Не надо разводить котов

 

Готов ли ты за хорошую плату раздавить букашку или придушить соседского кота? Если твои действия законны и санкционированы начальством, что помешает тебе отрабатывать зарплату с применением пыток и унижением человека? Ах! он должник и подписал договор?

Даже если бы у меня взял в долг сам Господь Бог и не отдал вовремя, я бы наслал на него коллекторов с тем только, чтобы деньги были мне возвращены. И, желательно, с процентами...

Уильям Эвери Рокфеллер

 

 

 

 

А было так. Однажды, сидя за чашечкой чая у соседки по лестничной площадке Степановны, Егор Егорович Креветкин услышал по телевизору любопытную вещь. Оказывается, в стране у нас больше миллиона злостных неплательщиков по кредитам банков! «Неужто, – прикидывал Егор Егорович, – всех людей в тюрьму засадить можно? Да хотя бы все их квартиры обойти? Это ж сколько государству сил, времени извести надо?» Но более всего окрылила мысль взять все деньги сразу! За час. Да ещё без справок и поручителей! «Сколько дел закрою! – радовался как ребёнок Егор Егорович. – Телек на кухню повешу…».

 

Телевизора у Егора Егоровича не было не только на кухне. Телевизора у него вообще не было. С тех пор, как ушла жена Ирина, забрав себе всё накопленное за восемь лет совместной супружеской жизни.

 

Обычно Егору Егоровичу не везло. Никогда не везло. Но в этот раз судьба ему улыбнулась. Разменяв двушку на Ленина, бездетные супруги разъехались по разным сторонам: Егор Егорович – в однокомнатную хрущёвку по Чебуречной набережной, что на краю города, зато ближе к природе, а его бывшая половинка – на проспект обманщика народов Карла Маркса.

 

 

*   *   *

 

Растянувшись в удобном кресле офиса, Егор Егорович выслушивал пояснения управляющего отделом банка и заметно позёвывал. Со словами: «Как только заполните бланки, с паспортом, пожалуйста, к третьему окну на получение кредита», – управляющий исчез.

 

Егор Егорович взял гелевую ручку с офисного столика, воткнутую в стоячий колпачок-подставку, и начал заполнять заявку на получение денег. Требовалось терпение, выносливость и… известная доля смекалки. По ходу дела Егор Егорович решил, что рассказывать всю правду о себе незнакомым людям не стоит. К чему? Местом работы он назвал известную в городе клинику, определив себя в ней доктором. Так и написал – Доктор.

 

Основания к этому, и не малые, у Егора Егоровича были. По молодости ещё прибавлялся он в отделении Скворцова-Степанова рядовым санитаром. Получив там известное представление о человеческих недомоганиях, о медицине вообще, он вскоре и сам уверовал в свой новый статус. И при случае обычно представлялся доктором. При этом доставал из кармана очки с прозрачными, в два пальца толщиной, линзами, и усердно натирал их ветошью.

 

Фамилию свою Егор Егорович писал с ошибкой – вместо третьей буквы е у него всегда получалась и. И в этом не было его вины. За годы семейной жизни Ирка сумела внушить Креветкину, что фамилия его произошла от «кривой ветки». Егор Егорович числился в младших научных сотрудниках НИИ растениеводства, руководителем которого был известный в ботаническом мире А. А. Веткин. Сравнивая зарплаты обоих мужчин, жена Креветкина причину низкой зарплаты мужа видела в его аномально искривлённой фамилии.

 

Кроме того, вышло так, что номер дома Егора Егоровича поменялся местами с номером его квартиры. Сложнее получилось с возрастом. Егор Егорович хотел было сообщить банку, что ему уже 44 года. Но тут мимо продефилировала молоденькая сотрудница банка, схожая очертаниями с его Иринкой, и Креветкину ничего уже не оставалось, как почти совсем абсолютно честно написать, что ему 35.

