Огромная агония, или День Победы Дмитрия Зуева

 

на рассказ Дмитрия Зуева «Парк Победы»

 

Купить в журнале за апрель 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 32 минуты | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

^[1]

 

 

 

Чёрная овца пасётся на чёрном поле на чёрном снегу под небом чёрным у чёрного города, где я рыдаю, весь в красном.

 

Марсело, сын Хуана Хельмана^[2], в 12 лет

 

 

Некто отправился в Парк Победы, выпить в одиночку вина на свои именины – больше ему, молодому и красивому, не с кем. Он ведь юноша, не парень (разница, как между мужчиной и мужиком) – большая редкость в постсоветии; неслучайно он не только одиночник, но и девственник, более того, даже общения с женщиной не знает, ему любая кажется таинственной, он белая ворона вдвойне, духовно и физически. К тому же парк соседствует с кладбищем, он и сам – обиталище духов, в нём аллеи обрываются, никуда не ведя, в нём тянутся плиты гранитные с именами погибших в величайшей из войн. Куда податься нынче юноше, как не в подобный парк? Свернув с него на кладбище, к теням тысяч юношей, погибших в Великой войне? Там давно уже никого не хоронят, там лежат только спасители живущих ныне. Кучки мещан пьют и едят на могилах погибших за них (за них ли? однако далее, далее), ставят стаканы у изголовья могил. Лишь главный герой, присев распить вина, вдруг осознаёт, чьи кости лежат под его ногами. Смотрит на часы: без пятнадцати восемь. Потом, налив в стакан вина, видит у могил молодую женщину. В бордовой куртке. Ненадолго она выпадает из его поля зрения. И входит в него снова: её тащат к заброшенному туалету три мужика, один полицейский, второй в военном кителе, третий в спортивной форме, и виду спортивного. Её крик не слышен никому, из-за не безлюдия, а шума, а юноше только виден. Несколько раз девушка вырывается, но непостижимым образом вновь цепляется за насильников, будто летящий на огонь мотылёк. Борется яростно, но и бессильно. Позже юноша увидит полуобнажённое тело, она будто без сознания. Заметит, поражённый, что женщина немолода, лет семидесяти. Не знает, звонить ли в полицию, ведь полиция соучастник преступления. И выйдет дух ветерана войны из тела замученной и пояснит юноше: она погибла за тебя (значит, насилие закончилось смертью), пусть живёт в твоей памяти, и ещё ты должен рассказать людям, как это происходило, как она за тебя погибала, рассказать то, чего не видел. Случившееся без пятнадцати восемь, сиречь – в 19:45.

 

 

*   *   *

 

Налицо новелла в старом значении слова – короткий рассказ (в «Парке Победы» 1124 слова) с неожиданной концовкой («новелла не что иное, как случившееся неслыханное происшествие» – Гёте). Большинство рассказов, именуемых новеллами последние лет сто, таковыми не являются (та же ситуация, что с сонетом). Писать их труднее обычных рассказов – подойдёт не каждый сюжет, повышаются и требования к краткости, сжатости изложения.

Уровень краткости данного произведения заслуживает отдельного упоминания. Мне удалось сократить рассказ только на 5% (см. мой вариант в обсуждении рассказа) – почти любого прозаика, философа и публициста, классиков тоже, могу сократить на 10-30%, без ущерба для сюжета и композиции, а также идей, ритма фразы и юмора (буде они наличествуют). Любая страница прозы Пушкина, особо хвалимого за краткость, более сократима, без порчи, только улучшаясь, избавляясь от лишнего. При этом в «Парке Победы» нет пушкинской сухости («повести Пушкина голы как-то» – Лев Толстой).

Соблюдены все условия классицистической трагедии – единство времени, места, действия и языка. Полная реалистичность сюжета этому не помешала. Также согласно классицизму страшная сцена показана «за сценой», не описана. Малое количество персонажей сближает новеллу и с древнегреческой трагедией (шесть, вместе с духом ветерана (или там два чудесных героя? Однако после об этом). Как образец краткости, реализма и новеллы «Парк Победы» уже явление замечательное. Но глубина содержания и степень обобщения делают его образцом рассказа вообще. В нём немногим более тысячи ста слов, но в мировой литературе наверняка нет более масштабного рассказа объёмом до пяти тысяч слов.

