Трещинка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Репортаж о гробах так взбаламутил пациентов растяпинской психиатрической клиники, что руководству больницы пришлось в срочном порядке созывать консилиум и приглашать на работу в законный выходной день всех лечащих врачей, заведующих отделениями, медсестёр, санитаров, и унимать то тут, то там стихийно вспыхивающие бунты с помощью смирительных рубашек и «горячих» уколов, после которых больные теряли способность к активным физическим действиям.

Курочкину, впрочем, повезло больше всех остальных. К нему не стали применять принудительно жестких мер воздействия, поскольку внешне он вёл себя вполне адекватно: выглядел спокойным, даже умиротворённым, рисовал на клочках бумаги какие-то замысловатые рисунки и думал, думал, думал… О, если бы кто-то мог в сей момент заглянуть в святая святых художника – его душу, – он ужаснулся бы тому, что творилось в ней. Всё внутри Ивана Мефодьевича бурлило, клокотало, пенилось в предвкушении разрушительной стихии, способной вырвать его из зарешеченного пространства психбольницы и вынести на свободу. Он уже знал, на кого будет направлен мстительный перст судьбы – на создателя, сказочника, страховского затворника, бросившего его на самое дно ада.

На глазах у Курочкина санитары скрутили ошалевшего после гробового репортажа Кубинца, который бегал по отделению с криками: «Бунт! Да здравствует мировая революция! Гробы и гильотина – это наш символ!». Кубинца обрядили в смирительную рубашку, и тётя Глаша вкатила ему двойную порцию магнезии в обе ягодицы, так, что его метафорическое выражение «жизнь дала трещину в районе ж…» приняло вполне ощутительный хлёсткий вид. Но и тогда самопровозглашённый брат Фиделя, пылкая душа, корчась на полу от боли, продолжал выкрикивать революционные лозунги вперемежку с бредом. «Ура! – вопил он. – В блицкриг играют только немцы! Кубинец покажет вашим буржуйским мордам кошачий глаз диктатуры пролетариата. Я русский выучил только за то, что им разговаривал Ленин. Всех перевешаю на фонарных столбах, в натуре…»

Вскоре Кубинец затих. Поняв, очевидно, что в своём «треснутом» положении он едва ли сможет показать кому-нибудь кошачий глаз диктатуры пролетариата, Кубинец стиснул зубы и, свернувшись калачиком, замолчал.

Один из больных, бывший растяпинский педагог Бодрейко, помешавшийся, подобно Курочкину, на религиозно-алкогольной почве, улучил момент, для того чтобы незаметно для санитаров подойти к Ивану Мефодьевичу и шепнуть ему о том, что с улицы через окно туалета его вызывает какой-то бородатый друг Дымов. Курочкин пулей шмыгнул в туалет, мало заботясь о том, что сие интимное заведение в психбольницах просматривается со стороны отделения через специальное откидное окно. Схватившись за решетку, Иван заглянул вниз, во дворик, и увидел возбуждённого алкоголем Димку Дымова, сердечного друга, который потрясал перед собою початой бутылкой портвейна.

– Приветствую тебя, душа Курочкин! – прогремел рыжебородый великан, в приветственном жесте выбрасывая вверх руку с портвейном. – Пью твое здоровье, дружище! Долго ли собираешься торчать в этих зловонных пенатах? Скотина твой Замыслов! Не даёт тебя навещать. Дрянь! Канцелярщина! Рентген хренов! Души не видит, собачий сын! Бюрократы завладели душами гениальных художников. Ваня! – ещё пуще заорал Дымов. – Знаешь ли ты, что творится на улицах нашего благословенного городка? Бунт, революция, праздник непослушания! И возглавляет всё это какой-то сумасшедший монах. Привел только что толпу фанатиков к Успенскому храму и требует церковного начальства. Говорит, что начался конец света в Растяпине.

Дымов глотнул из бутылки и, точно безумный, расхохотался.

– А, впрочем, да здравствует конец света! Хочу анархии! Надоела глумливая власть денег и чинуш! Ломай решётку, друг, прыгай! Я тебя подхвачу, и понесёмся в вихре всеобщего сумасшествия.

