Алексей Музычкин
Сборник рассказов
Оглавление 1. Алькатрас 2. Андалусия 3. Вещи Андалусия
«Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасёт «красота»?»
(Ф. М. Достоевский, «Идиот»)
Я часто ходил в это кафе с тех пор, как овдовел. Заведение было тёмное, мрачное, с дубовыми балками по сводам, с приглушённым светом уродливых плафонов, напоминавших грозди привешенных к потолку ядовитых поганок, с мутными зеркалами в витых состаренных рамах, с почерневшими, изъязвленными пеплом сигарет диванами, и с официантами, чьи худые, вытянутые лица качались над бордовыми халатами, как языки пламени над свечами. Атмосфера в «Андалусии» мне нравилась – картинно-нелепый вид ресторана, безобразное оформление интерьера – под Магриб, под модерн, под макабр – смягчали моё горе. Вероятно, мне виделось в надругательстве над помещением отражение полной безнадёжности моих собственных попыток обустроить свою жизнь. Хоть я был ещё молод, я не желал идти в другое место – в какое-нибудь бойкое и модное заведение – например в то, чья дверь была чуть ниже по переулку под вывеской «Бостон». Всё там казалось мне теперь мелко, пошло, и виделись мужчины и женщины на красных подушках, в мерцающем полумраке принимающие друг перед другом уверенные позы и говорящие друг другу бессмысленные слова, а сами нервничают: он – не пахнет ли у него из подмышек, она – не подвернулась ли ненароком юбка. Смерть забралась в вотчину, которую я всегда считал своей. Теперь каждый вечер я приходил в честный полумрак «Андалусии», сидел в нём, прислушиваясь к тому, как за соседним столиком мужчины с тяжёлыми небритыми челюстями обсуждают что-то на непонятном мне языке; смотрел на немолодые пары, некрасиво поглощающие свои десерты; ухмылялся на длиннеющие от растерянности лица молодых людей, случайно переступивших порог ада и оказавшихся в его ядовитых испарениях – и пил арманьяк, и чувствовал со злорадным удовлетворением, что всё пропало...
Однажды – это было уже спустя несколько месяцев после похорон – придя в «Андалусию», как обычно, к восьми, я увидел в зале необычную пару – мужчину и женщину. Они сидели за одним из столов в дальнем ряду, возле прислонённого к кирпичной колонне пыльного, выкрашенного в помидорный цвет донкихотского щита, одного из сразу понравившихся мне здесь когда-то знаков зловещей бессмыслицы. Оба были молоды и красивы – и, очевидно, богаты. Не сводя друг с друга глаз, они без конца ласкали друг другу руки. В королевстве, где я нашёл себе приют, такие действия были возмутительны. Испытывая беспокойное и нездоровое желание, сродни желанию расчесать ранку, разнюхать неприятный запах, сделать себе ещё больнее и гаже – я, стараясь быть неприметным, незаметно подошёл к ним ближе. Рядом с их столом, за бурой кирпичной колонной, я увидел ещё один столик, совсем потонувший в сумраке кирпичного свода. Я проскользнул к нему и сел на диван за колонной. Теперь из моего укрытия голубки были мне отлично видны, сам же я им – нет. Возникшему возле меня бесшумно узколицему призраку я, высунув изо рта жало, приказал принести мне порцию Делорда. Потом я вновь повернулся к влюблённым. Оба были одеты красиво, стильно – особенно она – с очевидным естественным пренебрежением к желанию произвести на окружающих впечатление – и со столь же очевидной заботой и дороговизной, которой требует это пренебрежение. На ней был серый клетчатый кепи, который она вскоре сняла с головы и положила перед собой на стол, выпустив на волю роскошные светлые волосы, упругой волной скатившихся на тонкие, будто сделанные из богемского хрусталя, плечи. Лицо её в тёмно-оранжевом сумраке «Андалусии» не было мне хорошо видно, но общие очертания прелестного овала я различал: узкий подбородок поднимался к впалой, полной тёмной синевы ложбинке щёк и завершался высокими, симметричными выступами скул; я мог видеть и очертания её красивого, полного рта с едва заметным милым пушком по обоим краям верхней губы; и глаза, разбежавшиеся, словно длинные лодки, с подъёмами стрелок, улетающих в небо кариатидными рострами. Стоит сказать, что уже несколько месяцев подряд я созерцал по вечерам в «Андалусии» только небритых мужчин с их тяжёлыми взглядами, да дам, похожих на старух из фильмов Феллини, да пугливых студенток, зажимающих юбки между ног. Не следует забывать, читая мой рассказ, и о том, что, сидя напротив двух нарушителей спокойствия в тот вечер, я пил продукт, дистиллированный в Арманьякском аламбике по секретам гасконских виноделов – напиток этот чертовски крепок. Сидя перед двумя несчастными в сумраке, я понимал, что обладаю огромной силой, что могу трагически влиять на мир живых, но что сила, которой я владею, никогда не сделает живым меня самого.
