HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Миланна

В моём аду тишина

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 15.12.2010
Оглавление

10. Часть 10
11. Часть 11
12. Часть 12

Часть 11


 

 

 

Я сижу в салоне огромного черного автомобиля-сарая. Внутри навязчиво пахнет чем-то новым – кожей, духами, свежими купюрами. За рулем сидит человек-гора, молчаливый, с непроницаемым лицом. Такой убьет троих, вытрет ручищи о полы дорогого пиджака, закурит сигаретку и врубит Rolling Stones на полную мощность.

 

Мы не говорим, потому что я нервничаю до одури, а ему просто плевать, какое мясо он везет. Мы выезжаем за черту города, ныряем в темноту полей, режем мрак ксеноновыми фарами, врываемся в безмолвие коттеджного поселка, притормаживаем перед высокими коваными воротами, которые плавно открываются, впуская нас внутрь.

 

Я выхожу из машины и выдыхаю матерный восторг. Дом так огромен, что непонятно, где кончается его крыша, увенчанная резными башенками, и начинаются ночные облака. Водитель раскрывает передо мной тяжелую дверь, и я вхожу в просторный холл, где с глянцевого паркета загадочно улыбается репродукция Джоконды, а с потолка меня благословляет Дева Мария и херувимы, легкие, как взбитые сливки. Лувр и Сикстинская Капелла подмосковного разлива.

 

Пока я тихонько офигеваю от масштабов безвкусицы, входная дверь за моей спиной захлопывается, и я остаюсь в холле один на один с поддельными шедеврами. По винтовой лестнице я движусь на звук незнакомых голосов и звона посуды. Поднявшись на второй этаж (из четырех), я оказываюсь в ослепительно белой гостиной. Здесь запросто можно устроить импровизированную операционную: белоснежный пушистый ковер на полу, устланном белым паркетом, белая кожаная мебель, белые стены, стеклянный столик с белыми ножками и шикарный белый рояль «Steinway» в самом центре. Своей пестротой картину немного портят разноцветные люди. Очень ухоженные и красивые люди. Трое мужчин и одна женщина.

 

Очевидно, что им всем за тридцать и все они находятся по другую, мало знакомую мне, сторону баррикад. Они вальяжно развалились на диване и вперились в меня, а я, как полный кретин, стою в дверях и пытаюсь не ослепнуть от белизны.

 

Женщина очень худая и загорелая – либо не вылезает из солярия, либо недавно прилетела из жарких стран. На ней маленькое серебристое платье с открытым вырезом и никаких украшений, только обручальное кольцо на пальце. Мужики все в темных брюках и рубашках, с расстегнутыми воротами. На одном – светло-бежевая, на другом – цвета ежевичного йогурта, на третьем – такая же белоснежная, как и все вокруг. Мужики тоже загорелые, но не так сильно, как дама. У всех троих тоже обручальные кольца. Интересно, кто-нибудь из них женат на этой женщине?

 

На столе бутылка коньяка, пара бутылок текилы, фрукты и три пачки сигарет. Кто-то из них не курит.

 

– Ну? – тот, что в ежевичной рубашке, наконец, нарушает тишину. – Что замер? Проходи, ложись, здравствуй.

 

Я не успеваю отреагировать, а он уже добродушно улыбается идеальными зубами – гордостью дорогого дантиста.

 

– Шучу, конечно. А если серьезно, то действительно, проходи уже. И куртку где-нибудь брось. И это… что за дрянь у тебя в руках?

 

В руках у меня рюкзак, который, как моя куртка, кеды и вообще весь я категорически не вписывается в обстановку. Дрянь.

 

Я боюсь наступить на белый ворсистый ковер, боюсь что-нибудь испачкать или сломать. Я вообще очень боюсь этих цинично-пряных улыбок и расслабленно-хищных поз.

 

Снимаю куртку, держу ее и рюкзак в руках и размышляю: аккуратно сложить или нахально бросить на пол в кучу? Выглядеть наглым ублюдком опасно, а испуганным задротом – стыдно. Выбираю комбинированный вариант: аккуратно складываю и бросаю на пол.

 

Пытаясь дышать ровно и не выдавать состояния, близкого к обмороку, пересекаю гостиную, чувствуя, как приклеились-вросли в меня взгляды. Так дети смотрят на зверей в зоопарке. «Смотрите, детишки, это кенгуру. Ну, надо же, какая забавная зверушка».

 

Никто не спрашивает моего имени и не говорит своего. Женщина протягивает мне огромный хрустальный бокал, наполненный коньяком. Я беру, и пока держу его, несколько капель падает на стеклянную поверхность стола.

 

– Ручонки дрожат? – усмехается мужик в белоснежной рубахе. – А кое-кто говорил, что это золотые руки и они творят чудеса.

