Из темноты

 

Купить в журнале за сентябрь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 55 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Я сижу в тёмной комнате и слушаю одну и ту же песню. Теперь в моей жизни есть только музыка. Но с чего всё началось? Почему всё пошло наперекосяк? Ах да, из-за неё...

 

Возвращаюсь мысленно в тот вечер перед началом учебного года. Жуткая головная боль. Кажется, я перебрал с выпивкой. Не помню, как добрался до дома. Я, шатаясь, поднялся по ступенькам на свой этаж, лифт почему-то не работал. На нашей лестничной клетке стоял старый твидовый диван, какие-то парни с района притащили его сюда. Я свалился на этот пропахший табаком и сыростью диван. Мне было ни до чего, в голове проносились мысли со скоростью света: пацаны, виски и пиво, завтра в школу, снова драки, надо найти Тритона...

– Эй, Димка, вставай давай, иди домой! – меня кто-то пихал в бок каким-то тупым предметом. Я с трудом разлепил глаза и увидел перед собой лицо соседки Елены Петровны. Она была одинокой и недавно вышла на пенсию. Детей у неё не было, муж умер много лет назад. Наверное, поэтому она так хорошо относилась ко мне и старалась, как могла, всегда помочь.

– Сколько время? – прохрипел я и попытался сесть. Голова уже перестала болеть, ощущалась только тошнотворная тяжесть.

– Шестой час уже. А ты почему опять в коридоре-то ночуешь? Вон, квартира рядом, а ты здесь. Да и мать, небось, беспокоится, – добрым старческим голосом проговорила Елена Петровна. Я грустно усмехнулся своим мыслям: «Да уж, мать. Да ей стало плевать на меня с тех пор, как...»

– Иди домой! В душ хоть сходи, а то страх смотреть на тебя! – я неуверенно кивнул и осторожно приподнялся на ноги. Мне хотелось обнять старушку, своим порывом как бы отблагодарить за её заботу и доброту. Но я оборвал себя, резко сжав кулаки.

– Я пойду, – сквозь зубы процедил я.

– Ну, ну, давай. И помыться не забудь, а то воняет от тебя, как от козла.

Старушка поспешила в свою квартиру, захлопнув за собой большую, старую, как она сама, дверь. Я глубоко вздохнул. Так нехорошо получилось перед соседкой, напугал её. Да и чёрт с ней! Чувствовал я себя отвратительно: всё тело ныло, в горле стоял сухой комок, носоглотка была забита дорожной пылью и песком, которым я надышался на драке, а желудок нервно ворочался и скрипел от голода. Надо было скорее возвращаться в квартиру, но ноги туда не несли, да ещё пропала связка ключей. Мозг начал нервно соображать, искать выход. Звонить в дверь, будить мать, снова ощущать на себе её обвиняющий взгляд совсем не хотелось, но что делать? И тут я вспомнил про запасной ключ, что я спрятал несколько месяцев назад на такой случай.

– Ну где они? – прошептал я со злостью. У самого пола в углу коридора находилась маленькая щёлка, и мои пальцы тут же лихорадочно скользнули внутри неё.

– Yes! – Ключ был у меня, казалось бы, беги домой! Но нет. Что-то меня останавливало. Так было всегда. Я не мог вот так запросто отворить входную дверь, тихонько прикрыть её за собой и войти в свою квартиру, наполненную страшными воспоминаниями детства. Я мог простоять час-другой перед кожаной обивкой и буравить её глазами, в надежде, что кто-нибудь из моих приятелей позвонит мне, и я как «лучший друг» понесусь на всех парах к нему на встречу. Но сейчас ждать такой удачи не приходилось, есть хотелось ужасно, о чём поминутно мне напоминал мой исстрадавшийся желудок. И ещё надо было привести себя в порядок перед школой, переодеться и вымыться, потому что от меня и вправду омерзительно несло перегаром и табаком.

 

Я как мог тихо открыл входную дверь квартиры. Как всегда, в коридоре был полумрак, двери в гостиную и мамину комнату были закрыты, и лишь слабый свет ночника исходил из-под материной дверной щели у паркетного пола. Здесь, как всегда, пахло ромашкой и валерьянкой, настои из которых мама постоянно пила, и ещё чем-то неуловимым, отдающим лимоном, но всё равно я никогда не понимал, чем именно. От этого запаха меня всегда передёргивало и становилось одновременно хорошо и жутко на душе, я вновь возвращался мыслями в своё детство, когда отец жил ещё с нами... Но это было так давно, что лицо его совсем стёрлось из памяти, оставив в ней лишь слабые очертания мужской грузной фигуры и отблеск ярко-зелёных глаз.

Включать свет я не стал, иначе разбудил бы мать, а этого в моём состоянии делать не стоило, да и смысла тоже в этом никакого не было. Я знал эту квартиру вдоль и поперёк, даже после ремонта здесь всё равно всё было по-прежнему: вот платяной старый шкаф, вот ряды ботинок, вот зеркало… Я бесшумно прошмыгнул в ванную и только там на ощупь включил боковой свет.

– Твою мать! – ругнулся я, увидев своё отражение в зеркале. Грязь смешивалась с тёмными разводами крови на лице, а новая футболка вся была изорвана. Смотреть на этот ужас долго не хотелось, поэтому я быстро разделся, покидав одежду в корзину с грязным бельём.

Горячая вода приятно обжигала кожу, и в некоторых местах от неё саднило, но это была приятная боль, как я её называл, «чистая». Она растекалась по всему моему телу, смывала вместе с водой мыльную пену, смешанную с грязью, кровью и потом. Я пытался вспомнить, где и с кем я был последние несколько дней. Кажется, с дворовыми, да, мы ходили на стрелу, и я выбил одному парню пять зубов, другому сломал руку и...

– Дима, это ты? – из коридора послышался знакомый тихий мамин голос. Я тут же напрягся и резким движением повернул кран.

– Да, мам! – отозвался я хриплым голосом.

– Я скоро выйду.

Я смотрел на себя в зеркало и видел уже другого парня. Ярко-зелёные глаза вперились в отражение, я оглядел себя и самодовольно улыбнулся, трогая кубики пресса. Да, я любил своё тело. Я был эгоистом до мозга костей. Но, скажите, хоть один из парней сумел побороть в себе самолюбие? Нет! В этом вся наша скотская сущность. Но разве не это привлекает в мужчинах женщин? Именно это! И сходят они сума не от жалких прыщавых сопляков, а от таких, каким был я в то время. Тело было моим козырем, я довёл его до совершенства. Правда, всё оно было покрыто ссадинами, на плече и на правом боку красовались фиолетовые синяки, бесчисленные шрамы то там, то тут разрисовывали смуглое тело. Я поморщился, вспоминая прошлое, каждую историю, связанную с тем или иным рубцом.

– Дима! – крикнула мама из кухни, вернув меня в реальность. Я обернул полотенце вокруг пояса и пошёл на кухню.

 

– Завтракать будешь? – тихим голосом, не поднимая глаз от плиты, спросила мама. Она уже давно перестала беспокоиться за меня, спрашивать, интересоваться, с кем и где я, потому что точно знала, что я всё равно совру или скажу какую-нибудь колкость, а потом вновь пропаду на несколько дней.

Не отвечая матери, я просто сел за стол и уставился на настенные часы. Стрелки остановились на шести утра, но на улице уже показывались первые слабые признаки рассвета.

– Я приготовила тебе костюм на сегодня, – проговорила мама, ставя передо мной тарелку с омлетом.

Я не помнил, когда ел последний раз горячую пищу, сразу же накинулся на еду. Омлет обжигал язык и горло, я толком даже не почувствовал его вкуса. Быстро закидав в себя ещё два бутерброда с кружкой чая, я резко встал из-за стола и, даже не поблагодарив мать, (она всё равно бы не поняла) пошёл в свою комнату. Она была совершенно обычной, как и у многих других парней: застеленная кое-как кровать, на которой всегда валялась отцовская гитара; стол у окна, на нём лежал потрёпанный ноутбук; дээспэшный шкаф с зеркалом, на ручке которого висел чёрный костюм. Так как окно было постоянно зашторено, я одевался в темноте. Костюм был жутко неудобный, брюки – это совсем не моё. Плевал я на весь этот дресс-код! Но ещё думать, что надеть, было лень.

