Иноземный Сталин: взгляд с грузинского ракурса

 

Купить в журнале за август 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 4 часа 40 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Посвящается Александру Левковскому, автору романа «Самый далёкий тыл», – вдохновителю, сподвижнику и редактору этой повести

 

Часть первая. «Миром будет править Картлинский!»

 

 

 

 

Газета «Иверия» – №123, 14.06.1895 г. На первой странице, в левом нижнем углу, первое стихотворение И. Дж-швили

 

 

Дочь Сталина, Светлана Аллилуева, вспоминает: когда её брат Василий услышал невнятную русскую речь сына вождя от первого брака, Якова – с характерным грузинским акцентом, – он сказал сестре: «А знаешь, наш отец тоже раньше был грузином».

Да, в самые ранние годы – от рождения и в юношестве, до молодого возраста – Сталин не только был грузином, но был он верным высказыванию великого грузинского писателя и государственного деятеля, некоронованного властителя Грузии, Ильи Чавчавадзе: «Три Божественных сокровища оставили нам наши предки: отчизну, родной язык и вероисповедание». Илья Чавчавадзе завещал как зеницу ока беречь эти три сокровища.

Любовь к Родине в сердце Сосо зародилась уже в горийской школе. Благо у него учителем грузинского языка и литературы был известный беллетрист и государственный деятель – Сопром Мгалоблишвили. Педагог во время уроков прививал своим ученикам навыки чтения и внушал им любовь к Родине и преданность ей.

По воспоминаниям современников, он и его коллеги, обучая учеников гуманитарным наукам, знакомили их с гонением и стеснением грузинского языка и литературы царским режимом, читали им прекрасные исторические повести, которые, по словам педагога, он «специально подготавливал для детей. Дети полюбили грузинскую историю, Родину, родной язык, грузинскую литературу. Проснулся в них ослабленный грузинский дух…» (о Сопроме Мгалоблишвили – из книги Н. Закариадзе (ნოდარ ზაქარიაძე, „სტალინი და საქართველო“, თბილისი, 1997 წ.)

В своих же воспоминаниях Сопром Мгалоблишвили пишет, например, о таком эпизоде: «...Убили царя Александра второго. На это событие отозвался наш Акакий Церетели стихотворением «Весна». (სოფრომ მგალობლიშვილი – „მოგონებანი“, თბილისი, 1938 წ. გვ. 92-93).

А дальше мы можем представить, как объясняет учитель смысл стихотворения Акакия Церетели ученикам, стихотворения, где есть, на первый взгляд, совершенно безобидные строки:

 

«Сегодня ласточка окна

Своими крыльями коснулась.

Под птичий гам: «Весна! Весна!

Надежда в сердце встрепенулась!»

(перевод Гатова)

 

Как он им раскрывает суть даты написания стихотворения, 1 марта 1881 года, чему радуется ласточка, и почему убийство царя государства-сюзерена символически может обозначать предчувствие свободы угнетённого народа. Позже тот же Сопром Мгалоблишвили напишет: «Воцарилась страшная реакция. Александр Третий, царь-пьяница, не мог насытиться кровью мятежников, кровь которых он пил наряду с водкой, как шербет...» (ibid.) Вот этот писатель и был учителем Сосо, и можете представить, какие мысли и какие идеи были заложены в умы Сосо и его соучеников со школьной скамьи!

И неудивительно, что по наставлению таких педагогов с малых лет Сосо проникся особой любовью к Родине и прилежно начал осваивать грузинскую классику: «Витязь в тигровой шкуре» Шоты Руставели; стихи Николоза Бараташвили, Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели, Важа-Пшавела; прозу Александра Казбеги, Лаврентия Ардазиани, Георгия Церетели; народные эпосы «Амираниани», «Караманиани».

Более того, после прочтения он товарищам раздавал эти самые книги и часто на добротно слаженном литературном языке пересказывал им содержание прочитанного. Своё особое уважение он мог проявить и невербально – не только читал, но ещё и полученные впечатления превращал в образы. «В одно утро внимание наших учеников привлёк прекрасно выполненный портрет Шоты Руставели. Этот удивительный рисунок переходил из рук в руки. Автором рисунка был Сосо. Помню, портрет приобрёл владелец горийского книжного магазина К. Цхведадзе (наградив Сосо книгами) и рисунок повесил в своём магазине», – вспоминает одноклассник и друг Иосифа, Пётр Капанадзе (პ.კაპანაძე – „ბელადის ბავშვობა და ყრმობა“, თბ. 1945 წ., გვ.12).