 

Появился управляющий отделом, взял у Егора Егоровича заявку, пробежал по ней глазами и поставил свою закорючку. Операционистка за бронированным стеклом, глянув на Креветкина, а потом на его фотку в паспорте, молча протянула ему на подпись какую-то бумагу и, наконец, просунула в окошко столько цветных, плотно уложенных бумажных стопок, что, если бы не природная выдержка и мужество Егора Егоровича, он бы непременно тут же свалился в обморок.

 

Именно с этого дня у Егора Егоровича начался праздник. А его любимец – кот Василий, доставшийся ему в результате разделения имущества, жрал теперь только самый дорогой корм из мяса молодых аргентинских бычков. Сам же Егор Егорович, благодаря чудесам стоматологии, через месяц уже лыбился всем желающим, и особенно соседке Варваре Степановне, своими новыми белоснежными двадцатью двумя зубами.

 

 

*   *   *

 

Оказавшись в магазине, в самом центре города, Креветкин прошёл мимо витрин с сотовыми телефонами, к которым он, в силу недавнего ещё своего нищенствования, не испытывал симпатии, но в медиаотделе сразу же обратил внимание на очень большой, из выставленных там, плазменных телевизоров. Два года назад известный в городе банкир, уехавший позже на Запад, купил точно такой же телевизор капризной любовнице. Покупка Егора Егоровича, таким образом, была уже второй в биографии крупнейшего супермаркета. Администрация магазина не поскупилась и пошла на беспрецедентный шаг – решила не только совершенно бесплатно доставить уважаемому Егору Егоровичу приобретённый у них товар на квартиру, но и подарить ему на память изумительный цветной брелок с логотипом своей компании.

 

Не забыл Егор Егорович и про давнюю свою мечту. В отделе тканей он купил огненно-золотой драп под цвет с его рыжим домочадцем – котом Василием, чтобы завесить им в своей комнате окно. Добродушная соседка, Варвара Степановна, вызвалась подрезать и обметать новый занавес, и за это Егор Егорович подарил ей модные китайские тапочки.

 

 

*   *   *

 

Со Степановной Егор Егорович столкнулся в дверях парадной, когда она с четвертинкой «дарницкого» возвращалась из булочной. В это время грузчики под руководством Егора Егоровича затаскивали на четвёртый этаж гигантский телевизор, упакованный в коробку.

 

Увидев Креветкина, Степановна запричитала:

– Здравствуй, соседушка! Давно тебя не видно. Чего не заходишь?

– Жись, Степановна! – Улыбнулся зубами Егор Егорович. – Оно ведь человека в беде не бросает!

– Да кто – оно-то? – не поняла соседка.

– Государство, кто же! Помню, у тебя, это, племянница в пригороде, симпатичная… Так я к тебе вечерком забегу. Чайку пивнём.

– А чтой-то несут тебе? – соседка закивала головой на грузчиков.

– Так, пустяки! Видишь, Степанна, написано, – «Самсунг», 120 дюймов. Теперь и ты ко мне заходи. Футбол по телику смотреть будем.

 

 

*   *   *

 

Завтракал Егор Егорович ближе к полудню в суши-баре на первом этаже своего же дома, и только морскими продуктами. Впрочем, так же и обедал. Потом он бродил по набережной и непременно заходил в какой-нибудь магазин за безделушкой. К вечеру, сидя на сломанном стуле или на раскладушке у телевизора, Егор Егорович обычно чувствовал сильную усталость в конечностях. Он тянулся рукой к окну, отдёргивал золотой занавес и с подоконника двумя пальцами брал ломтик-другой докторской колбасы, кусочек нарезанной французской булки и делал себе английский бутерброд.

 

На службе Егор Егорович был два месяца назад. В тот день, когда его исследовательский институт получил из Бразилии долгожданные семена нового подвида желторылых лютиков. Руководитель института А. А. Веткин не мешкая созвал семенно̀й отдел института на совещание, где и раздал все направления по желторылым лютикам своим людям из числа преданных ему сослуживцев, вынудив младшего научного сотрудника Креветкина Е. Е. взять отпуск за свой счет.