Иван вздрогнул, вспомнив о смотровом окошке на двери в туалет и, быстро оглянувшись, сколько мог, просунул лицо меж звеньев железной решётки и громко зашептал другу:

– Димыч, если я не выберусь отсюда, Замыслов превратит меня в травоядное. Профессора Рослика посадили на инсулиновую терапию. Теперь ему хана! Поезжай, друг, немедленно в деревню Страхово, отыщи крайний дом. Там живёт сказочник. Вытряси из него всю душу. Пусть он при тебе наколдует что-нибудь в волшебной тетради и освободит меня. Иначе я выйду отсюда и убью его. Так и передай. Курочкин, мол, велел кланяться и сказал: «Сколь раз увижу, столь раз убью. Сколь раз увижу…»

Не успел он договорить, как дверь туалета с шумом распахнулась, и на пороге возникла свирепая тётя Глаша со своим любимым орудием устрашения в руках. Садистическая ухмылка на её возбуждённом от сегодняшней оргии лице не сулила ничего доброго. Дымов с улицы продолжал орать:

– Я не понял, Ваня! Причем здесь колдун? Ломай решётку и айда творить безумие!

– Ах так? – усмехнулась тетя Глаша, перекрывая выход для отступления Курочкина своими шарообразными телесами.

Иван Мефодьевич ловко вскочил на ближайший унитаз, птицей перепорхнул на другой, скользнул тенью вдоль стены, сделавшись плоским как гладильная доска, но перед тем, как нырнуть в крошечный проём, образовавшийся, кажется, против всякой логики эвклидового пространства между пузатой фигурой санитарки и дверным косяком, получил-таки промеж лопаток увесистый шлепок мокрого полотенца. Впрочем, шлепок этот даже ускорил его проникновение в спасительную щель, и, кажется, сама плоть его дважды за последние несколько секунд волшебным образом сузилась, чтобы художник совершил акробатический трюк, достойный гуттаперчевого эквилибриста Гарри Гудини. И тогда горячая ярость тёти Глаши обрушилась на возникшего в дверях Бодрейко, который наблюдал за происходившим в туалете со стороны. Однако никто в тот день не заглядывал бывшему растяпинскому педагогу в душу и не знал, что и в его прилежной душе после гробового репортажа творился бунт. Пропустив один удар мокрым полотенцем по голове, Бодрейко изловчился и железной хваткой схватил санитарку за горло. Тётя Глаша испустила жалобный стон и рухнула на пол, потеряв на время сознание. Из кармана её халата выпала связка ключей. Курочкин подобрал её, помог Бодрейко затащить обмякшее тело тёти Глаши в угол туалета, сунул ей в рот кляп из туалетной бумаги, связал ей руки её же оружием, вафельным полотенцем и, повелев Бодрейко сообщить всем больным, что ключи к свободе находятся у него, бросился открывать двери. Санитары, ставшие на пути бунтарей, были сметены, как былинки грязевым потоком.

Через минуту ошалевший от радости Дымов уже мял в своих объятиях Курочкина, приговаривая, что «теперь будет следить за каждым движением друга и не даст его в обиду никаким колдунам и губителям душ человеческих – психиатрам». Курочкин плакал и смеялся одновременно, прикладывался к портвейну и обещал Дымову быть отныне тише воды и ниже травы, но только после того, как наведается к страховскому затворнику.

 

 

*   *   *

 

Выбраться, однако, в тот вечер из Растяпина было практически невозможно. В связи со стихийным крестным ходом и побегом больных из психиатрической клиники все оживлённые трассы были перекрыты нарядами милиции и ГИБДД, проверялись все подозрительные машины, город наводнился оперативниками и агентами в штатском, которые выискивали сбежавших сумасшедших и по сути дела ловили чёрных кошек в чёрной комнате, потому как безумцы, выкрикивающие странные лозунги, встречались им на каждом шагу, но именовали себя эти безумцы духовными чадами отца Ферапонта.

Областные телеканалы продолжали вести прямые репортажи с места событий. Вдруг перед одной из телекамер возник маленький чернолицый человек в больничной пижаме и возбуждёно закричал:

– В белом венчике из роз впереди Иисус Христос! Да здравствует мировая революция! Ура, товарищи!

И был увлечён людской волной к Успенскому храму.