По инициативе Сосо класс устраивает экскурсию в храм VII века «Атенис Сиони» и в античный, дохристианский пещерный город Уплисцихе. Он знакомит товарищей с древней историей Грузии и делает зарисовки, которые поражают всех.

 

Однако недолго суждено ребятишкам слышать и воспитываться наставлениями любимых педагогов. Как вспоминает уже известный нам бывший друг Сосо Иремашвили:

«В 1890 году грузинских учителей нашей школы надзиратели заменили русскими. Начавшаяся русификация в Грузии во многом повлияла на нашу школу. Первым, и для нас самым большим, неприятным событием была замена грузинского языка на русский язык. Чужой язык давался бы легко, если бы нам разъясняли его на родном, но они сразу отняли у грузинского языка функцию общения, и за разговор на родном языке нас ожидало строгое наказание.

Изначально дети беспомощно и онемело стояли перед учителями. Не могли рты открывать, ибо не умели произнести по-русски ни единого слова. Но желание общаться на родном языке часто не могли сдержать даже новые указы, и за это мы испытывали множества наказаний, от чего не были застрахованы даже прилежные ученики. К встрёпке с помощью линейки, палки и кулаков мы были приучены и от старых учителей тоже, и раньше подобное наказание переносили стойко, но русские учителя били нас с особой строгостью. Грузин они считали людьми низкой культуры, и добро российского просвещения насаждали побоищами. Можно понять, с какой бессердечностью могли эти воспитатели живых людей обращаться с нашими памятниками, историей и литературой! Самое оскорбительное было стояние голыми ногами два часа на тонких камушках или стоять в углу… Особой строгостью мы наказывались из-за разговора на родном языке. А самым страшным был карцер, где до поздней ночи закрывали нас без еды.

С 1890 года школа для нас превратилась в каторгу. Наше единственное желание было избавиться от школы. Но и вне школы мы были под постоянным надзирательством и надсмотром. Нас на дому проверяли, занимались ли мы по русскому правописанию, и при присутствии родителей угрожали карцером и плохими отметками.

Мы и наши родители очень любили нашу Родину и родной язык. И мы всегда чувствовали родительскую поддержку. А ненависть к русским учителям была настолько сильной, что месть к ним у нас явилась единственной потребностью.

Сосо Джугашвили считался лучшим, но неугомонным, беспорядочным учеником. Он был нашим главарём и подстрекателем по мщению. Особо мы ненавидели школьного инспектора. В одно утро мы выстроились в школьном коридоре и при виде инспектора начали свистеть и гудеть. Он туда-сюда размахивал кулаками. Учителя с трудом нас успокоили. Это был первый бунт, устроенный Сосо. Учителя сочли его зачинателем восстания и, несмотря на его высокие академические успехи, их гнев сопровождал его до окончания школы. Сосо часто, почти ежедневно, наказывали». (იოსებ ირემაშვილი – „სტალინი დასაქართველოს ტრაგედია“, თბილისი, 2006წ. გვ. 18-20).

Кроме Иремашвили, о Сосо как о главаре в протестных акциях школьников в защиту родного языка и национального достоинства рассказывают и другие его соученики.

Пётр Адамашвили вспоминает:

«В духовном училище из иностранных языков нас обучали только греческому. Учение шло со второго класса. Учителем назначили Бутырского, очень злого человека. К тому же он был чистой крови черносотенец. Он страшно ненавидел грузин. Обзывал нас дикарями, безмозглыми и, следовательно, ученики возненавидели его.

За всю нашу ненависть отомстил Сосо.

Он прекрасно овладел греческим языком. Было удивительно: нам всем надоедал этот язык, а Сосо охотно занимался им и учил даже больше того, что задавали нам и было обязательным для сдачи. После уроков он ещё и греческой грамматикой занимался. Ни единую заметку не оставлял без изучения, а таких заметок было много в наших учебниках.

И вот тут Сосо перешёл в наступление – страшное испытание устроил этому Бутырскому. Не было дня, чтобы он не ловил учителя на ошибке. Ясно было, что учитель сам не владел этим языком. Нашей радости не было предела – со всех сторон взрывались тайным смехом и не раз высказывались о том, что никакой он не учитель, и ему самому не мешало бы учиться.

Как-то раз мой отец в село Хидистави пригласил домой весь педагогический персонал на обед. Тут присутствовал и Бутырский, который все время находился как бы не в своей тарелке.

– О, вы не знаете, что будет завтра со мной, если я не успею подготовиться к занятиям. Мне может не хватить времени. Есть у меня там ученик – Джугашвили, и если я не подготовлюсь, обязательно он чем-то обличит и осрамит!»

