Трещинка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 5 часов 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

В субботу утром, за час примерно до обедни, отец Ферапонт собрал в Троицком скиту всех своих духовных чад и объявил им о том, что сегодня во сне ему явилось очередное знамение. Трепет изумления и ужаса прошёл по собравшимся, когда они услышали его. Будто бы с ночного звёздного неба упала длинная светящаяся паутинка, по которой на землю спустился огромный чёрный паук-крестоносец; потом небо заволокло тёмно-серой свинцовой пеленой, поднялся ветер, задрожала земля и вдруг оказалась она опутанной гигантской стальной паутиной. Сие пленение земли грешной, по мнению иеромонаха, означало всемирную власть антихриста, а паук-крестоносец был ни кем иным, как тем самым злым гением, который должен был явиться на землю под личиной Иисуса Христа.

– И жёг людей сильный зной; и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать ему славу, – прогремел в тишине «трубный глас» Ферапонта, для пущей убедительности заговорившего словами Иоаннова откровения о конце света. – И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя, и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам: это бесовские духи, творящие знамения… И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение!.. И город великий распался на три части… И град величиною с талант пал с неба на людей…

Первой не выдержала Фотиния. Услыхав от старца о «граде величиною с талант», она пала на землю, завыла и начала целовать ноги святого. Слуга Божий молча смотрел на своё воинство. На колени попадали приезжие монахи, наслышанные о чудесном нижегородском предсказателе, и казачки, и старушки, облачённые во всё чёрное, и некоторые миряне, гостившие в скиту с тайным умыслом своими глазами увидеть чудо. Кажется, сама природа пала ниц перед исполином-монахом.

Один из мирян, довольно известный и состоятельный бизнесмен из Курска, который неоднократно жертвовал в пользу скита крупные суммы денег, прихватил на сей раз с собой друзей-предпринимателей, а также три импортных телевизора, для того чтобы удивить приятелей фантастическим шоу изгнания бесов, которое по воскресным дням после литургии всегда совершал отец Ферапонт. Публичная казнь в виде сожжения на костре телеприёмников, обставленная особенными молитвами и прекрасной театральной игрой Ферапонта, по зрелищности не ступала ни одному из раскрученных телевизионных шоу. Особенно впечатляло зрителей то, как отец Ферапонт, прыгая вокруг пепелища, орал в исступлении:

– Смотрите, дети мои, с какой яростью беси покидают своё жилище!

Поняв из нового пророчества старца, что затевается нечто грандиозное, уму непостижимое, бизнесмен переглянулся с друзьями и сделал им знак: «Сегодня нам повезло. Потешимся вволю».

До воскресного аутодафе закланные телевизоры-агнцы находились в келье отца Ферапонта, так сказать, готовились к жертвоприношению плодов технического прогресса. Забегая вперёд, скажем, что именно они, эти вместилища бесов, и отомстили сумасшедшему иеромонаху, сыграв в его судьбе роль необыкновенную и даже в некотором роде трагическую. Однако, об этом чуть позже.

Пока же перенесёмся в растяпинскую психиатрическую больницу, в которой томился наш «самораспятый» герой Иван Мефодьевич Курочкин, достроивший, наконец, шикарный дворец для своей возлюбленной из ливанского кедра. Ударная доза успокоительного погрузила Курочкина в такой длительный сон, что очнулся он только в субботу утром – очнулся со смутным ощущением того, что сегодня должно произойти что-то необыкновенное. Пока он спал, заботливый Кубинец освободил его из тугих уз смирительной рубашки, и Курочкин не испытал по пробуждении мучительной ломоты в суставах, какая бывает у надолго связанных рубашкой больных. Проснулся художник энергичным и деятельным, и принялся анализировать свои беспокойные ощущения. Для этого он взял в руки клочок бумаги и огрызок карандаша, которые каким-то чудом оказались в карманах пижамы, видимо, остались от прежнего владельца казённой формы, и стал бессмысленно водить грифелем по листку, предоставляя своей руке полную свободу действий. Такой нехитрый способ заглянуть в свое «я» Курочкин освоил ещё в студенческие годы, когда компания весёлых студентов-художников во главе с Димкой Дымовым потешалась над получаемыми в результате таких гаданий «рисуночков души»: то у какого-нибудь юного гения выскочит блохой из подсознания забавный комический чёртик с классическим пятачком вместо носа и козлиной бородкой – существо безликое, опереточное, сериальное; то у румяного молодца, только что обзаведшегося весьма недурственной артистической бородой, выползет из души какая-нибудь, ей богу, детская ещё, «сахарная» причуда, вроде самолётика или птицы, в которую во снах превращаются растущие детки; то у сочтённого всеми товарищами целомудренника и скромняги всплывет нечто похожее на пышную, облакообразную кустодиевскую барышню, недвусмысленно намекающую на сокрытые от глаз душевные влечения юности, и все ахнут, глядя на «тихие омуты» обманчивого лица.

