Новый год

На фоне бледного ореала вокруг лампы фонаря падающий почти отвесной стеной снег смотрелся сказочно красиво. Казалось, каждая снежинка знала свое место, держа дистанцию и не налетая на других. В этом году 31 декабря оказался удачным днем с точки зрения погоды. Мягкий, не щипающий за щеки мороз заглянул на полупустые улицы Белой Церкви, как хороший гость, отлично знающий, когда надо уйти, а когда прийти.

Он сидел на перилах моста. Внимательно смотрел вниз. Один-единственный горевший фонарь-одиночка освещал тусклым светом его согнутую спину и нахлобученную на поникшую голову шапку. Снег оставил свои белые россыпи на его одежде, отсюда следовало, что незнакомец любуется замерзшим изгибом реки уже давно.

Выглядел он неважно. Старая, видавшая лучшие времена темно-синяя куртка «аляска» прикрывала худые плечи, которые вполне могли принадлежать девчонке. Серая шапка решительно обтягивала голову. На ногах чернели латанные-перелатанные ботинки со стоптанной подошвой. Однако они блестели, как только что купленные новые – было видно, что их владелец не скупился на гуталин и крем для обуви, стремясь, очевидно, замазать опасные и изношенные места.

Кроме незнакомца (или незнакомки, право же, сутулость и снег не давали возможность выяснить пол), на мосту никого не было. Изредка проходящие люди, завидев столь неожиданную фигуру, пугливо переходили на другую сторону. Они торопились. Иногда мимо быстро проносились машины. И тогда фары удивленно выхватывали сидящую на перилах понурую фигуру. А снег все летел.

Ткань куртки вздрогнула и пушистый белый слой, прикрывавший ее, рассыпался.

Мост соединял две части города – старое Заречье и новый центр. Фигура осторожно выпрямилась, стряхивая снег с шапки и огляделась. Ни единой живой души – ни со стороны ветхих домов-коттеджей Заречья, ни со стороны ярко горящих окон многоэтажных построек центра, темнеющих вдали, как горы.

Фонарь высветил лицо. Это был парень лет восемнадцати, в круглых очках и с мертвенно-бледной кожей. Торопливо и несколько оглянувшись вокруг, он встал, свесив ноги вниз и уперевшись ими в небольшой бордюр с другой стороны. Затем оценивающе поглядел на скудно освещенную замерзшую реку. Массивная черная тень от моста лежала прямо под ним и создавалось впечатление, что по каким-то причинам вода в этом месте не застыла и продолжала свою обычную жизнь в текучем состоянии. Белые пальцы молодого человека крепко вцепились в ограждение. Он наклонился вперед, как корабль, рассекающий волну и застыл в таком более чем опасном для жизни положении.

Тихие хрустящие шаги, показавшиеся чудовищно громкими в абсолютной ночной тишине, заставили фигуру принять прежнее сидячее положение с лихорадочной поспешностью. Темный силуэт медленно, вразвалочку приближался к человеку на перилах со стороны многоэтажек центрального района. С легкостью ступая по уже покрытому тонким слоем снега асфальту, он подошел к месту, где сидел молодой парень и остановился.

– Эй! – позвал он. Голос был приятным и звучным. – Хо-хо. Не самое лучшее место для отдыха. И сейчас не время для рыбалки.

Молодой человек еще глубже втянул голову в плечи, уподобаясь глухой черепахе. Он даже не обернулся, чтобы разглядеть своего неожиданного собеседника. Весь его вид демонстрировал, что болтать – последнее, чего хочется. Прохожий выжидающе смотрел на скрюченный горб, ожидая ответа. Были видны короткая бородка и усы, веселые и довольные глаза ярко блестели, да и само лицо в целом излучало добродушие и неземную радость от жизни. В руках у мужчины был кулек с новогодними игрушками и медвеженком под елкой. Из него торчал букет цветов в целлофане, а на дне лежало нечто объемное.