(в сборнике воспоминаний к 60-летию Сталина – «ი.ბ. სტალინი. დაბადებიდან 60 წლისთავის გამო. თბ.1939»)

В воспоминаниях Д. Касрадзе (დ. კასრაძე – „სოსელო“ რომანი, თბილისი, 1999 წ.) наличествует ещё одно подтверждение смелого действия юного Сосо в защиту своего родного языка и страны:

«В один прекрасный день в духовном училище состоялся следующий диалог между учеником Джугашвили и учителем Лавровым:

Сосо перечил учителю:

– Я говорю как есть, ничего я не выдумываю. Нас по нашему «Букварю» нашего великого педагога Якова Гогебашвили учили, какова страна Россия. И мы полюбили великих писателей этой страны Пушкина и Лермонтова так же, как мы любим наших Руставели и Чавчавадзе!

Лавров опешил:

– Что? Ты Пушкина и Лермонтова сравниваешь, как сказал, с кем? Хотя, это всё равно – такое сравнение оскорбительно! Этого Вашего Гогебашвили надо на виселицу!

Весь класс встал на ноги:

– Почему? Почему, почему?

– Потому что он вас развращает, учит вас дерзости и пытается привить вам любовь к ненужному и смердящему грузинскому языку… и наконец потому, что язык лающих сравнивает с высоким языком православной России. Пакостит Пушкина, Лермонтова… Нам не нужны такие педагоги, которые растят нам примерных разбойников, каким был Лагиашвили или Кецховели и другие, которые и сегодня являются чёрными пациентами тюрем, каторги и виселиц.^[12]

Сосо предложил соученикам прийти на другой день в школу в грузинских войлочных шапках.

– Почему в войлочных шапках? – спросили у него.

– Это будет нашим протестом. Мы должны доказать ему, что мы грузинские парни, а не звери. Пусть осознают, что сами до этого нас доводят. А картузы наши бросим им в лицо. Пусть уберут от нас. Мы их больше не наденем.

На другой день в «Царском саду», рядом с ротондой, собрались мальчики в войлочных шапках. Пришёл и Сосо…

Построились и зашагали к школе. Вошли в здание школы.

– Это ещё что такое? – спросил учитель Бутырский… что за шапки на вас?

– Эти шапки на нас учитель Лавров надел, – ответил Сосо».

И хотя Сосо и не увенчал себя в семинарии лаврами Лагиашвили, о котором упоминал Лавров, но в его поступке уже был взрывной протест, который ещё более рельефно выразился в духовной семинарии Тбилиси, куда он поступил в 1894 году вместе с горийским другом Иосифом Иремашвили.

 

Как рассказывает Иремашвили: «Из-за отлично законченной начальной школы, Сосо Джугашвили приняли в семинарию на бесплатную учёбу – ему бесплатно полагалось трёхразовое питание, бельё, туфли и учебные принадлежности».

Иремашвили описывает их общие патриотические устремления этого периода. Для образности он вдаётся в мифологию: «По велению Зевса Прометей прикован к кавказским горам. Ему Орёл клюет печень... Мы, грузины, должны превратиться в потомков Прометея. Того самого Прометея, который навечно прикован к кавказским горам, и которого каждый день убивают. Наступит час и нашей свободы. История Грузии и борьба за свободу ещё не завершена». (იოსებ ირემაშვილი – „სტალინი და საქართველოს ტრაგედია“, თბილისი, 2006წ.).

Интересны красноречивые сравнения Иремашвили, где он символику тбилисских природных достопримечательностей сопоставляет с символами национальной свободы – в частности, святую гору Мтацминда (дословно: «мта» – гора, «цминда» – святая»), которая возвышается над Тбилиси: эта самая гора впоследствии станет символической темой поэтических строк Джугашвили. Вот как об этом пишет Иремашвили: «В южной части города видна Мтацминда, а чуть ниже – освещённая солнечными лучами белая церковь. Мтацминда – свидетельница многовековых кровавых войн грузин. Она – символ города и его культуры, и созерцает вечную цепь истории. Она была свидетельницей и того, сколько поколений приносилось в жертву мечтаниям о свободе и любви к Родине. Мтацминда – святой символ нашей бессмертной национальной гордости».

Как дальше повествует автор, между Мтацминдой и Метехской церковью было здание семинарии, которое больше походило на казарму, нежели на школу. Здесь насаждалось рабское повиновение и покорность России, что в молодых людях вызывало бурный протест, а потому эти стены воспитали многих борцов за свободу страны.

Далее Иремашвили описывает общие с Джугашвили целеустремления, пока они в семинарии были единомышленниками: «…Мы с Сосо были охвачены идеями освободительной борьбы Грузии и часто беседовали о трагической судьбе Грузии».

