Рыцарь нашего времени, или Исповедь современного Дон Жуана

соч. 7 из цикла «Новые времена» II

 

На чтение потребуется 18 минут | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за март 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

 

 

1.

 

Великий Данте в своей «Божественной комедии» писал, что ад заключает в себе девять кругов. Он ошибался. Сейчас я расскажу, как я попал в десятый.

 

 

2.

 

Будучи советским школьником, я мечтал стать подпольным миллионером. Не знаю как, но думаю, не развались Союз, я им стал бы, потому что я всегда добиваюсь, чего хочу. В дальнейшем я жил – ни гроша за душой, и зарабатывать принципиально не собирался. Подчёркиваю – моя философия с детских лет не изменилась.

Я сейчас объясню. Мне всегда претило бежать туда же, куда и все. Была романтика в том, чтоб среди нищей толпы, считающей деньги греховным, стоять в подвале (я так именно и представлял – в подвале) у накопленных сокровищ, простёрши руки над ними, как на иллюстрации Фаворского к «Скупому рыцарю» Пушкина. Пусть не на что их было бы тратить – «с меня довольно сего сознанья». Тут не жадность была – был романтизм, вызов толпе. Я должен был иметь деньги хотя бы потому, что иметь их мне запрещалось.

Но когда миллионы людей поклонились мамоне, я понял: мечта опошлена. Гнаться за тем же, о чём мечтают толпы обывателей, было бы унизительным. Стать бизнесменом сейчас всё равно как быть поп-звездой – срам для интеллигента.

Словом, во времена былые нужна была смелость, чтобы заработать большие деньги, сейчас – чтобы их принципиально не зарабатывать. И, не зная ещё, какой избрать путь, я знал уже твёрдо, что отрекаюсь от обогащения.

 

 

3.

 

Более того. Продолжая размышлять на эту тему, я пришёл к выводу, что вообще унизительно тратить деньги на что бы то ни было. Самый явственный пример – проститутки. Обращение к ним равнозначно признанию, что сам по себе, без денег, мужчина переспать с ней недостоин. Всё чушь, что проституция унижает достоинство женщины – унижаются только клиенты. Доведя это положение до логического конца, я начал чувствовать унижение при покупке еды и одежды. Если постыдна покупка любви, почему не распространяется это положение на всё остальное? Я понял, что остаётся один достойный выход – брать всё, ничего не давая взамен.

Естественно, «всё» – сказано слишком громко, на это не хватило бы жизни. Да и не всё интересовало меня в этой жизни. Планы были уточнены. Я решил стать донжуаном. Первым настоящим донжуаном в мировой истории.

 

 

4.

 

Я сейчас объясню. Дело в том, что я, пожалуй, действительно единственный – или почти единственный – истинный донжуан в мире. Разбирая, скажем, литературные персонажи прошлого – а они для меня реальны не менее несносных современников – Печорина, пушкинского дон Гуана и прочих, что гремели у дам, можно подметить у них общую черту. Все они богаты.

Печорин разрабатывает план овладения княжной Мэри. Она торгует персидский ковер, герой наш смело поднимает цену – деньги-то есть! – и перехватывает его; нужно отвлечь общество от княжны – нет проблем, ежедневно накрывается стол на несколько десятков человек, при этом «шампанское лилось рекою», как гордо замечает наш герой. Дело сделано – все позабыли бедняжку Мэри. Браво! Чего не сделают деньги?! Читая дневник Печорина, убеждаешься: всё сделают.

Дон Гуан закалывает соперника на дуэли – да здравствуют физическая сила и ловкость (то есть психология первобытного человека), после чего король всего лишь высылает его из столицы, не решившись казнить – да здравствуют высокое происхождение и влиятельные родственники! К его же услугам и Лепорелло – расторопный и послушный помощник. Мне б такого.

Нечего и говорить о том, что столь низменные вопросы, как то – пропитание, удовлетворение прочих насущных потребностей, словом, всяческая проза жизни – вообще их аристократического сознания не замутняли. Не обременённые работой или учёбой, ограждённые могущественной роднёй, окружённые верными слугами, сидя под золотым дождём наследственных деньжат, разрабатывают они хитроумные планы, и – к чести их – добиваются-таки успеха. Хвала мастерству донжуанов!

 

 

5.

 

Меня интересовала победа лишь честным путём. Перейдя Рубикон – распродав все ценные вещи, устроив, к радости друзей, грандиозную трёхдневную попойку и вернувшись домой с головною болью и изгагою, – я улёгся на диван, закурил дешевую сигарету и принялся обдумывать своё положение.