 

Из всех квартир в доме по Чебуречной, 45 только в одной не было того самого маленького хрущевского балкончика – в квартире Егора Егоровича. Степановна рассказывала, что у строителей будто бы на балкон денег не хватило. Зато в комнате был просторный подоконник, вмещающий много чего, а большое окно его прямиком смотрело на Чебуречную набережную. Сразу за набережной, закованный в бетон, Чебуречный канал нёс свои величавые воды до самого залива, по правому берегу которого растянулся городской пляж. Еще каких-то 20–30 лет назад плескалась здесь детвора, а в самом канале бесшабашно ползали раки и даже, как рассказывали официанты суши-бара, живые креветки.

 

Егор Егорович был счастлив. Всё-таки соврали мудрецы, что не в деньгах счастье. Именно в деньгах! В этом Егор Егорович убеждался каждый божий день. Сдвинув к окну раскладушку, он разглядывал через стекло оставленных без присмотра на набережной и рыскающих по щербатому асфальту псов, одиноких барышень, незнакомцев-прохожих и блаженно покусывал бутерброд. Вон, процокала на той стороне набережной бульдожка Бинга, хорошая знакомая Егора Егоровича с пятого этажа…

 

Жизнь удалась. В душе был покой, что даже хотелось плакать. В том, что рано или поздно всё примерно так и будет, Егор Егорович даже и не сомневался. Он и Ирке об этом говорил. И не раз. Но разве она его слушала? Случись это чудо раньше, до развода, она бы уж точно не смогла от него уйти!

 

Сколько же Креветкину пришлось претерпеть от своей Ирки! Сколько непониманий его тонкой души, недемократичного отношения к его чувственной натуре! А в итоге – скандалы, развод, и… одиночество. «Только вот кредитов таких тогда ещё не было. Ну, а женщины ведь только счастливчиков любят!» – ловил себя на мысли Егор Егорович. Да, таким счастливым, как сейчас, он ещё никогда не был.

 

Правду говорил Михалыч, товарищ Егора Егоровича по старой ещё квартире, скрывающий своё существование от жены в прокуренном гараже, – нельзя жить лопухом. Женщины, они ведь только с виду слабые да жалостливые. Никакие они не слабые. Они злые, корыстные и бесшабашные. И уж точно, никогда не бывают справедливыми. Разведут, и глазом не моргнут.

 

Как-то Егор Егорович решил навестить своего друга в его славном гараже с поллитровкой, чтобы посоветоваться с ним насчёт «взять денег в банке». Михалыч уже за первой стопкой сумел вникнуть и оценить прогрессивную идею друга. И посоветовал взять пример с Ирки, сумевшей прибрать к рукам всё их совместное барахло. Умом Егор Егорович одобрял советы Михалыча, но вот осуждать Ирку за присвоение презренного барахла никак не решался. Она по-прежнему нравилась, а хотелась теперь даже больше, чем в молодые годы.

 

И ещё. В последние время у Егора Креветкина появилась навязчивая уверенность, будто всё-всё это сейчас можно легко поправить.

 

 

*   *   *

 

Сразу же после обеда, не дожидаясь вечера, Креветкин направился к Степановне.

 

Всё больше и больше Егора Егоровича преследовали образы желанной женщины, трепетной, понимающей с полуслова и… полураздетой. Чаще других ей оказывалась сама Ирка. Креветкину казалось даже, что она ревнует его к другим женщинам, также случайно возникающим в его воображении. Это были минуты испытания на верность. Когда жена оказывалась где-то поблизости, он не позволял себе глазеть на других женщин, пусть даже и раздетых его воображением до шерстяных носков, а смотрел Ирке прямо в её бесстыжие бездонные глаза.