О ситуации в духовной семинарии Тбилиси, куда поступил юный Иосиф, следующие исторические сведения приводит исследовательница жизни Сталина, Елена Прудникова: «За несколько лет до того, как Иосиф поступил сюда, семинарист Сильвестр Джибладзе (один из будущих основателей «Месаме даси») ударил ректора за то, что тот назвал грузинский язык «языком для собак», а через год один из бывших семинаристов убил ректора. Как раз перед тем, как Coco начал учиться, семинарию в очередной раз потрясли беспорядки, о которых он узнал ещё в Гори от своих друзей – Ладо Кецховели и Михи Давиташвили. Учащиеся на неделю прекратили занятия и предъявили требования администрации: прекратить обыски и слежку, а также уволить несколько человек из числа особенно не любимых учениками наставников. В ответ 87 человек были отчислены (23 из них высланы из Тифлиса), а семинарию закрыли на год, так что занятия возобновились только в 1894 году – как раз в тот год, когда там начал учиться Иосиф Джугашвили» (Елена Прудникова. «Сталин – второе убийство»).

Об этих настроениях, характеризующих ситуацию в тбилисской семинарии, пишет доктор медицины Антон Ноймайр:

«В 1894 году Иосиф покинул Гори и поступил в Тифлисскую духовную семинарию. Большинство из почти шестисот студентов этого учебного заведения рассматривали учёбу в нём не как подготовку к духовной карьере, а как ступень светского университетского образования. Дело было в том, что русский царь не позволил открыть в Тифлисе университет, опасаясь его превращения в очаг националистической крамолы. В это время проводились мероприятия по всеобщей русификации, и в качестве языка преподавания в семинарии был введён русский язык вместо ранее использовавшегося грузинского. Эта мера в сочетании с жёсткой дисциплиной, царившей в семинарии и делавшей жизнь в ней похожей скорее на казарму, чем на духовное учебное заведение, стала причиной неоднократных конфликтов между студентами и начальством». (Ноймайр А. Диктаторы в зеркале медицины. Пер. с нем. Ростов на Дону: Феникс, 1997, стр. 333).

 

Чувство свободолюбия и желание вырваться из оков сюзерена владели всем существом юного Сталина. Неудивительно, что эти настроения, имевшиеся у него ещё в горийской семинарии, вылились у семинариста Иосифа Джугашвили в стихах, и, конечно же, не случайно то обстоятельство, что юный Иосиф приносит свои первые стихи именно Илье Чавчавадзе, редактору газеты «Иверия».

Илья Чавчавадзе одобрил стихи молодого поэта, и в результате в этой самой газете напечатали пять его стихотворений, которые были наполнены идеями трёх божественных сокровищ: «отчизной, родным языком и верой». Именно эти сокровища проповедовал редактор газеты, и в этих стихах поэтическим языком была воспета та самая святая гора Мтацминда, символику которой так красноречиво описал друг Сосо, его тёзка Сосо Иремашвили.

В отроческом возрасте многие грузины пишут стихи – они бывают разными, в зависимости от мировоззрения и романтических взглядов авторов. У Сосо стихи были исключительно патриотическими – и ко времени учёбы в тбилисской семинарии он уже был оформленной личностью националистического склада.

Все эти стихи в настоящее время переведены на русский язык и, по понятным причинам, в переводах нигде не сохранена главенствующая нить мотивов и приверженностей автора.

 

Начнём с самого известного стихотворения, которое было напечатано в вышеупомянутой главной грузинской газете того времени, а позже это стихотворение великим педагогом, Яковом Гогебашвили, было внесено в грузинское «Родное слово» – «Дэда эна». И в течение всего последующего времени грузинские детишки изучали этот стих (за исключением короткого периода хрущёвского правления) во втором классе, на уроках родного языка.

Стихотворение называлось «Утро». Было напечатано в газете «Иверия» в 1895 году (14.06, №123).

В нём в первых двух строфах описание утренней, ранней природы в саду, и не столь важен тут дословный перевод, но посмотрим, какова заключительная строфа и как она переводится:

 

«აჰყვავდი ტურფა ქვეყანავ,

ილხინე, ივერთ მხარეო,

და შენც, ქართველო, სწავლითა

სამშობლო გაახარეო!“

 

Дословно в этой строфе говорится:

 

«Расцветай, милая страна,

Блаженствуй, край иверов,

И ты, грузин, учёбою

Обрадуй родину свою!»

 

Как видим, здесь в каждой строке – гимн собственной отчизне, стране иверов, где каждый ивериец-грузин своей учёбой должен обрадовать Грузию.

Данный стих и соответствующая строфа на русском языке существует в двух переводах. Вот первый из них:

 

«Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учёбою, друзья,

Прославьте Родину свою!»

