Главный редактор НЛ Игорь Якушко: о литературе и писателях, о будущем журнала, о себе

На чтение потребуется 50 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Лачин:

 

Как вы относитесь к деятельности Литинститута? Нужное ли это заведение, улучшило ли русскую литературу его появление в 1925 году?

 

Игорь Якушко:

 

Никак не отношусь. То есть не даю ни положительной, ни отрицательной оценки его деятельности.

Пока учился в общеобразовательной школе, мечтал поступить туда. А как до дела дошло, ограничился филологическим факультетом местного вуза. Я ещё тогда заподозрил, что дни этого учреждения сочтены. Так и оказалось: зачем государству, у которого нет идеологии, готовить профессионалов в области художественного слова? Да ему вообще никакая литература не нужна. То есть я хочу сказать, что Литинститут – это политически обусловленный вуз. Он был нужен советскому государству как элемент идеологической машины. У него, у государства, перед глазами всегда стоял образ Маяковского, и оно, государство, до самых распоследних восьмидесятых, хоть и по инерции, но всё-таки понимало: сила слова работает. И если не на тебя, то на твоих врагов. Собственно, сам Советский Союз во многом и был разрушен именно силой слова, как мне кажется.

А что касается его влияния на русскую литературу… Не думаю, что он существенно повлиял на её состояние: скорее всего, загубленных талантов и возвысившихся посредственностей на его совести было не так уж и много. Но в любом случае, он давал профессиональную подготовку редакторам и переводчикам, и если они по окончании этого вуза оказывались на своём месте, то это было лучше, чем если бы их места занимали персоны, воспитанные в другой среде.

 

 

Лачин:

 

До девяностых годов имела место советская цензура. Далее началось засилье западной культуры и быстрое распространение имморализма, превращение литературы в разновидность коммерции. В последнее время всё громче раздаются голоса религиозных людей, РПЦ укрепляет свои позиции, внедряя уже свою цензуру. Возможно, все три варианта не идеальны. Но есть ли разница меж ними в лучшую и худшую стороны?

 

Игорь Якушко:

 

Это смотря для кого. Диссиденту в Советском Союзе цензура казалась костью в горле, мешала жить и дышать, даже выдавливала из страны. А вот народ в результате её тотального контроля приобрёл глубокое уважение к печатному слову, проникся величием писательской профессии, обрёл в газетах и книгах кукую-то идеологическую устойчивость, морально-нравственные ориентиры. Книга заменила собой воспитателя. Любой родитель мог спокойно отослать вертящегося под ногами ребёнка сесть за книжку, потому что ни у кого не возникало сомнений: если человек читает, то ничего низменного и развращающего в книге он не встретит, а наоборот, научится чему-то правильному. Сейчас уже трудно себе представить, насколько это действительно было важно, как скрепляло общество, сплачивало народ. Цензура была для СССР как цемент, надёжнее любых заборов и страшнее любых ракет. Мы были не просто самой читающей нацией – сейчас это бы не сработало. Советский человек был словно защищён книгой, пропущенной через цензуру. Поэтому ощущал себя живущим в устойчивом мире. То чувство надёжности, которое она давала, сегодня никому просто неведомо. В фильме «Зеркало» Тарковского один из ключевых эпизодов посвящён тому, как главная героиня, бросив всё, бежит сквозь непогоду в типографию к своему корректорскому столу, в ужасе ожидая увидеть свою опечатку в ушедшем в тираж издании. Этот необычайно сильный в художественном отношении эпизод ничуть не преувеличен: цензура в жизни советского человека была ставкой на жизнь.

Вместе с Советским Союзом ушла и цензура. Нечего стало формировать с её помощью. Но свято место пусто не бывает: её место быстро заняла рыночная психология. Хорошо стало то, что хорошо продаётся, и наоборот. Чтобы понять, куда ведёт эта тупиковая философия, России понадобилось одно поколение – лет около двадцати примерно. Сейчас оно подросло, и мозги у него оказались несколько набекрень. В народе сработал инстинкт самосохранения. Но, поскольку национальной идеологии ещё не выработано, воспользовались проверенным дедовским средством – религией. И она будет выступать в роле такого охранительного мировоззрения до тех пор, пока не сформируется какая-то новая общественная концепция как альтернатива обществу потребления. Мне кажется, что это произойдёт довольно скоро.