Когда Курочкин открыл глаза и взглянул на рисунок, ему стало не по себе. Рука его, водимая таинственной душевной смутой, наплела такие мерзкие три рожицы, что впору было подумать об аде, который безвозвратно наступил в душе Ивана Мефодьевича. На рисунке вышли три духа зла, следовавшие один за другим к какому-то раскидистому дереву. «Что бы это могло значить? – подумал художник, разглядывая неприятные отталкивающие лица существ из мира своего подсознания. – Быть может, эти уродливые персонажи – мои соседи по палате? Или психика моя в самом деле произвела некоторый сбой, вылившийся в тех безобразиях, что произошли со мной на этой неделе? М-да…»

Вечером того же дня тайнопись Курочкиного подсознания разрешилась, и странно – и тут не обошлось без предмета, называемого отцом Ферапонтом «вместилищем бесов», то есть телевизора! Такое сумасшествие, дорогой мой читатель, врезалось вдруг в растяпинскую действительность, что… бр-р-р… до сих пор холод пронизывает до самых костей. Однако ж, пора приступить к объяснениям по порядку.

В субботний полдень небо над Растяпиным неожиданно затрепетало, закрупилось, как во время эфирных помех это происходит с чистым экраном телевизора, подул ветер и пригнал откуда-то с запада грязно-серые рваные облака. Вскоре ветер поутих, и облака стали группироваться и превращаться в тяжёлые тучи. Глядя на эти небесные превращения, какой-нибудь художественно настроенный растяпинец-мечтатель непременно заметил бы, что тучи были похожи на стаю причудливых птиц-мутантов, посланных кем-то к тихому провинциальному городку для того, чтобы огнездиться здесь и произвести нас свет свой омерзительный выводок. Человек военный, глядя на этот небесный демарш, чётко сказал бы, что противник производит перегруппировку войск, для того чтобы рвануть на город со всех флангов, обложить его и пленить. Иными словами, ассоциации у всех людей были похожими – в небе затевается какая-то жуткая битва. Едва шевеля набухшими животами, мутанты опускались над Растяпиным всё ниже и ниже. Налетел шквалистый ветер, поднялся ураган, облако пыли взметнулось вверх, смешалось с тяжёлыми свинцовыми тучами, и… И тут началось!

Всё вокруг затрепыхало, задвигалось, зашумело. Небо с шипением электросварки рассеклось молниями, прогремел гром, на Растяпин обрушился дождь с градом. Градины были неимоверно крупные, величиною с грецкий орех (если бы автор видел древнюю израильскую монету талант, возможно, он сравнил бы град с нею). Эти дьявольские яички птиц-мутантов били с такой силой, что с лёгкостью дырявили парниковую плёнку. Мистический ужас охватил растяпинцев, ибо такого не помнили на своём веку даже столетние старожилы. Люди, доверившиеся, как обычно, прогнозу гидрометеоцентра, который объявил сухую безветренную погоду, конечно же, оказались заложниками разыгравшейся не на шутку стихии. Как только первая градина лупанула изо всех по голове мечтательного зеваки, и он почувствовал щелчок, будто сам чёрт решил на его голове орехи поколоть, растяпинцы с визгом схватились за головы и бросились кто куда под надёжное прикрытие.

В какие-нибудь две-три минуты людей на улицах города не стало; всё произошло с оперативностью военного положения, когда люди, заслышав гул самолётов противника издали, бросаются в бомбоубежища, не дожидаясь упредительного воя сирен.