 

Какие друзья должны прославить – и что? Почему абстрактные «друзья», а не конкретные «грузины»? Какую Родину прославить? Зачем должны прославить? Дорогой читатель, вы замечаете, что разница, может быть, на первый взгляд, невелика, однако, существенна!

 

Теперь – второй перевод:

 

«Грузия, милая, здравствуй!

Вечной цвети нам отрадой!

Друг мой, учись и Отчизну

Знаньем укрась и обрадуй».

 

В этом, более простом, переводе и говорить не стоит о том, какой друг должен украсить знаньем, и какую Отчизну.

Как видно, ни в одном из двух переводов не указано, что юный Сосо именно грузина призывает на учёбу – для того, чтобы обрадовать собственную отчизну. Этот «грузин» во все времена режет ухо каждому цензору в переводах с грузинского языка. Речь идёт именно о цензорах, ибо обвинять самих переводчиков будет, пожалуй, несправедливо, так как переводчиками были Борис Пастернак и Арсений Тарковский.

 

В другом стихотворении, о луне („მთვარეს“ – „ივერია“ 1895 წ. 11.10 – №218), при переводе на русский язык даётся чисто описательное повествование. Однако в оригинале подразумевается отнюдь не только описание природы – здесь надежда на Всевышнего и Его всеблагости, для преодоления сегодняшней униженности и угнетения и для провозглашения завтрашнего возрождения.

А теперь посмотрим, каков перевод:

Строка, в котором говорится, что «უფლის განგება დიდია» – т. е. «Велико повеление Господа», конечно, сознательно пропущена.

Ну а вышеуказанные слова об угнетении, в нижеследующей строфе –

 

«კარგად იცოდე, რომ ერთხელ

ძირს დაცემული, ჩაგრული

კვლავ აღემართვის მთას წმინდას,

იმედით აღტაცებული»

 

дословно переводятся следующим образом: «Знай хорошо, что однажды падший вниз угнетённый вновь поднимется на святую гору, воспрянувший надеждою». Для читающего стихотворение на грузинском языке без лишних разъяснений предстаёт перед глазами угнетённая Родина, которая с Божьей помощью сбросит ярмо рабства и на Мтацминде – на святой горе – воздвигнет свой победный стяг.

А теперь посмотрим, как вышеуказанные слова в рифмованном виде передают смысл стихотворения, как доходят до читателя волеизъявления юного Джугашвили:

«Но только знай, кто был обидой,/ Низвержен и повергнут в прах,/ Сравниться думает с Мтацминдой,/ Свет веры возродив в умах».

Теперь читателю судить, насколько верно сохраняет перевод суть, вложенную автором в стихи. Да бог с ним, с переводом! Не в переводе дело – дело в свободолюбивых патриотических устремлениях юноши Сталина.

 

Ещё стишок – «И мечты мои свершаются» „და იმედები მიღორძინდება“ – „ივერია“, 1895 წ. 22.09. №203), и опять же строфа об угнетении Родины и о надежде счастливого конца:

 

«მაშინ მეც, ჩაგრულს, სევდისა ნისლი

თავიდან მწყდება, მყისვე მშორდება

და იმედები კეთილდღეობის

უბედურს გულში მიღორძინდება!»

 

Дословно: «И тогда у меня, угнетённого, туманы печали сразу улетучиваются, и надежды благоденствия в несчастном сердце пробуждаются».

Перевод в стихах: «Тогда гнетущей душу тучи/ Развеют сумрачный покров,/ Надежда голосом могучим/ Мне сердце пробуждает вновь».

Да. Поэтический образ, конечно, есть, ещё как есть! Но в вольном и восторженном переводе – виден ли воочию угнетённый человек и несчастное сердце в его угнетённой душе?

Сомнительно, ибо задачей, поставленной перед переводчиками, обязательно было всеми возможными путями скрыть националистические ноты в стихах юного Джугашвили.^[13]

 

В этом ключе примечательно сталинское стихотворение, посвящённое Рафиелу Эристави, первоначально опубликованное 29 октября 1895 года за подписью «Сосело» (уменьшительное от имени Иосиф) в №234 газеты «Иверия». Затем оно было включено в юбилейный сборник Р. Эристави, изданный в Тбилиси в 1899 году. Сборник содержит юбилейные речи, стихотворные посвящения и поздравления известных общественных деятелей: И. Чавчавадзе, А. Церетели и других.^[14]

Стихотворение, посвящённое Рафиелу Эристави и напечатанное в «Иверии», даст нам хорошую возможность проследить за дальнейшей поэтической судьбой юного Джугашвили. Рафиел Эристави считался известным в Грузии поэтом, являлся автором хрестоматийного патриотического стиха «Родина хевсура», и ему как раз в это время всенародно справляли 70-летний юбилей. Значит, именно к юбилею писал юный Иосиф о нём восторженное стихотворение, которое и завершил следующими словами (в очень приблизительном переводе):

 

«Не зря народ тебя прославил,

Перешагнёшь ты грань веков,

И пусть подобных Эристави

Страна моя растит сынов».