Я взял сумку, кинул туда блочную тетрадь, ручку и выскочил из дома, не попрощавшись с матерью.

 

Я шёл в школу, то и дело одёргивая проклятый пиджак, как вдруг меня окликнули:

– Эй, Димон! Ты чё-то рано сегодня, как самочувствие?

Я резко развернулся на голос и увидел своего старого приятеля Артёма. Он всегда выскакивал из ниоткуда. Это был высокий крепкий парень с бледным широким лицом и немного раскосыми серыми глазами.

– Тёмыч, здорово. Да всё нормас.

Он как-то настороженно смотрел. Меня всегда напрягал этот его взгляд – холодный, проницательный. Я не люблю, когда мне лезут в душу, а он лез. Приходилось подолгу, неотрывно смотреть ему прямо в глаза и прочитывать все его неприятные эмоции. Соль игры и заключалось в этом – кто сможет дольше оставаться открытым и не отводить взгляд.

– Чё, когда забива следующая? – он отозвался через минуту, отводя первым глаза. «Что это с ним?» – подумал я.

– Да хер знает! Тритон не писал. – Я пожал плечами, отогнав от себя странные мысли о друге, и достал новую пачку сигарет, которую купил вчера вечером. Я не любил курить. Серьёзно. Просто так хотел убить в себе что-то. Мне казалось, что внутри меня живёт какой-то зверь, который врубает во мне чувства, несвойственные моей натуре. Лишь сигареты, выпивка и «гаш» могли прибить это существо. Я затянулся, вдыхая тяжёлый дым.

– В школу вообще неохота идти. Уже работаем, деньги получаем хорошие, а учить какую-то хрень приходится, бесит! – Тёма грубо схаркнул на асфальт и вырвал из моих рук сигарету. Я снова усмехнулся и, перекинув сумку на другое плечо, пошёл в сторону школы.

– Ты чё? Пошёл? Без меня?

– Давай, догоняй. «Сегодняшний день обещает быть безоблачным!» – Я засмеялся, цитируя училку по географии. Хорошо, что в этом году этого дебильного предмета у нас больше не будет.

 

Глядя на нашу школу, я вспомнил, что внутри она была очень светлой, свет буквально лился отовсюду. Я не привык к чистому освещению, яркому и прямому, не любил его. Он угнетает меня, делает уязвимым. На свету видны все твои изъяны, раны – всё то, что не можешь разглядеть на поверхности ночью, а я буквально испещрён шрамами, которые периодически ноют и кровоточат, напоминая о прошлом.

– Нефигово народу собралось! – присвистнул Тёмыч.

Да, первое сентября у нас в школе любили праздновать с песнями, танцами. А меня от этого тошнило! Снова эти слащаво-умилённые лица родителей, смазливые мордашки детей, вечно кричащих, глупых созданий, наигранные улыбки учителей, в глазах которых читались отвращение и усталость.

Я вздохнул и вместе с Тёмой пошёл к тому месту, где собирался наш класс.

– А вот и вы, ребята! Так, Соколов, Казановский, разбирайте первоклашек, – воскликнула наша классуха Татьяна Александровна или, как все её звали, Пучок.

– А это обязательно? – поморщился Тёма, глядя на карапуза, пугливо смотрящего снизу вверх на нас. Я усмехнулся и взял за руку этого пацана. «И ведь я когда-то был такой...», – пронеслось в моей голове.

– Извините, – послышался мелодичный голос. Я резко поднял голову и удивлённо вперил свой взгляд на не знакомую мне девушку. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Небольшого роста, худенькая, с копной густых тёмно-каштановых волос. У неё был очень красивый профиль, кожа её была нежной. Глупо так. Я таращился на эту девчушку, одетую в коротенькое чёрное платье с кружевным воротничком, разглядывал её аккуратные туфельки на каблуке и ножки в бежевых чулочках. Она была такой милой, до ужаса милой, что меня даже начало бесить. С какого она стоит тут и так спокойно разговаривает с нашей классной? Кто она вообще такая?

– Не знаешь, чё за соска? – тихо спросил я у Тёмы, кивая головой в сторону этой самой девчушки. Он пожал плечами.

– Какая-то мелкая. Забей.

Последнее слово Артём произнёс слишком громко и девушка, отреагировав на звук его голоса, повернула голову.

 

– Дима, я иду на рынок. Тебе что-нибудь нужно? – говорит мама и я слышу, как она входит в мою комнату.

Так странно. Она очень изменилась. Стала заботливой, любящей, настоящей мамой. Но где она была раньше?

– Нет, ма. Спасибо, – улыбаюсь я. – Поменяй мне диск, пожалуйста. Он там лежит в такой синей коробочке.

Я слышу, как она молча меняет музыку в плеере, а потом тихо выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я погружаюсь в воспоминания.

 

Первое, что я увидел – это глаза. Синие глаза. Они казались огромными, обрамлённые чёрными длинными ресницами, и будто сияли изнутри. Её личико было такое же аккуратненькое, как и весь её хрупкий образ. Носик, пухленькие губки и щёки, которые вмиг залил румянец, когда наши взгляды встретились. Она тут же отвела глаза и, улыбнувшись маленькой первоклашке, заговорила с ней. Я резко одёрнул себя, даже зажмурился. Не знаю почему, но эта глупая маленькая девочка в своём чёрном платьице с воротничком чем-то задела меня, и я не понимал, чем. Она вызывала во мне смешанные чувства. Не бывало в моей жизни чёткого определения хороших и плохих – все были ублюдками, но с этим неоспоримым фактом жизни я смирился. Но сейчас… Я снова взглянул на неё. Она стояла, повернувшись ко мне, довольно близко, так, что я мог чётко разглядеть каждую чёрточку её лица. Так странно... Слишком уж наивна. Что она забыла в этой клоаке? Все почему-то считают, что в нашей школе учатся хорошие ребята, прилежные и все дела, но всё это херня. Нет. Во всех школах всё одинаково, и весь школьный мир разделяется на таких, как я и Тёма, таких, как богатые папины дочки Кристина и Вика, которые вешаются на нас, говоря фальшивые слова любви. Так же школа делится на умных ботанов, пытающихся как-то слиться с общей массой, ну и, конечно же, просто тупая масса безликой школоты. И тут вдруг, среди всего этого, разделённого на классы и подклассы школьного дерьма, появляется новое лицо, которое я, к моему удивлению, не могу понять. Бред какой-то!

– Так, ребятки! – хлопнула в ладоши Пучок. – Давайте встанем в колонну, побыстрее. Казаковский, ну что ты как не знаю кто! Вставай живее!

Я усмехнулся и встал в колонну. Одиннадцатиклассники стояли по левую сторону, первоклашки – по правую. Я держал в своей руке дрожащую ладошку карапуза. Опустив свой взгляд на него, я невольно вздрогнул: «Танечка бы тоже сейчас пошла в школу» – пронеслось в моей голове так быстро и резко, что мозг резануло проклятой болью, отчего я поморщился и сжал зубы. Омерзительно! Эта дикая головная боль приходила всякий раз, когда воспоминания влезали в мой разум, словно пытаясь овладеть мной, желая, чтобы я не забывал то, что натворил.

Что-то пели, читали какие-то банальные стишки, звенел колокольчик, а я, тупо уставившись перед собой, видел картинки детства, то и дело всплывающие перед моим мысленным взором. И отогнать их было некуда, они жили внутри меня и рвались наружу, причиняя снова и снова мне дикую боль – боль жгучую, чёрную, которую я так яростно пытался забыть везде, где только возможно – в драках, в выпивке, в сигаретах, в девушках на одну ночь, от которых меня воротило. Я пытался сбежать от прошлого, и я бежал, скрываясь в темноте ночных улиц, скитаясь по безлюдным переулкам центра Москвы. Но тщетно. Бессмыслица какая-то. Кошмары детства всегда возвращаются, как ты ни старайся улизнуть от них, они всё равно тебя настигнут и когда-нибудь ты настолько обессилишь, что не сможешь противостоять им, они накроют тебя с головой, убивая каждый миллиметр твоего и без того израненного тела.

 

– Дима, я ухожу. – Я слышу, как мама снова входит в мою комнату. – А почему ты опять скинул плед?

