Причитание

 

 

 

 

 

Иринэ открыла глаза и тут же вскочила на ноги. Ой, утро наступило!

Какое натянуть сегодня платье? Черное надоело, на синем в горошек пятно на юбке, в голубом распоролся пояс. Красное, конечно, красное!

Мамуля будет заставлять одеть черное – траур еще не кончился, нужно таскаться, как чучело, целый год.

А Иринэ выйдет на улицу в красном платье. В красном, в красном, в красном!

Прямо в ночнушке она понеслась в родительскую спальню и залезла под одеяло к матери.

– Спозаранку неймется! – проворчала с соседней кровати бабушка.

– Дато вчера виноград прислал, как ты любишь... – мамуля погладила ее по спине. – А ты вечером и разговаривать не захотела. Улеглась спать. Чем вы там, в своем драмкружке, занимаетесь? На тебе лица не было.

– Мы новую пьесу разучиваем – блеск! Представляешь, он увозит ее за город и объясняется в любви. Я, говорит, дурной, грубый, ты, говорит, меня прости. Но ты тоже виновата: лезешь в забияки, не умея драться...

– Это что-то новенькое, чтобы ради таких объяснений за город возили! – не поверила бабушка. – Современные писаки только о девицах легкого поведения и сочиняют!

– Ты с ребенком разговариваешь! – укорила ее Нуну.

Бабушка рассерженно фыркнула и начала, кряхтя, слезать с кровати.

– Чем замечания матери делать, на себя посмотрела бы! Алкоголичка – не алкоголичка, а уж наркоманка точно!

Иринэ заметила, что лицо у мамули отекшее, глаза смотрят будто неживые.

– Опять люминала объелась! – ахнула она.

– Ты с твоей мамашей романтики! – съязвила бабушка. – Умом пораскинуть лень, так люминалом душу лечим!

Иринэ стало жаль мамулю, захотелось поделиться с ней странным своим состоянием, когда кажется, что ты ничего не весишь и паришь, паришь в воздухе упругой искристой дождинкой... Михо наверняка втюрился в меня, а иначе зачем ему надо было придумывать этот чудовищный пистолет, а потом каяться... И глаза у него ласковые, а волосы рыжие-рыжие и вьются колечками. Какой он красивый, рыжий незнакомец!

Но делиться с мамулей Михо было нельзя, потому что Михо – тайна. Тайну надо спасти от скрипучих бабушкиных замечаний и маминого страха за ненаглядную доченьку. Мамуля готова защищать от нападения, даже когда нападения нет. Странно: мамуля добра желает, а все портит...

– Сегодня я зайду к твоей старухе! – горячо сказала Иринэ. – Вчера так получилось.

– Какая старуха? – всполошилась бабушка. – Почему мне не сказали о старухе?!

– Бывшая сослуживица. Просила помочь с документами. – Нуну села на постели. – Вставать надо, а сил нет. Ты ведь какая, Иринэ, – не приготовишь тебе завтрак, убежишь голодная...

– А вот и неправда! Я за тобой ухаживать буду!

Иринэ вскочила, подбежала к дверям на террасу и рванула их на себя. Спальня наполнилась осенним солнцем и веселым дворовым гвалтом.

Ураган, ураган! Не боюсь я тебя! Нет больше темноты в пакете с крупой, нет разжиревшего семейства жуков, жующего, жующего, жующего... Иринэ птица! Она облачится сегодня в красное платье, повяжет на шею драгоценную свою косыночку и выпорхнет на свободу. Она полетит в университет самой красивой из бабочек-однодневок, и сокурсники задохнутся от восхищения. Они наперебой начнут ухаживать за Иринэ, а Иринэ одолжит у Михо пистолет и – бах-бах-бах – распугает всех этих идиотиков!

– Это ты на своем драмкружке синяк заработала? – вернула ее на землю бабушка. – Моя дочь так занята собой, что упустила ребенка!

Иринэ проследила за ее взглядом и увидела на своей левой руке, чуть выше локтя, синие пятнышки.

– Я о парту ударилась! – вскрикнула она и спрятала руку за спину.

– Как же о парту! Там следы пальцев!

Нуну тяжело вздохнула, провела ладонями по лицу, встряхнула головой.

– Покажи, солнышко! – попросила она.

Иринэ резанула жалкая нотка в ее голосе, непривычная, заискивающая. Девушке отчего-то захотелось плакать, она подошла к матери, села рядом и прижалась лбом к ее неспокойно подрагивающему плечу.

Нуну отстранила ее, осмотрела синяк и подняла на Иринэ красные, больные глаза:

– Кто тебя хватал за руки?

– Никто.

– Не ври. Ты врать не умеешь.

– А ты умеешь?

– Одевайся и веди ее к медэксперту! – возмутилась бабушка. – Нашла с кем демократию разводить!

– Я не пойду к медэксперту! Я вообще никуда не пойду! – взвизгнула Иринэ. – Я... я... я на лекции опаздываю!

– Нуну, что ты ей позволяешь?!