 

И вот рассказывают, что когда Сосо принёс это стихотворение Илье Чавчавадзе, тот напечатать-то напечатал, но вроде дал ещё и отеческий совет юному поэту:

– Нет, сынок, давай не будем желать Грузии растить в будущем цензоров!

(В то время поэт Эристави работал цензором).

 

Этот упрёк – один из вариантов тех причин, по которым Сосо Джугашвили прерывает отношения с «Иверией» Ильи Чавчавадзе. Хотя, возможно, был ещё другой случай, о котором рассказывает литературный исследователь и писатель Гиги Хорнаули (ავტ. ეკა სალაღაია):

«Когда Илья напечатал сталинские стихи [об Эристави], юный Джугашвили, осмелевший, принёс впоследствии стихи, пропитанные социалистическими идеями. Илья отказался их печатать, и якобы Сталин пригрозил ему расправой, если редактор не пошлёт стихи в типографию на печатание.

На другой день, до прихода Сталина, в редакцию заглянул известный поэт Важа-Пшавела и, когда узнал о происшедшем накануне, дождался прихода Сосело. Увидев революционера (с перекинутым небрежно кашне), который грубо обращался с Ильёй, Важа схватил молодого человека, несколько раз ударил его кулаком и спустил с лестницы».

То, что Сталину досталось от Важа-Пшавелы, – вопрос, почти решённый в грузинской литературной историографии. Вопрос только в том – по какому поводу. Есть ещё и другая версия: Сталин в приёмной Ильи застал Важа-Пшавела, и опять же, осмелевший после опубликования своих стихов, вошёл в полемику по поводу известного поэтического инцидента, сказав: «А, между прочим, Акакий Церетели в полемике с вами был прав».

Важа-Пшавела посмотрел на новоиспечённого критика и, не сказав ни слова, спустил его с лестницы.

Впрочем, вряд ли Илье Чавчавадзе, у которого в жизни было семь дуэлей, понадобилась бы физическая помощь поэта-горца Важа-Пшавелы, – он как-нибудь сам бы справился с 17-летним молокососом. Скорее всего, выскочка-поэт в самом деле зацепил Важа-Пшавелу и получил по заслугам.

А вмешательство Сталина в полемику поэтов пусть не удивит читателя, если вспомнить из первой главы, как превозносился Джугашвили-Картлинский среди своих соотечественников. И здесь именно был он на Пегасе: он, сын великого законодательного региона – Картли – вмешивался в спор имеретина Церетели и пшава – Важа-Пшавела.

Важа-Пшавела – пшав, т. е. грузинский горец из региона Пшави («Важа-Пшавела» – псевдоним Луки Разикашвили). Следовательно, он сосед древних предков Сталина – мохеве. Но мы уже помним из той же главы, что Сталин подчёркивал свое картлинство, а не мохевство. А тут у Важа-Пшавела спор с Акакием Церетели шёл исключительно по поводу литературного грузинского языка.

Акакий Церетели написал стихотворение, где он выступил против диалектизмов в поэзии Важа. Прозу и публицистику горец писал на литературном грузинском, а в поэмах у него были диалектизмы.

Важа-Пшавела ответил, что он никакой диалект не отвергает, если диалект этот – грузинского рода.

А Сталин как «картлинский законодатель литературного грузинского» (каким он себя мнил) не мог пройти мимо этого спора имеретинца (Акакий Церетели, как имеретинец, время от времени сам грешил имеретинизмами), который в данном случае занимал правильную позицию с точки зрения «законодателя». Вот и включился он в спор, и получил по заслугам.

Что послужило причиной, вопрос лишний. Главное – Сталин был спущен с лестницы, чему был свидетель Илья Чавчавадзе. И тут прерывается очень обещающе начатое сотрудничество Сталина с Ильёй. Более того, не только прерывается, но даже даёт существенные трещины.

 

Была ли ещё другая причина, но последнее известное нам стихотворение честолюбивый парень уже не напечатал в газете «Иверия», а понёс в другой политический стан на противоположном берегу – в газету «Квали», к Георгию Церетели (кстати, отцу небезызвестного в дальнейшем политика – меньшевика Ираклия Церетели).