 

 

*   *   *

 

Парк и кладбище из рассказа – картина всей постсоветии, особенно восточнославянской. Это реальные места (знаю от автора), что не меняет дела. Не случайно город дан безымянным, и видно, что не мегаполис, но и не маленький городок. Я предположил в нём от двухсот тысяч до миллиона жителей. Зуев уточнил: шестьсот тысяч – средняя цифра между названными мною. Но олицетворяет восточнославянскую постсоветию не столько город, сколько именно парк в честь Победы и кладбище по соседству, где захоронены солдаты Великой Отечественной. Ни одна другая земля не усеяна столь щедро костями погибших для спасения потомков (разве что Вьетнам), убитых именно фашистами, не является настолько «обиталищем духов», на чьих могилах пьют аполитичные мещане (их тоже больше, чем в большинстве других стран). Нигде нет и такого количества монументов в память о войне, притом несоответствующих нынешним властям – всё запущено, покосилась сцена, на которой некогда выступал духовой оркестр, обрываются запущенные аллеи, никуда не ведя. Нет имён и географических названий, но даже без «пятиконечного» лотоса с вечным огнём, не зная автора и его языка, место и время действия ясны.

Три силы стоят на службе у постсоветской власти – как и вообще при капитализме – куда больше, чем в СССР: военные, полиция и спортсмены. Силовиков (вооруженных более прежнего) за последнюю четверть века стало в разы больше, притом именно из числа предназначенных против собственного населения. Спорт: тройное оружие капитализма – для отупления масс, их отвлечения от общественных проблем, как золотое дно для вербовки тупых громил себе на службу. Спортсмены-силовики, с мускулами, интеллектом, образованием и моральным обликом гориллы – поставщики полиции, всех спецвойск, всей прочей цепной своры буржуазии: телохранителей, прочих охранников и вышибал, ультраправых боевиков, во многом и криминала со злостным хулиганьём (политически правых по определению), актёров для боевиков. Не случайно в постсоветии их количество выросло во много раз, и все они политически правые. Гораздо больше стало и спортивной тематики в СМИ. Как и на Западе, спортсмен-силовик стал звездою кино. Современный капитализм вдобавок продвигает их в популистские лидеры и крупные чиновники (Шварцнеггер, Кличко, Валуев). Военные, полиция и спорт (особенно силовой, особенно профессиональный) – трёхглавый враг антифашистов (то бишь левых), Цербер буржуазии, ибо при коммунизме эта троица не предусмотрена вообще. В полузаброшенном парке Победы, на костях погибших антифашистов (почти поголовно левых), среди сиротливых памятников памяти войны, в окружении пьяных обывателей, «зловещая компания» – военный, полицейский, спортсмен – тащит жертву, левую, красную (потому и в красной куртке), белую ворону мещанского болота, подобную составлявшим костяк Красной Армии. Точнее и кратче в художественной форме описать постсоветию вряд ли возможно.

Юноша думает, звонить ли в полицию «в такой ситуации», и убирает телефон. Полиция соучастник содеянного. Апеллировать к властям в интересах антифашизма мало толку – буржуазная власть латентно фашистская, отношение к людям у неё то же, что у фашизоидного хулиганья. Воззвав к органам правопорядка, герой рассказа был бы похож на «мирных», «парламентских» левых. Из них и вышло – покинуло их ряды – большинство леворадикалов. Звонили в полицию, звонили, писали в суды, писали, составляли петиции, голосовали, подписывали… Потом сообразили, что главные фашисты во власти и сидят. И ушли в партизаны.

Она погибла за тебя, поясняет юноше дух ветерана. Как и все детали рассказа, эти слова имеют двойной смысл – буквальный и аллегорический, символический. Она спасла его – тройка занялась ей, а не им. Также спасли его погибшие в Великой Отечественной. Кроме того, она погибла именно за него, а не за прочих слонявшихся по парку и кладбищу. Он нетипичен для своего окружения, и если бы не она, тройка занялась бы именно им. Также герои Великой Отечественной погибали за подобных ему, за юношей, девушек, мужчин и женщин, а не мещанистых парней, девок, мужиков и баб, напивающихся на их могилах. Они воевали за хоть чем-то на них похожих, потенциально способных стать подобными им, остальные же – толпа в рассказе, большинство жителей постсоветии – только примазались к Победе. «…Зоя (Космодемьянская – Л.) не для всех, хоть она думала, что для всех, она для немногих, и я могу не попасть в их число» (Л., «Адская честь»).