– А вам какое дело? – раздался, наконец, глухой недовольный голос откуда-то из глубины складок «аляски», наводящий на мысль о мистическом голосе из-под толщи земной – настолько невнятными были слова. Бородатый мужчина, уже собравшийся уходить, вопросительно обернулся.

– Да, наверное, никакого, – примирительно произнес мужчина, так как в голосе застывшей на перилах фигуры были нотки раздражения и злости зря потревоженного человека. – Просто любопытствую.

– Вот и валите дальше любопытствовать, – так же глухо и неприветливо отозвался парень.

Мужчина, считая, что на этом разговор окончен, развернулся и пошел дальше. Но если бы яркий свет осветил сейчас его лицо, стали бы видны плотно сжатые губы, нахмурившиеся глаза и морщинки над переносицей. Он как будто потускнел. Задоринки в зрачках погасли, руки сжались в кулаки – словно человек боялся выпустить кого-то из себя. Усы дернулись и поползли вверх, кривя рот в неком животном оскале. Однако вместо того, чтобы броситься на сидящего спиной парня и загрызть его зубами, он смахнул снег с волос (на нем не было шапки) и исчез за пределами освещенности фонаря. Такой же легкой, веселой походкой. Кулек, который он бережно нес в правой руке, еще некоторое время белым пятном маячил вдали.

Проведя взглядом судя по всему, последнего пешехода в этом году, молодой человек осторожно выровнялся. Он перебросил правую ногу обратно. Проделав это весьма грациозно, он оседлал перила, как гимнастического коня. Выглядевшее до невероятности усталым лицо преисполнилось невесть откуда взявшимися уверенностью, наглостью и мрачным задором. Судорожно вцепившись руками в холодный гранит ограждения, молодой человек обернулся и в желтом свете фонаря выражение его лица приобрело некий трагизм, в глазах за стеклами очков застыла беспомощность и душевная напряженность.

Часы на костеле пробили половину двенадцатого. Торжественный звук колокола, отбивающего время, заставил молодого человека вздрогнуть, как от неожиданного прикосновения. Посиневшие от холода губы прошептали что-то, двигаясь медленно, словно нехотя.

Где-то на Заречье тоскливо залаяла и завыла собака, тотчас целая стая бродячих шавок и будочных псов подхватили унылую песню, неоднократно повторяемую эхом от крутых берегов реки Рось.

Снег пошел сильнее, большие хлопья, словно танцую, кружились над мостом, падали на лед, оседали на худых плечах молодого человека. Он поднял голову вверх, к беззвездному сумрачно-бардовому небу. Снежинки садились на его лицо. Просидев в такой позе с минуту, он перевесил левую ногу через борт ограждения, разжал руки, опасно наклонился вперед и...

– Ты что, охренел, придурок? – молниеподобная рука бородатого мужчины вцепилась в куртку, оттягивая молодого человека обратно. – А ну, хватайся за поручни, сученок. Туда ты всегда успеешь.

Молодой человек стыдливо и безропотно подчинился. Среди гулкой, страшно напряженной тишины голос бородатого мужчины прозвучал, как гром среди ясного неба. Под перчатками из тонкой кожи отчетливо вырисовывались острые костяшки пальцев, они держали скомканную куртку крепко. От перчаток словно исходил ощутимый запах злости.

– Я не знаю, нафига я это делаю, идиотина поганая, но если ты хоть немного соображаешь, кретин безмозглый... Ишь, полетать захотел...

Бородатый мужчина сильным яростным рывком дернул куртку и парень очутился уже на этой стороне ограждения. Бесцеремонность и невиданная сила в мимике и жестах словно предупреждала, что лучший вариант нахождения общего языка – безоговорочно подчиниться ей.

– Оставьте меня! – тем не менее завопил молодой человек. Он всхлипывал. Он отшатнулся назад, задел ватными ногами бережно приставленный к бардюру кулек, опрокинув его, и попытался вырваться. Он сделал это неловко, по-стариковски взмахнув непослушными руками. Его голос доносился сквозь пелену слез, лицо сморщилось, губы скривились и задрожали. Казалось, он не понимал, где он и что с ним происходит.

