Ласточки еще прилетят

 

 

 

В тот день Илья возник еще раз. Аня отпросилась домой пораньше и, чтобы выиграть полчаса, решилась просадить десятку на автобус. И вдруг видит в нем – опять Плотникова! Это уже чересчур. Комплименты и знаки внимания – мило, всегда так приятно почувствовать себя привлекательной, но назойливость – уже раздражает. Тем более что и рабочий день не окончен, и ехать ему вроде как некуда – Аня знала, что Илья прижился в музейском общежитии, со строителями и другими реставраторами, приехавшими на лето.

Впрочем, он ее как будто бы не замечал и, картинно стоя возле задней двери, что-то чертил на карманном компьютере. Позирует? Выделывается опять? Уж так углубился… Но время шло, автобус подъезжал к центру, а Илья все не отрывался от своего КПК – и, похоже, не притворялся. Ане стало неловко: кто тут о ком, собственно, больше думает?

Она сошла на центральной площади, которую называли «красной» из-за новых кирпичных магазинов, выстроившихся стеной, и направилась в «Формозу» и в «Мир игрушки». А потом, на ходу укладывая в сумку сверток так, чтоб он не торчал, зашагала по красной площади – и снова натолкнулась на своего поклонника. Илья стоял на тротуаре, задрав голову и тоже не глядя по сторонам – он наблюдал, как крепят наверху рекламный щит, и что-то кричал людям на подъемнике. Заметив Аню, разумеется, разулыбался и жизнерадостно заявил:

– Мы снова встретились! А может, нам не расставаться?

Сверху его о чем-то спросили, Илья ответил, потом указал Ане на щит:

– Вот смотрите – моя работа!

– Халтурите? – отозвалась она, не заметив гордости в его словах.

Зато трудно было не заметить долгой паузы, после которой он наконец выговорил:

– Это не халтура. Я сюда для этого и приехал, Селиванов пригласил. – Так звали владельца городской рекламной фирмы.

– Еще один добрый знакомый? – уточнила Аня с оттенком иронии.

– Ну да, – ответил Илья, не услышав оттенка. – У него тут совсем глухо, профессиональных дизайнеров нет вообще. Ляпают как попало – и всё тут. Давайте я вас провожу немного.

– Значит, Селиванов – это серьезно. А как же мы? Лариса Ивановна? Тишин? – продолжала не понимать Аня.

– А это для души, – просто ответил Илья. – Лариса Ивановна затащила, я и остался. Почему нет? Реклама же не все время забирает. Потом, интересно, и, говорят, получается. И еще – люди у вас хорошие. Это ценно. Я отвык. Когда с деловым народом общаешься – они, знаете, тоже ничего, нормальные, вроде как мы с вами. Объясняешь – понимают, многие вопросы даже проще решать – логика помогает. Но вот пришел к Тишину – батюшки, люди! Такие, как я! Ничего объяснять не надо – той же породы, понимают всё сами, без логики. Поначалу просто блаженствовал.

Аня незаметно улыбнулась – ей знакомо было это ощущение, она тоже испытала его, придя к Мурашовой. Тем более что всегда жила в окружении технарей – и родители, и муж были милыми, родными, но все же калькуляторами, бесконечно далекими от того, что ей дорого и интересно. Она привычно с этим мирилась, считая, что все такие, как надо, только она не такая, пока не оказалась в мурашовском окружении – если не в настоящей семье, то уж точно среди людей своей породы, которым ничего не надо объяснять…

– Вижу, я вас разочаровал, – зорко глядя на Аню, заметил Илья, – своим низменным занятием.

– Что вы торопитесь за меня говорить, – пожала она плечами. – Я еще сама не поняла, разочаровали или нет.

– Да что там, сразу видно! Вы же на мой щит и смотреть не стали! – Аня непроизвольно оглянулась. – Ладно, далеко уже. Потом посмотрите, если захотите. А помните, что раньше на этом месте висело? Ну что? Напрягите зрительную память!

Аня напрягла.

