Уран

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Дивона проснулся от какого-то беспокойства. Время было далеко за полночь. Луна уже взошла и стояла высоко над горизонтом. Холодный свет заливал горы, холмы и сад.

Луна была велика и цвета багреца, правда грязноватого. Дивона отрешённо смотрел в небо, вспоминая прошлую ночь. Вдруг он боковым зрением заметил какое-то движение. Повернув голову, он увидел в лунном свете идущую к нему Арус-Азул. Она была совершенно нагая и направлялась к нему. Когда она подошла поближе, Дивона разглядел её глаза. Взгляд был отсутствующим, устремлённым на Дивону, но как бы проходил через него. Распущенные густые волосы, разметавшись, прикрывали почти всё тело до бёдер. В лунном свете она казалась ожившей скульптурой. Она молча улеглась рядом с юношей и прижалась к нему. Дивона вспыхнул, возгорелся, возбудился. Её ловушка-мардушка сразу уловила возбуждённый зебб. А он, обнимая, обвивая, раздетые губы, груди, лядвеи, припал, прилепился к лону её. На этот раз она двигалась под ним умело, вёртко, билась, как рыба форель-барбус в ловушке. И в извивах, изгибах, биениях зазвучала песнь-гимн любви, в стонах, всхлипах, вскрика,х и звучала эта песня, уходя в горные расселины и многократно отражаясь эхом, уходила в горы к вечным снегам. И не было ничему иному места в этом гимне любви. И лишь уста страждущие, пахнущие розой, текущие малинами, обрывали эту песнь-гимн торжествующей жизни.

И малиновый беглый тяжкий ствол дымил, страдал, изнемогал и извергал, изливал, жемчужины млечны, сладки беглы семена. А чрево животворное ждало, изнывало, жаждало их, принимало... поглощало. И оно умело объяло, укротило, усмирило то, что он не мог двумя руками укротить…

Уставшие тела отпрянули друг от друга. Обвялые, безвольно распнутые, они покоились на спинах. Выжатый как пролитое облако, лёгкий как перо птицы, Дивона смотрел в бездну разверстого неба. Багровая луна была уже в зените, но до рассвета было ещё далеко. Он прислушался: девушка спала.

Её дыхание, чистое, ровное, нетронутое дыхание безгрешного ребёнка, пахло чистотой и свежестью высокогорных снегов. Она со времени прихода на айван не произнесла ни слова, только лишь слова песни-гимна любви из криков, стонов, стенаний исторгались из её губ во время соединения, воссоединения, соития, проникновения друг в друга.

Измождённый, опустошённый, Дивона провалился в глубокий сон. Как только забрезжила заря, девушка проснулась и ушла в дом.

 

День прошёл обыденно, каждый находил и делал своё дело. После завтрака из мяса оставшегося улара и лепёшек, после чаепития каждый занялся своим делом. Но Дивона пытался до этого уловить взгляд девушки. Но ничего не находил в нём, что подтверждало бы то, что было ночью при луне на айване, среди ветвей снеговой арчи.

Её девичьи глаза, неизмятые, невинные, детские, смотрели на него так же, как и на всё остальное: лекаря, дастархан и на небо…

И создавалось впечатление, что всё это ему приснилось, привиделось, пригрезилось.

День прошёл, пришла ночь покрывательница-покровительница греха. И всё повторилось. Но перед этим он, вечером перед сном, имел разговор с Хакимом Санг ибн Табибом. Разговор был непродолжительный и сводился к поучению о том, что Богу угодны праведные пути и праведный труд, а пути лёгкие имеют тяжкие последствия. Благословив его, он отпустил его спать.

 

Дивона проснулся, когда солнце заглянуло ему в глаза. Девушка подметала двор, побрызгав землю водой из хауза. Водой она прибивала пыль, утрамбовывала глиняный пол дворика и не давала пыли подниматься, грязнить воздух.

Дивона спустился к реке, сделал омовение, с ловушки взял две рыбы и пошёл в дом. Лекарь вставал рано, но Дивона не встретил его на реке, не видно его было и во дворе. Он вошёл в комнату, где обычно спал Табиб. Лекарь лежал на спине с ублажённым, умиротворённым лицом. Дивона сразу понял, что лекарь покинул этот мир. Он был праведник, и смерть его была лёгкой: лег спать, уснул и не проснулся. Аллах забрал его душу к себе, ибо чётки дней его у Аллаха кончились, а две рыбы в ловушке – это знамение.

Любовь оказалась сильнее смерти, и ангел смерти Азраил, опоздав, не смог забрать жизнь у Арус-Азул, но смерть без взяток не уходит. Азраил с опозданием на три дня забрал жизнь Хакима Санг ибн Табиба.

 

Он позвал Арус-Азул и объяснил, что случилось. Она поцеловала старого лекаря в лоб, и слёзы полились по её лицу. Она плакала впервые после того, как лила слёзы по своему деду Муматшо. Это были её последние слезы, слёзы Бинтеки Арус-Азул. Плакал и ученик. Лекарь был ему всем: и матерью, и отцом, и дедом.

Они плакали молча. Великое горе, великая потеря обязывает переносить всё стойко, не поднимая шума.

Они вышли во двор, прикрыв лицо старика куском материи. Дивона приготовил рыбу, и они поели. Девушка всё могла и делала по хозяйству, но готовить она не умела.

 

Дивона поначалу растерялся, что делать с телом лекаря. Потом он вспомнил, что ему говорил учитель, когда готовились к похоронам Арус-Азул.