Так или иначе, я вскоре придумал наказать пару, так бесцеремонно нарушившую негласные, но строгие для меня правила «Андалусии» – я решил влюбить в себя прелестную золотоволосую девушку навсегда. Для осуществления плана я вначале внимательно рассмотрел его. На вид ухарь был ещё молод, не больше тридцати лет. Был он белокур, с узким и красивым лицом – впрочем, красивым более не мужской, а женской, неуместной в мужчине красотой. Разглядывая его, я заметил в нём и как будто слишком много устремлённого на себя самого внимания: он со смешной постоянностью задирал своё тонкое, восковое лицо к мерцающим на потолке лампам-поганкам и так замирал на некоторое время, беззвучно шевеля губами, словно карп в бассейне. Очевидно, он делал это с целью показаться своей спутнице увлечённым какой-то монументальной своей мыслью. Длинные волосы его слегка вились и ложились на высокий лоб густой бахромой, прикрывая собой глаза, подобно тому, как ложится шерсть на морду мерзкого мопса; из-под чёлки мне был виден лишь прямой, тонкий нос и небольшой подвижный рот, на котором то и дело беспокойно подрагивали чувственные мясистые губы. Я прислушался к их разговору. – Ирэн, – голос его был плаксив и печален, и надушен тем тяжёлым романтизмом, которым пахнет немытый, но обильно надушившийся человек. – Я сам себя понимаю лишь отчасти. Отчего мне дано чувствовать совсем по-другому, чем остальным? У меня такое ощущение, что я… какой-то тонкий, что ли?.. Её пальцы лошадкой забегали в его ладони. – Милый, ты гений. Она засмеялась. Смех её был мелодичный, молодой, он кольнул меня в грудь давно забытым куражом. – Мир узнает о тебе скоро, – продолжала она, нежно щекоча ему ладонь. – В «Обозрении» утверждают, что ты пишешь лучше Франзена. Вот погоди, сейчас выйдет перевод «Светочи»… – Всё ради тебя, – тихо произнёс он, наклоняясь к ней, беря её тонкую белую кисть в свою и прижимая её к своей груди. – Я знаю, – отвечала ему моя сумеречная дриада ласковым эхом и с заботливой тревогой добавила: – Но не кажется тебе, что настала пора подписываться своим именем? Не хватит ли уже этого глупого псевдонима – «Арсеньев»? Услышав имя, я замер. Он же в ответ ей судорожно вздохнул, снова театральным движением поднял лицо к потолку и отвечал: – Надо дать последней повести раскрутиться. Есть риск, что всеобщее внимание ко мне что-то изменит в моей способности чувствовать... Ирэн, я ещё не написал своего главного. – Ты прав, ты прав, – она поднесла к губам и несколько раз горячо поцеловала ему руку. – Делай, как знаешь. «Арсеньев», «псевдоним», прочее – я всё понял.