Нелла Николаевна Шпигель, наблюдавшая за этим «вавилонским столпотворением» по телевизору у себя дома и понимая к ужасу своему, что в некотором смысле в этой провокации виновата она, недоглядевшая за хулиганами из новостийной бригады и недооценившая хитреца Бральвагу, проглотила целый пузырёк настойки пустырника и валерьянки, прежде чем немного пришла в себя и начала действовать. Она вызвонила своего шофёра и помчалась на телевидение, чтобы встретить несчастье на своём боевом посту. Но прежде позвонила Бральваге и устроила ему такую выволочку, что бедный Илья Абрамович понял, что отныне ему больше не работать на телевидении и что, возможно, ему придётся ответить и по каким-то уголовным статьям, связанным с его коммерческой деятельностью. В общем, после телефонного разговора со Шпигель коммерческий директор побледнел и стал поспешно сжигать какие-то бумаги, наполнив квартиру ядовитым дымом и повергнув Наталью в недоуменный шок.

Чуть позже и Расторгуев узнал о том, что он больше не работает на телевидении, а ведущие телеэфира Семён Иванович Бортников и Сутеева Юля получили за недогляд по строгому выговору с занесением в личные дела.

Да, у Неллы Николаевны была поистине бульдожья хватка на пресечение всякого рода бунтарских настроений в руководимом ею коллективе, и почуять её крепкие клыки мог любой журналист или даже коммерческий директор. Она умела подобрать под соответствующие обстоятельства и голос, и тон, для того чтобы наказуемый во все дни живота своего помнил, с кем посмел потягаться – помнил и вздрагивал бы от ужаса, прокручивая в голове детали последнего демарша начальницы.

– Сдаётся мне, Илья Абрамович, что на «Вечности» вы заработали хорошие деньги, – ледяным голосом директрисы сообщила Бральваге телефонная трубка. – Сегодня же ваш кабинет будет опечатан прокуратурой, а документация изъята. Я натравлю на вас лучших агентов своего мужа, и они отыщут в вашей бухгалтерии столько темных пятен, что лучше бы вам, Бральвага, и на свете не появляться.

…В спешном порядке вечером того же дня на телевидении составилась чрезвычайная комиссия в лице растяпинского прокурора Дышло Аркадия Львовича, директора телевидения Шпигель и благочинного растяпинского округа отца Николая. Решено было всеми правдами и неправдами успокоить хоть как-то народ, дать понять, что власть в городе находится в крепких руках, что бунта бояться не следует и что попадание в эфир гробов Шельмовского, стихийный крестный ход Ферапонта и побег из психушки двенадцати пациентов – это не более чем мелкая пакость двух-трёх истерических типов, которым, конечно же, отныне не будет места в дружной семье растяпинцев.

Снимать гостей и передавать их обращения телезрителям в прямом эфире было решено не в студии, а в светлой просторной гримуборной на мягких атласных диванах, для того чтобы сама обстановка настраивала людей на спокойный домашний лад. Первым в эфир вышел прокурор:

– Уважаемые растяпинцы, – сказал он и таинственно замер, так, будто растерял все слова. – Дорогие соотечественники, – прибавил он, борясь с выпирающей из его сытого субботнего желудка икотой. – Органы правопорядка сделали все возможное для того… ик! Для того чтобы вам спалось сегодняшней ночью спокойно. Главврач больницы… и-ик! Заверил меня, что сбежавшие больные – это и не больные вовсе. А так… ик! Мелкие сошки с расстроенной психикой. Алкоголики, – довольно улыбнулся он и прибавил, входя во вкус монолога с многотысячной аудиторией: – Прокуратура займётся гражданином Бухало, я вас уверяю… и-ик! У нас есть подозрение, что растяпинская водка производится с грубыми нарушениями технологии. Не далее как сегодня…

Обеспокоенная Нелла Николаевна не дала ему договорить. Поняв, что приехавшего на телевидение прямиком с какого-то банкета прокурора, где наверняка нещадно дегустировалась «ненатуральная» растяпинская водочка, может, что называется, понести, она замахала руками, подавая знаки оператору Гладышеву, чтобы он поскорее переводил камеру на отца Николая. Благочинный, по-видимому, готовился к этой речи без помощи катехизатора Троскурова и потому слова лились из него действительно живые и доступные пониманию каждого телезрителя.