Пришли плакальщицы, они обмыли тело лекаря, подготовили к погребению, оплакали с криками: вай дот, вай дот. После обеда была готова могила. Её устилали ещё пахнущими снегом арчовыми ветками и, согласно обычаю, захоронили тело до захода солнца, почти рядом с двориком. На могиле водрузили шест с надетым на него черепом козла-начхура, который дал им один из охотников.

Утром сделали худои-поминки. Всё, что предназначалось для похорон Арус-Азул, ушло, вплоть до материи, на саван-кафан, на погребение Хакима Санг ибн Табиба. Аллах велик, а человек мал. Но неисчислимы милости Всевышнего.

 

Прошло два дня и две ночи. Арус-Азул больше не приходила ночью при свете багровой луны на айван. А луна перестала быть огромной и грязно-багровой. Она была обыкновенной, как всегда, и в ней появилась ущербность.

На третью ночь Дивона сам пришёл в комнату к девушке. Он пришёл после полуночи, когда всходила луна, как всегда в предыдущие три ночи, ночи ярости, любви. Луна лила свой холодный свет, и он проникал в окно комнаты. Всё было хорошо видно. Девушка спала спокойным сном ребёнка, одетая в малиновое согдианское платье с пуговицами из корней тысячелетней арчи.

Дивона пытался будить её, но девушка была в глубоком сне. Юноша стал возбуждаться, а ствол его, как рыба барбус, стал яро биться, мотаться в его шальварах, подгибая колени его.

Но девушка продолжала спать детским праведным сном, никак не реагируя на все старания юноши. Он стал срывать с неё платье малиновое согдианское.

 

Наконец девушка пришла в себя. К этому времени Дивона уже изорвал платье на клочки и разбросал их по комнате. Он предпринял усилия, чтобы овладеть Арус-Азул, он был уверен, что те три безумные ночи страсти дают ему на это право. Девушка окончательно пришла в себя.

С неожиданной силой она оттолкнула его. Она была спокойна, не кричала, не суетилась. Нагая, она отрешённо стояла. Луна прямо глядела в окно. Дивона вдруг увидел её глаза. Синева лазури отступила, а золото зёрен из глубины выявилось на поверхности радужной оболочки: блестящая рыжина золота, обрамлённая чернотой лохматых ресниц и оттенённая чёрной бездной, точкой зрачка, завораживала. Это были глаза арийские, доарабские, они глядели на Дивону через десятки тысяч лет, пыльных затхлых окаменелых лет.

Это было безумно красиво, но... это ещё знак смертельной опасности, природа таким образом отмечала всё, что имеет такой окрас – черноё на золотом – несёт смертельную опасность. Подсознательно всеё живое инстинктивно опасалось такого окраса: чёрного на золотом. Дивона остановился, отступил, желание, страсть исчезли.

 

Арус-Азул вышла в дверь в сторону реки, спустилась к ней. Весна была в разгаре, всё ярилось, буйствовало. Река тоже. Она шумела громче и ласка её мурчания превращалась в недоброе ворчание. В страсти она катила, рушила, обкатывала камни, превращая острые углами осколки в покатые валуны.

По нагому телу девушки стекал лунный свет. Дивона вышел следом. Девушка спустилась к реке, вошла в неё и начала омовение.

Дивона спустился к ней. Он уговаривал её вернуться: ты невеста моя!

Молча омывшись, Арус поднялась к мостку. И она заговорила, она сказала:

– Дивона! Я узнала твой зебб, ты разбудил во мне женщину. Да, я невеста, но у меня есть ещё второе имя – Азул-Небо. Я Невеста Неба. Ты изорвал моё платье, это последнее, что связывало меня с этим миром. Я дочь Согдианы ария, я прямой потомок по женской линии нашего патриарха Зеро-Иштара. Этому платью уже десять тысяч лет, оно передавалось по наследству от матери к дочери.

И я последняя в роду, ибо мы устали быть людьми, и потому я ухожу за рубежи души. Я Невеста Неба, и я ухожу ближе к небу, туда, где начинаются вечные чистые снега. Ибо потянуло меня к зверю, после превращений человека, ко зверю, смертно, безоглядно. И потому ухожу я во звери. Там меня ждёт барс Ирбис-Иблис козопас, он всегда там, где кочуют козлы начхуры. У него глаза как небо, а в их в глубине звёзды, у него шерсть цвета летнего полуденного неба, с пятнами облачков. Поэтому козлы-начхуры не замечают его, ибо шкура его, как снег с проталинами. В его глазах бездонная любовь, а в мягких лапах гибких, больших, нежных, живёт смерть. Прощай! Я ухожу ближе к небу.

Она стояла в начале мостков и, вольная, осиянная, нагая-нагая, пошла на мостки. Через мостки шла девушка, а в конце она уже превратилась в Рысь-Паланг, красивую пятнистую кошку. Она присела, как обычно делают кошки, изящно изогнулась, открыла ярко-алую пасть, как бы зевнула. Посмотрев последний раз на Дивону, она не то тявкнула, не то мяукнула, встала на четыре лапы и прыжками устремилась по ущелью вверх, к вечным снегам, к распластанному козопасу Ирбис-Иблис. Временами она ещё видна была между скал и обломков, но вскоре исчезла.

А Дивоне казалось, что она кричит ему: «Дивона Талиб, ты мой навеки, на смерть мой, со мной, а я твоя!.. яйя!..»