– Что-то с трудом… Ерунда какая-то. Лицо молодого дебила, утопические города из букваря прошлого века…

– …и легендарные строки: «Ты нужен России!». Анечка, это же умирающий Базаров говорит: «Я нужен России! Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен?». Трагичнейшая сцена, большей безысходности представить невозможно! «Отцов и детей» в школе проходят, если я вспомнил – и другие могут. А это, типа, социальная реклама. Я когда увидел – чуть не сел. Кому взбрело? А ведь взбрело! Раскрасили веселенькими красочками! И такой идиотизм – сплошь и рядом. Вы поглядите на свой город! За что его так? Вон вывеска дикая, с розовыми зубчиками и голубыми колокольчиками. Ваши дети каждый день мимо ходят и привыкают, думают, что так и надо. Воспитываются на киче и безвкусице. А вы говорите: «Селиванов – разве серьезно?». Еще как серьезно, любое дело должен делать профессионал. У девяноста процентов людей нет вкуса, так был бы хоть у тех, кто оформляет эти улицы!

– Ну, Кудрино спасено – вы приехали, – без малейшей насмешки сказала Аня, которой вдохновенная речь показалась убедительной – но хотелось все же посопротивляться. – Я поняла, что для вас это не халтура, что вы в ударе, и все у вас получится. А как же дядька, закопченный и неизвестный? Останется в чулане с пауками? Откуда для него профессионал возьмется? Ведь у нас реставрация не заглохла только из-за Тишина с его энтузиазмом.

– Дядьку сделаю, – весело пообещал Илья. – Говорю же, могу параллелить. А вот здесь помните, что висело? Вчера убрали.

Аня не помнила.

– «Край родной НА ВЕК любимый»!!! Чуть ли не месяц – бредятина с орфографической ошибкой! Пособие по правописанию наречий! И никто не замечал! Никто никуда не позвонил, не возмутился, и это в наукограде!

– Да хватит вам оправдываться и защищать свою рекламу, – отмахнулась Аня, – убедили уже, что это Дело с Большой Буквы.

Но и Илья махнул рукой:

– Ничего не убедил. Продолжаете считать, что я размениваюсь.

– А вот это вы сами сказали. Какая разница, что я считаю. Наружная реклама – дело перспективное, деньги из воздуха. Зарабатывайте на здоровье. Надеюсь, Селиванов вас оценит по достоинству.

– И буду. – Плотников смотрел упрямо и почти сердито. – Знаете, что я подумал, когда нас тогда давили в электричке? Что если мне так повезет, что у меня будет такая, как вы, женщина – она никогда не будет ездить в электричке! И сам я не буду! Я на машине домой вернусь! И заработаю на нее не клепанием сладеньких видов для продажи на Арбате!

Аня не нашла, что ответить, язык не поворачивался на подначки или шуточки – слишком было видно, что Илья говорит те слова, которыми не бросаются. Но он тут же утих, расправил брови и прищурил на этот раз зеленый глаз:

– Не заметили, как я вам глазки строил в электричке? Вообще-то, скромно говоря, меня трудно не заметить… А мне в вас сразу все понравилось! Вы вот мою «наружку» отвергли, а я вам даже любовный роман сразу простил! Сразу начал в душе защищать: ну и правильно делает, что читает любовный роман, а не ученый трактат какой-нибудь, так это трогательно, так по-женски! И Ренуар на обложке. Сейчас так оформляют, я видел – то Магритта на обложку шлепнут, то Энгра, то Дега с балеринами…

Глаза у Ани расширились, но она не стала его разочаровывать. Она поняла, что Илье и впрямь показалось бы трогательным все, что бы она ни держала в руках – «Метрополитен-экспресс», Фандорина, лекции по высшей математике, сборник анекдотов – и на миг ощутила ту же панику, что и в электричке. Во всем этом уже не было приятной легкости безобидных комплиментов, а была грозная неотвратимость, когда земля уходит из-под ног и становишься сам себе не хозяин.

А Илья продолжал:

– Ну и что, что я один тут разговариваю. Как говорится, меня не любят – это минус, но и не гонят – это плюс… Вы взглядом предметы не двигаете? Хорошо получается, на меня только посмотрите – и задвинете сразу. – И резко поменял тему: – Чья это голова у вас из сумки торчит?

Сверток все-таки не помещался и вылезал. Аня, довольная тем, что опасный разговор прекратился, достала куклу – бравого барбиобразного моряка в белом кителе, с кобурой на боку.