Есть два способа добиться какой-либо цели: 1) потратить деньги; 2) пошевелить мозгами. В сущности, деньги нужны только дуракам – что им, беднягам, делать без них? Человеку умному они не требуются так же, как наследнику большого состояния не надобны таланты и достоинства для проведения безбедной жизни. Правда, дать нужную сумму куда проще, нежели мозгами шевелить. Взяв вторую сигарету, я отыскал и контраргументы.

Деньги: 1) можно растратить; 2) их могут украсть, изъять и пр.; 3) они могут обесцениться в результате инфляции. Если же и есть постоянный источник дохода, то и он может иссякнуть при нежданном стечении обстоятельств. Моему оружию не угрожало ни одно из сих бедствий. Более того: если деньги приходят к концу при их быстрой растрате, то ум и обаяние, на которые я полагался, будут лишь расти, оттачиваться при их использовании.

И наконец главное. Я ведь ненавидел их всех – пора уж в этом признаться – ненавидел смертной ненавистью сих позолоченных идиотов, в ослином самодовольстве своём полагающих, что мир принадлежит им, со всеми потрохами; врёшь, сволочь, не возьмёшь! Тут не зависть была: не деньги бесили, но тупость и пошлость – сочетаясь с деньгами, они омерзительней вдвойне. Стремиться в стан их – мерзко, затаиться – не по мне, но, как бедный рыцарь, должен я пуститься в поход, доказывая силу моего оружия, оружия, которого у них нет, как не было денег у простачков советского времени.

Пронзённый этой идеей, я встал и затушил сигарету. Голова уже не болела.

 

 

6.

 

Самосовершенствование продвигалось очень быстро. Виной был мощный стимул: отсутствие денег. Чтобы сохранить и укреплять своё положение среди приятелей, пришлось проявлять чудеса ловкости. Задачей моей было очаровывать людей в общении настолько, чтобы у них не оставалось времени задуматься о состоянии моих финансов.

Я изощрялся как мог. Скажем, произнося тосты, никогда не употреблял готовых формулировок, но брал за основу какой-нибудь случай, только что происшедший, выводя из него мораль в комедийной форме. Во-первых, таким образом никогда не рискуешь сказать что-нибудь заезженное, во-вторых, их нельзя было позаимствовать – ведь они были на случай. Из анекдотов избирались требовавшие актёрского мастерства, благо оно у меня есть, и при пересказе другими успеха не имели. В конце концов, я принялся сочинять их сам – сидел за столом и грыз карандаши, как заправский писатель. По вечерам перед зеркалом отрабатывались мимика и жестикуляция. Труд был адский, но результаты стоили того. Многие готовы были приглашать и поить меня, чтобы только послушать. При этом мной столь вдохновенно изображались смущение и неловкость – финансовые затруднения, невозможность внести лепту в общий котёл – что окружение моё умилялось совершенно, и меня же начинали стыдить за излишнюю, по их словам, щепетильность.

Всё это было, впрочем, лишь вступительным этапом к главному – женщинам. Проблема, чем их поить-кормить, отпадала, на то теперь были друзья. Люди безденежные и притом влиятельные в кругу друзей тогда уже практически повывелись, и видевшие меня в обществе приходили к выводу, что состояние моих финансов соответствует вольности моего поведения. Когда же речь о них заходила впрямую, я отвечал просто – деньги мне не нужны. В результате собеседница уверялась окончательно, что их у меня достаточно. Парадокс? Всё очень просто. Если человек не стремится к деньгам, значит, их у него очень много, или у него столь дикие связи, что о деньгах он вообще не думает. Простейший факт, что их у меня нет, потому как они мне вообще не нужны, казался настолько диковинным, несуразным, нелепым, что попросту не приходил никому в голову. То же и при вопросе о месте работы – я отвечал со снисходительной улыбкой, что она мне не нужна. Порою даже принималась поза средневекового аристократа, коему задали вопрос: не думает ли на службу устроиться, подзаработать? Собеседницы млели. И пусть бы кто упрекнул меня в лицемерии!

 

 

7.

 

Я наглел, входя в раж. Карты раскрывались. На первых порах безденежье замаскировывалось, но когда пустой карман обнажался, добыча ускользала. Однако выход был найден: теперь я сам объявлял сию горестную весть. Правда, не сразу, но продемонстрировав сперва всю силу обаяния. А после вворачивал в разговор: увы, женщины меня не любят, и т. д.

– Как?! – распахивались прелестные глаза. – Разве такое возможно?