Но предварительно он пишет для «Иверии» как бы прощальное стихотворение, которое литературоведов наводит на мысль о наполненности экзистенциальной философией, определяющей сущность жития. Интересно об этом прощании, об этом перепутье Сталина пишет Э. С. Радзинский: «Его расставание с прошлым, его одиночество находят выражение в стихах, что обычно для юноши»:

 

Ходил он от дома к дому,

Стучась у чужих дверей,

Со старым дубовым пандури,

С нехитрою песней своей.

 

А в песне его, а в песне –

Как солнечный блеск чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

 

Сердца, превращённые в камень,

Заставить биться сумел,

У многих будил он разум,

Дремавший в глубокой тьме.

 

Но вместо величья славы

Люди его земли

Отверженному отраву

В чаше преподнесли.

 

Сказали ему: “Проклятый,

Пей, осуши до дна...

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!”

 

Отметив, что перевод близок к оригиналу, скажем: это не совсем «обычное расставание с прошлым юноши». Для правильного познания содержания надо учитывать саму дату публикации в «Иверии» – 25 декабря 1995 года (поэту едва исполнилось 17 лет – по правильному определению даты рождения).

Это – Рождество, и газета печатает своё единственное рождественское стихотворение на главной странице. Следовательно, тут нечего и гадать – если дать стихотворению заглавие «Иисус Христос», – не ошибёмся.

Другое дело, что хотел сказать в нём сам автор перед тем, как уйти из одного окружающего мира в другой: обвинял ли он сородичей или хотел оправдать свой шаг в сторону от национальной идеи в безнравственное будущее»?^[15]

 

Словом, юноше 17 лет, и уже видно, что он не сможет жизнь прожить без бурной активной деятельности. Он уже думает о лаврах, которых сулит будущее, – недаром напечатали его стихи в самой «Иверии»! Но могли ли принять его в состав «команды» Ильи Чавчавадзе?

Грузия к тому времени по общественно-политическим симпатиям была поделена на три «даси» («даси» – значит, «группа»; а может быть, по отношению к этому слову ближе даже слово «труппа», потому как это слово – «даси» – чаще употребляется в описании театральных трупп).

Первое «даси» – это группа Ильи Чавчавадзе.

Илья – некоронованный царь Грузии: великий писатель, общественный деятель, юрист, политик, банкир, редактор, театрал, богослов, публицист, сельскохозяйственник-винодел, шелковод, агроном... Пока Илья жив, воцарение в Грузии для будущего честолюбивого вождя заказано.

Далее: рядом с Ильёй – Акакий Церетели. Пока жив Акакий, будущему вождю не выйти из тени поэзии Акакия. Отсюда перспектива – всю жизнь оставаться его талантливым эпигоном.^[16]

Акакий Церетели – соловей Грузии, он законодатель лирической моды – его «Сулико» и «Светлячок» мелодизированными песнями шагнули далеко за пределы Грузии. Куда юному Иосифу тягаться с Акакием?

Ну и Важа-Пшавела – как бы он смог дотянуться до этого гения?^[17]

Его философски насыщенная поэзия, его глубокая мифологизация, его слог, его метафоры, его непостижимые образы! Заметим: несколько лет тому назад в Грузии был проведён опрос на тему «Самые выдающиеся соотечественники», где Важа-Пшавела, по народному опросу, занял четвёртое место, опередив самого Шоту Руставели.^[18]

Сталин знал: пока существует великая троица, которых в XIX веке в Грузии называли только по именам, без фамилий, как своих великих сынов – Илья, Акакий и Важа, ему в этих рядах делать нечего.

 

Что же получается? Некоронованный царь Грузии – кахетинец родом; пока жив, юному картлинцу никто не позволит в Грузии верховодить – не поможет ему и его картлинский гонор. И флагман Грузии, Картли, без политики, уже и в чисто в литературном ключе тоже остаётся вне игры.

Но в Грузии к 90-ым годам были образованы еще два «даси». Нами уже оговорено, что в «первое даси» Иосифу на веки вечные заказана дорога – там Илья, Акакий, Важа, и там никогда он не сможет быть первым.

Кроме того, здесь он уже и физически оскорблён, и этот срам он никогда не сможет смыть – его с лестницы спустили вниз! Такого оскорбления он не смог бы простить никому – но это был Важа-Пшавела, сын грузинских гор, реально оживший «Коба», герой Сталина. Ему ни по духовно-волевому преимуществу, ни по возрастному, и ни по творческому не смог бы он ответить. И позор был нанесён навечно.