Передо мной сидел не кто иной, как таинственный гений – возникший три года назад из ниоткуда писатель – не показавший себя ни разу живьём публике, не давший прессе ни одного интервью, не поведав, кажется, о своём существовании вообще никому на свете ни единого факта – он скрылся за псевдонимом «Арсеньев» и вдруг популярностью своих рассказов и повестей превзошёл всех авторов последних десятилетий, вместе взятых. С любого поискового портала, с популярных сайтов, с полок всех книжных магазинов – на вас кричало, стучало вам в уши, валилось вам в мозг: «Арсеньев!», «Арсеньев!» … Был ли он талантлив? Жертва рекламного натиска, я прочёл пару его рассказов – «Сторожевой пёс», и ещё были какие-то «Устрицы». Мне лично автор показался одним из тех, кто, владея слогом, накручивал оборот за оборотом вокруг пустоты – так что получившийся в результате ком при первой же попытке расплести его и найти в нём смысл распадался в пыль, словно одежда из древней могилы при прикосновении к ней руки археолога. Нет, этот был не гений. Я снова – ещё внимательнее – посмотрел на него. Безобразник опять поднимал лицо к потолку – тем движением, которое в его повадке больше всего меня раздражало. На сей раз, однако, он сделал это движение даже судорожнее, резче, чем раньше. Вдруг белокурые космы разлетелись с его узкого лба, и я похолодел: два молочных бельма смотрели из мёртвых глазниц в потолок, бельма эти не отражали тусклый свет люстр, но, казалось, наоборот, поглощали его. Мне в одно мгновение сделались понятны и необходимость его странной причёски, и эти судорожные движения лицом вверх, и сплетённые на столе руки… Не ждите, что я разжалобился. Ни капли совести не было во мне. Я лишь отпил из рюмки и поздравил себя с тем, что предстоящее приключение обретало изысканный аромат – сродни тому, что невидимым бантом распускался над моей рюмкой острым, мускусно-сладким букетом. О, я был настоящий сукин сын.
Но вот блондин выпрямился на диване и сказал ожидаемо-прозаическое: – Мне надо в туалет… Позови, пожалуйста, официанта. В окружающем нас со всех сторон полумраке в этот момент не было видно ни одного из скорбных прислужников Тартара. Я встал со своего места, обогнул колонну и приблизился к их столу. – Простите, – я обращался только к нему, я вовсе не глядел на нее, – позвольте мне помочь вам. Я случайно услышал… И с этими словами я протянул ему руку. – Этот господин вызывается тебя проводить... Она улыбнулась мне. Я даже не посмотрел. – Это очень любезно с вашей стороны. Голос её тёк мне в штаны сладким мёдом, но я выдержал и так и не посмотрел на неё. Этого требовали правила. Она вложила его руку в мою. Арсеньев повернулся на диване, встал, затем рука его вывернулась из моей, и, словно мерзкое членистоногое, переползла мне по рукаву на плечо и там закрепилась. – Пойдёмте, – сказал он мне. И мы пошли – я впереди, он чуть сзади, держась за мое плечо. О, я прекрасно знал, как получить от него недостающие мне сведения. Игра была стара. Миновав несколько колонн, я остановился и повернулся к нему. – У вас очень красивая жена. – О, да, – на губах его повисла глупая улыбка. – Она невозможная красавица, не правда ли? Я придал своему голосу удивлённый оттенок: – Но разве вы… – О, я отлично вижу её, поверьте! – лицо его сделалось вдохновенным. – Я вижу! Знаете, слепые очень хорошо видят – то, что действительно стоит видеть... Кроме того, мне все вокруг постоянно говорят о её красоте. Вот и вы сейчас сказали. – Мне кажется, вы очень любите её. – Очень. Я выругался про себя и снова пошёл вперёд, но и опять резко остановился – так что он, не успев среагировать, уткнулся мне носом в плечо. Тогда я снова обернулся к нему и с горьким упрёком в голосе спросил его: – Зачем же вы обманываете её? Внезапность, натиск, контраст – вот всё, что в таких случаях требуется. Если что-то есть, оно непременно вывалится. – Обманываю? – он озадаченно поднял взор, как будто смысл произнесённого мною должен был свалиться на него с потолка связкой мухоморов. – Обманываете, – горько подтвердил я ему, – да ещё жестоко. Извините, что я вам это говорю; как вы понимаете, я оказался в ресторане за соседним с вами столиком не случайно. Ваша последняя повесть очень обидела кое-кого... Он болезненно вздрогнул лицом. – Как вы узнали, что я пишу? – Церковь ерунда, – словно