Юноша поражён тем, что погибшей, оказывается, лет семьдесят. Однако раннее её молодость приметил не только он, но и убийцы (иначе не насиловали бы), и сам автор называл её не только «женщиной», но даже и «девушкой» – она действительно была молода. В конце ей около семидесяти – примерно столько лет прошло к моменту написания рассказа (2016-й) с 1945-го. Впервые он увидел её у могилы – из могил она и вышла, и подобно тому как из неё выходит дух ветерана, так и сама она – дух погибших в сороковых (парк «стал обиталищем духов»), пришедшая, дабы спасти юношу снова, как уже спасла его семьдесят лет назад. Это мотив гоголевского «Вия», где инфернальная паночка выдаёт свой возраст после гибели, из девушки обращаясь в старуху. И в «Парке Победы» главный герой также юноша, и все события также показаны его глазами. Но остальное наоборот: девушка персонаж положительный; не губит юношу, а спасает; зло не в ней, а разлито вокруг, она же есть луч света в тёмном царстве.

Она погибла, но в рассказе говорится о победе, 1945-м – её схватили в 19:45. Дух ветерана подчёркивает это. Казалось, логичнее говорить о начале сороковых, учитывая случившееся с ней. Но всё верно. Войну выиграли – этого почти никто до сих пор не понял – красноармейцы, партизаны и подпольщики начала войны (когда не было ещё дворянско-буржуазных званий «генерал», «полковник», а были командармы, комдивы и комбриги). Не только они, но главным образом – они. Задачей их было держаться как можно больше – чем медленнее наступает враг, тем больше шансов у СССР успеть реформировать армию и перевести экономику на военные рельсы. Они-то и угробили нацизм, они-то фактически и взяли рейхстаг, и было им намного труднее, чем штурмовавшим Берлин. Женщина из рассказа погибает – именно победители погибали чаще всего, в подавляющем большинстве не дожив до конца войны, даже до освобождения всей советской территории мало кто дожил. Таков закон и всего революционного движения – чаще погибают лучшие, активней ведущие к коммунизму, так было и в Великой Отечественной, этому закону следует и сюжет «Парка Победы». Погибает она в мучениях – именно они, победители, чаще попадали в плен и подвергались пыткам и издевательствам. Она остаётся безымянной для юноши – именно среди победителей масса анонимов, о коих не осталось сведений, именно главных своих спасителей мы плохо знаем по именам. Наград она не получит – именно победители реже всего получали ордена-медали и звание Героя Советского Союза, ибо, во-первых, многие остались безымянными, во-вторых, погибали чаще всего в такой ситуации, когда некому было подтвердить героизм их поведения, в-третьих, до 1944-го награждали более скупо, критерии были заметно строже, в-четвёртых, многих наградили после войны, на юбилеи-праздники, и вышло так: чем больше проживёшь после войны, тем больше достанется наград. Она обречена, уступая по силе противнику – именно победители уступали врагу по силе, и были обречены. Но они победители – их стойкость спасла страну. Женщина из рассказа – победительница, выполнившая свою миссию. Борется она «яростно, но бессильно». Именно победителей часто охватывало чувство бессилия, им – и особенно их противникам – часто казалось, что они погибают просто как жертвы, как проигравшие. И также, как у героини «Парка Победы», ярость их была действительной, а бессилие – мнимым, кажущимся, ибо они победили. Победили своей героической жертвенностью. «…женщина погибла не просто так». Вырываясь из рук насильников, она каждый раз вновь цепляется за них. Так и действовали победители, идя на смерть, записываясь добровольцами и уходя в партизаны, вызывая огонь на себя, дабы приковать к себе противника, выиграть время и этим спасти остальных, и каждый раз, отступив, вырвавшись из окружения, вновь шли в контратаки.

«Ад – особая милость, которой удостаиваются упорно её домогавшиеся» (Камю). Бойцы начала войны не просто были ввержены в ад – большей частью они сами упорно его домогались, и удостоились «особой милости» – и прижизненного ада, и посмертной победы. Так действуют и леворадикалы всех времён, будь то холодная война или физическая.