Град, однако, сыпал недолго, хотя успел навредить порядочно. Наступило странное затишье, какое бывает на линии фронта перед атакой противника. И тут пошла гулять царица пехоты, артиллерия. Где-то совсем близко с растяпиным разорвалась молния. Стёкла задребезжали в окнах домов как при артподготовке. Потрясённые автомобили завыли на все голоса, призывая своих хозяев. Замешался детский плач. То тут, то там в частных домах можно было увидеть перепуганных крестящихся старушек, спешно закрывавших ставни на окнах. Потом разрывы молний зачастили, напоминая авиационные бомбы, сыпавшиеся с неба плотными кучками.

Верующие люди подумали, верно, что сам Илия Пророк решил не дожидаться августа и прокатиться на своей колеснице над грешным Растяпиным, чтобы поразить город точечными ударами огненных стрел – молний. Да, такого не помнили даже старожилы…

Апокалипсис длился недолго. Часа через два всё неожиданно стихло, будто кто-то невидимый отдал спешное приказание ретироваться. Восточный ветер забрал с собой останки разорванных птиц-мутантов, брызнуло солнце, и гул весёлых людских голосов наполнил улицы города. Детишки бросились подбирать градины, которые едва умещались в их ладошках, и демонстрировали их друг другу и взрослым с гордостью переживших настоящее военное наступление маленьких солдат, собирающих разбросанные то тут, то там гильзы на память.

В центре города рядом с телевидением появился, робко поглядывая на небо, оператор Гладышев с камерой. По указанию Неллы Николаевны Шпигель он старательно запечатлевал столь редкое явление природы, пока град ещё не успел растаять; беседовал с прохожими-очевидцами грозы, для того чтобы в скором порядке смонтировать коротенький телевизионный репортаж и начать с него, по распоряжению той же Шпигель, выпуск новостей. По субботам и воскресеньям эфир растяпинского телевидения вели двое – импозантный седовласый Семён Иванович Бортников, отвечавший за содержание словесных подводок к репортажам, и юная красавица Сутеева Юля, которая мало что понимала в технике быстрого метафорического языка журналистики, но зато обладала обворожительной внешностью и добрым ласковым взглядом, который так нравился растяпинским бабушкам, что некоторые из них даже заряжали на Сутеевой кремы и воду.

К полудню Семён Иванович и Юлия записали в студии все положенные к вечернему выпуску новостей подводки и спокойно разошлись по домам, не обратив особого внимания на странный репортаж Вани Расторгуева о растяпинских ритуальных услугах господина Шельмовского. Кстати, сам Расторгуев ушёл с момента гробового репортажа весьма довольный, потому как сумел мастерски заложить в материал бомбу для Неллы Николаевны, которую терпеть не мог, да ещё получил отдельный гонорар от Бральваги. Этот гонорар, впрочем, не успел дойти вместе с журналистом до дому, потому как широкий Расторгуев вытряс по пути в питейных заведениях всё из своих карманов, умудрился напиться, напоить друзей, снова залезть в долги, дать кому-то в морду и отведать чей-то добрый кулак, – и всё это, отметим, с гордостью, Иван сотворил в какие-нибудь два-три часа, которых как раз недоставало до вечернего эфира.

Выпуск новостей начался с коротенького репортажа о грозе, прокатившейся по левобережью Волги. Очевидцы рассказывали о «валунах, падавших с неба подобно бомбам»; детишки хихикали в кулачки и показывали на ладошках мокрые пятнышки – всё, что осталось от пресловутых валунов; ну, а затем в эфире появился гробовой репортаж Расторгуева, и растяпинцы, пережив один мистический ужас, неожиданно подверглись другому: на благочестивый провинциальный люд после града величиною с талант посыпались с неба гробы.

Расторгуев и в самом деле превзошёл в этом репортаже сам себя. С безмятежной улыбкой, так, словно речь шла не об изделиях Шельмовского, а о детских колыбельках, Иван поведал растяпинцам о преимуществах одних гробов перед другими; рассказал о гробах лакированных, выполненных их карельской берёзы; показал людям, что есть гробы «дышащие», то есть с вентиляционным отверстием в районе головы; есть гробы с мягкой атласной набивкой изнутри, с бархатными подушечками и карманами для сотовых телефонов; есть гробы-эксклюзивы для очень состоятельных клиентов – с морозильной камерой, встроенным минибаром и даже с душевой кабиной (на случай, видимо, если клиенту захочется вдруг ожить, воскреснуть в теле и, соответственно, принять душ). Рассказал Расторгуев и о планах господина Шельмовского создать в скором будущем несколько гробов-коттеджей, гробов-джипов и гробов-бассейнов для штучных клиентов класса «люкс».

