Первое грехопадение, или Почти недетская история

 

 

 

Остановился только возле дома. «Что же я наделал! – стучало в голове. – А как же Галка?». Я посмотрел на свои ладони: они ещё помнили, предательски помнили теплоту Надькиной груди, помнили твёрдые комочки её сосочков, помнили всё…

Растерянный и подавленный, я долго сидел на крыльце, не понимая, как такое могло со мной случиться и что теперь делать?

То ли от прохлады, то ли от недавно пережитого, но меня охватила дрожь. Я поднялся и вошёл в дом. Мама сидела на топчаньчике и что-то шила на руках.

– Раненько сегодня, – сказала она. – Устал, небось?

Я молча кивнул головой.

– Тогда ложись, отдыхай, а я в комнату перейду, посижу ещё немножко, – и она стала собирать разложенную на постели раскроенную материю. – Я сейчас «Любовь Яровую» по радио слушала. Хорошая постановка. Этот Шваньдя меня совсем уморил.

Спектакль я слушал несколько раз и знал почти наизусть. А сейчас из репродуктора лилась быстрая, как ручей, скороговорка Вадима Синявского – передавали футбол. В футболе я в то время почти не разбирался и выключил висевшую на стене чёрную тарелку репродуктора, а перед тем как лечь, вывернул и лампочку. Через занавеску из комнаты проникал слабый свет, я лежал и смотрел в едва различимый потолок. Мысли путались в голове, перескакивая с одной на другую. Я то презирал себя, то неожиданно чувствовал какое-то необъяснимое, пугающее удовлетворение от содеянного, которого, как мне казалось, не должно было быть, о котором стыдно даже вспомнить… И исподволь подкрадывался трусоватый вопрос: «Видел нас с Надькой кто-нибудь или нет?». Но после недолгого раздумья, пристыженный, отвечал себе: «Если и не видел, что это меняет? Сам-то про себя я всё знаю…».

«А что, если взять и обо всём рассказать Галке, не дожидаясь, когда проговорится Надька? – эта идея меня немного приободрила. – Ну что я такого сделал? Подумаешь, к девчонке прикоснулся… Все пацаны это делают. Скажу, что пошутил». Однако я сразу отверг эту мысль: Галка в такую шутку не поверит. Тут же вспомнилось её письмо о ревности.

Погас свет у мамы, а я всё не мог уснуть, переворачиваясь с боку на бок. Потом пришли Зина с Катей; не зажигая керосиновую лампу (электричество в посёлке летом давали до одиннадцати часов), они на цыпочках прошмыгнули мимо меня в комнату и долго перешептывались между собой, заглушая смех подушками…

Во сне я падал со стога. Я падал, цепляясь, в буквальном смысле, за каждую соломинку, за каждую травинку, и земля, ощетинившись колючей стернёй, неотвратимо приближалась. Потом я почувствовал, что падаю не только я, но и весь стог; он уже накренился в мою сторону, готовый вот-вот рухнуть и придавить меня своей душной тяжёлой массой. Я замолотил руками и ногами, словно барахтался не в сене, а в воде, и… проснулся. Когда понял, что лежу на своём топчанчике, запутавшись в одеяле, с облегчением вздохнул. В окно через занавески струился бледный рассвет, а с улицы донеслось бряканье подойника – это мама готовилась доить Дуську перед выгоном в стадо. Я счастливо улыбнулся, перевернулся на другой бок и… в то же мгновение вспомнил вчерашнее, вспомнил Надьку. Какой я дурак, какой дурак! От бессилия повернуть время вспять и всё изменить, я сжался в комок, стиснул зубы и едва не заскулил.

В конце недели проводили Тоню в город. Мама и девчонки, как водится в таких случаях, всплакнули немного, а потом мы все вместе вышли за ворота. Когда Тоня с небольшим чемоданчиком шла к лесовозу, за рулём которого сидел Ромка, мама неожиданно перекрестила ей спину и негромко сказала:

– С Богом, доченька…

 

А Галка приехала всего за три дня до начала занятий. Об этом мне поведал Генка Тимохин, зайдя вечером:

– Сидишь, как сыч, дома, носа не высовываешь, а там Галька Щира приехала.

– Мне-то что, – как можно равнодушней ответил я, хотя внутри будто оборвалось что-то.

– Кончай трепаться, Колька! – Генка расхохотался. – О ваших записочках, наверное, полкласса знает. От Зойки разве что скроешь! Это она вас засекла.

Я стоял и моргал глазами, подыскивая ответ, но так ничего и не придумал. Вот так номер! Вся наша конспирация – коту под хвост. Правду говорят: шило в мешке не утаишь. Интересно только, как Галка к этому отнесётся? Вот будет ей сюрприз!

– Пойдём на нашу поляну – там сегодня все собираются, – потянул меня за руку Генка. – Давно в лапту не играли.

Пришла ли туда Надька, думал я, шагая рядом с Генкой? А если пришла, расскажет Галке или нет? Обычно девчонки об этом не распространяются, ну а вдруг – из ревности, назло… И холодок тревоги опять заходил под рубахой.