 

^[3]

 

Дух ветерана войны, спасший юношу, не случайно женского пола. Большинство воевавших были мужчинами, однако всё верно. Советские женщины вели себя в Великую Отечественную лучше мужчин – на фронте и в плену, храбрее, мужественнее, при том что и последние вели себя весьма достойно. Мужчины внесли больший вклад в победу, потому как именно их главных образом отправляли на фронт, и как добровольцы они реже получали отказ, и военное образование к началу войны имели почти только они. Но если бы половина участников войны были женщинами, победа на целых две трети стала бы их заслугой – ибо они были лучше. Для становления добровольцем женщинам требовалось больше мужества: они чаще сталкивалась с непониманием окружающих, отговорами, более того – раздражением и насмешками (мужчин, наоборот, могли упрекнуть и высмеять за малодушие), во-вторых, женщинам было гораздо труднее побороть соблазн оставаться пассивными, не выказать мужества, особенно в тылу врага и плену, тем паче под пытками – их воспитание и отношение к ним окружающих располагали их к этому, в отличие от мужчин. Но, вопреки всему этому, женщины повели себя не хуже мужчин, а даже несколько лучше. В русскоязычном журнале «Литературный Азербайджан», выходящем в Баку, в конце 1990-х опубликовали воспоминания ветерана, азербайджанца, о русских на войне (не помню фамилии – не знал, что понадобится, не выписал). Он писал, что женщины были храбрее, уточнив – это не означает, что русские мужчины были плохи, нет, они прекрасно воевали, просто русские женщины были ещё лучше. Сказано о русских, но последние составляли большинство воевавших, и речь идёт фактически о советских людях вообще. Офицеры вермахта не раз отмечали, что советские пленные женщины более стойко переносят боль. Кроме того, Великая Отечественная была войной левого и правого движений, а среди левых последнего столетия женщин заметно больше, чем среди правых. Эта разница только возрастает, если сравнить левых и правых радикалов. А их командиров сравнивать вообще нельзя – среди руководителей праворадикалов женщин не меньше, а нет вообще. К тому же действие рассказа происходит в наши дни, а сейчас эта разница ещё больше. Наконец, именно леворадикалов-женщин чаще пытают – современные правые, особенно США и ИГИЛ^[4], заложили гнусную «традицию»: если – среди левых пленных – мужчин пытают почти только по мере надобности, для получения некой информации, то женщин пытают всегда, именно женщина будит в правых садизм.

Не случайно и изнасилование. Это также больше относится к современности – нынешние правые всё чаще насилуют пленных-арестованных не только женского пола, но и мужского, в качестве дополнительного средства устрашения.

«…шум проспекта заглушал её крик». Именно – кричать дозволяется, но крик никому не слышен, крича в многолюдном городе, средь бела дня, уподобляешься вопиющему в пустыне. Неолиберализм – современный вариант фашизма – редко запрещает что-либо рассказывать, но заглушает неугодные голоса информационным шумом, какофонией хаотичной бессмысленной информации. Юноше крик тоже не слышен, только виден – ведь и его уши забиты какофонией, даже готовый узнать правду не может узнать её в полной мере, он не столько знает её, сколько догадывается о ней, слыша немые крики слухом внутренним, слухом своей совести.

Убийцы из рассказа остаются безнаказанными. С Великой Отечественной это не расходится – большинство нацистов заняли в послевоенном мире руководящие посты в США, Австрии, Испании, Португалии, Латинской Америке, ЮАР, а в ФРГ вообще правили страной минимум до 1980-х. Победа 1945-го не в том, что палачей покарали (это произошло в очень малой степени), а в спасении сотен миллионов людей, коим угрожали смерть и рабство. Это максимум, чего можно добиться в мире, где большинство стран буржуазные. Для истребления фашистов нужна Мировая революция.

 

 

*   *   *

 

Как и в классицизме, жуткая сцена дана «за кадром». (Так, кстати, делал и Достоевский, давая самые тяжёлые сцены только в пересказе своих героев (впрочем, это единственное, что роднит его с классицизмом). Но в финале дух ветерана наказывает юноше прямо противоположное – и рассказ обращается в эстетический манифест ещё больше, чем в политический памфлет и историю Великой Отечественной – расскажи, как она за тебя погибала, рассказывай то, чего не видел. В нескольких словах уместилась целая литературная программа.