Далее перед камерой появился сам Шельмовский. Ох, какой гениальный мастер перевоплощений, Артист в высшем значении этого слова, погибал в сером кардинале от ритуальных услуг Растяпина господине Шельмовском! Сначала он предстал перед телезрителями в образе печального Гамлета и, прохаживаясь среди гробов, как принц Датский среди могил своих соотечественников, тихо восклицал: «Не зрим ли каждый день гробов, седин дряхлеющей вселенной?». Это были стихи небезызвестного Державина, и Шельмовский продемонстрировал, что и он, несмотря на свой сомнительный, с точки зрения нравственности, гробовой бизнес, был не так уж далёк от высоких идеалов поэзии. Перед тем, как представить растяпинцам гробы подешевле, принц датский с грустной улыбкой на готовом вот-вот расплакаться лице печально заметил: «Да, друзья мои, живой без сапог обойдётся, а мёртвый без гроба не живёт». И Шельмовский тут же продемонстрировал горожанам гробы – имитацию старообрядческих погребений. Изделия с титулом «К», что означало «кулугурный», выдалбливались вручную из цельного куска дерева, чаще всего – дуба, и предлагались малообеспеченным растяпинцам в рассрочку, чтобы не нарушалась к тому же традиция далёких наших деревенских предков иметь гроб при себе заранее и держать его до поры до времени где-нибудь на чердаке, пугая внучат обыденностью перехода в жизнь вечную. Первый акт пьесы закончился, когда облаченный во всё чёрное принц датский сказал: «Да, друзья мои, рождение и смерть в чём-то очень похожи. Разве гробы не есть колыбель нового рождения в вечную жизнь?». И, не прощаясь, Гамлет ушёл со сцены.

Но вскоре Шельмовский появился вновь, цветущий, жизнерадостный, сверкающий золотозубой улыбкой, с маленькими чёрными усиками, незаметными почему-то на лице прежнего героя Гамлета, с моноклем, вставленным в левый глаз, удивительно гибкий, пластичный. Все, конечно, узнали гениального куплетиста Бубу Касторского, молодящегося старика-еврея из Одессы, с подкрашенными височками, зачёсанными кверху, с белыми холёными пальчиками и тросточкой конферансье. Буба Касторский артистично передвигался среди изделий господина Шельмовского и так и сыпал всякими каламбурными остротами. Так, взяв в руки белые тапочки, конферансье обратился к экранной публике: «Что, господа, скажете? Пригодится?». И тут же, иронически усмехаясь, ответил, небрежно швыряя тапочки в гроб: «При-годится, в грёпь ложи-ца!». И виртуозно поднявшись на цыпочки, скользнул, опираясь на тросточку, из одного конца зала в другой. Во втором акте пьесы гениальный куплетист поведал телезрителям о сопутствующих товарах, могущих пригодиться там, в жизни вечной. Это были различные белые рубашки, костюмы, саваны, тапочки, иконки, ладанки, свечи и прочие ритуальные принадлежности.

Закончилось телешоу Шельмовского тем, что на сцену вышел не Буба Касторский и не Гамлет, а сам крёстный отец сицилийской мафии в чёрном френче с бабочкой и красной розой в петлице, импозантный, подтянутый, теперь уже почему-то без усов и без монокля, но с той же цветущей золотозубой улыбкой Фернанделя, что была на Шельмовском во всех актах гробовой пьесы. Поглаживая рукою лакированную крышку одного из своих деревянных детищ, Фернандель сказал: «Классик завещал нам, что всё в человеке должно быть прекрасно – и душа, и тело, и… – Шельмовский галантно поклонился до земли и, вытащив из петлицы красную розу, театрально кинул её перед камерой, точно одаривая миллионом алых роз всех растяпинских женщин. – И, конечно, последний фрак, в котором не стыдно будет появиться перед лицом Господа Бога».

И великий мистификатор Шельмовский исчез, оставив после себя адрес своего предприятия ООО «Вечность».