– Уважаемые братья и сестры, – сказал уставший и осунувшийся за последние несколько часов отец Николай. – Мы знаем, что всякое явление имеет духовную первооснову. Главное – это понять, смиренно покаяться и продолжать жить без паники и уныния. Обратите внимание, с чего начался сей растяпинский переполох, который, я уверен, ловкие журналисты поспешат окрестить не иначе как «концом света в отдельно взятой провинции», – священник повернулся к замахавшей было руками Шпигель и, внушительно взглянув на неё, продолжал расставлять все точки над «i». – Всё началось с коротенькой заметки в местной газете о якобы потревоженном буровиками дьяволе, который взялся мстить нашему люду. Статейка эта, с духовной точки зрения полный бред, вызвала, однако, среди некоторых невежественных читателей немало шума. Расчёт заказчика был верен – заронить в души людей зёрна страха. И эти зёрна вскоре принесли плоды. Совсем скоро рядом с Успенским храмом появилось другое знамя антихристово – Вавилонская блудница, – и тоже, я полагаю, тут не обошлось без срежиссированного действа. Миром правит гордость житейская и похоть очей. Заметьте, братья и сестры, что единственный в нашем городе кинотеатр носит название «Мир» и потчует зрителя самыми разнузданными низкопробными вещицами. И, наконец, – отец Николай привстал и, слегка поклонившись директору телевидения, продолжил на камеру: – Пусть простит меня уважаемая Нелла Николаевна, не могу не сказать о венце безобразия, сегодняшнем репортаже о ритуальных услугах. Церковь совершено спокойно относится к этому предмету, даже упреждает праздного человека почаще задумываться о смерти как рождении души в вечную жизнь. Однако сотворить на тему гробов такое фиглярство… извините меня, такое шутовство – это не в природе православного человека. Я считаю, что гробовое шоу было также заранее обдуманным шагом, для того чтобы вызвать у людей панику. И паника случилась. Паника в сумасшедшем доме и… – отец Николай замялся, пытаясь подобрать наиболее корректные слова для оправдания действий иеромонаха Ферапонта. – И, к сожалению, в скиту Троицкого мужского монастыря, который должен был оставаться молитвенным форпостом на пути любого беса, а превратился во взбунтовавшийся крейсер «Аврора». – Благочинный тяжело вздохнул и отвёл взгляд от камеры. – В беде, как известно, и бес монахом станет, – тихо прибавил он. – Я всё сказал. Простите, ради Христа, если кого-то обидел.

Камера прямого эфира, за которой стоял взмокший от пота и едва что-то соображавший от усталости Гладышев, плавно наехала на Неллу Николаевну Шпигель, которая успела продумать, как лучше ей показаться перед телеаудиторией, и решила явиться перед людьми по-домашнему, с доброй улыбкой, полулёжа на мягком атласном диванчике. И потом, в отличие от гостей импровизированной студии, она – женщина и к тому же хозяйка сей телевизионной кухни. Да, и, конечно же, жена самого богатого человека в городе, банкира Шпигеля, а это обязывало взять в таком щекотливом положении одной из влиятельнейших персон Растяпина бразды правления людьми на себя.

Оштукатуренная гримом, подобно бенефисной старушке-актрисочке провинциального театра, которая пытается вырвать из лап безжалостного времени последний поцелуй фортуны, Нелла Николаевна нежно улыбнулась в камеру, означив на скупых губах, впрочем, совсем пустую улыбку, и обратилась к телезрителям со следующими словами:

– Дорогие мои земляки! Власть в нашем городе находится в надёжных руках, – сказала она, а тот, кто знал хорошо Неллу Николаевну и слушал её в прямом эфире, мысленно прибавил: «В моих и моего мужа». – Все зачинщики беспорядков будут наказаны. Сегодня я уже провела небольшое расследование ЧП в нашем информационном агентстве и выявила основных фигурантов этого нелепого репортажа о ритуальных услугах. Мне как-то даже совестно перед отцом Николаем, – наигранно рассмеялась она, – за то, что не доглядела за хулиганами из новостийной группы, но, сами понимаете, в семье, как говорится, не без урода. Вы ведь тоже признали, что в беде и бес монахом станет. Что же взять с некоторых алчных молодых людей, готовых делать деньги на самом трагическом – на человеческой смерти?