Расскажи, хоть ты «этого и не видел» (курсив мой). Плюнь на графоманов и дурачков, твердящих, что писатель должен писать лишь о том, что видел, домысли, представь, ты должен это сделать, сукин ты сын, коли ты настоящий писатель, ибо больше некому, погибшие уже ничего не расскажут. Стань Данте, даже без помощи Вергилия, в том аду, или в тех его кругах, куда не поведёт никакой Вергилий^[5]. Была во Франции 1970-х леворадикальная организация «Аксьон директ», называемая неолиберальными фашистами «террористической» (и Космодемьянская была «террористкой» для нацистов). Её член Жоэлль Оброн, умирая в тюрьме в 2006-м в страшных мучениях, взяла обещание с главы «Аксьон директ» Жан-Марка Руйя́на «обо всём написать и рассказать» – и он сдержал слово, выжил, вышел на свободу и написал о ней. «Нужно оставить вневременное свидетельство» (Руйян). Оставь его, даже если ничего не видел, ибо его нужно оставить. Расскажи о смертях, не виденных не только тобой, но и вообще никем, кроме палачей, как в «Парке Победы», ведь больше некому. Того и хотят палачи, «Сперва убить, затем предать забвению, спрятать концы в воду, закопать в общую могилу. Их убивают снова и снова. …скрывая факт убийства, хотят убить их ещё раз. Стереть с лица земли, лишить биографии» (Хуан Хельман, из интервью Эстер Хилио). Каждый настоящий писатель, говорит Дмитрий Зуев, должен дать Жоэлль Оброн слово, данное Руйяном, и также его сдержать. Даже если не видел произошедшего – на то и писатель, чтобы видеть невиденное, притом именно то, чего власти не хотят видеть, о чём не скажут СМИ, вспомни «Парк Победы» – хоть она и кричала, но крик никто не слышал.

Расскажи, как она погибала, как она себя вела – героизм не только во взятии крепостей и рубле шашкой на скаку, герой может выглядеть жалко, беспомощно, в самом унизительном свете, и героизм в том, что он пошёл на это, не устрашился никакого унижения. В «Балладе о кёльнской яме» Слуцкого (величайшее стихотворение о величайшей из войн), есть точные строки о героически лежащих пленных, медленно умирающих голодной смертью, но не идущих в предатели. Бывает, для свершения подвига надо не идти на штурм, а, скажем, лежать, именно героически. Это труднее описать – а вот покажи таких героев, сумей описать, как геройски они себя вели, как были прекрасны в самых жалких и беспомощных положениях, ведь они победители, как бойцы начала войны, как женщина из «Парка Победы», ведь это их победа.

«Друзья мои, клянусь – за весь день не приключилось ничего, что было бы труднее и огромнее этой агонии. Только о ней мы и вспоминали долгое время, только её и должны были вспоминать» (Элисео Диего, «История о пайядоре»)^[6]. За всю мировую историю не приключилось ничего труднее и огромнее этих агоний; только о них и стоит вспоминать, только их мы, писатели, и должны описывать. Покажи семнадцатилетнюю Зинаиду Портнову, даже в плену застрелившую трёх нацистов, ей отрезали уши и выкололи глаза, она поседела, но не сломалась^[7]. Покажи, сука писатель, коли ты такой крутой. Татьяну Соломаху^[8] – она воевала с белогвардейцами, но она победитель в Великой Отечественной, ибо вынесла пытки так, что в честь её Зоя Космодемьянская назвалась в плену Таней, это она породила Зою, а Зоя, погибая «яростно, но бессильно» (Зуев), породила легион добровольцев сороковых и послевоенной Латинской Америки (берущих имя Таня) – и, погибая в 1918-м, «яростно, но бессильно», Соломаха уже брала Берлин 1945-го и убивала фашистов США в латиноамериканских джунглях 2000-х, ибо ярость то её была действительной, а вот «бессилие» – мнимым, и такими же действительной и мнимым они были у Космодемьянской. Покажи Чабахан Басиеву, отказавшуюся стать редактором фашистской газеты, которой вырезали груди, губы и язык, а ей нипочём; её брата Тасолтана^[9], державшегося под пытками так, что гитлеровцы вырезали у него на спине: «Коммунист, который не сдаётся». Покажи Веру Волошину, аналога Космодемьянской; Марию Синельникову^[10], кою били, а она вставала и честила палачей по-немецки, её сбивали с ног, а она снова вставала и честила опять, и пришлось застрелить, потому как сколько ни бей, ни вали, а она вскакивает и материт; Любовь Шевцову и Елизавету Чайкину, Зою Рухадзе, кою месяц пытались заставить выдать товарищей, да не тут-то было, раздробили пальцы, отрезали нос, выкололи глаза, вырвали волосы, а она не выдала никого, и сбросили её живой в колодец^[11]. Покажи младшего сержанта Юрия Смирнова, распятого (древность в 1944-м), ибо как ни режь, ни жги, а он молчал; Миру Сокол, у коей на глазах пытали её мужа Херша, уговаривая заговорить, дабы мужу оказали медпомощь, а она не сказала ничего, и Сюзанну Спаак^[12], после коей камера пыток была красной от крови, а она промолчала до конца. Это они, Че Космодемьянские, победили в Великой Отечественной, а не жирный Жуков, воровавший вагонами, говорит Дмитрий Зуев.