– Оставьте меня! – уже жалобно попросил он.

С явным удовольствием бородатый мужчина размахнулся и нанес удар в подбородок своему новому знакомому. С поистине «аптечной» четкостью – очки даже не слетели. Парень отшатнулся, потом замер, скорее от неожиданности и внезапности, чем от боли. Он удивленно потрогал рукой щеку, словно проверяя, на месте ли она и недоуменно уставился в веселые глаза бородатого мужчины. Храня маску ледяного спокойствия – хотя озорные глаза выдавали его с головой, странный незнакомец властно придвинул к себе молодого человека и многозначительно сообщил ему:

– Ты неблагодарная тварь, мой юный друг. Жизнь – бесспорно злая штука, но нет на земле повода, чтобы вот так, по-свински, послать ее на три буквы и насрать господу на грудь.

Юный друг был настолько потрясен, что промолчал. Он поправил сползающие на нос заиндивевшие очки и обратил свой взор себе под ноги. Внезапно что-то звериное проснулось в нем и он принялся неуклюже колотить руками по груди бородатого мужчины.

– Выпустите меня! Выпустите! Вам... Вы ничего не знаете! Вам плевать на меня! Отстаньте от меня, зачем вы вытащили меня?

Он задыхался и слюни летели у него изо рта. За очками выступили слезы, парень несколько раз шмыгнул носом и, наконец, разревелся. Его словно растопило невозмутимое спокойствие бородатого мужчины.

– Нет, вы только подумайте! – обратился мужчина к пластиковому пакету с почтением, достойным царствующего монарха. – Я ничего не знаю. Я. Ничего. Не. Знаю.

Он максимально понизил звук своего голоса, словно считая этот факт сам по себе удивительным и достойным молчаливого восхищения с непокрытой головой. А затем громогласно, с ненавистью, закричал:

– Так скажи мне, твою ядреную мать, какого лысого трахнутого дьявола я вернулся сюда?

Но похоже, молодой человек не знал этого. Он с испугом смотрел на пар, вырывающийся изо рта орущего на всю глотку мужчины и придававший ему неповторимое сходство с загнанной лошадью, не прекращая, однако, реветь.

– Скажи мне, задница, что я получаю за свою добродетель? Я вернулся на этот хренов мост. Я чувствовал, что не все рельсы сходяться не нем. Не может же кто-то просто сидеть не перилах от нехрен делать или ждать, пока тронется лед, чтобы закинуть долбанный спиннинг.

Издерганное лицо очкарика скривилось еще сильнее. В его спрятавшихся за очками глазах заледенели полная отчужденность и самопрезрение. Руки безвольно поднимались и опускались, словно не зная, что им сделать.

– Я схватил тебя за хвост, когда твоя тупая башка уже мысленно проигрывала варианты встречи и дальнейшей тусни со всевышним, и думала, сколько же народу будет на твоих похоронах плакать, ругая себя. Ах. Не уберегли, дескать, не оценили. Гнида позорная. У-у-у, чтоб тебя! А теперь ты весьма гнило базаришь, что мне насрать на тебя? Слабак чертов, решил, как полегче.

– Отпустите меня, – удивительно тихо и спокойно попросил внезапно переставший лить слезы молодой человек. – Я не убегу. Пожалуйста.

Бородатый мужчина разжал пальцы-тиски и выпустил юношу. Тот действительно никуда не убежал. Он повел птичьими плечиками и расправил куртку. Только сейчас он смог рассмотреть своего спасителя.

– У тебя проблемы, корешок? – участливым голосом спросил мужчина, снова мельком обернувшись к кульку – проверяя, на месте ли.

– А у кого их нет, – с горечью бывалого знатока жизни ответил молодой человек, недоуменно поднимая и опуская плечи, будто подчеркивая абсурдность вопроса. Он звучно высморкался и вытер лицо, на миг сняв оправу очков.

– Как тебя зовут?

