Первое грехопадение, или Почти недетская история

 

 

 

Галка подошла к столу у двери, положила портфель с шапочкой на стул, затем повернулась, отвела руки назад и, забавно подпрыгивая на носках, скинула пальто на спинку.

– Ого! Сколько навалили! – сказала она, оглядывая груду книг. – Неужели так много читают?

– Думаешь, ты одна грамотная? – не очень дружелюбно сказал я. Приход Галки испортил настроение: мало того, что вчера выставила меня пред своей матерью круглым дураком, так ещё и сюда заявилась, лишив желанного занятия – побыть один на один с книгами.

         – А ты опять за своё? – сказала Галка, присаживаясь к столу. – Опять будем ссориться?

– А ты за ответом пришла?

– Каким ещё ответом? – она вроде бы непонимающе взглянула на меня снизу вверх

– Ну… – я замялся. – Ты вчера просила ответить.

– А, ерунда! Я пошутила. И я давным-давно знаю ответ.

– Врёшь ты всё. Что ты можешь знать?

– А вот знаю. Хочешь, могу сказать?

– Скажи.

Она переложила на столе с одного места на другое несколько книг, решительно тряхнула головой и сказала:

– Ладно, сам напросился, – она немного помедлила, потом, глядя на меня в упор, сказала:

– Ты в меня влюбился, но почему такой злой – не могу понять. Что, не так?

Книга, которую я только что взял со стола, едва не выпала из рук. Я пытался что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил губами и краснел, краснел… Галка прыснула в кулак, а потом и расхохоталась.

– Какой ты смешной, Колька! Да не смотри ты на меня так!

Она ещё и издевается… Этого я вынести уже не мог. Я положил книгу на стол, вынул из кармана ключ и бросил его перед ней.

– Ну и смейся, – тихо сказал я и пошёл к двери.

Галка выскочила из-за стола, загородила мне дорогу и схватила за рукав.

– Коля, постой! Я же ещё не всё сказала.

– Пусти! – я вырвал руку. – Чего тебе ещё?

– Ты тоже… Ты тоже мне нравишься.

Она открыто смотрела на меня, и я увидел, как по её щекам разливается яркий румянец – такой яркий, что в нём почти растворились её конопушки. Длинные изогнутые ресницы вдруг часто-часто затрепетали, и она опустила глаза.

– Теперь и ты можешь смеяться.

Мы стояли друг перед другом и молчали. Даже не знаю, сколько мы молчали – время для нас остановилось.

В романтических книгах я читал: после объяснения влюблённые непременно заключают друг друга в объятья и сливаются в долгом страстном поцелуе. Но то в романах. А здесь была школа, тесная коморка, называемая библиотекой, и мы: растерявшийся нескладный мальчишка в коротковатых штанах и в линялой серой курточке и девчонка – тоненькая, стройная и напряжённая, как натянутая струна. Какие тут объятья, какие поцелуи! Прикоснуться – и то боязно, а о чём-то другом грешно и подумать, а уж совершить – тем более.

Первой пришла в себя Галка; она вернулась к столу и принялась перебирать книги, затем подошёл я и стал ей помогать. Некоторое время мы избегали смотреть друг на друга. Но вот, словно по команде, подняли головы и, встретившись взглядами, вначале робко улыбнулись друг другу, а потом весело рассмеялись. И обоим сделалось легко и хорошо.

 

Мы не стали разбирать книги по алфавиту, как советовала Валентина Ивановна, а, взяв со стола стопку, шли к стеллажам и уже там, перебегая с места на место, раскладывали их по полкам. Мы носились по тесной комнате, задевая друг друга то локтем, то плечом, часто прикосновения были совсем не случайны, но нам нравилось, нам хотелось этого. Прикосновения будили в нас пока не ясные, но волнующие своей новизной чувства.

Мы так увлеклись, что не услышали, как открылась дверь, и на пороге появился школьный истопник и сторож дядя Вася. Это был старик лет семидесяти, на тёмном, похожем на кору старой вербы, морщинистом лице – седая клочковатая щетина. А на правой ноге, ниже колена, привязан ремнями деревянный протез, – он потерял ногу ещё в гражданскую войну. И как мы его не услышали? Он всегда так громко стучит своей деревяшкой, что в классах бывает слышно

– Колька, ты, что ли? – подслеповато щурясь, спросил он.