Голос её возвысился до патетических нот, набрал высоту последней в городе нравственной инстанции; сама героиня этих мгновений грудью подалась вперёд, точно старуха Изергиль, рассказывающая о вырванном для людей сердце Данко, и тут… о Боже, автор до сих пор не может без сердечного смущения и краски стыда передать то, что случилось! И тут произошло нечто таинственное и смешное, о котором, верно, будут не без иронических улыбочек и переглядов вспоминать многие поколения растяпинцев – вспоминать и передавать это своим детям, как увиденное собственными глазами волшебство.

Собственно, поначалу никто не понял, как всё случилось и почему; чья это была хулиганская выходка, фантастическая провокация или же в эфир после обличения отца Николая в самом деле вклинились чёрные силы, – но платье на госпоже Шпигель, шикарное лазурное бархатное платье с кокетливым декольте стало прямо на глазах волшебным образом расползаться на куски, затем в мгновение ока исчезло и её последнее кружевное нижнее бельё, и, как будто ничего не подозревавшая Нелла Николаевна, продолжавшая рассказывать людям о вырванном сердце Данко, вдруг оказалась в прямом эфире совершенно голой. Можно себе представить, сколько тысяч растяпинских мужских «а-ах!» в это мгновение пронеслось у экранов телевизоров и сколько прошипело женских брезгливых «бр-р-р!» через плечи своих супругов, пока пылкая «старуха Изергиль» потчевала зрителя дряхлыми телесами в положении, подозрительно похожем на выделку манящей Данаи на известной картине Рембрандта; можно себе представить ужас внезапно опомнившейся госпожи Шпигель, понявшей вдруг, что она по чьему-то волшебному кощунству лежит обнаженной в обществе двух… нет, трёх… нет, трёх мужчин в студии и пяти тысяч по ту сторону телевизионного экрана; можно себе все это представить, чтобы понять чудовищное торжество этой постыдной в целом минуты. Да, дорогой читатель, так закружить эти обнажённые мгновения Шпигель-Данаи мог только талантливый бес, как говаривали в старину: «на такие проделки мог бы решиться лишь хромой, самый ловкий и дерзкий бесёнок». Ну, хромой не хромой, мы это не знаем. Да и бес ли это был, нам тоже неведомо. Физически можно предположить, что он нервного перенапряжения и неведомых телесных сил двужильной немки платье и нижнее бельё на ней попросту лопнули и расползлись по швам, а в пылу своего монолога актриса попросту не заметила этого. Но когда она вдруг опомнилась, пронзительный женский визг огласил грим-уборную и телевизионный эфир. Бедняга Гладышев, «прибитый» к крупному плану госпожи Шпигель каким-то истерическим бесшабашным удальством и абсурдностью мгновения, продолжал передавать в эфир всё, что происходило в гримёрной. Нелла Николаевна визжала и пыталась укрыться лоскутами своего платья, но у неё ничего не выходило, и она гневно барабанила по воздуху кулаком, приказывая Гладышеву выключить, наконец, камеру. А оператор смеялся как сумасшедший и продолжал снимать.

Первым из мужчин «отрезвел» прокурор. Он бросился под объектив камеры и своим телом геройски прикрыл срамоту Неллы Николаевны. Потом Аркадий Львович вместе с отцом благочинным оттеснили почти невменяемого от смеха Гладышева от камеры, отключили её и, пошатываясь от усталости, точно пьяные, покинули следом за оператором раскалённую жаркими софитами гримёрку.

Оставшись одна, Шпигель впала в ярость и приняла метать по зеркальной грим-уборной подушки и одеяла. Со стороны разъярённая голая женщина с бледным телом и оштукатуренным красно-коричневым гримом, точно приставленным от чужой головы, лицом выглядела разбуянившейся пациенткой растяпинской психиатрической клиники.

Впрочем, гнев госпожи Шпигель был вполне объясним и понятен. Женщина способна простить человечеству любое нанесённое ей оскорбление, кроме одного – оказаться перед этим самым человечеством в недостойной своей срамоте. Нет, разумеется, если бы у Неллы Николаевны и в самом деле были бы чувственные телеса манящей красавицы Данаи, которые она мечтала увидеть хотя бы на дипломатических полотнах бывшего её сотрудника Курочкина, тогда другое дело – как-нибудь такой элегантный позор пережить можно было бы! Но здесь картина была, увы, далека от жанра хитроумного соцреализма. Тут была одна срамота…

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.