В наш век, – пояснял я со сдержанно-печальной улыбкой, этак с достоинством, – в наш век всё – деньги. Пойти на попятный после такого разговора значило б признать, что и для неё всё в деньгах. Кроме профессиональных проституток, мало какая женщина признает это, многие и себе-то не признаются. Гордо вскинув голову, мне сообщалось, что не каждую женщину купишь, главное, чтоб человеком был. Заслышав столь радостную весть, я переходил уже к решительным действиям. Подозреваю, что иные и гордость ощущали от сознания своей, так сказать, бескорыстности.

 

 

8.

 

Впрочем, зря это я так, с поддёвкой. Я ведь любил их всех – пора уж в этом признаться – и женщин, и друзей своих, за то, что в сумасшедшей беготне за деньгами они на обаяние моё – поддавались и воздавали сторицей. Ещё одно преимущество, для меня же неожиданное: никто теперь меня не обманывал, никто не лицемерил. К чему обманывать человека без денег и власти? Завидуйте мне, властелины, Пол Поты и Муссолини! Никогда не узнать вам истинных чувств подчинённых, со страхом вглядываетесь в них: верен ли? Не смеётся ли исподтишка?

 

 

9.

 

Да и не только завидовали. Ненавидели уже. Проявилось это примерно через год после начала похода и за месяц до сошествия в ад.

Мастерство моё достигло – не побоюсь сказать – пределов возможного. Вполне закономерное явление, учитывая изнурительность тренировок (сказал бы ещё о природных данных, но тут уж нескромность: нехорошо гордиться данным от природы). Сказать к примеру, на начальной стадии порою по восьми часов в день просиживал у телефона: набирал вслепую и, заслышав женский голос, начинал говорить. Дошло до того, что большинство разговоров завершалось договорённостью о встрече. До сих пор тошнит от телефона, не могу беседовать более двух минут. Аллергия. Ходил на дискотеки, хотя их ненавидел, танцуя до упаду. В конце концов, начал изобретать новые стили. Иные подражали. Занялся спортом. Учился пить, не пьянея, наизобретав с десяток собственных способов. Сфотографировался раз сто, варьируя поворот и наклон головы, причёску и мимику, выбрал с двадцать наиболее выигрышных поз и в любой ситуации, кроме драки, ухитрялся оставаться в заданном кругу.

Карты раскрылись полностью. Отсутствие денег стало фирменным знаком. Появись они вдруг, многие друзья и подруги были бы даже разочарованы. Я гордо шествовал по улицам в поношенной одежде, ведя под руку благоухающих дам, платья которых лишь подчёркивали непрезентабельность моего наряда. Провожал их в метро, на такси денег нет, увольте. Раз не нашлось и на метро, пришлось ей раскошелиться, смеялись всю дорогу.

Тогда я впервые и заметил. Взгляд ненависти. Когда она разменивала деньги, окружающие смотрели на нас, точнее, на меня, с крайним раздражением. И впоследствии я часто наблюдал подобное. Удивляло то, что раздражались главным образом люди состоятельные, обладатели роскошных автомобилей и костюмов. Между тем они ведь имели не худших женщин, имели, всего лишь раскрывая кошельки, без напряжённой умственной работы, психологических изысканий и акробатических трюков, прилагаемых мною.

Но нет, всё было ясно. Бесило их то, что за удовольствия свои они платили, я же – нет, и всемогущество звонкой монеты – под сомнение ставилось. И понял я тогда, что вот оно – счастье, достигнута цель! Ешьте же, сволочи! Как бедный рыцарь, мчался я в каждодневный поход, и наградою был мне – взгляд ненависти. В этом было – счастье моё.

Только я его тогда не удержал.

 

 

10.

 

Да я знал и сам, что нельзя же так вечно, иначе счастье обращается в рутину, нужно только точку поставить, но достойно поставить. А для этого – достойный повод был нужен.

Я нашёл его, ещё не зная, что это – он, просто подивился в первый миг, что вот брюнетка, а глаза голубые; присмотревшись, красоте подивился, замедлил шаг, наблюдая, и тут уж удивление пошло расти снежным комом.

Она сидела в спортивной машине весьма экстравагантного дизайна, так что оборачивались прохожие, открыв дверцу, ногами на улицу, и говорила по мобильному. Всё это было тогда довольно внове в Баку, но не это меня удивило. Люди быстро разбогатевшие делятся обычно на две группы: первые становятся агрессивными, кичливыми, вторые лучше воспитаны, только на их лицах застывает несколько идиотское выражение удивлённого счастья, и выглядят они, как одетый не по росту – мальчишка, вырядившийся в отцовский костюм. Требуется время, чтоб с богатством свыкнуться, некоторым же это не удаётся никак. Но никогда ранее не доводилось мне видеть «нового» азербайджанца, столь спокойно несущего своё богатство. Глядя, как мило морщила она лоб, выслушивая чей-то монолог, глядя на непринуждённость позы, нельзя было усомниться, что автомобиль этот и все причиндалы богатства столь же естественны для неё, как для меня – мой застиранный свитер. Богатство было ей – впору. И, отрываясь спиной от стены, понимал я уже, что вот он – повод.