Я пожимаю плечами и перехватываю руки матери.

– Придвинь меня поближе к окну.

Мама выполняет моё желание, поправляет мне плед и гладит по голове.

– Ну ладно. Я пойду. Буду через час. Не скучай. – И она уходит. Входная дверь со скрипом закрывается. Теперь я один и могу спокойно всё вспомнить. Забыл, на чём закончил. Чёрт! Ах, да, вспомнил!

 

Первое сентября навсегда врезалось в мою память. С того дня и началась вся эта история, ведь тогда я впервые увидел девушку, которая круто изменила меня и всю мою жизнь. Теперь воспоминания накатывают на меня гигантскими волнами, как Маверики у побережья Северной Калифорнии. Она назвалась Настей. Да, я и сейчас слышу в своих ушах её мелодичный голос, отвечающий на мой вопрос, как её зовут. Она тогда посмотрела мне прямо в глаза, наклонив голову набок, и с лёгкостью пробралась прямиком к моему сердцу, пытаясь отворить его и заглянуть вовнутрь. Меня это не на шутку разозлило.

– Малолетка! – я словно выплюнул это слово, сморщился и поспешил убраться от неё подальше.

Проходили дни, недели сменяли друг друга, сливаясь в месяцы, а передо мной каждый день в школе мелькал образ Насти – странной девушки, которая словно схватила моё сердце своими белоснежными тонкими пальцами, не собираясь отдавать его обратно. Я бесился. Страшно. «Почему какая-то десятиклашка вызывает во мне столько эмоций? Почему она так дерзко вторглась в мою жизнь? Кто позволил ей?» Я буквально сходил с ума. Не мог ничего делать: забил на драки и пацанов, на Кристину, которая без конца ныла, требуя встреч. Я стал всё больше времени проводить в одиночестве, сидя у себя в комнате за компьютером, решая сложные задачи по физике или наигрывая какие-то примитивные мелодии на гитаре, которым меня научил Артём (он учился в музыкальной школе), чтобы хоть как-то занять свой мозг и не думать о Настиных синих глазах. Я стал замечать за собой, что, сам не желая того, слежу за девушкой, выискиваю её в толпе школьников, наблюдаю, чем она занимается на переменах. И всегда я мог отыскать её у кабинета, в котором проходил следующий урок по её расписанию. Она сидела на подоконнике или на белом пластмассовом стуле на первом этаже и всё читала, читала одну и ту же книгу, обёрнутую обычной белой бумагой. Я выучил её повадки: как она поправляет копну своих густых каштановых волос, перекидывая их на спину, как она морщится и проговаривает что-то вслух, заучивая наизусть строчки из этой «белой» книги. Близился ноябрь, а я, как какой-нибудь маньяк или педофил, выслеживающий свою очередную жертву, бродил за этой «невинностью». Таких девушек я никогда не видел. Она притягивала своей чистой красотой, лёгкостью, нежностью. Её хрупкие ножки… Боже, как они пленяли меня! Во мне ревел зверь, когда она стучала каблуками по плиткам школьного холла. Я смотрел на неё, и мне хотелось обнять её так сильно, чтобы все кости в её хрупком теле затрещали, захрустели, превращаясь в дикую песню, и я бы застонал от восторга, вслушиваясь в эту страшную мелодию, сжимая её с новой силой. Иногда мне страстно хотелось, чтобы она была моей и ничьей больше, и, когда я чувствовал это, мне приходилось резать себе руки перочинным ножом, чтобы приглушить в себе эти эмоции, чтобы вновь почувствовать себя тем прежним Димой, Соколом, как звали меня друзья. К ноябрю я решил, что надо с этим кончать, но как? Я не знал. Я пытался бежать. Бежать со всех ног! Но куда? Пытался забыть. Но неизменно везде возникал образ Насти и её огромные, словно озёра, синие глаза. Я стал бояться. Я! Дмитрий Соколов! Я, чьё имя навсегда будет высечено в памяти каждого из моих противников по «околофутболу»! Я боялся какой-то маленькой, глупой шестнадцатилетней девочки, которую я даже знать не знаю! И я решился подойти к ней снова и заговорить. Я хотел расставить все точки над «i», сказать ей, чтобы она отстала от меня, чтобы вернула меня прежнего! Я думал, что всё вернётся на круги своя, если серьёзно поговорю с ней, что она всё поймёт и отпустит меня. Но как я ошибался!

 

Я вышел из школы вместе с Тёмой. Пушистые хлопья ноябрьского ещё тёплого снега медленно падали на оголённый асфальт, скрывали уродство чёрной жирной земли и гниющие опавшие листья. Всё было белым настолько, что заболели и заслезились глаза. Чистота и свет – всё то, от чего я так старался убежать, теперь окружало меня, делало меня беззащитным. Но быть слабым – значит проиграть собственной внутренней силе воли, и мне пришлось снова достать перочинный нож.

– Зачем ты это делаешь? – без тени удивления и любопытства спросил Тёма. Я знал эту его интонацию – за безразличием скрывается страх. «И почему он вечно чего-то боится?» – пронеслось у меня в мозгу. «Ха, смешно! А сам-то!» – одна мысль убила другую в неравном поединке.

– А зачем ты держишь руку над зажигалкой? – Отличный ход! Это всегда срабатывало – задай вопрос, если ты боишься отвечать или, в сущности, ответить нечего.

Артём ухмыльнулся:

– Сокол, и всё же? С огнём я играю лет с шести, но ты никогда не баловался чем-то подобным! Что тебя заставило пойти на это или, может быть, кто? – Меня поразил вопрос друга. «Неужели он знает? Неужели он видел? Чёрт! Если это так, то теперь мне конец».

– Тёмыч, отвяжись! Может, мне не хватает шрамов на теле! – Но друг понял, что дело не в этом. Я выдал себя. Да и плевать! Пусть думает, что хочет! Его это не касается.

Мы закурили у лавки и долго молчали, разглядывая школу через забор. Нам нравилось это место, все типа крутые личности нашей школы собирались здесь после уроков и курили, выпендривались друг перед другом, просто убивали время. Но лично для меня уже тогда эта лавочка ассоциировалась не только с пустым убиванием времени, но и с Настей. Я видел её всякий раз, когда мы с компанией ребят стояли здесь после школы. И я невольно ждал её и тайком засматривался, как она спешит домой, держа в одной руке пакет со сменной обовью, в другой – телефон, включая на нём музыку. Чёрные проводки наушников тут же прятались в кармане пальто, и она бодрой походкой проходила мимо.

В тот день я ждал её осознанно, но не хотел, чтобы об этом узнал Артём, не хотел, чтобы он подумал что-то не то – лишние проблемы мне не нужны.

В школе зазвенел звонок с седьмого урока, и я мгновенно напрягся. Тёма заметил это, но не стал расспрашивать, что со мной.

– Ладно, я пойду. Ты ещё посидишь здесь? – Он понял, что я кого-то жду, и я мысленно поблагодарил его за это. Он дал мне шанс подготовиться морально к разговору с Настей.

– О’кей, я позвоню тебе с домашнего. – Артём кивнул, пожал мне руку и оставил меня одного. Я достал ещё одну сигарету. Мне становилось немного легче, когда я ощущал, как тяжёлый дым медленно обволакивает мои засмолённые лёгкие. Время тянулось, не бежало, как несётся всегда безумным потоком, в котором проносятся лица, события, вся моя никчёмная жизнь, нет. Оно ползло медленно, словно улитка, оставляя гадкий склизкий след, от которого мне становилось невыносимо тяжело. Говорят, самое страшное – это ждать и догонять. Я не понимал значения этих слов до того момента. Не знаю, сколько я прождал и сколько сигарет выкурил, но за то время, мне казалось, вышли все ученики и учителя нашей школы. Я уже не надеялся её увидеть, собирался уходить, подумал: «Может, я её проглядел?». И тут показался знакомый силуэт. Она шла, одетая в зимнее синее стёганое пальто, ссутулившись, глядя себе под ноги. И я почти упустил её, и она прошла мимо меня, как и раньше, и я даже не понял, почему мне так страшно подойти к ней или окликнуть.

 

«Сокол, не будь тряпкой!» – сказал я себе и, сжав кулаки, не вставая с лавочки, холодным голосом крикнул:

– Настя! – Она тут же обернулась на мой зов и уставилась на меня своим неизменным вопрошающим взглядом.