 

 

*   *   *

 

Теперь, уважаемый читатель, мы можем вернуться в Троицкий скит, где по странному стечению обстоятельств этот гробовой репортаж увидели. Дело в том, что келейник отца Ферапонта, послушник Михаил, зашёл прибираться в келью иеромонаха как раз в тот момент, когда растяпинского телезрителя разогревали коротким градовым репортажем. Послушник Михаил, понимая, что эти безмолвные закланные агнцы, безропотно ждущие своей участи в келье отца Ферапонта, завтра будут сожжены на костре, решил напоследок дать им выговориться и включил телевизоры в розетку. Когда послушник увидел гробовой репортаж Расторгуева, он выскочил из кельи с громкими воплями: «Гробы! Гробы! Сбылось пророчество отца Ферапонта!». Толпа любопытных бросилась к телевизорам, и впрямь их глазам предстала пророческая картина: после града величиною с талант на людей, как бомбы, обрушились гробы! «О Боже, наступил конец света», – подумали собравшиеся, кто с тайным злорадством, кто с гордостью, кто с патриотической бравадой, и взоры всех упали на пророка.

…Увидели гробовой репортаж, между прочим, и в растяпинской психиатрической клинике, в частности – в первом мужском отделении, в котором лежал Курочкин. По выходным дням с позволения доктора Замыслова пациентам клиники разрешалось смотреть кое-какие телевизионные передачи, которые не могли спровоцировать у больных приступы агрессии и немотивированной злобы. К таким передачам был отнесён и выпуск растяпинских новостей, которые по большей части могли вызвать у зрителей затяжные позывы к зевоте и тягу ко сну, нежели агрессию. И надо ж было так просчитаться – репортаж Расторгуева возмутил сумасшедших как выстрел крейсера «Авроры» революционно настроенную чернь. И тут началось…

…А на духовных чад иеромонаха Ферапонта гробовой репортаж подействовал даже посильнее, чем орудийный выстрел крейсера «Аврора» на взбунтовавшихся пролетариев. То был не просто сигнал к борьбе, то был мистический знак к последней битве святых с войском антихристовым, и далее, все понимали, уже ничего не будет, кроме Страшного Суда и Божьего определения человеков в вечности.

Толпа опьянённых восторгом людей плотным кольцом окружила учителя, требуя от него священного приказа. Отец Ферапонт, застигнутый врасплох этим неожиданно свалившимся на его голову чудом, попросил на минутку оставить его в келье, с тем чтобы он мог помолиться и испросить совета у архистратигов воинства ангельского Михаила и Гавриила.

В келье он провёл с полчаса. Никто не посмел тревожить «великого старца». Ферапонт переоблачился в старенькую свою выцветшую ряску, нахлобучил на голову старый суконный колпак, оставил только наперсный золотой крест и, выйдя из кельи бодрым энергичным вождём духовных повстанцев, приказал мальчишке-алтарнику бить со всей мочи в колокола, чтобы все скитники немедленно собрались у церкви.

Затем иеромонах обратился к казачкам с указанием вынести на поднятых руках из храма на специальных носилочках образ Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша», приказал Фотинии выдать каждому скитнику по свече и благословил собравшихся на крестный ход до главного растяпинского храма Успения Пресвятой Богородицы.

– Мы обратимся к церковным властям с предупреждением! – воскликнул безумный Ферапонт, целуя на глазах у восторженной толпы храмовую икону. – Наступили, чада мои, последние времена, когда нам предстоит совершить подвиг во имя Господа Бога Иисуса Христа нашего. Мы подойдём к Успенскому храму и зачитаем вслух текст из Евангелия, где говорится о том, что нужно делать в сии окаянные дни всем православным христианам. И если послушаются нас грешные чада, то примем их в наше воинство. Ежели не послушают нас, пусть принимают на себя печать антихристову. И на Страшном Суде мы скажем Господу: «Отец наш небесный! Мы играли им на свирелях и пели им весёлые песни, и они не радовались. Мы пели им грустные песни, они не плакали. Ибо прав Ты, Господи – нет мерзости большей перед Твоими очами, нежели существа теплохладные. Сие будет, будет. Аминь».

Вскоре длинная цепь крестноходцев, славящих Бога молитвенными песнями из Псалтири, с зажжёнными свечами и храмовой иконой на носилочках, которую несли седобородые казаки, потянулась по лесным дорогам от Троицкого скита в сторону ничего не подозревающего Растяпина.

И – о чудо! – уже через час среди ходоков появились вдруг вездесущие нижегородские телевизионщики, которые множились, как тараканы, и, перебивая друг друга, каждые полчаса выдавали в прямой эфир сенсационные репортажи с места событий о наступившем в Растяпинском благочинии конце света.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.