не слушая его, продолжал я размышлять вслух, – но эта ваша новая вещь неприятно задела чувства и кое-кого другого. На самом верху. Вы понимаете, о ком я? Из-за этого нам пришлось многое о вас узнать... – О чём вы говорите?! – с неприязненной поспешностью отступил он от меня. – Какая повесть?! На секунду я подумал, что всё пропало и пора было, бросив его ко всем чертям, ретироваться. Но уже в следующую секунду дрожащие губы, извиваясь, добросовестно перечисляли: – «Светочь»? «Равновесие»? «Дождь»? Проглоченный крючок мне теперь только оставалось вынуть из него с кишками. – «Светочь», – выбрал я наугад, – хотя и две другие бравировали на грани. Идите за мной, но только очень медленно. Мы снова двинулись кругом по мрачному заведению, мимо бурых кирпичных колонн, мимо розово-янтарных торшеров, мимо скрипящих диванов и лениво поворачивающихся к нам из-за столов небритых челюстей. У самых дверей туалета он остановился и сказал мне подавленно и жалко: – Но вы же знаете, что всё это писал не я. Мне стоило больших усилий, чтобы сдержаться и не выкрикнуть что-то короткое и триумфальное. Но я сдержался и с грустной холодностью, медленно и задумчиво растягивая слова, произнёс: – Во всей этой истории мне жаль только её… – Вы не понимаете, – он в отчаянии дёрнул лицом и в свете покойницкого сияния, исходившего из двери туалета, сделался совсем белым. – Я без ума от неё, я не могу без неё жить! Но она… поймите… она любит лишь искусство! И меня – но лишь пока я писатель! Членистоногое переползло мне с плеча на грудь, впилось клешнями в лацкан и повисло на нём. Я холодно рассматривал его. Он напоминал мне лохматую, скулящую болонку. – Вы же видели её... – ныл он. – Молодая… Тело совершенное, лицо… Зачем я был ей нужен слепой? Зачем, скажите? Даже с деньгами? За неё сватались красавцы, миллионеры… – Вашу личную жизнь оставьте себе… – сурово приказал ему я, пристально рассматривая его пиджак и убеждаясь в том, что пиджак этот был дорог. – Нам лишь не нравятся те мнения, которые вы пропагандируете вашими книгами. Он всплеснул руками: – Я даже не могу себе представить, что могло... Да поверите ли, – он вдруг глупо хихикнул, – я сам не читал эту свою «Светочь»!.. Вы представляете, я этот роман даже в руки не брал… На это я лишь горько повторил: – Лучше бы ей не знать. – Прошу вас! – он принялся снова ломать руки. – Я всё, всё вам расскажу! Довольно уже того, что я разорён, а она ещё не знает об этом! – Вы разорены? – С треском, до копейки! – с каким-то облегчением выдохнул он, прижимая свободную руку к груди, другой же продолжая приводить в негодность мой лацкан. – О, вы не представляете! Я хотел доказать ей, что я писатель – иначе она не осталась бы со мной! Но я ничего, совсем ничего не смыслю в писательстве! И тогда я нанял лучшую команду профессионалов. На меня пишет сам… Он нагнулся ко мне и шепнул мне имя, но я лишь мужественно сглотнул, чтобы снять головокружение. – О, да, да! – продолжал он. – Но теперь всё кончено! Только процент за конфиденциальность от этих авторов стоил мне целого состояния!.. А гонорары!.. Он перевёл дыхание, засунул пятерню в свои вялые кудри и поднял их кверху. С лица его на меня смотрели пустые глазницы античной статуи. – Хуже всего оказалось продвижение!.. У этих агентств такой сложный способ подсчётов! – и вот, я ошибся, я не рассчитал! Теперь я нищ! Я нищ! И она нища! Я продал даже наш дом, через месяц нам придётся съезжать, а она ещё ничего не знает... И съезжать нам некуда!.. Я и не надеялся на такую удачу. – В конце концов, нас интересует лишь тот, кто написал эту самую «Светочь», – поразмыслив, сказал я. – Давайте поборемся за вас. Сейчас вы поедете домой. Там сядете за стол и всё обстоятельно опишете на бумаге. Предупреждаю: никаких компьютеров – только чернила, ваша рука и бумага. И не вздумайте никуда сами звонить или, ещё чего доброго, куда-то нести вашу объяснительную. Ждите от нас звонка. – Покажите мне, где туалет, – захныкал он. Мы зашли в уборную, я затолкал его в кабинку и подождал снаружи. За ободранной дверью он провёл довольно много времени – судя по звукам, он плакал там, сидя на унитазе. Когда он вышел, мы вместе прошли обратно к столу, где я учтиво поклонился красавице и вновь ушёл в тень свода, к наполненной в моё отсутствие злым духом рюмке арманьяка.