– Сядь рядом, – повелительным тоном сказал я, но она даже не шевельнулась, хотя ясно поняла, что мне надо с ней поговорить. И мне тогда показалось, что она знает, о чём.

– Я так понимаю, что ты не подойдёшь. Ладно, хрен с тобой, я сам подойду. – Я хотел быть с ней грубым, чтобы она не подумала, что я ей симпатизирую, что я на грани любви к ней. Фу, отвратительное, мерзкое слово «любовь», оно словно яд растворяет тебя изнутри, даже мысленно произнося его, я дёргаюсь, как от таблетки супрастина, которую мне давали в детстве от аллергии. И всё же, я понимал, что это тупик, а передо мной горит алым пламенем слово: «Влюблён». Как это было ни ужасно для меня, но с этим надо было смириться либо бороться. Смиряться я не хотел, я должен был, просто обязан с корнем вырвать из себя этот росток чувства, которое несвойственно моей натуре. Для этого мне пришлось сломать себя, подойти к девушке, а не наоборот – она должна была подойти ко мне. Так делали все, если я их звал. А она – нет. Возможно, потому, что она просто не знала меня, что я из себя представляю, кто я такой. Но за эти три месяца, за ежедневный путь через лавку к дому, она ведь могла понять, что я за фрукт! Но нет! Она стояла сейчас передо мной в своей белой шерстяной шапочке и глядела удивлённо, с немым вопросом: «Что ты хочешь от меня? Я тебя не знаю».

И всё-таки я подошёл и даже посмотрел в её глаза. Но в этот раз я огородил нерушимой стеной своё сердце. И она не пробралась к нему. И что же это? Огорчение на её лице?

– Настя, – начал я довольно сурово.

– Да? – не надо было ей отвечать. Я завёлся. Меня затрясло от её голоса. Он был мелодичным и успокаивающим. В одно только своё «да» она вложила все свои эмоции: и удивление, и любопытство, и смущение, и волнение. Она словно попыталась ответить на все мои вопросы сразу, даже не слыша их. Она чувствовала меня. «Нет! Не позволь ей!»

– Не перебивай! – вскрикнул я. – Уйди из школы. По-хорошему прошу.

– Уйти? Ты спятил? Чем я тебе помешала? Ты меня даже не знаешь.

– Мне не надо тебя знать. Я знаю точно, что ты отравляешь мою жизнь!

– Каким же образом? – Настя скрестила руки на груди. Но я не знал, что ответить. Что? «Ты должна уйти, потому что я слишком сильно к тебе привязался» или «Ты портишь мою жизнь, потому что я думаю постоянно только о тебе»? Нет. Это был полный бред. А без ответа оставлять её вопрос было нельзя.

– Ты мне мешаешь. Ты лишняя в нашей школе. Тут отвратительная обстановка, а твоё присутствие разбавляет её. Ты как ложка дёгтя в бочке мёда.

– А может быть, я, наоборот, мёд в лохани с дёгтем. – Настя вдруг осеклась, посмотрев время на своих наручных часах.

– О Господи! Я опаздываю! – И она убежала. Крикнула по дороге «Пока!» и исчезла. Вот так просто. И я ничего не смог изменить. Стало только хуже. В тот день мысли совершенно спутались, и я с горя пошёл на вписку к какому-то другу Тёмы. Что там творилось – это сущий ад. Все пили, что попадало под руку, уводили в отдельную комнату полуживых и полуголых девушек, чтобы развлечься с ними, курили марихуану и капали в нос цикломед, чтобы пробило. И я в ту ночь пил и курил. И мне было ужасно от сознания того, что я мерзкий.

 

Звонок прерывает меня, заглушает музыку. Надо попросить маму, чтобы она сменила мелодию, а то по ушам режет! Я пытаюсь на ощупь найти телефон. Он где-то под рукой. А, вот он. Кнопка. Где же кнопка?

– Да? – хрипло отвечаю я.

– Здравствуйте, это Дмитрий Соколов?

– Да.

– Нам звонил Анатолий Владимирович, дал ваш номер. По поводу вашей операции.

– Да, я помню. Мне назначена консультация на восьмое число следующего месяца.

– Ваша консультация перенесена. Ждём вас в следующий вторник в десять.

– А что случилось? Почему так рано?

– Анатолий Владимирович хочет отправить вас в филиал нашей клиники в Швейцарии, но для этого вам надо пройти обследование как можно быстрее.

– Хорошо, я понял вас. Спасибо.

Звонок прерывается, и я кладу телефон на колени. Благодаря Кристине и её отцу у меня появилась надежда. Я улыбаюсь и снова уношусь в прошлое.

 

Шли зимние каникулы. На календаре краснело второе января. Что было накануне, я никак не могу вспомнить, но второе отчётливо запомнилось мне. Я впервые повёл Настю на забиву. Да, после того ноябрьского разговора она попыталась со мной подружиться. Уж не знаю, может, она испугалась, что я изнасилую и придушу её в тёмном переулке, а может, она всё-таки успела что-то разглядеть в грязных закоулках моего сердца. И мы дружили. Конечно, это нельзя было назвать дружбой, потому что это было глупостью! Ну не могут дружить два совершенно разных человека из разных слоёв общества! И ещё она пыталась сделать из меня человека. Она – дочь академика, умная, интеллигентная девушка, которая поедет учиться после школы в какой-то немецкий университет во Фрайбурге, о котором я даже знать не знаю, которая прекрасно знает биологию и химию, и вот она, эта девочка, старалась изменить меня. Меня! Её жалкие попытки меня смешили. Чем сильнее она пыталась вовлечь меня в эту «игру», тем сильнее получала потом. Нет, это не значит, что я её бил. Я просто творил такие вещи, о которых она не то что не знала, даже представить себе не могла в своих кошмарах. Я мог пойти на драку в тот же день, когда мы ходили в Третьяковскую галерею, и сфотографировать избитого до полусмерти парня, а потом отправить ей фотографии. Или после похода на выставку каких-то современных импрессионистов мог через несколько дней целоваться у всех на глазах с Кристиной, переспать с ней у неё на квартире и потом в подробностях описать Насте всю постельную сцену. Насте это, мягко говоря, не нравилось. Она злилась на меня, но всё равно пыталась что-то изменить. Я не понимал её порыва. И я ненавидел её за этот порыв. И всё же продолжал общаться. С каждым днём желание завладеть её телом росло во мне с новой и новой силой. Я пытался резать до костей руки, пытался кричать, разбивать кулаки о бетонные стены подъезда, но тщетно. Всякий раз, когда она садилась рядом со мной, когда заглядывала в мои глаза и пробиралась к сердцу потаёнными тропками, а потом с такой лёгкостью отворяла запертую дверь, вот тогда я сходил сума. За то, что она расковыривала все мои раны, вытаскивала все мои эмоции наружу, за то, что она спокойным голосом спрашивала о моём детстве, как будто знала наверняка, что я ей отвечу, за это я её и не ненавидел. И я отвечал! Я был словно подсудимый перед судьёй, но абсолютно голый, беззащитный. Раз за разом я понимал, что это девочка не просто влюбляет меня в себя, но заставляет раскрыться ей. А я никогда никому не позволял лезть в мою жизнь. Никому. Никто не знал, что творится у меня в душе, никто не знал, чего я на самом деле хочу. А она узнала. Она узнала абсолютно обо всём! О том, что я хотел бы поступить в МГУ на мехмат, потому что я неплохо шарил в математике и физике, о том, что я хотел бы построить свой дом, и о том, что мне всегда не хватало женской ласки. Нет, не такой, какую отдавала Кристина и ей подобные шалавы, а настоящую нежность, заботу. Рядом с Настей я превращался в ванильку. Это была катастрофа! И я никак не мог допустить этого. Никак! И я мстил ей.

 

В тот день, второго января, я решил, что стоит ей наконец посмотреть, чем занимается её «дружок», и мы отправились за город, где была уже назначена забива. Тритон заранее написал мне «В контакте», куда надо приехать и кто будет из наших.

– Ну что, нервничаешь? – спросил я у Насти, когда мы ехали с ней в электричке. Она испуганно посмотрела на меня, но всё же попыталась выдавить из себя подобие улыбки.