Дождавшись конца разговора, я быстро подошёл к машине, отворил дверцу и сел, и думал при этом: всё, милая, настал твой черёд удивляться. Только я жестоко ошибся.

 

 

11.

 

Удивлён оказался я, не удивлен, поражён даже, тем, что ничуть не удивилась, не испугалась она – обернувшись, смотрела спокойно-выжидательно, только лёгкая тень недовольства на лице. «Я произвожу впечатление человека невоспитанного, – сказал я. – Но дайте мне хотя бы пять минут, и я уничтожу это впечатление. Хотите пари?» – «Не хочу», и улыбнулась спокойно. «Хорошо, мы поговорим всего секунд двадцать, но признайтесь, разве я это впечатление частично уже не уничтожил?». Тут главное было, не что я говорил, а как: выражение лица, глаз, положение рук выдавали человека, несомненно, благовоспитанного, не говоря уже о складе речи, что мешало выгнать меня немедленно. Но всё же успех предприятия висел ещё на волоске.

«Вас трудно смутить», – усмехнулась она. «Невозможно», – уточнил я и улыбнулся виновато, извиняясь как бы за невозможность эту. «И откуда такая уверенность?» – «Из многих источников. Только не из-за денег – их совсем нет». – «Из-за чего же? Красивые глаза?» – «А разве у меня только глаза красивые?» – фраза больно была самодовольна, но я её предельно смягчил интонацией: очень спокойной, без вызова, взгляд даже немного печальный. Посмотрела цепко, говорит: «От скромности не помираете, верно?» – «А вы? – спрашиваю лукаво. – Помираете?». Вновь усмехнулась, уставившись перед собой, и заговорила деловым тоном. «Можешь сказать кратко, чего надобно. Только, – перебила меня, – телефона, адреса не дам. Бесполезно, – вновь перебила, едва я открыл рот. – Уезжаю послезавтра. В Москву. Улетаю, то есть. Понимаешь?».

Тогда я тоже уставился прямо, на дорогу, сглотнул и заговорил медленно, тщательно подбирая слова. «Телефон я просить не хотел. Нет денег звонить на мобильный. У меня вообще денег не бывает, это я в буквальном смысле говорил. И потом, знаешь… если б и были, я бы их принципиально не потратил».

Она теперь смотрела на меня, я видел краем глаза. Боже мой, боже мой, что ты несёшь, думал я с ужасом, сидя прямо и не оборачиваясь. Исповедуешься, что ли?

«Понимаешь, у меня философия. Если я трачу деньги, возникает вопрос: меня любят или их? Я добиваюсь, чтоб любили меня. Правда, не всегда удаётся. Я могу пригласить к себе домой только, больше никуда. Вон в этом доме и живу, второй этаж, левая дверь. Буду ждать завтра, приходи». Тут я наконец обернулся, встретил её глаза, а смотрела она со спокойным любопытством, и я вдруг почему-то ощутил себя ребёнком перед ней. Пробормотав: «Не прощаюсь» и тут же выругав себя за идиотски-самонадеянную фразу, я вышел, захлопнул дверцу. Ничего не сказала вдогонку. Перешёл дорогу и, только зайдя за угол, заслышал шум отъезжавшей машины. Улочка у меня тихая. И прислушиваясь, подумал вдруг: столько она меня удивляла, что, пожалуй, не удивлюсь теперь, если вернусь и увижу машину на месте. И не удержался – выглянул.

Не было её.

 

 

12.

 

Сперва я счёл всё это лишь за грубый свой промах – и то, что пригласил не к друзьям, а к себе прямо (на жидкий чай, видать), и скоропалительное заявление о нежелании тратить деньги. Однако вечером, прогуливаясь, пришёл к выводу, что верно всё. Ежели придёт, думал я, вышагивая по улицам, это будет не просто лишь победою очередной – точкой будет. Если придёт… Я вдруг ускорил шаги, ошарашенный открытием того, как больно мне будет, коль не придёт, завернул за угол – и тут даже отпрянул, увидев её.

Чувства и мысли, меня тогда посетившие, скорее интуитивного, нежели логического свойства (а ведь бывают и такие мысли), и потому их трудно объяснить. Ау, моё слово!