Егор еще больше сдружился с Иринкой, а та не расставалась со своей новой кукольной семьей – на памятные «свадебные» доходы был куплен, как она и мечтала, полный комплект: Барби, ее муж и пара ребятишек. Дети сразу придумали для новеньких потрясающее путешествие на корабле из стульев, затянувшееся на несколько дней. И Аня долго не могла понять, что Егору для игры тоже нужны действующие лица – он использовал вместо них мишек и зайцев, но это было явно не то. Старые Анины куклы, большие, громоздкие, тоже не подходили. Егор ничего не просил, но стало понятно, что надо купить ему… куклу. Кукла для мальчика? Вадим и бабушка с дедушкой отнеслись к идее с сомнением, слишком сильны были стереотипы, связывавшие мальчиков исключительно с машинками и пистолетиками. Но Аня все же решилась.

– Он вполне мужественный, правда? – спросила она Илью.

– Да, вполне, – согласился он, вертя моряка в руках. – Вот только это явный американец китайского происхождения. Можно было русских кукол поискать, я когда-то видел очень неплохих, и с симпатичными лицами, не стандартными…

Они уже подходили к «подковке», а с другой стороны, от станции, к дому приближался Вадим, уставший и понурый.

– Это мой коллега, Илья Плотников, – сказала ему Аня, здороваясь. – Корит меня за китайский товар, говорит, надо было искать русского парня.

Но Вадим механически ответил, что ему очень приятно, совершенно не глядя на Илью, на мужественного парня тоже не взглянул, бросил Ане:

– Подожди секунду, я газету куплю, – и отошел к киоску.

Илья мог принять эту угрюмость на свой счет, но не объяснять же ему, что муж полгода был без работы, а теперь ездит в Москву – два с половиной часа в один конец. И Аня, внимательно взглянув на своего провожатого, попыталась рассеять Вадимову невежливость:

– Что сразу заскучали? Может, я вас представила несолидно? Как вас по отчеству – Илья Кирибеевич?

– Кириллович, – машинально поправил Илья, потом сообразил: – Ах, вон вы как. Ну что ж, можете и так представить! Герой достойный, он всегда мне больше купца Калашникова нравился. Я от своих слов не отказываюсь. И не шучу, когда говорю – давайте не расставаться!

– Да это я, я пошутила! – испугалась Аня. – Что это вы разошлись? Сами со всеми всегда бодаетесь, я и попробовала с вами разговаривать на вашем языке.

– А, бумеранг, значит, – задумчиво проговорил Илья. – Над кем смеются? – надо мной смеются. Ну, так мне и надо. Только с вами-то я всегда серьезно… Пойду, мои орлы, наверное, там уже закончили.

Подошедший Вадим свернул «Работу для вас» в трубочку, потом засунул в карман, потом вытащил.

– Я от них ушел, – наконец сообщил он, не глядя на Аню.

Лифт опять стоял, и пока они поднимались до своего восьмого этажа, Вадим рассказал, что в московской фирме, где он уже две недели отработал, обещанных денег выдали вполовину меньше, а обязанностей постепенно прибавляли, и их стало вдвое больше.

– Смысла не было оставаться, – закончил он, так и не поднимая головы, – так даже дорога не оправдается.

Аня молча переваривала услышанное, не сразу поняв, что Вадим опять без работы. Слишком велик был контраст с лучезарным и напористым Ильей, у которого все получалось, готовым оседлать эту жизнь, взвиться и рассыпаться фейерверком. В голове до этого вертелась мысль о запасном аэродроме для Вадима – слишком уж выматывающими были эти его заработки в столице, но все деловые мысли мигом выветрились, и кроме острой жалости к нему она ничего не ощущала. Разве что привычную глухую тоску – никак не выкарабкаться, ничего не выходит. Вот тебе и якорь. Да ведь жалеть его – это одновременно в него не верить!

– Ну и правильно ушел, – решительно сказала Аня, заглушая в себе все эти мысли. –Они наверняка всех новичков так используют, даром заставляют работать. Сначала человек на них пашет, а потом его ставят перед фактом – или в рабы на их условиях, или проваливай. Ты просто вляпался. Плюнь и забудь. Тут не угадаешь, ты не виноват. Карина вон для одной фирмы перевод здоровенный даром сделала, под видом теста.

– То есть ты хочешь сказать, дураков ищут – и находят, – с самоиронией подытожил Вадим.