– Не надейся, что я сбегу. У меня сильная нервная система, ты же знаешь. Тем более мне интересно, чем ты занимаешься в свободное время.

– А тебе ежедневного подробного отчёта в виде фоток и видео недостаточно?

Она пожала плечами и ничего не ответила.

– Ну ладно, Настюха, назад дороги нет. Конечно, если ты передумала, то можешь выйти на ближайшей станции, поехать домой, а часов в одиннадцать я тебе звякну, – с поддёвкой в голосе сказал я. Мне хотелось поиздеваться над ней. Как я кайфовал, когда она смотрела на меня вот этим её испуганным взглядом. В такие моменты Настя мне казалась похожей на молоденькую олениху. Странная ассоциация, но она никак не выходила у меня из головы.

– Нет. Я никуда не поеду.

– Ну как знаешь. Нам через две остановки выходить.

Настя снова ничего не ответила, лишь кивнула. Я чувствовал, как засосало у неё под ложечкой от моих слов. Видимо, она начала уже представлять в красках кровавые картины настоящей бойни. Аха-ха! Какое же она глупое создание!

На станции, на которую мы вышли, нас ждал Артём. Он хмуро разглядывал меня и мою спутницу, словно хотел придушить нас обоих. И снова в голове пронеслось: «Что с ним?». Я заметил в то время, что мой друг перестал доверять мне, как раньше. Уже не было тех шумных посиделок у него в квартире с гитарами и выпивкой, не было тех споров о том, какая девушка самая красивая у нас в школе, не было поездок в бильярд и Парк Горького. Почему-то всё изменилось, когда Тёма узнал, что я общаюсь с Настей. «Может, она тоже ему нравится? Пфф, бред! Артём ярый мизогин, и ему нужны девушки только для секса. Но тогда почему он так смотрит на нас?»

– Здорово!

– Привет. – Я протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием, но в тот раз Артём не ответил на мой жест.

– Сорян, у меня руки что-то болят. А ещё драка, сам понимаешь. – Сухо отозвался он. Нет, я не понимал!

– Конечно, брат! – Мне пришлось улыбнуться, оголив ряд зубов. – А, кстати, познакомься, это Настя.

– Мы знакомы.

– Что?

Его слова как будто ударили меня, и я недоумевал, почему мне неприятна мысль о том, что Тёма знаком с Настей. Она всего лишь была моей подругой, не более того. Я постарался никак не отреагировать на это, но лицо, видимо, само выдало меня.

– И довольно давно, – добавил Артём.

Ещё один удар. Я перевёл взгляд на Настю, но она была спокойна, как удав. Ни одна мышца не дрогнула у неё на лице. Заметив, что я удивлённо таращусь на неё, она лишь слабо улыбнулась мне и произнесла:

– Это было очень давно. Я потом тебе расскажу.

– Не стоит. Меня это не интересует, – отрезал я и, конечно же, теперь ударил её. Улыбка сразу погасла, и губы сжались в тонкую линию.

– Но что же мы стоим? Тёмыч, нам же пора, да и дама явно горит желанием увидеть неописуемое зрелище забивы.

И я не стал ждать, когда они пойдут, я сам пошёл. Какой-то нервной показалась мне тогда моя походка, меня всего колотило. «Они знакомы. Так вот почему Тёма «на отшибись» общается со мной. Теперь понятно. Но что же их связывает? Может, они встречались? Может, у них была любовь? Нет, нет… Не может быть. Так, всё, тебя это не касается, Сокол. Забей!» Но я не забил, совсем напротив. Стал думать об этом без остановки.

В конце концов по пути к месту забивы я всё же обернулся, надеясь увидеть иную картину, нежели которую увидел я. Артём и Настя шли рядом, и он о чём-то постоянно спрашивал её, разглядывая её профиль сверху вниз. Она же отвечала короткими фразами, поминутно смотря на меня. Наши взгляды встретились: мой был холодным и как бы отстранённым от всего происходящего, её же – печальный и умоляющий. Я чувствовал, как она хочет мне так много рассказать, ведь по сути, я практически о ней ничего не знал, это лишь она тащила из меня информацию, а сама её тщательно скрывала, прячась за общими фразами. И я тогда подумал, что надо всё менять, что теперь она должна была рассказать мне всё, а особенно меня интересовало её знакомство с Артёмом. Тогда у меня ещё возникла идея взломать её страничку «В контакте» и посмотреть, с кем она переписывается.

 

Но мы уже подошли к поляне, на которой должна была произойти бойня. Наша команда уже была в сборе, знакомые пацаны приветствовали меня и жали руку.

– Сокол, здорово, брат! Ты как всегда опаздываешь.

Тритон был нашим лидером, он назначал забивы, но сам не дрался, хотя за его спиной уже были десятки, возможно даже сотня драк. Он был высоким жилистым парнем с непропорционально длинными ногами по отношению к телу и узкими плечами. Кожа лица же его была вся изъедена оспой, но почему-то это никак не портило его, а наоборот, придавало ему некой мужественности. Его волосы всегда были стрижены под ноль, и на лысом черепе была набита татуировка.

– Тритон! – Я крепко пожал ему руку.

– А где Артём? А вот и он. А это ещё кто такая? Тёма, на хрен ты её привёл? – взревел Тритон, накидываясь на Тёму. Но я поспешил успокоить его.

– Тритон, всё норм, она со мной.

– Супер! Ты думал, что если ты мне скажешь, что эта девица с тобой, то всё будет в поряде? Вот! – Тритон показал мне средний палец.

– Слушай, посмотри на неё, да посмотри! – все перевели взгляды на Настю. Тогда она совсем сжалась, стала такой маленькой и беспомощной, в тот момент ей можно было дать не больше двенадцати лет.

– Ну что она сделает? Она напугана и хочет домой.

– Тогда на кой ты притащил её сюда? – снова закричал Тритон. Я пожал плечами.

– Ладно, переодевайся. – Бросил Тритон и отошёл к другим парням.

 

Оружие всегда было символом мужественности. Старинные вещи – признаком роскоши. А старинное оружие соединяет в себе оба этих достоинства, и потому высоко ценится богатыми коллекционерами. Вот почему вопрос что делать с антикварной саблей, дуэльными пистолетами или кортиком, можно решить для себя с большой выгодой, если предложить их в скупку.

Наконец мы встали гурьбой на поляне. О это сладкое чувство, когда ты стоишь в предвкушении драки. Когда рядом с тобой твои братья, когда все они, так же, как и ты, в нетерпении перепрыгивают с ноги на ногу, стоя в боевой стойке. И вот начинается. Поток мужских тел, лиц и кулаков. Буря эмоций. Ярость и жажда крови. А ты бежишь, кричишь и с размаху вмазываешь кому-то по лицу. Вылетают зубы, хрустят кости, вокруг меня крики, месиво из тел… Кровь стучит в висках. Боли нет. Эйфория. Вдруг крик: «Таня!». Это стон, но я останавливаюсь. Удар. Ещё удар. Я на земле. Чьи-то ноги бьют меня в живот. Подташнивает. Перед глазами сотни мужских ног. Всё резко кончается. Но я молчу. Через несколько минут меня кто-то поднял на руки, пытался вернуть в нормальное состояние, но в ушах стучало: «Таня», «Таня…» Это имя гналось за мной, сводило с ума.

Вдруг кто-то схватил меня за лицо, слишком холодными мне показались ладони того человека.

– Дима! – Властный голос, но такой знакомый, он пронёсся по моему воспалённому разуму, отрезвляя его. И я очнулся, а передо мной блестели два бездонных синих озера.

– Дима! Ответь мне.

Настя. Да, это была она. Напуганная, маленькая, но в ней в тот миг было столько силы, даже я бы сказал, мужества. Я смотрел в её пронзительные глаза и хотел утонуть в них, хотел, чтобы она обняла меня и сказала, что всё будет хорошо, что я в безопасности. Но я сделал иначе.

– Что? Испугалась? Ха-ха! Глупая дурочка! Настька, скажи, а из меня бы получился отличный актёр, а? – Я сплюнул кровь, собравшуюся во рту, на белый снег, окрашивая его в багрянец, и диковато улыбнулся Насте. Она поморщилась и с презрением оглядела меня.