 

Ещё женой, Ирка умела есть Креветкина своим особенным взглядом. Чуть ли не с самого первого дня их знакомства. И ожидать тогда от неё можно было всего, что угодно. Хорошо, если она в эту минуту просто тащила его в постель. Это было наименьшим испытанием! Но у Ирки была ужасная привычка принуждать к этому делу неподготовленного мужа прямо здесь же, не сходя с места! Другими словами, не уважала она в муже ни человека, ни гражданина. Креветкин терялся, не понимая, что со всем этим безобразием делать, и поначалу просто-напросто уступал Ирке. Но натура протестовала против насилия, приходилось приспосабливаться и учиться обходить острые углы. Егор Егорович не уставал удивляться: как такая чистюля может позволять себе заваливаться ни с того ни с сего на пол прямо тут же в прихожей? Или запрыгивать вдруг своим мягким местом на обеденный стол и требовать от него, Креветкина исполнения долга?

 

Даже теперь, в видениях Егора Егоровича, Ирка не изменилась. Но он не только уже не сопротивлялся, но и сам пытался проявлять инициативу…

 

Наконец, в руке у жены появлялась знаменитая мокрая тряпка, которой она угрожающе размахивала во все стороны и требовала от супруга стерильности в радиусе семисот миль. На её плечах, как по волшебству, вырастали погоны капитана внутренних войск федерации, и тогда у Креветкина было лишь одно проверенное спасение – сильно-сильно зажмуриться. «Сама виновата! – мысленно отвечает он Ирке, – Потерпела бы ещё, глупая, со своим чистоплюйством немного, и всё бы у тебя было!»

 

 

*   *   *

 

Дверь на площадке четвёртого этажа отворилась, и Егор Егорович на минутку заглянул к соседке.

 

– Позвонить бы мне, Степановна, – вместо «здравствуй» сказал Егор Егорович. – По делам надо. Где тут телефон у тебя?

– А то не помнишь! Давно не звонил! Здесь, в прихожей, и стоит. Случилось чё?

– Да так, дела у меня. Чаю завари, попьём потом.

Егор Егорович набрал номер бывшей супруги.

– Ира? Как там у тебя?

Женский голос из трубки был хорошо слышен на кухне. Старушка сыпанула в заварной чайник несколько чаинок и притаилась.

– Ты, что ли, Криветкин?

– Ну да, кто ж ещё? Дай, думаю, позвоню. Может, не забыла ещё твою первую любовь.

– Как же, не забыла! Помню. Только это был не ты! Я поняла это уже через месяц после свадьбы! Чего тебе надо?

– Ну, это самое… дай, думаю, позвоню. Может, ты обрадуешься… У меня всё хорошо, даже ништяк, не поверишь!

 

– Я рада за тебя. От меня-то ты чего хочешь?

– Понимаешь, Ир, хочется весь свет обнять. И чтобы там была ты…

– Что ты сейчас сказал?

– Может, заглянешь ко мне? Вместе телевизор посмотрим, новый…

– С ума сошёл? У меня, между прочим, муж, чтобы к тебе к чёрту на кулички тащиться!

– Так, не расписана же! Я тебя твоими любимыми орешками угощу, фисташками. Помнишь, которые ты всё время покупала?

– Чего вздумал, Криветка! Меня – фисташками купить! Да от одной твоей фамилии плакать хочется! И ты ещё смеешь предлагать мне!

– Предлагаю! И не пожалеешь! Говорю же – приподнялся я. Теперь всё по-другому, понимаешь? Я теперь мужчина с гарантией! Может, увидимся, а? А то тут у одной моей знакомой племянница незамужняя. Не знаю уж, что и делать. Женщины всё время так и липнут ко мне, мужика чувствуют. Но я ни разу ни с кем! Только о тебе думаю. Глаза закрою и…

– Криветкин! Ты не забыл, что, кроме меня, у тебя никогда никого не было? И не будет, скорее всего. Не знаю, что там у тебя происходит, но, может, ты с ума сошёл на старости лет?

– Ну, если ты ко мне не можешь, так я к тебе сам приду.