А поскольку Великая Отечественная продолжается (см. «Четвёртая мировая война» Субкоманданте Маркоса, «Танец Гитлера» Яны Кандовой), расскажи и о нынешних героях и мучениках, Че Космодемьянских нашего времени. Парижском кинокритике Мишель Фирк^[13], боровшейся с правыми в Гватемале, и замученной, будто в кошмарном сне. Режиссёре Элени Гуариба, перед казнью месяц пытаемой в бразильском «Доме смерти»; Яре Явелберг, в том же аду показавшей себя не хуже; Ане Насиновик, многообещавшей пианистке и математику, которую, раненую, полицейские перебрасывали друг другу на улице, со смехом роняя на землю; Эленире Резенде, ушедшей в революцию, не выдавшей товарищей под истязаниями и убитой штыками; Соне Мораиш и Суэли Канайяме^[14], Сальвадоре Пуч Антике^[15], казнённом средневековой гарротой (средневековье в 1974-м) после пыточной эпопеи. Покажи, как это было, расскажи о том, чего не видел. Ленинце Валерии Саблине, пытанном в КГБ и расстрелянном, и ленинцах подростках Игоре Духанове с Николаем Никитиным из НКПСС, сведённых с ума в брежневских психушках, Ане Перес де Гайя^[16], пытаемой и застреленной в самый момент родов, покажи, как это было, какие они герои. Никто, кроме палачей, не видел, как удавили Ульрику Майнхоф, как вешали Гудрун Энсслин, а она боролась, «яростно, но бессильно», всё тело было в синяках, как убивали Андреаса Баадера и Ян-Карла Распе, как задушили Ингрид Шуберт^[17], как провели два последних своих дня Идания Фернандес и Арасели Перес Диас^[18], после того как Фернандес крикнула товарищам: «Прощайте, мальчики!», через что прошли перед смертью режиссёры Раймундо Глейзер^[19] и Хорхе Седрон^[20] (замученный в туалете, прямо по «Парку Победы»), что сталось с партизанкой ФАРК Марианой Паэс, подругой Тани Неймейер, схваченной фашистами США и исчезнувшей. Никто этого не видел, кроме палачей, а они ничего не расскажут, придётся рассказать тебе, писатель, если ты писатель, а не писака, говорит Зуев.

 

Че Космодемьянские, прототипы героини из «Парка Победы» Дмитрия Зуева:

 

^[21]

Слева направо: Мира Сокол, Херш Сокол, Мария Синельникова, Зинаида Портнова, Юрий Смирнов, Мишель Фирк, Раймундо Глейзер, Элени Гуариба, Яра Явелберг, Ана Мария Насиновик Корреа, Эленира Резенде, Соня Мария де Мораиш, Суэли Юмико Канайяма, Сальвадор Пуч Антик, Ульрика Майнхоф, Гудрун Энсслин, Ингрид Шуберт, Ана Мария дель Кармен Перес де Гайя, Иданиа Фернандес, Хорхе Седрон.

 

Юноша «Парка Победы» – современная молодая литературная интеллигенция, её лучшая часть. Напутствие духа ветерана – эстетический манифест. В истории эстетики нет манифеста столь умопомрачительно краткого, при том, что содержанием он мало кому уступит.