 

Я не знаю, что ответить, делаю глоток из бокала и отмечаю, что лучшего коньяка я в жизни не пробовал. После второго глотка мне становится немного теплее, но дрожь не проходит.

 

– Эти руки, – говорю, наконец, я, понимая, что все ждут от меня какой-то реплики. – Иногда действительно творят чудеса. Но я не уверен, что момент подходящий.

 

Женщина элегантно кивает в сторону белого рояля.

 

– Хочешь? Попробуй. Покажи, на что способен.

 

Я ставлю бокал на стол, встаю – аккуратно, чтобы ничего не опрокинуть – и шагаю к роялю. Крышка открыта; я провожу пальцем по золотистым буквам, которые складываются в почти магическое для пианиста слово «Steinway» и игривым блеском отражаются в глянцевой поверхности клавиш. «Блютнер» моей мечты даже не посмеет тягаться с этим произведением искусства. Белоснежный шедевр будто соткан из облаков и облит сахарной глазурью.

 

Любая, даже самая смелая мечта – это еще не предел.

 

– Ты знаешь, сколько он стоит? – спрашивает мужик в ежевичной рубашке.

 

Я мотаю головой, не отрывая взгляда от волшебных клавиш.

 

– Семь с половиной миллионов. Ты можешь представить такую сумму?

 

Я не знаю, сколько стоит моя жизнь, но уверен, что меньше.

 

– Поиграй, – произносит женщина. – Потом расскажешь друзьям, что сидел за инструментом, который дороже многих московских квартир.

 

Я сглатываю набежавшую слюну, втягиваю носом воздух и, наконец, сажусь.

 

Адажио соль-минор на самом прекрасном рояле, который я когда-либо видел. Душу рвет на куски, перед глазами вспыхивает желто-лиловое марево, и никто, кроме меня не слышит воображаемого симфонического оркестра – как он превращает эту грусть в настоящую драму, делает эту боль невыносимой, а страсть – испепеляющей.

 

Я растираю себя по клавишам в мелкий порошок, каждая крупица которого – это частичка моей боли, кристаллик моей слезы. Я выворачиваю себя наизнанку, распарываю себя по швам, сжигаю себя дотла, и когда музыка затихает, я слушаю, как мое сердце еще стучит в заданном темпе, а перед глазами все еще подрагивают желто-лиловые пятна.

 

– Моя сестренка тоже неплохо играет, – говорит мужик в ежевичной рубашке. Я вздрагиваю от резкого голоса, пытаюсь вынырнуть из своего мирка и приглушить звуки несуществующего оркестра. – Что это было? Бетховен?

 

Я смотрю ему прямо в лицо, и меня начинает колотить. Мерзкое быдло. Ты обзавелся крутейшим роялем, а заодно прикупил и пианиста, но ни черта не понимаешь в музыке!

 

– Это Альбинони, – тихо отвечаю я.

 

– Хм. Ни разу не слышал.

 

Мне хочется рявкнуть: «Вскрой себе вены в наказание». Но я, разумеется, сдерживаюсь и молча смотрю себе под ноги.

 

– Иди, бухни, – говорит ежевичный. – А то ты сам не свой.

 

Я возвращаюсь за стол и допиваю коньяк из своего бокала. Потом опрокидываю еще один такой же бокал, потом еще один, а потом вдруг понимаю, что все не так уж хреново. И мне уже плевать на то, что Адажио Альбинони для них – китайская грамота. Внезапно мне становится весело, и я позволяю загорелой женщине переливать мне в рот порцию текилы прямо из ее алого ротика, и я глотаю жаркий жидкий кактус вместе с ее слюной, и жую кусочек лайма, протянутый мне кем-то – я не знаю, кем.

 

А потом мы все надираемся и говорим о чем-то. Мне не важна тема разговора, и слова просто обволакивают меня, не проникая внутрь, не отзываясь во мне ни мыслями, ни чувствами. Тело становится мягким и расслабленным, а голова тяжелой, будто в нее набили ваты.

 

До меня начинает доходить, что в самом первом бокале было что-то, кроме коньяка. А через некоторое время я вообще с трудом контролирую собственное тело: мне лень даже поворачиваться на голос, и веки прикрываются, едва пропуская свет ослепительной гостиной. Я даже не сопротивляюсь, когда кто-то – я не в силах выяснять, кто именно – запрокидывает мою голову назад и вливает мне в рот что-то приятное и жгучее. Мне уже не страшно – напротив, мне спокойно и хорошо. И даже если в потаенных уголках сознания еще возникают мысли о возможных опасностях, то расслабленный и умиротворенный мозг поспешно прогоняет это беспокойство прочь. Я прикрываю глаза и, кажется, целую вечность слушаю смазанный гул разноцветных голосов.