– Зачем?

– Как это, зачем? Увидеть тебя хочу, и всё такое…

– Такое? Слушай, чё тебе от меня надо?

– Хочу тебя… видеть.

– А больше ты ничего не хочешь?

– Ну, хочу…

– И чего ж ты, Криветкин, ещё хочешь? Чтобы расцеловала тебя и похвалила за мои потерянные молодые годы?

– Хочу, чтобы у нас всё было!

 

Из трубки донеслось покашливание. Ирку настолько возмутили требования бывшего супруга, что она сказала:

– Ну, ты совсем обнаглел, Криветкин! Не ожидала! Но на это даже не надейся! И не забывай, что я тебя ненавижу! Надо же, какой нахал! Почему ты раньше таким не был? Тряпка тряпкой! Спасибо тебе, конечно, за предложение… Только с бывшими мужьями я не сплю! В отличие от тебя.

– И я не сплю! Ну, может, тебе, какая хоть-нибудь помощь нужна? Так я готов…

– Да ты же ничего не умеешь! – сорвалась Ирина. – Забыл, что все розетки электрические я сама всегда ремонтировала? Слушай, а может, температура у тебя? Говори, что там у тебя происходит? Мне, конечно, наплевать. Но, всё же, интересно. Ты заболел?

– Ир! Я понял жизнь! Я понял, что я нужен! Стране, друзьям, тебе, государству…

– Ах, ты друзьями обзавёлся! Да у тебя ведь одни старушки да Михалыч-пропойца, что б земля ему стала пухом! Друзей у тебя с роду не было!

– Ир, понимаешь, ты как-то стандартно мыслишь, потому, что весь мир – мои друзья. И обнять всех хочется, и чтобы ты там была…

 

– Ты достал меня, Криветкин! Обнимайся, с кем хочешь! Хоть с принцессом итальянским, хоть с приживальской лошадью! Мне ты не интересен. Я не собираюсь дважды переходить одну и ту же реку. Мост обязательно рухнет. Тем более, такой гнилой, как ты! Ты меня хорошо слышишь?

– В Италии нет принцессов! По телику передавали, что у них премьер-министр…

– Не звони мне больше, умник! Вот придумал: «чтобы у нас всё было»! Балбес! Ты хоть вспомни, когда звонил мне в последний раз! То-то! Год назад! А когда у нас с тобой всё было? Так что извини, дорогой, рухнул твой мост трухлявый! И забудь про меня, и больше мне не звони. Только если умрёшь. Чтобы я знала…

– А может, всё же, в последний раз?… – спросил Креветкин.

– Знаешь, что! На свете триллион мужиков! – Ирина чеканила слова. – Так вот, у любого из них в тыщу раз больше шансов, чем у тебя, Криветкин!

 

Последняя фраза была обидной и Егор Егорович не сдержался:

– Если бы ты не была такой садисткой и не заставляла меня мыться каждый день, мы бы никогда с тобой не развелись!!

Но и это не смутило Ирку.

– Тебя заставишь! Ты что это, телефон себе установил? Поздравляю! Или опять от старухи своей звонишь?

– Я не только телефон, я иномарку хочу купить!

– Умоляю, Креветкин, не делай этого! На первом же перекрёстке расшибёшься! Мне, конечно, наплевать. Но поверь, я тебя лучше тебя знаю. Ты и автомобиль – предметы несовместные!

Егор Егорович все больше и больше обижался.

– Если бы ты тогда не придиралась по пустякам и вообще не была такой противной чистюлей!.. От твоей бесконечной уборки меня до сих пор тошнит и мурашки по коже! Всё время ходить с тряпкой и угрожать миролюбивому мужу своей дезинфекцией, так можно и папу римского в гроб загнать!

– Папа римский, в отличие от тебя, опрятен и мужик заботливый. А ты мне ни разу даже золотого украшения не подарил!

