добавки, перед носом покрошит. Только она в себя придёт, умоется, причешется, чёрт ей в зуб уже лезет, и давай там пилить-штробить, и так всю ночь напролёт.

Грызет чёрт свою хозяйку, а сам думает: «Вот загрызу её до смерти, а там мне, может, новую какую-нибудь, свободную, за её грехи дадут.

Грыз-грыз чёрт Татьяну Петровну, и сам не заметил, как прогрыз ей чего-то.

У неё, прямо на рабочем месте, вдруг всё лицо пожелтело, и она хлоп! – и в обморок, прямо на этого чёрта завалилась.

Придавила его маленечко, и повезли Татьяну Петровну Моськину в больницу. Просветили больную рентгеном (чёрта, конечно, не нашли), но нашли прорыв желчного пузыря с угрозой заражения крови.

Прооперировали её, значит, и лежит кассирша под капельницей, в таком состоянии, в каком на работу не ходят.

Лежит, и ни туда ни сюда. Уже неделя прошла – она всё лежит. И ни гугу.

Чёрт, конечно, совсем отощал (с капельницы жирку много не наберёшь) и решил, пока хозяйка лежит без дела, хоть в столовую на первый этаж сбегать.

 

И выскочил.

Выскочил, прыг-скок, и чтобы долго не бегать (он ещё и ленивый оказался!), в грузовой лифт вместе с чьей-то каталкой шмыг и под простынкой свернулся...

 

Докатили прожорливого чёрта, правда, не до столовой, а до полуподвального больничного помещения.

«Морг» называется.

Вкатили в холодильник, на полочку, и на замок заперли.

Выглянул чёрт из-под этой простынки: царап-царап... Тук-тук…

Только куда там?

Так и сидел глупый чёрт в чужом мертвеце до самого крематория.

А там уж он к своим попал, и его по новому месту службы в какой-то из котлов банщиком определили.

Потому что уж очень проштрафился прожорливый чёрт со своим последним обедом.

 

Только выпрыгнул прожорливый чёрт из Татьяны Петровны, как она пошла на поправку, но, говорят, повидала Моськина за эту неделю под капельницей такого, что и рассказывать никому не стала…

Сперва было кассирше одиноко без чёрта. Но это такое случается с женщинами, по расставании (привычка, она хуже неволи). И ей, соответственно, тоже чего-то в душе какое-то время не хватало. Но чего?– этого не могла она уже вспомнить…

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение апреля 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.