Куда же теперь податься? Второе даси – это команда Нико Николадзе и оно – ни к селу ни к городу: это театр одного актёра, а может быть, ещё и нескольких его приспешников. И у этого театра нет пути никуда, нет дороги в будущее – эти дасовцы где-то на перепутьях: и к новому не приучены, и от старого полностью не могут отделаться!

 

Остаётся «месаме даси» – третий даси – команда социал-демократов. Вот откуда Сталин может шагнуть очень высоко. Если среди членов «Пирвели даси» – в среде Ильи, Акакия и Важа – он посредственность посредственностью, то среди социал-демократов он может стать титаном, первым и самым лучшим – и в моральном, и в личностном плане. Среди посредственностей – он будет креативен, среди демагогов – творческим декламатором, а среди идейных – воплощающим сказку в быль!

Что правда, то правда – Сталину долгое время глубоко было безразлично их существование – свой отсчёт они начинают с 1892 года. «Восстановление группы и активизация её работы произошли летом 1895 года. 17 июня Георгий Церетели, основавший еженедельную газету «Квали» (по-русски – то ли «След», то ли «Борозда» – З. К.), направил Жордании письмо, в котором писал: «Моя обязанность поработать для укрепления нового сборища, – поэтому я хочу всех, кто борется на экономической и политической почве, соединить в одну группу». По мнению Церетели, экономическая борьба месамедасистов одновременно являлась борьбой за свободу нации». И, как подмечает автор этих слов А. Островский (А. В. Островский. «Кто стоял за спиной Сталина?». «ОЛМА Медиа Групп», 2002), с тех пор газета «Квали» становится фактически печатным органом «Месаме даси», организационным центром социал-демократов Грузии.

И вот, в 1896 году Сталин приносит свой последний стих именно в газету «Квали» как входной билет в орган вновь возрождённой организации. И теперь мы можем подвести итог действиям юного Сталина, перерождаемого из поэта в революционеры.

 

Итак, начнём с того, что он, подбадриваемый друзьями из семинарии, приносит свой первый патриотический стих в газету «Иверия» 14 июня 1895 года. Стих скромно подписан «И. Дж-швили». Илья его встречает на редкость приветливо, хвалит, подзадоривает к новым поэтическим творениям и печатает. Окрылённый успехом, Сосо приносит следующие, уже совсем националистические стихи осенью (22.09 и 11.10) и, возомнив себя настоящим поэтом, все последующие стихи в «Иверии» до конца года подписывает уже поэтичным псевдонимом «Сосело».^[19]

А когда он перебирается в стан социалистов через полгода, вместе с изменением стихотворного содержания от национального к социальному (туда он сознательно приносит стих о бедном крестьянине Нинике)^[20], меняет он и поэтический псевдоним на прозаический, чисто символически меняя две буквы – подписывая «Созели». Таким образом, происходит полное перевоплощение. Как пишет об этом историк Вахтанг Гурули: «Иосиф Сталин был реалистом. Он реальное никогда бы не обменял на идеальное. Для Иосифа Джугашвили идеальным были Илья Чавчавадзе и грузинское национальное движение, реальным же – российская социал-демократия и социальное движение» (ვახტანგ გურული, სტალინის დიდი ექსპერიმენტი. მასალები პოლიტიკური პორტრეტისათვის“, თბილისი, 2000, გვ.85).

 

Но есть и другая подноготная, и другая версия поведения Сталина. По воспоминаниям соратника Вождя, Серго Кавтарадзе, записанным литератором Элгуджой Маградзе (ელგუჯა მაღრაძე, მოძღვარი, თბილისი, 1987, გვ. 5-6), Сталин однажды сказал:

«У Ильи Чавчавадзе было малое поле деятельности. Его мыслительные устремления не могли раскрыть крылья в узких рамках Грузии. Он был рождён орлом. И задыхался в узких просторах Грузии, а не то – он бы сгодился для поста президента всего мира!»

Илья имел славу в стенах Грузии. Ему не хватало простора. Зато юный Сталин увеличит поле деятельности.

Ему узок этот круг – он должен создать себе круг во вселенной!

 

А пока он ещё молод. Пока ещё предстоит решать.

Решать и то, стоит ли вообще преклоняться живому Илье.

До решения же собственной задачи ещё далеко. Пока надо найти опору для подъёма на Олимп.

Надо найти очаг, откуда он сможет зажечь пламя.

Есть такой очаг!

«Месаме даси»! – там и только там ему не будет равных. Первые места ещё не заняты. Оттуда виден высокий пьедестал. Будут завидовать ему все праотцы – и Илья, и Акакий и Важа-Пшавела!

Довольно для Грузии Ильи Чавчавадзе сегодня: пусть сегодня Грузией правит кахетинец, – миром будет править Картлинский!

 

 

 

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению августа 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.