Примат трагедии, вопреки Гёте (впрочем, и тому хватило ума написать «Фауста» как трагедию). Лучшие мастера всегда трагики, и как Аристофану и Плавту не удалось сравняться с Эсхилом, Софоклом и Еврипидом, как Лопе де Вега и Тирсо де Молина не достигли Кальдерона, а Шекспир-комедиограф – Шекспира-трагика, так обстояло дело и в дальнейшем. Это знал Ницше, это знал Александр Блок. Катарсис даруется только трагедией.

Небоязнь показа насилия – главное, как его показать, с каких позиций, и в целях каких.

Жестокость сюжетов и финалов – но с позиций гуманных, это можно и должно сочетать, надо просто уметь (как в «Парке Победы»).

Показывать самые жалкие положения, в кои могут поставить героя, сумев показать при этом, что он остаётся героем, что происходит свершение подвига. В частности, сексуальное насилие не принижает человека, коли он невиновен в этом, и героизма не умаляет^[22]. Дабы прояснить это, подобные сцены нужно уметь показать должным образом, надо думать об этом и решать подобные задачи.

Рассказывать невиденное автором – именно требование описывать лишь то, что видел лично, во многом изгадило советскую литературу 1930-1980-х. Писатель должен видеть то, чего не видел – дерзни, попробуй.

Сочетать реализм с фантастикой. Самый точный реализм и самая волшебная фантастика взаимосочетаемы, в том числе при рассказе о реальных событиях и социальных проблемах, они только обогащают друг друга, надо просто суметь это сделать. Формально реалистическое произведение, даже полудокументальное, может дать совершенно ложную картину действительности (например, у Солженицына или в романе А. Н. Толстого о Петре I), фантастическое – самую верную, даже почти документальную (например, у Дмитрия Зуева).

Рассказывать о Великой Отечественной, идущей сейчас, безмолвно, без освещения в СМИ и кино, без наград (даже посмертных) героям, где Че Космодемьянских, наследников героев сороковых, клеймят «террористами» и «экстремистами», но войне столь же кровавой и славной, что раньше. Вспомни «Парк Победы» – она кричала, но никто не слышал. Услышь неслышимые крики, озвучь их, стань голосом замалчиваемых.

Для истинного писателя окружающий мир – парк Победы из рассказа Зуева, «обиталище духов», кои для него интереснее постылых обывателей, пьющих на костях героев, и как в рассказе вышел дух красноармейца из могил, так духи героев посещают творца, питают его и вдохновляют, помогая если не слышать, то «увидеть» крики героев нынешних, как юноша из «Парка Победы» видит неслышимый крик. Шум и грохот доносятся с проспекта возле парка, пьют и вопят толпы мещан, восстают среди них наследники героев прошлого, духовные подвигоположники, красные («бордовая куртка»); и как бык на красный плащ тореадора, мчится на них трёхглавый Цербер: полицейский-военный-спортсмен, и борются красные «яростно, но бессильно» (и ярость действительна, а бессилие – мнимо, и как бойцы начала Великой войны породили Победу, так они породят (порождают) Мировую революцию), и, избавляясь от опасности, снова мчатся на неё, «завязая в грубых объятьях» врагов, и происходит так и в физической войне, и в холодной, и не слышит никто их криков, слышит только истинный интеллигент, настоящий писатель, одиноко бродящий средь запущенных аллей. Отмечалось выше, что место действия в «Парке Победы» – картина всей постсоветии, добавим – это картина всего современного мира, и того, как рождается художник слова, и как он живёт, чем питается его творчество.

«…на героя, как и на злодея, списывают не только всю пролитую кровь, но и всё, что похоже на кровь…», думает юноша (думает афоризмами), покидая парк, вооружённый напутствием, уходя к новой жизни. Происходит двойное рождение, рождение двоих: героя рассказа как будущего мастера, и автора рассказа, как мастера состоявшегося – ибо рассказ уже дописан.

 

 

*   *   *

 

Говоря о «Парке Победы», нельзя не вспомнить «Мексиканца» Джека Лондона – оба рассказа описывают Великую Отечественную, говоря о других временах, и, столь же точно, нынешнюю борьбу левых и правых (см. «Фелипе Ривера – Че Космодемьянская, победитель в Великой Отечественной, хозяин будущего»). В «Мексиканце» особенно поразительно, что он написан до войны, в «Парке Победы» – с какой лапидарностью это сделано (правда, без подробного описания всего хода войны, как в «Мексиканце»).