 

Когда первая волна блаженства проходит, и я вновь поднимаю тяжелые веки, то вижу, что мы все полусидим – полулежим на белом ковре. Я не помню, сам ли я сполз с кресла или меня кто-то перенес, но меня это не сильно заботит. Через пару минут меня, однако, начинает раздражать состояние собственной беспомощности. Я делаю пару глубоких вдохов, часто моргаю, чтобы картинка перед глазами обрела четкость, и на какое-то время мне удается прийти в себя.

 

Моя голова лежит на коленях у ежевичного, мягкие руки женщины скользят по моей груди и животу, так плавно и легко, будто растирают какое-то масло. Футболки и свитера на мне больше нет, но мне совсем не холодно. Мой сбитый с толку мозг относит вопрос «Что происходит?» к разряду глупых и неуместных, и я просто приоткрываю пересохшие губы, но ничего не говорю. В гостиной нас только трое – я не слышу других голосов и не чувствую другого присутствия, хотя, возможно, я ошибаюсь.

 

– Знаешь, чем интересны такие, как ты? – вдруг говорит ежевичный и слегка оттягивает мою голову назад – так, чтобы наши взгляды пересеклись. Мне не с первого раза удается сфокусироваться на его лице.

 

– Чем?.. – я выдавливаю из себя одно слово, чтобы дать им понять, что я жив и в сознании. Когда говоришь, становится немного легче – мозг будто собирается, встряхивается, перестает быть сладкой тянучкой, а настраивается на волну активности.

 

Губы женщины жарко и влажно липнут к моему животу, а ее ловкие руки уже во всю орудуют у меня в штанах. Ей наплевать на разговоры, она играет в те игрушки, за которые платит.

 

– Жизнь с самого рождения имеет вас во все щели, но вы продолжаете наивно верить, что все будет хорошо, – ежевичный смотрит мне в глаза и закуривает.

 

– Вы ненавидите тех, кто сидит в частных самолетах, жрет фуа-гра и попивает «Cristal». Но вы знаете, что ни хрена не можете сделать, потому что вы – как ни крути – отработанный материал.

 

– Вас накачаешь наркотой, отъебешь в особо извращенной форме за три рубля, а вы и рады, – продолжает ежевичный, выдыхая на меня сладковатый дымок. – Вы считаете это жертвенностью. Ну, и правильно – надо знать свое место. Жертвуйте собой во имя вашего искусства или чего там еще. Хорошие подстилки в этом обществе гораздо более востребованы, чем таланты. Под конец жизни вы спиваетесь, как ваши отцы. Ваши жены – стокилограммовые туши, снующие по рынку в поисках дешевого пропитания. Ваши дети – будущие неудачники, такие же, как и вы сами. Но вы все еще верите, что когда-нибудь все изменится.

 

Я подаюсь вперед, набираю в легкие воздуха, чтобы ответить, но на мой рот ложится тяжелая ладонь, а мое негодование и унижение изливается неожиданным потоком слез, которые горячо струятся по щекам, путаются в волосах и капают на мягкий ковер.

 

– Тсс, не надо возмущаться, – ежевичный улыбается, все еще прикрывая мой рот рукой. – Вы очень красиво драматизируете – ну точно, как мышки в стеклянной банке. Пищите, дергаете лапками и машете хвостиками. Но вы в отчаянии, и поэтому с вами можно делать все, что угодно. Своим присутствием здесь ты это только подтверждаешь.

 

Я зажмуриваюсь, чтобы сморгнуть набегающие слезы. Щеки пылают, сердце колотится, но тело все так же расслаблено и непослушно. Губы плотно сжаты под теплой рукой, и мне остается только всхлипывать и слабо мотать головой.

 

– Успокойся, все нормально, – тихо говорит ежевичный. – Я много болтаю, извини. Просто трудно удержаться от соблазна довести тебя до слез. Не бойся, уйдешь отсюда живым, на своих ногах и с кучей денег. В конце концов, ты же знал, на что шел. Расслабься, впереди много веселого и вкусного.

 

Дальше картинки переключаются, как диафильмы в детстве. Картинка – пустота – картинка. Красная комната – темнота – много огня. Капли воска – провал – жутковатые вещи, предназначение которых мне неизвестно. Надо знать свое место. Надо знать. Надо…

 

Кадры мечутся, сменяют друг друга; кошмару нет конца и края, но я не удерживаюсь, соскальзываю, уплываю куда-то. Я уже совсем не различаю сон и реальность. Готов поспорить: все, что происходит в этом доме – не более чем бред воспаленного сознания пианиста, который на самом деле сидит сейчас на замшелом пне векового дуба за роялем изумрудного цвета. Сверху, будто с самого неба, на клавиши падают яркие, сказочно зеленые листья с капельками росы. Меня ослепляют лучи солнца, дерзко пробивающиеся сквозь ветви деревьев, и я играю безумные, фантастические пассажи, и они извергаются мощно, будто весенний ливень на пробудившуюся землю.

