Первое грехопадение, или Почти недетская история

 

 

 

Прибыв на место, решили немного передохнуть. Девчата надёргали из копны сена и разлеглись на нём, прикрыв лица косынками. Вчера я уснул и не слышал, когда они пришли с вечёрки, хотя и читал допоздна. Вот гулеванки!

Мама пошла от копны к копне и, глубоко запуская руки, щупала сено, проверяя, обсохло оно после росы или нет. А я, выкинув на чистину спрятанные в траве грабли с вилами и небольшой топорик, пошёл к рощице, чтобы вырубить четыре жердинки для укрепления вершины будущего стога. Накануне я наметил несколько тоненьких берёзок, но сегодня, подойдя к ним, передумал: уж больно трогательно-беззащитными они мне показались. Им ещё расти и расти, играя на ветру яркими крепкими листочками, а я на них – с топором. Нет, лучше из тальника что-нибудь подходящее выберу: тальник повсюду, как сорняк, растёт – его не очень-то и жалко. Вырубив четыре жердинки, я очистил их от веток до самых вершинок, вынес к копнам и там связал попарно.

– И долго вы будете разлёживаться? – подойдя к сестрам, сказала мама нарочито строгим голосом. – Коля, а ну-ка принеси водички да плесни на этих засонь.

– Сейчас, мам, принесу, – сказал я и, прихватив с собой связанные за горлышки две бутылки молока, пошёл в колок. Там в низинке был выкопан небольшой колодец, которым мы пользовались из года в год, время от времени подчищая дно. Вода в нём, настоечная на корнях трав, была желтовато-чайного цвета, но прозрачная и всегда холодная; на сучке берёзы висел старый чайник без крышки. Донышком я разогнал по краям напавшие в колодец листья и зачерпнул воды. Напившись до ломоты в зубах прямо из носка, я опустил бутылки с молоком в колодец, чтобы охладились к обеду, и пошёл обратно.

– Ну что, мам, плеснуть на них?

– Колька, не вздумай! – вскрикнула Зина, сдёргивая с лица косынку. – Уши надеру! – Затем гибко потянулась, вскочила на ноги и растолкала Тоню. – Вставай, сестричка, вставай! Не дают бедным, несчастным девушкам сны досмотреть.

Попив воды, они плотно обвязали головы белыми косынками, чтобы в волосы не набилась сенная труха, и стали похожи на колхозниц из кинофильма «Трактористы».

 

Ещё вчера мы наметили, где будет стоять стог, и там соорудили самую большую копну, да и другие копны постарались поставить поближе. Мама хотела взяться за вилы, но Зина тут же их отобрала.

– Ещё чего не хватало! – прикрикнула она. – Без тебя управимся. Ты лучше подгребай за нами.

Прикинув, каким по объёму должен быть стог, я черенком вил прочертил приблизительную окружность. В этом деле я уже достаточно поднаторел, глазомер у меня был неплохой, и стожки получались аккуратными и красивыми.

– За черту сено не валить, – наказал я девчатам на всякий случай.

– Мам, что-то Колька у нас стал много командовать в последнее время, – подмигнув Тоне, сказала Зина.

– Вот увидишь, Зина, когда он вырастет, обязательно начальником будет, – поддакнула ей сестра. – Сейчас он тренируется.

– А над вами не командовать – толку не будет, – посмеиваясь, сказала мама. – Погоняй их, Коля, погоняй, а то совсем от рук отбились.

Мама, конечно, шутила: ни Зину, ни Тоню, ни меня подгонять нужды не было. Мы давно были приучены к любой работе и никогда от неё не бегали. Всё привыкли делать сами. Хорошо ли плохо, но сами. А иначе нам было просто не выжить. Да разве мы одни такими были…

Работа спорилась, каждый из нас знал, что нужно делать, и примерно часам к двум пополудни сметали больше половины стога. Оставалось самое главное и трудное – завершить его, и поэтому решили немного перекусить и отдохнуть. Хлеб, молоко, яйца, молодая картошка в мундире да малосольные огурчики – вот наш постоянный, говоря по-военному, полевой рацион.