– Я копил, Ир! Такое время было, понимаешь? Я теперь тебе кольцо обручальное куплю…

– У меня есть, кому кольца обручальные покупать! Ты думаешь, на тебе свет клином сошёлся? Думаешь, у меня мало поклонников? Да если б я все их подарки собирала, твоё дешёвое колечко сто лет так где-нибудь и провалялось бы в уголке незамеченным!

– А с бриллиантом бы заметила!

– Какие у тебя бриллианты? Видела твои бриллианты. И как мужика тебя видела. Вот уж бриллиант, так бриллиант! Алмаз, а не бриллиант!

– Дура ты, Ирка! Кто ещё тебя так любить будет…

– Опоздал ты, Криветкин, младший ботанический сотрудник. Года на четыре опоздал. Да и сейчас слабо верится, что ты вдруг изменился. Извини, конечно, но, кажется, ты пьян. Потому и чушь несёшь. Надо же такое ляпнуть: «хочу, чтобы у нас всё было»! Так бесстыже у меня ещё никто не просил! Может, ты, наконец, новую должность получил, или тебе оклад в два раза повысили?

 

Старушка, шаркая мягкими тапочками, высунулась из кухни с фарфоровым чайником в руках. Егор Егорович бросил трубку, вздохнул:

– Где ты, говоришь, Степановна, племянница твоя живёт?

 

 

*   *   *

 

Вернувшись с завтрака, Егор Егорович переоделся в свой любимый махровый халат и взялся составлять список новых покупок. Недавний разговор со своей бывшей, её несправедливые упрёки не давали покоя Егору Егоровичу. Он решил как можно быстрее накупить инструментов с материалами, которые обычно бывают дома у мужчин, и начать ими что-то делать. «Вот тогда-то эта несправедливая женщина поймёт, наконец, как глубоко и как глупо она ошибалась!»

 

Егор Егорович включил телевизор, достал из книги, рассказывающей о пытках Средневековья, закладку, и на обратной её стороне стал писать: молотков – 1 штуку, отвёртков – 2 штуки (маленькая и большая), гвоздей – 10 штук. Зачеркнув 10, исправил на 30 штук с припиской – пополам и маленького габарита, и большого размера…

 

В дверь стучали. Егор Егорович приглушил голос ведущего «Криминальных хроник», вложил в книгу закладку, на том самом месте, где герой, стоя на коленях перед лицом святой инквизиции, обличает своих мучителей слова – «Наполнен сосуд и трепещет злодей!», и не спеша побрёл в прихожую.

 

«Может, Ирка?» – мелькнуло в голове Креветкина.

 

– Как вы сказали фамилию? – спросил Егор Егорович.

 

За дверью кто-то переговаривался.

 

– Чего так долго не отзывались-то, доктор? – сказал незнакомый бас. – Мы тут полдня, считай, стучим! Хоть бы звонок, что ли, повесили.

Егор Егорович почесал за ухом:

– Я не слышал. Телик громко… Простите великодушно, но у меня ванны!

 

Егор Егорович вынул из кармана очки, и принялся натирать их полой своего халата. Прикидывая, стоит ли ему продолжать беседу с закрытой дверью, он встал на носки, прильнул к дверному глазку и увидел там морду незнакомого бритоголового мужика.

 

– Чебуречная семь, квартира сорок пять? – спросила Морда, заметив затемнение в окуляре глазка, от чего Егор Егорович даже вздрогнул. – Здесь проживает доктор?

– Ошиблись вы… – не вполне уверенно ответил хозяин квартиры и отвернулся. Только сейчас Егор Егорович начинал понимать, что к нему заявились коллекторы – вышибалы из банка! Но этого никак не может быть! Это просто какой-то неправильный сон!

 

– Нам нужен господин Криветкин! Откройте, пожалуйста!

 

Из кухни развалистой походкой вышел сытый Василий и улёгся в ногах хозяина.