– А какая разница?

Бородатый мужчина усмехнулся.

– Должен же я как-то именовать тебя?

– Костя Кинчев. А вас? – с кислой улыбкой выдавил он из себя, словно каждое произнесенное слово причиняло ужаснейшие страдания.

– Ну, Леонид Федорович Вангер, устроит? – живо отозвался мужчина, вопросительно глядя прямо в печальные и красные глаза Кости Кинчева.

– Вполне. Вы, наверное, психолог?

– Что? Я? – искринне удивился бородатый мужчина. Брови его взметнулись вверх. Он отряхнулся от снега и улыбнулся. – С чего ты взял?

– Так, просто подумал.

– Я, можно сказать, библиотекарь. Чиню старые книги, покупаю и продаю новые. А если читатель вдруг задерживает книжку, я иду к нему в гости. Ну, и всякое такое...

– А-а! – недоверчиво протянул парень. Он сел на гранитные перила моста. Рядом осторожно примостился бородатый мужчина. Перед тем, как сесть, он тщательно очистил ограждение от снега.

– Хм. Давайте посмотрим. Из-за бабы? – поинтересовался он после минутного выжидающего молчания.

– Из-за девушки! – сурово поправил молодой человек, поправляя окоченевшими руками сползающие очки.

– Не вижу принципиальной разницы. Слушай, у тебя курева нет? Жаль /Молодой человек отрицательно помотал головой/, я свои тоже дома оставил. Итак, что она? Не ответила на душевные излияния, не приняла руку и сердце, засмеялась, когда ты трусы снял, отвергла зов любви или просто не замечает? А может, с другим?..

Молодой человек удрученно вздохнул.

– Точно вы... В яблочко...

Бородатый мужчина улыбнулся, явно довольный собственной проницательностью и продолжил.

– А знаешь ли ты, дорогой Костенька мой Кинчев, сколько еще пар распрекрасных бабских сисек тебе придется плодотворно и творчески облизать за свою длинную жизнь?

Тут молодой человек снова поправил круглые очки – этот иногда не вызванный необходимостью жест был у него привычкой. Сквозь мертвенно-бледную кожу проступили красные пятна, что предпологало о некоем стеснении и чувстве неловкости при подобных выражениях.

– Она одна такая... – сказал он в свое оправдание и с тоской посмотрел вниз. – Не бойтесь, не прыгну. Пока вас не выслушаю.

От великого до смешного – один шаг и словно подтверждая эту непреложную истину, в нем сошлась пугающая серьезность и смешная, комичная могильная меланхолия.

– Всю жизнь будешь спасибо говорить, – самоуверенно и тщеславно заявил мужчина, нисколько не сомневаясь в сказанном, – одна, говоришь? Заметь, я не расспрашиваю о том, что она натворила, как она посмотрела и как сказала и прочий ах-сентиментальный бред.

Молодой человек сдержанно поблагодарил за это, с тоской отметив, что подобные воспоминания могут вызвать повторный приступ черной хандры и суицидальные мысли.

– Но придется поверить, дорогой Костя ты Кинчев, мне на слово. Я верю тебе, когда ты признаешься мне, что испытываешь определенные симпатии к бл.. барышне икс. Ты утверждаешь /хотя молодой человек ничего не утверждал, а смиренно молчал, предоставляя право говорить своему новому знакомому/ о полноте данных симпатий и я опять тебе верю. Ну а теперь ты мне поверь. Будут другие. Она, конечно, единственная и неповторимая, но будут другие. И чувства они будут вызывать – не сильнее или слабее, а просто другие. Усек, корешок?

– Усек.

Хотя по нему не скажешь, что он был ослеплен светом, пролившимся на его убеждения и мировозрение. Однако он слегка поклонился, давая намек о своем понимании вопроса.

– Что еще? Давай, давай, не молчи. Вспоминай.

– Да как-то вот так... – задумчиво произнес молодой человек. – Работы нету, денег на учебу нету. Мать вечно болеет.