Место, куда пошли с Генкой, мы называли «наша поляна». Она начиналась сразу за огородами и своей длинной стороной упиралась в болото, но простора хватало – не сравнить со «спортивным городком». На ней-то мы и играли в городки, лапту и в разные другие ребячьи игры. Частенько к нам сюда наведывались парни с девчатами постарше нас. А среди девчат было немало таких, что любому из своих кавалеров сто очков вперёд дадут. И не успеешь, другой раз, оглянуться, как уже зрителем становишься – там у них свои счёты! А по выходным дням и праздникам не оставались в стороне и матёрые, уже в годах, мужики. Придут вроде бы на молодёжь посмотреть, свои прежние годочки вспомнить, но посидят, посидят, а руки-то чешутся – ну и за лапту. А разыграются – команда на команду – войдут в раж и о кино, и о танцах забывают. Вот тогда-то потеха и начинается! Посмотреть на такие забавы нередко половина поселка собирается.

 

Надьки на поляне я не увидел и немного успокоился. Надолго ли? А вот Галка была там и, как обычно, – в центре внимания. О чём-то рассказывая, она живо размахивала руками, смеялась, и было видно, что ей очень радостна встреча с ребятами после трёхмесячной разлуки. Я сразу забыл обо всём и не сводил с неё глаз. Наконец-то дождался!

Галка увидела нас, глаза её вспыхнули знакомыми искорками, но она тотчас отвернулась, вроде бы не заметив ни Генку, ни меня. А я вошёл в круг ребят и, зная, что скрывать уже нечего, улыбнулся и сказал:

– Здравствуй, Галка!

– Здравствуй, – как можно равнодушнее и суше сказала она, а в глазах я прочитал: «Сдурел?».

– Ой-ой-ой! – простонал Генка, скривив рожу. – Могли бы и расцеловаться.

Не рассмеялась только Галка; она озиралась, переводя взгляд с одного на другого, не зная, что делать и что сказать. Такой растерянной я видел её впервые: уж кого-кого, а Галку-то трудно было чем-либо сбить с толку. И ещё я увидел Зойку Голованову, поглядывающую на меня с многозначительной ухмылкой. «Вот штучка! Везде всё пронюхает», – с досадой подумал я.

– Не надоело вам в тайны играть? – посмеиваясь, спросил Генка.

– Проболтался? – прищурив глаза и сдвинув брови, Галка повернулась ко мне.

Я выдержал её испытующий взгляд и ответил:

– Нет, не проболтался. Я никому даже слова не сказал. Честно…

– А как же… – начала, было, Галка, но Генка перебил её:

– Хватит вам, потом разберётесь… Давайте на команды делиться!

Пока ребята делились на команды, мы продолжали стоять на том же месте. Галка ещё не пришла в себя и носком туфли нервно ковыряла землю, а я терпеливо ждал, когда она заговорит. Наконец она тряхнула головой, подняла на меня глаза и улыбнулась:

– Ну и хорошо… Я сама уже хотела… – и тут же, отметая всё, о чём думала минуту назад, заглядывая мне в глаза, быстро спросила:

– Колька, а ты ждал меня? Ждал? Только честно!

– Ещё как!

– А я мамке все уши прожужжала: поедем да поедем, а у неё всё дела и дела…

«Если бы ты приехала на недельку раньше, – пронеслось у меня в голове, – тогда бы ничего не случилось».

– Пойдём играть? – отгоняя смутные мысли, сказал я.

– Пойдём… только в одну команду. Хорошо?

 

После игры, немного отстав от ребят, мы пошли рядышком. Уже стемнело, можно было, не таясь, взяться за руки, и мы взялись.

– Через два дня в школу, – сказала Галка задумчиво. – Последний класс…Грустно как-то… И не знаю почему – тревожно. Папа сказал недавно, что нашу семью ждут большие перемены, но какие – не объяснил. Чтобы не сглазить, говорит.   

– А я слышал, что через год-полтора участок закроют. Может, это?

– Не знаю. Но вряд ли…

Мне показалось, что она что-то скрывает, однако расспрашивать не стал. Но вот она опять пристально посмотрела на меня и сказала:

– А ты, Коля, за лето изменился. Не заметил?

– Я в зеркало раз в год смотрюсь.

– Я не шучу. Ты какой-то серьёзный стал и… взрослый.

– Ты тоже изменилась.

– Как?

– Ты красивее стала.

– Скажешь тоже, – она отвернулась, но пальцы мои сжала крепче. – Конопатой была , конопатой и осталась… Побежали, а то ребята далеко ушли.

Ребят догнали почти у самой дороги и там попрощались. Я долго смотрел вслед, пока она вместе с другими не скрылась за поворотом, и всё во мне ликовало и пело. Завтра я снова увижу её, и так теперь будет каждый день. И тревога, снедавшая меня все последние дни, вдруг исчезла, уступив место уверенности: ничто на свете не помешает нашей дальнейшей дружбе! А случившееся сейчас виделось мне не более чем досадным недоразумением. И я решил ничего ей не говорить. Потом видно будет…

Сказав Галке, что она изменилась и стала красивее, я нисколько не лукавил. Её серые, с зелёными искорками глаза стали ещё ярче, ещё глубже, а стройная фигурка, недавно похожая на мальчишескую, потеряла свою угловатость и приобрела мягкие плавные очертания. Я с первого взгляда, ещё в самом начале встречи, обратил на это внимание и был несказанно удивлён такой быстрой перемене.