– А с чевой-то – откройте? Сказано же вам, нету тута никакого Криветкина-Кредиткина… – сказал Егор Егорович, и сразу же осёкся. «Зачем надо было произносить слово «кредит»!? Будто чёрт за язык дёрнул!»

 

Но за дверью, кажется, на это не обратили внимания:

– Уважаемый, нам не до шуток, – сказал уже чей-то другой голос, – откройте!

 

Егор Егорович прошёл в ванную комнату и на всю катушку пустил в ней воду. Вернувшись, опять уставился в глазок. Мордатый доставал из пакета, разрисованного полевыми ромашками, небольшой, но самый настоящий топор с цветным пластиковым топорищем.

 

– Не притворяйтесь, что не слышите. Лучше откройте!

 

В грудной клетке Егора Егоровича застучали барабанные палочки. Беря в банке кредит, по сути, свою собственность, он уж никак не мог предвидеть ничего подобного.

 

– За вами должок непогашенный, – сказал Мордатый.

 

Пауза затягивалась. Егор Егорович придумывал слова.

– Его сейчас нету. Он вышел, – сказал он негромко.

– Ну-ну, в таком случае мы для него предписание оставим!

 

За дверью послышалось шуршание. Не зная ещё, доверять ли коллекторам, он сказал, растягивая слова:

– Да, но… я не могу… я личность сторонняя… в гостях, так сказать.

– Послушайте, уважаемый, нам это без разницы! Берите предписание и до свиданья.

 

Егор Егорович молчал. Он прикидывал, можно ли, не впуская в квартиру бритоголовых, забрать у них предписание. Прошла вечность. Мордатому надоело ждать, он размахнулся и саданул обухом топора по дверному косяку сорок пятой квартиры.

 

Егор Егорович был не из трусов, но насилия, как всякий порядочный человек, не любил. Струхнув лишь самую малость, он тут же накинул дверную цепочку на стопор и приоткрыл дверь. В образовавшемся просвете взору коллекторов предстала полоска тщедушного мужского тела в махровом халате с заостренной троцкистской бородкой.

 

Мордатый начал пропихивать топор в дверной просвет. Но в это время с нижнего этажа послышался звук, похожий на цоканье. Мордатый запрятал топор под полу пиджака и просунул в дверной проём носок своего ботинка.

Креветкин обрадовался, увидев на лестничной площадке Бингу, свою хорошую знакомую с пятого этажа. Самка подошла к лысым и стала обнюхивать их. Коллекторы замерли, боясь дыхнуть или пошевелиться.

 

– Ах ты, Бингочка моя, милая, прогони-прогони мытарей, обижают! – закричал Креветкин. А увидав в щели подоспевшего за собакой хозяина, заголосил ещё громче:

 

– Позовите старшину подъезда! Пусть порядок наведут! Чего им надо, корыстолюбцам, хлеб отымающим!? Ходят тут подозрительные, обворовывают!

 

Но хозяин Бинги прошёл мимо, сделав вид, что ничего не видит и не слышит. Бинга побежала было за ним, но, учуяв в приоткрытых дверях своего знакомого Василия, остановилась, обернулась к нему, незлобно гавкнула баритоном и засеменила, наконец, вверх по лестнице за своим хозяином.

 

«Дверь закрыть не дадут», – рассудил Егор Егорович, разглядывая в щели кончик ботинка.

– Вот видите! Говорил же вам – нету его! Суйте вашу бумажку, и я передам …

– Ну да, мы уже поверили! – Худой тоже решил сунуть свой башмак в щель, чтобы высвободить штиблет Мордатого.

– Руби цепь, Юрич!

 

Хозяин квартиры отскочил от двери. Мордатый Юрич просунул в щель топор и, словно рыболовным багром, зацепив им дверную цепочку, рванул на себя.

– Хорошо, хорошо! Вы бы сразу и сказали, что бумагу принесли! – закричал хозяин, и дверь в квартиру распахнулась.