– Что? Противен? Противен! А мне плевать на тебя!

– Пойдём, – тихо отозвалась она на мой выпад и попыталась взять меня за руку. Она терпела меня. Зачем? Она ведь заслуживала лучшего, а не дерьма, каким я являлся. Меня это взбесило. Я вырвал запястье из руки грубым движением, так что причинил ей боль. Настя застонала, схватившись за свою руку.

– Не трогай меня! Слышишь? Ты достала меня! Проваливай! Проваливай! – Я кричал на неё даже громче обычного.

Слюна, смешиваясь с кровью, брызгала у меня изо рта, я нервно жестикулировал, орал как резанный, не обращая внимания на собравшихся вокруг нас парней.

– Вали! Ты думаешь, что ты такая вся идеальная? Мученица Анастасия, которая пытается, старается изменить такую сволочь, как я! Но нет! Мы все одним миром мазаны! Ты такая же сука, как и все остальные девки! Ты ничем не лучше их! Ты…

И тут она мне влепила пощёчину. Хорошую такую оплеуху, от которой мгновенно загорелась щека, и я пришёл в себя. Я тут же понял, что натворил и как я не прав, но было уже поздно, а Настя уже бежала подальше от меня, подальше от всего этого бредового кошмара. Я не стал её догонять, хотя очень хотел. Я правда хотел и ведь мог же. Добежать до неё мне не составляло никакого труда, схватить её за плечи, развернуть, просить прощения на коленях, говорить, что был не прав. Но нет. Зачем? Бессмысленно. Она бы всё равно не поняла, ничего не изменить, она обиделась. И я бы не удивился, если бы она перестала со мной разговаривать, не замечала бы меня в упор, когда проходила бы мимо. И я просто тупо стоял, ожидая неизвестно чего. Через некоторое время всё же пришлось осмотреться, понять обстановку. Естественно, все странно на меня косились, Тритон мерзопакостно ухмылялся, оголяя неровные жёлтые зубы, но не было удивления, все знали, что чего-то подобного стоило ожидать от Сокола. Я оглянулся, надеясь отыскать Артёма и поговорить с ним, спросить, какого хрена он знаком с Настей и что он от неё хочет. Но его нигде не было. «Сука! Он пошёл её провожать!» Я был так зол на него, что он посмел приблизиться к ней, был зол на неё, что она позволила ему пойти вместе с ней, и на себя – за то, что упустил Тёму, что упустил Настю. Теперь я точно понимал, что Настя безвозвратно утеряна, ведь я так подло поступил с ней, так низко пал в её глазах. Тогда планка, стоящая и без того на уровне плинтуса, спустилась ещё ниже, в никуда, во мрак.

 

По дороге домой, трясясь в пропахшем табачным дымом вагоне, я всё размышлял о событиях, произошедших в тот день. Я очень много думал о моих чувствах к Насте, о том, что бы я сказал ей, и о том, что, наверное, поцеловал бы, если бы остановил. Но история не имеет сослагательного наклонения, а теперь всё произошедшее стало лишь историей. Я медленно прокручивал список контактов в моём телефоне. В часто вызываемых на первом месте стоял Артём, за ним Настя, дальше Кристина. И тут я вспомнил, как она буквально на днях просила меня о встрече, что на каникулах её квартира будет свободна и она вся в моём распоряжении. Я решил позвонить ей. Терять было нечего: Настю уже не вернёшь, Тёма удрал как трусливый заяц, оставалось лишь одно – заглушить боль одиночества иллюзией любви.

Через пару гудков Кристина взяла трубку.

– Да, Димасик, – сладко пропел девичий голос. Меня чуть не вырвало: «Димасик». Но я сдержался и не стал грубить ей, ведь мне она была сейчас очень нужна.

– Привет, кис. Слушай, ты дома? Я решил к тебе заскочить, – как можно нежнее сказал я.

– Ну как тебе сказать? У меня сейчас Светка, но она уже уходит, так что я вся твоя.

– Отлично. Я буду примерно через час.

– О’кей.

И я скинул звонок. Конечно, я устал от всей этой грязной фальши, от этой Кристины и её подружек, которые висли на мне, как виснут кошки на гардинах, от пустоты, которая была во мне и наполняла всю мою жизнь. Я не знал тогда, что мне делать.

 

Приехав на свою станцию, я сразу же направился к дому Кристины. Я был уверен, что она, как всегда, полуголая будет ожидать меня на пороге своей роскошной четырёхкомнатной квартиры. И я не ошибся.

Я спокойно вошёл в знакомый подъезд, консьержка хотела было возмутиться, но, признав меня, тут же замолчала и уткнулась в свой кроссворд. Как же хорошо она знала меня! Знала, к кому я хожу и что я там делаю. И однажды она рассказала всё отцу Кристины, а ему, представьте себе, было всё равно, чем занимается его ненаглядная дочь в свободное время. Он сказал что-то вроде: «Она уже взрослая и может делать всё, что ей заблагорассудится»

И она делала. Могла уехать куда-то за город с друзьями посреди недели на несколько дней, могла ходить по ночным клубам и пабам, где для неё всегда был заказан vip-столик. Для неё все двери Москвы открывались нараспашку, когда она среди тысяч слов бросала, как бы между прочим, чья она дочь – это всё решало. Я знал Кристину не так давно, кажется, с девятого класса. Да, она приклеилась ко мне как банный лист и не отлипала долгое-долгое время. Я ей нравился, очень. Она постоянно говорила, что я «идеал мужчины». Ха-ха! Мне кажется, она так говорила всем, с кем спала. Но не спорю, ко мне она привязалась, как к мальчику без прошлого и будущего. Она любила давать мне пачки денег за те часы, которые я с ней проводил, но я не брал. Я гордый человек и хотел сам зарабатывать, а не получать купюры ни за что.

В тот день Кристина, так же, как и всегда, открыла мне дверь, одетая лишь в тонкий халатик, еле прикрывающий её обнажённое тело. Я не стал даже говорить ей: «Привет», просто накинулся на неё. Целоваться с ней и заниматься сексом в тот день было омерзительно. Я попытался закрывать глаза, но перед мысленным взором вставал презрительный взгляд Насти. Я вздрогнул, когда её образ появился передо мной и всё прекратил.

– Зай, что такое? – Таким противным мне показался голос Кристины, то, как она села в постели и то, как нагло рассматривала моё голое тело, когда я впопыхах собирался.

– Я ухожу, – бросил я через плечо, быстрыми шагами направляясь к выходу. Мне хотелось сбежать из этого места подальше, спрятаться в подвале какой-нибудь пятиэтажки.

– Подожди! – взвизгнула Кристина и преградила мне дорогу. Она стояла вся взлохмаченная, с растёкшийся тушью, смазанной помадой.

– Пусти меня, – устало проговорил я.

– Нет! Я ждала тебя два месяца! Это всё из-за этой малолетней сучки?

– Не смей называть её так! – взревел я.

Кристина лишь усмехнулась, нервно убирая прядь высветленных волос с лица.

– Я не понимаю, что ты в ней нашёл? Она же страшная, да ещё и Тёмкина подстилка!

И тут я не выдержал и влепил ей по щеке. Сильно, даже не понял, как так произошло. Кристина закачалась и облокотилась о стену.

– Ещё раз посмеешь вякнуть хоть слово в сторону Насти – убью!

В её глазах застыли слёзы. Но мне было плевать, и я оставил её одну.

 

Я решил, что мне стоит выяснить отношения с Артёмом, узнать, что всё-таки связывает его и Настю, и я позвонил ему. Он, как всегда, долго не отвечал, и телефонные гудки ужасно злили меня. Я материл его про себя самыми извращёнными фразами, ругал себя снова и снова за то, что не понял раньше, что из себя представляет мой мнимый дружок.

– Да, Сокол, – наконец раздалось в телефоне.

– Нам надо встретиться.

– Зачем? Ты хочешь набить мне морду? – Артём хрипло засмеялся. Потом добавил:

– Ну, если хочешь, то встретимся на турниках.

– Во сколько?

– Через час.