– Этот твой... рыжий... – губы матери едва шевелились, потухшие зрачки стали совсем мертвыми. – Он тебя изнасиловал?.. Ты дурочка у меня, тебя любой...

– Вы все выдумали! – захлебнулась ужасом Иринэ. – Вы все про меня выдумали! Я от вас... Я замуж от вас убегу!

Она оттолкнула мать и понеслась в свою комнату – плакать.

Нуну сидела несколько минут неподвижно, потом повалилась на постель и сложила руки на груди крестом.

– Мне бы, как Бадри...

– Ну что, допереживалась? – желчно спросила мать.

 

Вечером врач вколол Михо обойму лекарств и запретил вставать, а утром больной, как ни в чем не бывало, отправился на работу. Не помогли ни слезы матери, ни приказы отца. Он не барышня, чтобы носиться с сердечком как с писаной торбой!

Сердце больше не болело, но отчего-то подгибались ноги, немного кружилась голова. Ничего, не из таких передряг выбирались!

Михо зашел в свой рабочий кабинет, сделал небольшую зарядку и сел писать экспертное заключение. Посторонние мысли оставили его. Только спектрограмма на фотографии. Только элементный состав автомобильной лакокраски.

В полдень Кроха принес лекарство и заставил выпить. Михо несколько минут поболтал с братом, вызвался достать ему два билета на футбол, матч обещал быть интересным, и взамен потребовал, чтобы Кроха отобедал дома:

– Когда ты ешь, мама становится счастливая!

Кроха напомнил, что ему уже двадцать лет, что у него есть любимая девушка и что внимания ей надо побольше, чем маме.

– Но от билетов не откажусь, и мама вкусно готовит, – закончил он и отбыл для исполнения задания.

Михо постоял около окна, понаблюдал сверху за шагающим по тротуару Крохой и засмеялся. У него было светло на душе.

Наконец он дописал заключение и отнес его машинистке.

Так... Заключение с плеч долой! Что там еще в журнале? Образцы ворса? Берем в сейфе образцы ворса...

В четыре появилась Иринэ. Она запыхалась и лепетала что-то невразумительное о том, что домашние заперли ее в комнате, а она возьми и выпрыгни из окна, да прямо в руки к сердитому соседу, который начал на нее кричать и позвал мамулю, а Иринэ все равно убежала.

Непонятные эти девчонки! То на полном ходу из автомобиля выскакивают, то сами являются к тебе на работу. А, впрочем, чего непонятного? Балованные взбалмошные кокетки! Но что-то в них есть, в кокетках, если после встречи с ними становится веселее жить.

– Ты одолжишь мне пистолет?

– Для чего? – остолбенел Михо.

– Меня на курсе ни в грош не ставят, а с пистолетом, как пить дать, зауважают.

– Малолетка криминальная!

Иринэ посмотрела на него то ли жалобно, то ли огорченно.

– Ну, я пошла, – сказала она и осталась сидеть.

– Куда?

Она пожала плечами.

– Я тебе совсем не нравлюсь? – глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.

– Ладно, не реви. Насчет криминальной малолетки я пошутил.

Ничего не происходило. Он пододвинул образцы ворса и опять принялся за работу.

Иринэ облокотилась на стол, положила подбородок на узкие ладошки и застыла в позе ожидания. Точь-в-точь преданный пес у стула хозяина.

"Говорил, что подпустишь к себе только ребенка или собаку, судьба подслушала и выслала гибрид, – усмехнулся про себя Михо. – Посылка прибыла. И что ты теперь будешь с нею делать?"

Время приближалось к шести. Он спрятал образцы ворса в сейф, одел куртку и, кинув через плечо: "Пошли!", направился к выходу.

Иринэ покорно поплелась за ним.

Они вышли на улицу и зашагали куда глаза глядят. У него руки в карманах, она вцепилась в сумочку, он смотрит на проезжающий мимо транспорт, она на гору вдалеке. Шли рядом, не касаясь друг друга, без единого слова.

Около ипподрома Михо остановился.

– Ты знаешь, что я на пятнадцать лет тебя старше, и знаю про жизнь гораздо больше тебя?

– Ну и что? – отозвалась Иринэ.

– У меня не забалуешь, из окон не попрыгаешь... И характер у меня тяжелый.

Она пожала плечами.

– У моей семьи нет денег, нет автомобиля, скоро не будет приличной квартиры, а долг, скорее всего, останется.

– Ты... ты меня не любишь? – глаза Иринэ снова наполнились влагой.

– Это тебе не игрушки! Ты понимаешь, во что нас втягиваешь?

– Хочешь меня прогнать?

– Господи! Она любое дерьмо подберет!

Он двинулся дальше, а она осталась стоять у забора, с опущенными плечами, похожая на озябшего воробушка.

– И откуда ты взялась на мою голову! – Михо вернулся, зажал ее пальчики в ладони и спрятал себе в карман. – Тебе не холодно?

– Холодно? С рукой в твоем кармане? Очень тепло.

– Кто вас, тепличных, знает? Только давай без обмороков и стенаний!