Сюжет «Парка Победы» сколь актуален, столь и вневременен, возможно, более «Мексиканца». В древности и средневековье античная и библейская мифология служили материалом для новых сочинений, интерпретаций, вариаций, герои мифов были архетипами. Делалось так и позже, Кальдероном, Мильтоном, Клейстом, Анненским, Сологубом, Цветаевой, Томасом Манном, Кортасаром etc. Волошин и Сологуб предлагали использовать подобным образом романы Достоевского и Льва Толстого. В статье «Шекспировская мифология» я назвал Шекспира более подходящим кандидатом на эту роль. То же можно сказать о «Парке Победы», с его сюжетом как кладезем для интерпретаций (тут мы вновь возвращаемся к сходству с древнегреческой трагедией). «Парк Победы» – история Великой Отечественной, картина нынешней социальной борьбы, политический памфлет, эстетический манифест, поучение входящим в литературу, наконец, миф, вечный сюжет.

 

 

*   *   *

 

 «Он (Стендаль – Л.) отнял у меня лучшую остроту атеиста, которую именно я мог бы сказать: «Единственное оправдание для бога состоит в том, что он не существует»…» (Ницше, «Ессе hомо»)^[23]. Зуев отнял у меня лучший рассказ антифашиста, который именно я мог бы написать. Дело не только в художественном уровне, и даже не только в том, что идеология не вызывает возражений. Поразительно наличие в «Парке Победы» большинства моих особенностей, тем и мотивов – форма новеллы, степень краткости, при которой пересказ содержания требует больше слов, чем в самом тексте, отсутствие (или почти отсутствие) диалогов, тема Великой Отечественной при отношении действия к иному времени, тема фашистов нашего времени, трагедия, мученичество, тема смерти, насилия (в частности сексуального), гибель главного героя, числа, число 4. Наконец, вполне соответствует моим воззрениям и эстетический манифест в финале. И потому несколько дней после прочтения рассказа я повторял слова Брамса о лучшем сочинении Иоганна Штрауса: «Жаль, что это не я написал»^[24]. Но позже понял, что надлежит радоваться: речь о не только чисто литературном достижении, но и политике, сиречь морали – и тут достижения единомышленников радует не меньше собственных успехов.

«На что иное сумели бы мы ещё указать, что среди запустения и изнеможения современной культуры пробудило бы в нас хоть какое-нибудь утешительное ожидание в грядущем? Напрасно ищут наши взоры хоть одного-единственного крепко разросшегося корня, хоть одного клочка плодоносной и здоровой почвы: везде пыль, песок, оцепенение, вымирание. И безнадёжно одинокому человеку не найти себе лучшего символа, чем «рыцаря со смертью и дьяволом», как его изобразил нам Дюрер, закованного в броню рыцаря со стальным, твёрдым взглядом, умеющего среди окружающих его ужасов найти свою дорогу, не смущаемого странными спутниками, но всё же безнадёжного, одинокого на своём коне и со своей собакой. Таким дюреровским рыцарем был наш Шопенгауэр: он потерял всякую надежду, но он жаждал истины. Нет ему равного» (Ницше, «Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм», 20)^[25].

На что указать, что среди запустения и изнеможения современной культуры даёт хоть какое-то утешительное ожидание грядущего? Напрасно ищут взоры хоть единого крепко разросшегося корня, одного клочка плодоносной здоровой почвы: везде пыль, песок, оцепенение, вымирание. Запущены аллеи парка Победы, обрываются, никуда не ведя; пустеет покосившаяся сцена, где некогда играл духовой оркестр, захватаны изголовья могил солдат липкими пальцами пьющих мещан, глушит шум проспекта кличи отдельных героев, восстающих против окружающего паскудства. И лучший портрет одинокого интеллигента-антифашиста – дюреровский Рыцарь со Смертью и Дьяволом, закованный в броню, да со взглядом стальным, в чаще мерзостей масскульта нашедший свою дорогу, не смущаемый инфернальными спутниками. Таким рыцарем предстал нам Дмитрий Зуев, возможно, потерявший надежду, но не жажду творчества. Вот он – пишет «Парк Победы», приобщаясь к Победе. Это день его Победы. В этот день – нет ему равного.

 

^[26]

 

 

 

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению апреля 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.