Нет, так не пойдёт. Изложу лучше наперво, какой и где я её увидел. Это было у входа в ночной бар. Лоснились авто, надменно глядя на меня глазищами фар. Складки зимней одежды мужчин монументальностью своей мне вдруг внушили почтение. Полированный дуб дверей блистал жирно, как откормленная рожа бугая. Ручка двери была столь массивна, что я бы не осмелился за неё потянуть. Гигантская вывеска неоновым светом хамски била в глаза. Много ещё было вещей – лоснящихся, помпезных, надменных, дорогих. И, стоя в центре группки людей, над всеми царила она. Угодливо мигали авто. Мужчины в тяжеленных пальто исполняли балетные па. Дверная ручка истончилась от прикосновения нежной руки. Впрочем, дело тут не в её красоте. Просто, глядя на неё в окружении стольких вещей, я понял…

Вот, нашёл теперь нужное слово. Я вдруг ощутил свою бесплотность. Словно на меня снизошло озарение. На фоне блеска и крепости сих вещей я, с надуманной своей философией, с призрачным оружием ума своего попросту не существовал для этого мира. Не разумом понял, душой ощутил вдруг всю невесомость своих надежд. И, вжавшись в стену, чтоб не заметила, был убеждён уже, что не придёт.

Вот она, точка, вот завершающий итог! С подлого расчёта судьбы, на пороге триумфа, я, как безумец Дон Кихот, должен был плюхнуться в грязь.

 

 

13.

 

Первые часы переживаний самые тяжёлые, и потопив их в дикой смеси спиртного, я вернулся домой к следующему вечеру, мертвецкий, стоял в парадной, прислонившись к стене и борясь с тошнотой; тут и подскочила лифтёрша, пожилая русская в цветочном платке, чрезвычайно словоохотливая женщина.

– Время нынче такое, поганое, вот и пьёт молодежь… чего же здесь стоять, шёл бы к себе… А девки-то тебя любят! Вчерась вот заждалась одна, я и спрашиваю, чего нужно, парня, говорит, длинноволосого; сама голубоглазая, а волосы чёрные; это кто ж – азербайджанка?.. Что с тобой?!

Одним махом я выскочил во двор; меня рвало. И, стоя там в углу, я словно душу выблевал.

 

 

14.

 

Первый из последующих дней нельзя описать, да и не происходило ничего, только лежал пластом, мычал в подушку, да ещё смотрелся часто в зеркало, не знаю почему.

На второй день я задумался, с бешенством думал, также лёжа пластом. Постой, постой, только не путай причины. Отчего снизошло озарение? Почему решил, что не придёт? Смутился роскошных одежд и машин? Невозможно, я не таков. Откуда, откуда была неуверенность?

Верно, она таилась во мне, подсознательно я ждал поражения. Вот оно, вот оно как: была трусливая мыслишка, что не можно успеху без денег, и должно всё лопнуть мыльным пузырём. Острили дворяне над Наполеоном, мол, вспомнил вдруг, откуда родом, да и полетел в испуге от собственной дерзости. Вот и я, значит, вспомнил…

 

 

15.

 

Данте поместил в девятый, последний адский круг предателей своих родных и близких. Ад физический меня не пугает: атеистом будучи, плевал на все круги вкупе с богом и с дьяволом; ад в душе лишь мне страшен, но и тут с девятым кругом не беда: человек умный и не больно альтруист, могу пред собой оправдаться. Но вот с самопредательством – как? Весь ужас в том, что не бог тут судья, он мне не страшен, но я сам – а от себя куда деваться? И если мерзко друзей предавать, сколь же зловонно моё преступление?

Десятый круг – вот что воистину страшно атеисту. Как рыцарь, изгнанный из рая, должен я по нему пройти. Мысль эта так придавила меня, что и третий день я пролежал не вставая.

 

 

16.

 

Не хочу рассказывать подробно, как делались мною деньги. Сколь отрадны были тренировки былого донжуана, столь тошнотворно оказалось сошествие в ад. Скажу только, что сейчас при деньгах. Я покупаю их всех, женщин, друзей, кулинарию. Я горю от стыда. Говорят про меня иные: стал человеком. Глупцы! Так, должно быть, поздравляли Дон Кихота при возвращении домой.

Только они все врут: это совсем не конец. На днях удалось выяснить её московский адрес. Я вылетаю, деньги будут только на билет и первые несколько дней. Я Дон Кихот, а не Алонсо Кихано! Должен вторично я выйти в поход.

 

 

17.

 

Великий Данте писал, что из ада нет исхода, оставь надежду навсегда. Только он ошибался.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение марта 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.