– Я, дядя Вася.

– Никак опять проштрафился? После уроков оставили? А это кто с тобой? Что-то не припомню… Совсем слепой стал.

– Мы книги прибираем, – я оставил без внимания его последний вопрос. – Валентина Ивановна попросила. Минут через десять закончим.

– Тогда ладно. А то слышу: шебаршит кто-то… В школе-то уже пусто, запираться пора.

Он ушёл, прикрыв за собой дверь. На этот раз мы отчётливо услышали размеренную поступь его деревянной ноги.

– А я испугалась, – сказала Галка. – Теперь все будут знать, что мы были здесь вдвоём.

– Ну и пусть знают – кому какое дело!

– Не хочу я, чтобы все знали, что мы с тобой дружим. Навыдумывают всякое… Не хочу.

«Мы с тобой дружим» – эти слова прозвучали для меня чудесной, ни с чем несравнимой музыкой. Я был на седьмом небе от неожиданно свалившегося на меня счастья. Разве мог я ещё вчера предположить, что так стремительно будут развиваться события? Но в тоже время не совсем понимал: как мы будем дружить, если дружбу придётся скрывать? Я не собирался, конечно, таскать за ней портфель, как таскал Генка Тимохин за Зойкой Головановой. Он, первый в классе балагур и весельчак, теперь сам подставлялся под насмешки ребят. Зойка девчонка, что и говорить, симпатичная, но очень уж капризная, воображулистая и известная всей школе сплетница. Конечно, это их дело, но мне после всего, что случилось сегодня, хотелось быть рядом с Галкой, разговаривать с ней, слышать её необычный мягкий говорок, обращённый уже не к кому-нибудь, а ко мне и только ко мне.

– Что же мы будем делать? – озадаченно спросил я.

– Не знаю, – она медленно подошла к окну, немного постояла в задумчивости, затем указательным пальцем вывела на запотевшем стекле: «Не знаю». Но через минуту круто повернулась и, сияя глазами, торжественно произнесла:

– Мы будем писать друг другу письма!

– Какие ещё письма?

– Обыкновенные – на бумаге. Ты не писал никогда писем? – В ответ я покачал головой, и тогда она сказала: – Я первая напишу тебе. Здорово я придумала, да! Это же так интересно! Только давай поклянёмся: наши письма – это наша тайна. Никто-никто не должен знать. Поклянешься?

Видя, каким азартом горят её глаза, я согласно кивнул головой, хотя до конца не понимал, что же из этого может получиться?

 

На улице заметно стемнело, и в библиотеку потихоньку вползал сумрак, вначале заполняя собою углы, а потом и всю комнату. Мы быстренько разобрались с последними книгами и стали собираться домой. Я напомнил Галке, что надо бы поискать «Кавалера Золотой Звезды» для её матери.

– А она у нас есть, – не моргнув глазом, сказала она. – Правда, в «Роман-газете». – И увидев недоумение, написанное на моём лице, легонько щёлкнула меня пальцем в лоб:

– Какой же ты, Колька, недогадливый!

По дороге домой мы договорились, что письма друг другу будем передавать в книжках или тетрадках, но так, чтобы никто ничего не заметил. Всё это походило на игру – до конца неясную, но таинственную и волнующую. Как в романах!

Не дойдя до конторы, где жила Галка, мы попрощались. Я смотрел ей вслед и любовался тем, как она, ловко перепрыгивая через лужи, бежала к двери. Открыв её, она оглянулась и помахала мне рукой.

Опять заморосил дождь, но я не замечал его. Меня переполняли чувства, от которых кружилась голова, а тело сделалось лёгким, почти невесомым. Казалось, стоит взмахнуть руками и я полечу – полечу высоко, выше серых неприветливых туч до самого чистого неба.

Счастливый и взволнованный, я шёл, не замечая луж, и набрал полные ботинки. Увидев меня, мама всплеснула руками:

– Где тебя так угораздило! Всю грязь собрал. А ну, марш к печке!

Я ничего ей не ответил и только виновато улыбался. Я весь был в ожидании завтрашнего дня.

Мне частенько приходилось вместо Зины разносить письма, но сам не получал ни разу. Да и от кого?.. Каким-то будет моё первое в жизни письмо? Я был уверен, что Галка напишет его сегодня же, оставалось только дождаться.