 

Не знаю, спал я, или они так заигрались, что, наконец, прикончили меня. Воскресаю я на тошнотворно дорогих простынях пошлого бордового цвета. Мне кажется, что на струящемся шелке засохли бесчисленные пятна. Может, это кровь, а, может, и нет. Голова гудит, как гигантский промышленный агрегат, каждая клетка тела ноет и пульсирует. Я скатываюсь с кровати, обвожу комнату мутным взглядом. Я один на один с лохмотьями сна и наркотического бреда.

 

С трудом поднимаюсь на ноги, подбираю свою одежду, ковыляю по комнате в поисках выхода, но нахожу роскошную ванную. В круглом зеркале болезненно щурится мелкое существо с землистым лицом и глазами, обезумевшими от отходняка и ужасов прошлой ночи. Зрачки взорваны так, что не видно радужки; губы бледные, пересохшие, а в уголках их – бурые кровавые корки. Пару минут стою в душевой кабине, пытаясь расслабиться под потоком горячей воды, и еще минут двадцать блюю над сверкающим унитазом.

 

Натягиваю джинсы и измятую футболку, снова брожу по комнате, изредка прислоняясь к стенам, чтобы не упасть. Замечаю на прикроватной тумбочке пачку купюр, такую толстую, что верится с трудом. Пытаюсь взять ее и рассмотреть поближе – действительно ли это деньги, или воображение продолжает кормить меня иллюзиями. Руки дрожат, я смахиваю пачку на пол, и продолговатые бирюзовые бумажки рассыпаются по глянцевому паркету. Собираю их, сваливаю в кучу на постель, долго-долго смотрю на них, но считать даже не пытаюсь. Потом нахожу свой рюкзак и заталкиваю деньги внутрь, неаккуратно, как старое тряпье. Это моя зарплата. Самая большая зарплата в моей жизни.

 

Я подскакиваю на кровати от внезапного грохота. Дверь распахивается, и в комнате появляется горилла в костюме. Кажется, я уже видел этого мужика, но я точно не уверен. Теперь я уже вообще ни в чем не уверен.

 

– Поехали, – говорит он.

 

Мне не хочется говорить, и я просто молча встаю, беру рюкзак, набитый деньгами, и выхожу из комнаты вслед за ним. В холле на первом этаже Джоконда и Дева Мария одаривают меня на прощание взглядом, исполненным унизительной жалости.

 

Мы едем в полной тишине, даже радио не играет. Я бездумно смотрю в окно на особняки, которые остаются позади. Я пытаюсь отвлечься от подкатывающей к горлу тошноты, дышу как можно глубже, но все же понимаю, что не в силах справиться с собой и робко прошу притормозить.

 

Мужик вздыхает:

 

– Боже мой…

 

Я выскакиваю из машины, падаю на колени на припорошенную ранним декабрьским снегом обочину, и меня чистит до тех пор, пока рвотные позывы не превращаются в рыдания. Мужик подбирает меня с земли и запихивает обратно в салон, но ничего не говорит.

 

Мы выезжаем из коттеджного поселка и врываемся в суету утреннего МКАД. Я тихонько подвываю, глядя в окно. Мужика за рулем это, кажется, начинает раздражать; он включает магнитолу, и из динамиков льется незнакомая мне инструментальная композиция. Акустическая гитара, ударные, пара скромных фортепианных пассажей – ничего особенного. Незатейливая музыка, нежная и… абсолютно бесцветная.

 

Я начинаю паниковать – не могу поверить своим глазам, а точнее тому, чего они не видят. Я концентрируюсь на мелодии, мысленно изображаю ритмический рисунок – как на уроках сольфеджио, но все бесполезно. Водитель смотрит на меня, как на психа: я лихорадочно кручу ручку громкости; подпеваю; отстукиваю ритм руками на своих коленях; пытаюсь расслабиться и погрузиться в музыку; напрягаю каждую мышцу; стискиваю зубы; закрываю глаза ладонями, чтобы веки не пропускали свет; утыкаюсь лицом в колени; открываю глаза; таращусь в белый потолок автомобиля, вслушиваюсь, всматриваюсь, но ничего не помогает. Совсем ничего.

 

И вот тут мне становится по-настоящему страшно: впервые в жизни я слышу музыку, но вижу только те картины, которые рисует для меня реальность. Черный мокрый асфальт, серое зимнее небо, желтые пятна больших автобусов, и – ничего больше.

 

Я выхожу из машины у дверей общежития, закидываю на плечо рюкзак и зачем-то желаю водителю удачи. Я точно знаю, что с этого дня жизнь больше никогда не будет такой, как прежде.

 

 

 


Оглавление

10. Часть 10
11. Часть 11
12. Часть 12
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!