– Отец есть? Отчим? Подожди. Держу пари, что нету.

– В разводе. Никогда его не видел.

– Ха-ха! – обрадовался своей догадке. – А сестра, братан?

– Младшая, ей тринадцать лет.

– Ты о ней подумал, – с укором сказал мужчина, спрашивая и утверждая одновременно. Неожиданно развеселился: – А ну подожди пару лет и будешь ее подружек топтать! А деньги – дело наживное, – добавил он со стопроцентной уверенностью человека, четко знающего, как и где можно нажить деньги.

Молодой человек покачал головой. Было видно, как что-то светлое, небесно чистое возникает у него в сознании. Лицо одухотворилось – теперь он напоминал поэта со странствующей душой, выбравшегося наконец из метафизической тьмы на не менее метафизический яркий свет. Круглые очки придали сходства с Джоном Ленноном, но ситуация взяла свое и вскоре на белой коже явственно проступила печать стыда и растерянности.

– Слушай, Костя Кинчев. А почему с моста именно?

– Я думал об этом, – откликнулся молодой человек, еще раз глядя вниз. – Если бы я повесился – то кто бы меня снимал с люстры, с крючка для люстры? Сестра и мама. Если бы я порезал вены в ванной, кому бы пришлось отдраивать ее после меня? Опять же маме и сестре. Да у нас дома веревки подходящей нет. А прыгни я с крыши, соседи-идиоты потом тыкали бы пальцами всякий раз, когда они на улице...

Он замолчал и повернулся к бородатому мужчине – увидеть, какое впечатление произвел на того откровенный ответ. С таким же успехом он мог искать эмоции на каменном лице памятника Ярославу Мудрому, стоявшем в двадцати шагах от моста.

– Вообще это ужасно, корешок. Я лично знал четверых людей, которые с радостью поменялись бы с тобой местами. Так сказать, за право выбора. Скажи лучше, ты веришь в бога, в судьбу?

– Да, – словно стыдясь, ответил молодой человек.

– Ха! Бог-то ведь воистину умер! Любовь к людям убила его. Вы убили его! – авторитетно заявил бородатый мужчина. – Но слегка заумно, хотя и метко. Разделяю. Если бы у меня была лишняя жизнь, я посвятил ее сочинению таких вот фраз. Не помню автора... А чем же руководствовался ты, дружок?

Дружок пожал плечами, явно не понимая вопроса. Объяснения не заставили себя ждать.

– Нет, ну представь. Откидываешь ты копыта. И на следующий день господь скажет тебя: «Эй, бродяга! Твою ядреную мать! / Он говорил в абсолютной уверенности, что именно так господь и скажет/ Да через пару дней ты бы встретил крутую бл... барышню, девочку... с блестящими глазами, выиграл бы в лотерее миллион-другой, получил бы клевую путевую работу по душе, ну там – поездки всякие или что тебе нравится. А твои враги стояли бы в очереди, чтобы почесать твои яйца. Улавливаешь, корешок? Все это сладкое дерьмо может обрушиться на нас в любой момент. Просто жди и живи. Работай. Бей грушу в зале. Бегай по утрам. Сри на всех. Книжки умные читай. Радуйся тому, что у тебя две руки, две ноги и хрен между ними. Надо просто немного терпения и веры в дерьмо. Веры в судьбу. Улавливаешь, корешок? Согласен, а?

Часы на костеле пробили без четверти двенадцать. Отметив о странном звучании выражения «вера в дерьмо», молодой человек в целом согласился с мнением бородатого мужчины. Он соскреб с перил снег и бросил маленький снежок, упавший с отвратительнейшим шлепком. Метров сорок-пятьдесят.

– Спасибо вам... – просто и искринне сказал он, опять поправляя очки.

– Знаешь, корешок, мне пора, – засобирался вдруг мужчина. Он слез с ограждения и поднял кулек. – Я ведь тоже человек. У меня нет семьи, но есть люди, которые хотят видеть меня и возможно, любят. Иногда мне кажется, что у каждого фраера есть такие люди, друзья или как их... Но, – продолжил он, заметив промелькнувшее замешательство за оправой очков парня, – мне хочется сделать еще что-то хорошее, доброе в этом бешеном году.