 

Отобедав, мама с девчонками прилегли на сене, а мне не лежалось, и я решил пройти в колок и посмотреть, нет ли грибов. Но и в глубине его было сухо, под ногами трещали ломкие сучья, а прошлогодняя листва издавала жестяные звуки. Паутина липкой сетью тянулась от ветки к ветке, и мне постоянно приходилось смахивать её с лица. Сейчас бы теплого обложного дождичка дня на два, подумал я, тогда бы и грибы пошли, а то с середины июля не выпало ни капли. Кроме нескольких поганок и двух червивых подосиновиков-перестарков, я ничего не нашёл. Ну, да и Бог с ними, нам бы с сеном управиться, а грибы ещё нарастут.

После отдыха я воткнул в стог вилы, опираясь на них, забрался наверх и начал, как можно плотнее, уминать сено ногами. Не утрамбуешь – осенние затяжные дожди прольют стог насквозь и тогда все наши старания пойдут насмарку.

Трудная работа – метать стога, как, впрочем, любая другая, но она становится даже весёлой и задорной, если её делаешь с желанием. А желание у нас сегодня било через край – вот сметаем последний стожок и сенокосу конец! Зина с Тоней, подхватывая на вилы с длинными черенками охапки сена, начали закидывать их к моим ногам, каждый раз предостерегая меня от острых рожков звонкими криками: «Колька, поберегись!». Темп они взяли быстрый, и я едва успевал подхватывать душистые вороха и растаскивать по всей окружности стога.

– Вы мне так парня запалите! – покрикивала на них мама.

– Ничего, он у нас парнишка шустрый! – посмеивались сёстры. – Справится!

Солнышко припекало, пот лил с меня ручьями, а сенная труха забивала глаза, ноздри, уши; рубаха липла к телу, и пришлось её сбросить вниз. Да и сестрёнкам моим было не сладко: лица разгорелись, стали пунцовыми, и они часто вытирали их концами косынок, а платья на спинах пошли тёмными разводами.

Примерно через каждые пятнадцать минут мы делали перерыв. Мама с девчатами отдыхали в тени, а мне спрятаться было негде, и я, привольно развалившись на стогу, заложив руки под голову, вдыхал терпкие ароматы скошенной сухой травы и смотрел на проплывающие в небе редкие белые облака. Облака плыли на север, в сторону Пихтовки, а там – Галка. Сесть бы на облако как на ковёр– самолёт – и к ней! Вот бы удивилась… Интересно, изменилась она за лето или нет? Хоть бы краем глаза увидеть.

 

Немного отдохнув, мы опять принимались за дело. Стог, сужаясь, становился выше и круче, и я уже балансировал на небольшом пятачке, стараясь сохранять равновесие, чтобы не упасть. Наконец, я подмял под себя последний навильник и перевёл дух. Поджилки мои тряслись от напряжения, и я лёг на живот, распластав в стороны руки и ноги. Не дай Бог свалиться в последний момент вместе с макушкой! Немного погодя, Зина подала мне связанные попарно жердинки, я уложил их крест-накрест, чтобы ветром не растрепало сено, и только потом осторожно съехал со стога на спине. На негнущихся ногах я отошёл метров на десять и оглянулся. Получилось вроде бы неплохо: вершина строго по центру – не завалится, крутизна, как и должно быть, выдержана плавно – дождю не промочить. Словом, стог как стог – не в первый раз. Примерно такой же стоит неподалёку, за ближним колком, смётанный нами на прошлой неделе.

– Коль, а тебе можно наниматься стога вершить, – сказала Зина. – Не у каждого так красиво получается.

– Скажешь тоже.

– А что, на кино заработаешь, – сказала Тоня. – Жаль только – покос уже закончился.