К моему удивлению, златовласка восприняла новость о срочном отъезде друга спокойно, как будто ждала, что так и должно было случиться, как будто ничего неожиданного не было для неё в его желании уехать немедленно и непременно одному домой. Она сказала, что посидит в кафе ещё немного, допьёт чай и сделает несколько звонков. Домой она приедет на такси. За Арсеньевым пришёл шофёр – квадратный мужчина в мятом костюме, со ртом, напоминающим акулий, с волосами в ушах и на переносице, с общим выражением скорби на толстогубом древнеримском лице. Они ушли, и мы остались одни – я, сидя в сумраке за колонной, она – дважды обманутая – вся передо мной, вся в моей власти, со стоящим перед ней дымящимся красным напитком. Начиналась любимая мною часть танца. – Простите мне мою нескромность. Вы очень его любите?.. Она не смутилась и не удивилась моему вопросу – как и тому, что я заговорил с нею из темноты своей пещеры. Отпила дымящейся крови, подумала немного и ответила: – Люблю. – Как странно, – заметил я, – мы чаще всего любим то, что нам кажется, а не то, что есть на самом деле. – Вы так думаете? – откликнулась она без выражения. Я поднажал: – О, да, без сомнения! Любить то, что есть, поверьте, людям нет никакой возможности. – Удивительно, – произнесла она, но опять как-то невыразительно. Пятым чувством я ощутил, что что-то шло не так. В танце вёл не я. – Что именно вам удивительно? – решил уточнить я. – Да нет, ничего, – она поставила бокал на стол и усмехнулась. – Уже ничего. Но то, что никакой честности в мире нет, это правда. – Вы только что произвели на свет дивный парадокс. Ему позавидовал бы и Оскар Уайльд. – Кто это? Я опешил. – Вы шутите… С вашей любовью к искусству? Вы не знаете Оскара Уайльда? Она взяла двумя руками бокал, будто согревая им руки; свет упал на её хрупкие белые запястья. – Я ничего не понимаю в искусстве, – сказала она. В рюмке моей оставалось ещё несколько капель Delord’а – они тут же отправились мне в рот. – «Ничего не понимаете в искусстве», это как понимать? – нелепым каламбуром переспросил я. – Искусство мне абсолютно безразлично, – пожала она плечами. – Я ничегошеньки в нём не смыслю… Так и понимайте. – Но ваш муж… – Ах, оставьте, – она махнула рукой. – Это же мой муж, а не ваш. «Посмотрим, посмотрим», – подумал я тогда и продолжил торжественно: – Коли вам всё известно о вашем муже, известно ли вам и то, что сам он не написал ни строчки из того, что он издаёт под именем «Арсеньев»? – Известно ли мне это? – она громко рассмеялась. – Я знаю всех, кто пишет за него – по именам. – Вы знаете?! – я остолбенел. – Так, значит, вы лжёте ему?.. – А вы здесь, чтобы меня судить? – холодно отозвалась она. Мы помолчали, потом, качая головой, я сказал: – Нам бы вместе с вами рядышком сидеть на карнизах Нотр-Дама. Так мы, кажется, с вами похожи… – Вы даже не знаете, насколько мы похожи, – усмехнулась она. – Заканчивайте играть в психоаналитика и выходите из своего угла. Хотите трахнуть меня? Теперь мне стало очевидно, что это была чужая игра. Тем не менее, я встал с места, обошёл колонну и опустился рядом с ней на кушетку. – Меня зовут… Она вскинула вверх тонкую белую кисть: – Не надо. Я быстро украдкой оглядел её, теперь вблизи. На ней были узкие чёрные кожаные брюки, заправленные в изящные полусапожки с высокими, острыми каблуками. Длинная шея была грациозно опущена, хрупкие плечи по-девичьи покаты, прямая спина у основания чуть отклонялась вперёд; обтянутый чёрной кожей аккуратный зад был притягателен, как и худые длинные ноги, которые она держала, сжимая колени, чуть отставив, впрочем, в сторону левую голень. Я вдруг почувствовал, как за эти месяцы соскучился по женщине. Словно жгучим льдом провели мне по холке. – Я сделаю вид, что не слышал того, что вы сейчас сказали… Ожидая моего прикосновения, она выпрямилась, и особым зрением я увидел, как сладким напряжением налилась её спина. Легко, сначала только подушечками пальцев, я прикоснулся к узкой ложбинке между лопаток. – Я хотел бы уехать отсюда вместе, – сказал я ей тихо, прижимая теперь всю ладонь к спине и чувствуя под пальцами хрупкие бусы девичьих позвонков. Она глубоко вздохнула. Я погладил её плечо, залез под нежные, ароматные волосы и поласкал под ними её шею, затем обхватил шею кистью и ласково потянул к себе. Повинуясь, она повернула ко мне лицо. В ту же секунду я в ужасе отпрянул. Ровный ряд мёртвых, искусственных зубов улыбался мне; от носа к углам рта шли глубокие борозды морщин; глаза были черны – но не от туши, а от отёков и старческих звёздочек; на шее дрожала жёлтая, дряблая кожа... Красавица моя оказалась старухой. – Что-то не так? – она с усмешкой подняла брови. Отстранившись, я выдавил только: – Неожиданно. – Вы спрашивали об искусстве, – она выпрямилась и принялась не мигая смотреть перед собой. – У меня есть своё. Мне не нужен холст или чистый лист бумаги, мне нужен муж-слепой и заведение с нужным освещением. – И в чём же ваше искусство? – Хотите послушать? Это часть номера.