Молодой человек вопросительно развернулся.

– К несчастью, я не могу найти тебе работу и вылечить твою мать. И честно говоря, мне не хочется этого делать, тут я не совру. Но может это... – перчатка опустилась в кулек и вынырнула обратно, держа что-то белое, небольших размеров. Снежинки садились на это что-то, как пчелы на цветы. Торчавшие из кулька цветы помялись и исчезли в глубине. – Может, это поможет тебе хотя бы на время решить проблемы. Пойди в бар, сними бл... барышню, а чтоб тебя... Или купи шампанского, винишу, подарков на рынке Вокзальной – внутри есть пару палаток, которые еще работают и бухают одновременно – и дуй домой. Твоя старуха и малая будут тебе рады, как алкаш – халявной бутылке.

Протянув скрюченные пальцы, молодой человек не без скепсиса взял протянутое ему.

– Это же деньги! – он растерянно поднял их повыше, чтобы тень от мужчины не мешала разглядеть неожиданный подарок. Две пачки, туго перевязанные лентой-перфоратором с купюрами в 10 и 50 гривен живо привлекали внимание снега.

– Не стоит благодарить меня, парень, – уже серьезно, отбросив игриво-шутливый тон эдакого добродушного батьки Махно, весомо произнес бородатый мужчина. – Думаю, мы оба понимаем, что ты никакой не Костя Кинчев, а я вовсе не библиотекарь и уж конечно, не... как я там сказал?..

Не зная, что и ответить, молодой человек снова поправил очки и понимающе моргнул с несколько заговорщицким видом. Вряд ли его кривляние было замечено. Он держал в каждой руке по пачке, глядя на них, как на золотые слитки из раскопок в Херсонесе, с почти религиозным благоговением.

– И я не преувеличиваю значение нашей встречи, – добавил вовсе не библиотекарь, – я наговорил здесь полной чепухи и не тешу себя мыслей, что отгородил тебя от ненужного самоубийства. Вполне возможно, ты сиганешь на лед через минуту после моего ухода и доблестные мусора завтра будут отшкрябывать твои останки с хоккейной площадки внизу.

Отряхнувшись от налипшего снега и в последний раз посмотрев на молодого человека, добавил:

– Откровенно говоря, мне все равно. Для себя-то я совершил подвиг. Возможно, я просто компенсировал все свое прошлогоднее поведение, за которое придется еще не раз выпить?.. А вот твоя дальнейшая судьба уходит в густой туман. Черт, курить хочется... Ладно… (тихо, под нос – «Стрельну у таксиста»). Желаю хорошо провести праздники, корешок. И извини за это, – он поднял в приветственном жесте кулак. – Нужно было привести тебя в ядреную норму.

– Может, еще увидимся? – с неуместной надеждой и благодарностью в голосе спросил молодой человек. Он засунул руки вместе с деньгами в карманы. Почему-то казалось, что на рукопожатие нечего расчитывать.

– С новым годом, братуха! – хохотнул, разворачиваясь, бородатый мужчина.

Его ботинки захрустели по снегу, удаляясь все дальше и дальше.

Оставшийся на мосту парень недоверчиво посмотрел ему вслед. Он извлек на свет фонаря две пачки с деньгами и еще раз внимательно обшарил их глазами, теребя, щупая, будто не веря в их существование. Затем развернулся на стертых каблуках – они весело скрипнули, посмотрел на речку, назад, на фонарь и летевший в его свете снег. Он медленно, но уверенно и целенаправленно – как человек, хорошо знающий предстоящую дорогу – пошел к маячившим домам, насвистывая какую-то песенку и аккомпанирую замерзшими ладонями. Через минуту темные проулки поглотили его, оставив в одиночестве пустой мост и постепенно заметаемые снегом следы.