Я сбросил. Через час. Отлично. Через час я убью этого подонка и буду смеяться над его трупом и ещё долго не буду мыться, чтобы насладиться его грязной кровью на своих руках. С такими мыслями я уже направился было в сторону турников, которые находились за нашей школой, где мы частенько убивали с парнями время, занимались или просто болтали ни о чём, но вдруг раздался звонок. На определителе высветилось «Настя». Я долго не хотел брать, просто смотрел на её номер и вспоминал сегодняшний день. Почему-то мне стало вдруг так спокойно, оттого что она звонит. Значит, ей не безразлично, где я и с кем, значит, всю обратную дорогу до дома она думала обо мне. Но я тут же осёкся – звонок прекратился. Минуту обдумав всё, взвесив «за» и «против», я перезвонил Насте.

– Дима, ты где? Что с тобой? Всё в порядке? Прости, я вела себя как дура! Я должна была тебе всё рассказать, но молчала. Извини меня, пожалуйста!

Её тирада удивила меня. «Она ещё просит прощения у меня? Какая же она странная!»

– Да норм всё. Не бери в голову. Расскажи лучше о Тёме. Кто он тебе? – как можно развязней проговорил я. Конечно, я понимал, что надо попросить прощения, сказать ей, как она мне дорога и что без неё моя жизнь снова превращается в клоаку, из которой я никак не могу выбраться, потому что свет выключен. И тут она – горит, сияет, наполняет меня добром. Но я не мог ей так сказать. Просто не мог. Я был бы не собой, она бы подумала, что я лукавлю, вру.

– Тёма? Мы познакомились с ним в июле, ещё до школы. Он помогал мне найти работу.

– Работу? – удивился я.

– Ну да. Отец уехал на лето, а деньги, которые он мне оставил, у меня украли. Жить было не на что, а просить снова у папы я не могла. Мне помог Артём. Поначалу он искал, где мне подзаработать, а потом просто привёл того парня с моей сумкой и деньгами.

– А потом что? – серьёзно спросил я.

– Ничего. Он исчез. А в сентябре я пошла в вашу школу. Он даже не замечал меня, словно мы с ним незнакомы. А потом…

– А потом, когда мы начали общаться – вылез. Понятно.

– Дима, он ничего не хочет. Мы с ним просто приятели, – каким-то нервным голосом проговорила Настя.

– О’кей, я понял. Забей. Ладно, я пойду.

– Куда?

– Прогуляюсь. Давай, пока. Потом звякну.

Я скинул звонок, услышав в трубке грустное Настино «пока».

После разговора с Настей драться с Артёмом совсем не хотелось. Оказалось, что Тёма нормальный парень, но вот только почему он мне ничего не рассказал? Всё равно надо было всё выяснить, и я спокойно направился к турникам.

 

Было пасмурно, снег то шёл, то прекращал идти вовсе, и холодные порывы зимнего ветра дули в спину, пытаясь сбить меня с ног. Но я не поддавался. Облокотившись о жёлтую трубу турника и куря последнюю сигарету, я смотрел на дорогу, поминутно сверяясь с временем. Час уже прошёл, было около двадцати минут четвёртого, а Артём всё ещё не появлялся. Звонить ему снова не хотелось, поэтому приходилось просто ждать.

Наконец он появился. Его сутулая тяжёлая фигура в синей парке шла прямо на меня.

– Привет ещё раз, – хмуро поприветствовал он меня, держа руки в карманах на груди.

– Ну привет. Драться будем? – уточнил я, хотя заранее знал его ответ.

– А ты разве хочешь? Давай мы просто поговорим. Не хочу расставаться с тобой так хреново.

– Мы разве встречались, милый? – попытался отшутиться я, но он не оценил мой юмор, продолжал только так же хмуро глядеть из-под нахмуренных бровей.

– Ты любишь её?

– Кого? – Я понимал, что он говорит о Насте, но я не знал, что ему ответить. Сказать «да» – он решит, что я подкаблучник и ванилька, сказать «нет» – подумает ещё хуже, что я просто пользуюсь ей.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я! Настя, ты любишь её?

– А ты? – Конечно, не стоило постоянно переспрашивать его, но что я мог? Не отвечать же мне было на его вопросы о Насте? Для меня это было слишком личное, настолько, что я даже ей не мог признаться в своих чувствах.

– Я – да. Я влюбился в неё ещё в июле, когда мы с Кириком украли у неё сумку.

– Так это ты сделал? Точно, ты трындел об этом всю весну, о том, что хочешь стать вором!

– Да я не хотел! – закричал Тёма, и его глаза округлились от отчаяния. – Не хотел, понимаешь? Она просто… Она стояла на этой остановке одна, понимаешь? Достала кошелёк, а там деньги. Я не знаю, что со мной было, помутнение какое-то и всё. Я сказал Кирику, чтобы он это сделал, сам я не мог. Потом я жалел, долго. Ходил на ту остановку, ждал её и дождался. Я решил, что должен познакомиться с ней. Я влюбился в неё. Она была очень добра ко мне. Я хотел стать для неё героем, понимаешь? Чтобы она увидела во мне не только друга! Я попытался, но ей было плевать. Я получил только жалкое «спасибо»! Но я заслужил его!

– Ах ты мразь! Ты сделал подлость, а потом решил поиграть в хорошего парня, который готов на всё ради неё!

Меня взбесил его рассказ. Как он мог так поступить с ней?

– Да, я исчез. Я забыл её, но она появилась в нашей школе, и я старался не замечать её, потому что я знал: если заговорю с ней, то ничего не изменится – она не полюбит меня. А тебя она полюбила! За что? Разве ты заслужил её любовь? Ты и пальцем не стукнул, чтобы быть с ней, она сама пришла к тебе, сама выбрала тебя! Тебя! Ты не заслуживаешь любви! Тем более – её!

– А ты заслуживаешь, значит?

– Да!

– Короче, всё ясно с тобой. Я пойду.

 

Я решил уйти, ведь, в сущности, бесполезно было дальше продолжать этот разговор. Артём что-то кричал мне вслед, обзывал меня, но мне было всё равно – всё, что меня интересовало, я узнал, и тогда мне хотелось побыть в одиночестве. Друга я потерял навсегда. Я никогда не задумывался до того дня, как легко можно потерять человека – вот он был в твоей жизни, был частью твоего мира, и через мгновение его нет. Я так разозлился на Настю, что всего этого могло бы и не быть, если бы она не стояла тогда на остановке, если бы не пришла к нам в школу, если бы… Если бы можно было отмотать всё назад, вернуть те дни, когда я не думал ни о чём и ни о ком, когда моё существование заполняли лишь безудержные гулянья и попойки, когда я был свободен, если бы так можно было бы сделать, я бы был снова самим собой.

Сейчас, когда в моей голове проносится весь прошлый год, моё сердце переполняется от приятных эмоций, и чистая боль разливается по всему моему телу. Я вспоминаю тот день, когда она впервые привела меня к себе домой, и моё удивление от того, что практически вся немногочисленная мебель во всех пяти комнатах была укрыта белыми простынями, кроме кухни и её спальни. Она тогда сказала, что отец её живёт в Германии и преподаёт там биологию. Я её спросил: «Почему же ты не с ним?», и мне так тогда понравился её ответ: «Я не могла уехать, иначе пропустила бы встречу с тобой». Это был прекрасный день, я так много узнал и о Насте, и о её семье. О том, как её мама ушла от них, когда ей было четырнадцать, как она молча собрала все свои вещи и покинула их дом, не сказав ни слова. Как Настя тяжело переживала уход матери и как ей было одиноко, о чём свидетельствовали надписи на стенах в её комнате. Она вела дневник – дневник своих мыслей, страданий, которые она записывала чёрным маркером на белоснежных стенах. В те моменты я понимал её лучше, чем кто-либо другой. В тот день я рассказал ей о Танечке. И она поняла меня. Танечка была моей сестрой, мама родила её на седьмом месяце беременности, в тот день, когда отец ушёл от нас. Я был совсем ребёнком, мне было десять лет. (пока она была в больнице, за мной приглядывала соседка Елена Петровна). Я рассказал Насте о том, как мать принесла Таню из роддома, и какой она была крошечной, меньше, чем остальные новорождённые дети. Она была болезненной девочкой, постоянно плакала и практически не спала. Однажды Танечка очень сильно заболела, мать была на смене, она постоянно работала, чтобы прокормить нас с сестрой. Тане только-только исполнился год, но мама уже оставляла меня с ней на несколько часов, пока со своей работы не придёт Елена Петровна и не посидит с нами. Но в тот день всё пошло не так. Тане стало резко плохо. После того как мать ушла на работу, до прихода Елены Петровны оставалось ещё два часа. Сестра всё время плакала, кричала, а я просто стоял и смотрел на неё. Я не знал, что мне делать. Тане становилось всё хуже, соседки всё не было, я звонил маме на работу, но она не отвечала. Когда все пришли, когда начали причитать, схватили Таню на руки, когда приехала скорая и отвезла сестру в больницу, уже было поздно. Таня умерла… Мне было очень тяжело рассказывать об этом Насте, и всё же я решился довериться ей. Я рассказал ей и о том, что мать возненавидела меня за то, что я не уберёг её дочь, винила меня в её смерти. Она махнула на меня рукой, горюя по Тане. А что мог я, маленький мальчик? Тогда-то всё и началось – я вышел на улицу, забрался в тёмные закоулки Москвы, чтобы как-то заглушить в себе боль утраты. Я слишком рано перешёл порог детства, сразу войдя во взрослую жизнь, в которой всё было отвратительно, где ты был один, совершенно один, и никто не мог помочь тебе справиться с проблемами, переходными периодами, взрывами эмоций. Я очерствел за всё время своего взросления. У меня не было души, я не верил в Бога, я не мог в него верить, потому что он оставил меня на произвол судьбы.