Она вытащила из сумочки, что лежала рядом с ней на диване, пачку сигарет, вынула одну, чиркнула зажигалкой, глубоко затянулась и вместе с дымом выдохнула: – Когда я развелась со своим первым мужем, мне было только сорок восемь. В надежде снова выйти замуж я на последние деньги сделала несколько пластических операций, ходила на омолаживающие процедуры, прошла профессиональные курсы макияжа... Я добилась того, что в сорок восемь стала выглядела на тридцать. Она посмотрела на меня и продолжала: – В клубах и ресторанах мужчины выстраивались за мной в очередь. Все сходили от меня с ума, но… только до того момента, пока не узнавали мой настоящий возраст. Тогда мужчины удивлялись и расстраивались – пусть чуть меньше, чем расстроились сейчас вы – но достаточно, чтобы я это заметила. Их отношение ко мне тут же менялось, взгляд их тускнел, вдруг они переставали говорить о свадьбе и начинали при мне пялиться на сидящих рядом молодых девиц. А через некоторое время все они куда-то пропадали. Вы не женщина, вы не понимаете, как это больно. Она затянулась и судорожно выпустила вверх дым. – Так прошло десять лет, и тут подвернулся он – богатый, слепой. Сначала я просто развлекалась с ним, валяла дурака, говорила ему, что мне девятнадцать, придумала сказку про свою любовь к искусству. А он оказался так же слеп душой, как глазами. И тогда я подумала – почему нет? Мы сошлись. С самого начала я отказывалась встречаться с его друзьями, а позже мы стали обходиться только моими. Мои друзья подыгрывали мне. Слепой дурачок нанял целый полк писателей, чтобы произвести на меня впечатление. – Вы сделали это ради денег? Она саркастически фыркнула. – Как вы умны! Нет ничего важнее для женщины, потерявшей красоту, чем обеспеченная и спокойная жизнь. Впрочем, и поклонники тоже нужны – в любом возрасте. – И потому вы приходите в такие заведения. – Прихожу с ним, заметьте. Ведь если бы я приходила одна, ко мне бы тут же подходили и… отходили. А так…Секрет в том, чтобы выбирать места, где поменьше прямого света. Непременно найдётся болван вроде вас, который заинтересуется и будет долго примеряться, как бы обмануть слепого. Я играю с мужчинами – долго или не очень – в зависимости от настроения – а когда в конце вижу их испуганный, паникующий взгляд – от души смеюсь про себя. Для меня нет ныне удовольствия сильнее, чем снова и снова убеждаться, как вы все жалки и глупы. С застывшей на губах улыбкой она затянулась и тонкой струйкой выпустила дым вверх. Ей вовсе не было смешно. – Теперь идите, игра закончена, – коротко приказала она мне. Я хотел было сказать ей на прощание, что муж её разорён, что скоро она окажется на улице, в нищете, что такие игры не доводят до добра… Но она опередила меня: – Не надо, не надо мне никакой правды! Идите, идите! Продолжайте свою игру, а я свою. Пусть всё останется, как есть. Я встал и пошёл к выходу. У двери не сдержался и обернулся. Она сидела там же и всё смотрела вперёд себя, то и дело поднося ко рту сигарету и вдыхая и выдыхая дым – в пустоту.
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Оглавление 1. Алькатрас 2. Андалусия 3. Вещи |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 22.04.2024 Вы единственный мне известный ресурс сети, что публикует сборники стихов целиком. Михаил Князев 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске
|
||||||||||||||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|