Мы все вместе посмеялись, а потом обчесали стог со всех сторон граблями, начёсанное сено подбили черенками под основание и стали собираться домой. А чего там собираться: грабли с вилами на плечи, топорик за пояс – и вперёд!

Настроение у всех было лучше некуда: главная и самая трудная работа сезона сделана, теперь можно отдохнуть и немного расслабиться. А то я уже не помню, когда в последний раз играл с ребятами. Оставалась, правда, картошка, но она в огороде, рядом с домом – ещё успеется…

Немного отойдя от покоса, Зина с Тоней, как я и предполагал, стали рвать цветы, что-то там тихо напевая, а мы с мамой, поджидая их, остановились. Я оглянулся назад: издалека стог выглядел ещё красивее и походил на голову великана в богатырском шлеме из сказки «Руслан и Людмила». Для полноты картины не хватало самого Руслана на резвом коне и с копьём наперевес. Я рассмеялся собственному воображению.

– Любуешься? – спросила мама. – И вправду, красивый стожок получился. Да и сено у нас нынче, не сено – чай! Молодец, Коля.

– Мам, не я же один его ставил.

– Да все вы у меня молодцы. Все…

 

По случаю окончания покоса мама решила приготовить особенный ужин. Ещё утром, пока мы спали, она успела заколоть петушка, чтобы вечером накормить нас настоящим куриным супом с домашней лапшой. Гулять так гулять!

За стол сели уже в сумерках. Сегодня воскресенье, а по воскресеньям в поселковой бане женский день. Пока мама с девчатами ходили в баню, я, как обычно, умылся из бочки, полил грядки, капусту и, хотя была не моя очередь, встретил Дуську. Не ходить же Тоне после бани за коровой.

И вот сидим за столом, а на столе в чашках дразнит вкусным ароматом куриный суп, в центре стола – петушок с торчащими вверх обрубками ножек, ну и, конечно, малосольные огурчики, пучки укропа и лука. Чем не царский ужин!

Зина с Тоней успели после бани принарядиться и сидят рядышком – розовощёкие и красивые. И мама красивая: она тоже переоделась в чистое, и щёки её, тронутые мелкими морщинками, порозовели.

– Я вот что подумала, девочки, – перед тем как начать ужинать, сказала мама, посмотрев на сестёр. – Теперь и в нашем доме появился мужчина. Как вы думаете?  

– Конечно, появился! Ещё какой! – Почти в голос воскликнули Зина с Тоней и, глядя на меня, заулыбались.

– Времечко-то как бежит…– мама вздохнула и неожиданно сникла. Улыбка сошла с её лица, она подняла голову и с тоской в потускневших глазах посмотрела на фотографию отца, висевшую на стене в простой деревянной рамке. – Видел бы Антон Степанович…

Почему-то при нас мама всегда называла отца по имени и отчеству. Тут голос её дрогнул, и она тихо прошептала:

– Господи! За что?.. За что?..

Её плечи мелко-мелко затряслись, и из открытых глаз по щекам потекли слёзы. Мы притихли, уставясь в стол. Но вот и девчата склонились к маме, обняли её с двух сторон за плечи и тоже заплакали. Я долго крепился, к горлу подкатил удушливый шершавый ком, и, наконец, не выдержав, выскочил во двор. Крепко, до боли в скулах, я стиснул зубы, зажмурился и вскинул лицо вверх. Мне хотелось завыть – завыть от жгучей жалости к маме, к сёстрам, к себе…

Так я простоял несколько минут, сдерживая себя, чтобы не заплакать, но слёзы сами собой потекли из-под плотно сжатых век…

Немного погодя, я рукавом рубахи просушил мокрые глаза и вернулся в дом; все уже успокоились, тихо о чём-то разговаривали, но, пока меня не было, никто к еде не притронулся.

После ужина Зина и Тоня быстро собрались и упорхнули на танцы. Мама, убирая со стола посуду, сказала мне:

– А ты что сидишь? Всё книжки да книжки, шёл бы погулять. Вот зарядят дожди – тогда и начитаешься.