 

Снова громкая мелодия телефонного звонка прерывает мои воспоминания. Я вздрагиваю и нажимаю на кнопку.

– Алло?

– Привет, Дим. Как ты? – В трубке раздаётся знакомый голос Артёма.

– Привет. Лучше.

– Брат, мне приходить сегодня?

– Да, конечно! Ты ведь хотел научить меня играть ту испанскую балладу.

– Помню, помню. Я рад, что наши уроки музыки идут тебе на пользу. Я приду к пяти. О’кей?

– Да, отлично. – Артём скидывает. В итоге он оказался настоящем другом. Единственным, который не оставил меня...

 

Почему-то вспоминается ещё одна наша с Настей ссора и последствия, которые она повлекла. Я поехал на забиву «околофутбола» среди женских команд. Я снова злился на Настю, и мне хотелось позлить её, сфоткать ужасные сцены девчачьей бойни. Когда бег начался и две волны сошлись воедино, я вдруг увидел в толпе совершенно потерянную девушку. Что-то в ней было до боли знакомое, она была очень похожа на Настю, только худее и с коротко стриженными под мальчика волосами. Моему ужасу не было границ, когда я осознал, что это сама Настя. Через минуту после начала драки она упала на сырую землю. Я сошёл сума, я не мог допустить, чтобы она покалечилась. Несясь к ней на помощь, я не обращал внимания ни на кого, я видел только её сжавшуюся маленькую фигурку на земле и взревел от ярости, когда она начала поминутно вздрагивать от новых ударов. Я вмазал как можно сильнее той кобылице, которая повалила мою Настю.

– Уйдите от неё! Все вы! Уйдите! – кричал я. У меня дыхание перехватило, когда я взял её на руки. Конечно, её не успели ещё толком избить, но пятна синяков уже чётко вырисовывались на руках. Она была в полуобморочном состоянии, и я не понимал, как её приняли в команду с сорока килограммами веса. После того случая я долго не мог прийти в себя, ругал Настю за её беспечность, за то, что она остригла волосы. Настя с ненавистью смотрела на меня, а потом выкрикнула: «Ну что? Увидел? Получил?». Она толкала меня и всё продолжала кричать. После той ссоры мы долго не виделись, но потом я всё же пришёл к ней в гости. Она сидела на табуретке, грустно смотря на меня и вдруг спросила: «Ты смог бы меня полюбить?». Я очень удивился её вопросу, но не смог подобрать нужных слов и лишь пробормотал только что-то вроде: «Прости, но мне пора».

Произошло много событий за год: я выпустился из школы, но даже не стал никуда поступать, сдал только русский с математикой. Устроился на неплохую работу. С Настей мы виделись всё реже – она учила биологию и химию, я же пропадал целыми днями в магазине, где продавал сотовые телефоны. С «околофутболом» пришлось завязать, да и Тритон сильно был зол на меня после того случая с Настей. Лишь изредка я выбирался на рок-концерты, где мужчины шли друг на друга стенка на стенку под сумасшедшую какофонию звуков. Такое времяпрепровождение называлось «слэм». И я тоже дрался, хотя даже не разбирался в рок-группах и всей подобной ерунде. В марте я узнал, что Настя будет сдавать экзамены досрочно и уже в начале мая улетает в Германию. Я не знал, что мне делать. Мне так хотелось много ей сказать, но в последний момент передумал. Зачем? Разве стоит говорить ей, что я люблю её и что без неё я сижу в грязном сортире, из которого мне никак не выбраться? Нет, не стоит. Ведь что ей мои слова? Она всё равно уезжает. Но в конце концов я пришёл к ней домой. Стоял конец апреля, всё кругом бушевало от зелени и ароматов весны, и мне захотелось подарить Насте цветы, порадовать её и себя заодно, увидев на её лице улыбку. Я уже забыл, как она улыбается, ведь она всё время страдала и плакала из-за меня. Я долго и настойчиво звонил в дверь, держа в руках букет чайных роз, предвкушая Настину радость. Она отворила мне, но что я увидел? Пустой, бессмысленный взгляд потухших синих глаз, впалые щёки, которые обрамляли тёмные всё ещё короткие безжизненные волосы. Она попыталась улыбнуться, увидев цветы.

– Ты никогда мне прежде не дарил цветов. Спасибо.

Поблагодарив, Настя впустила меня в квартиру. Мы сидели у неё на кухне и пили чай. Она рассказывала мне о своих успехах с экзаменами и как будет чудесно в Германии, строила планы на будущее, но я прочитал по выражению её лица, как больно ей оставлять Москву, город её детства, где произошло столько всего удивительного и печального, где мы с ней познакомились. О, как я не хотел отпускать её! Как хотел остаться на ночь, обнять её и заснуть с ней рядом, слушая всю ночь её мирное дыхание. Но я ушёл. Пожелал ей удачи, попросил писать «В контакте», не забывать меня. Конечно, она согласилась. Уходя, я заметил таблетки на тумбе в прихожей. Они стояли в самом углу. Позже я узнал, что это был бефол – сильный антидепрессант. Наверное, Настя приняла его, перед тем как открыть мне дверь.

А потом она улетела. Я не пошёл провожать её, не позвонил накануне, не зашёл попрощаться. Мы давно распростились с ней, ещё тогда, в конце апреля, у неё на квартире. Прошёл месяц с того дня, но Настя всё ещё вставала передо мной словно живая. Я пытался дотронуться до неё, провести рукой по её волосам, нежной щеке, но всякий раз, как я тянулся к ней, она таяла. Но сегодня будет всё по-другому. Без Насти мне бессмысленно жить. Я больше никому не нужен, а на себя мне плевать. Обо мне даже никто не вспомнит, когда я сдохну. Ведь я не умру, не просто усну навек. Нет, я сдохну как последняя скотина, которая и заслуживает самой изощрённой смерти.

 

Я стоял тогда перед домом, полыхающим изнутри. Оконные стёкла бились от жара. Кричали люди. Гудела пожарная машина. Беготня. Сам не знаю, как я попал сюда. Но я тут. Я знаю, что я должен сделать. Сгореть. Сгореть заживо, чтобы моё тело полыхало вместе с этим домом и было погребено под его руинами. Меня никто не найдёт, никто не сможет опознать. Я останусь для всех неизвестным, может, бомжом, который случайно погиб при пожаре. И я войду внутрь и даже не испугаюсь. Мне нечего бояться. Разве только Настиной реакции, она ведь, наверное, не переживёт, если узнает. Но как она узнает? Кто ей скажет? Артём? А откуда прознает он? Нет. Я просто исчезну из жизни. Испарюсь, как всякий раз исчезает Настин образ передо мной.

И вот я вхожу в этот пыльный мрак. Похоже, никто не пытается идти за мной. Вот и хорошо, вот и... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в сентябре 2018 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению сентября 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.