 

На пороге, перегородив телом проход, стоял двухаршинный Егор Егорович Креветкин, задолжавший банку полтора миллиона рублей, добрая часть которых уже приходилась на проценты и штрафные санкции.

 

– Ба-а! Егор Егорыч! Да вы, никак, дома, дорогой! Так мы и знали. Стало быть, скрываетесь!?

 

Мордатый, играя ногтем на топорике, словно на струне гитары, причинял страдания слуху Егора Егоровича.

 

– Теперь-то уж всё, отмазки не принимаются! Думаешь, липу написал, так не найдём тебя, что ли?

 

Худой обстучал себя по карманам и, прежде чем уже окончательно переступить порог квартиры, предъявил Креветкину официальную бумагу:

– Вот ордер на обыск в вашей квартире. И на арест, в зависимости от результата, – сказал он.

 

Худой блефовал. Вместо ордера он помахал перед Креветкиным рекламный буклетом, случайно завалявшимся в кармане. Однако, непривыкший к подобному обращению Егор Егорович, окажись он даже и в менее драматичной ситуации, не сумел бы отличить настоящий ордер от обычной бумажки. Не давая мытарям шанса опомниться, он развернулся кругом и пулей метнулся в ванную комнату. Лысые кинулись вслед за ним.

 

Когда Худой дёргал ручку, уговаривая доктора не дурить, из сорок четвёртой квартиры, что напротив, бесшумно выплыла фигурка сухощавой старушки в мягких тапочках. Почуяв неладное, она прокралась к распахнутой двери соседа и краешком подслеповатого глаза со спины стала разглядывать незнакомцев, на всякий случай запоминая их приметы. Один из них, худой и высокий, размахивая топором, дёргал ручку двери ванной комнаты, а второй, толстый, с поросячьей мордой, угрожал:

– Не глупите и не пытайтесь спрятаться. Как дитё, ей богу, а не доктор!

– Лучше не огорчайте нас при исполнении! А то пипец: и денег возьмём, и больно сделаем! – сказал второй.

 

Мордатый навалился на картонную дверь. Защёлка двери хрустнула. Бесстрашная старушка ахнула, и со словами – «Мать честна! Благодетеля-то!», – не чуя ног, влетела к себе в квартиру.

 

Горемыка сидел на корточках прямо в воде, в противоположном от кранов углу ванны. Обхватив тощие подрагивающие коленки, должник, словно загнанный волчонок на пастухов, исподлобья косился на коллекторов.

 

Худой передал топор подельнику, шаркнул каблучками по кафелю, словно чечёточник, и вплотную подступил к беглецу. Как профессионал, свою работу он знал хорошо. Всё должно быть красиво и с изюминкой. Длиннющей рукой он дотянулся до смесителя и перекрыл холодную воду. Потом снял очки с доктора, ухватился всей своей пятерней за его жидкую бороду и зашипел ему в самое ухо:

– Слушай сюда и соображай душевно! Если не вернёшь кредит с процентами, мы тебя так нарисуем! Авансом пойдёшь, как заложник…

Худой хмыкнул, переглянулся с Мордатым. И вдруг так резко запрокинул назад голову Егора Егоровича, что в основании его черепа что-то хрустнуло. Сам не понимая, что происходит, от боли или от страха, но Егор Егорович застонал и начал мелко-мелко мотать головой в разные стороны. Потом так искусно изогнулся в шее, что рука Худого на мгновение ослабила хватку, и Егор Егорович новыми своими челюстями впился в палец своего мучителя.

 

– Во, блин, вооще наглёж! – Худой вырвал руку и, не веря своим глазам, уставился на алые следы от зубов на большом пальце. Молча достал из внутреннего кармана пистолет, пластиковую копию настоящего, и приставил дуло его ко лбу должника.

 

Егор Егорович сжался в комок. Горячая струя воды переливалась через верх, когда страх начал неожиданно покидать его и уступать место другой, ещё неведомой ему, могучей силе. «Наполнен сосуд и трепещет злодей!» – услышал Егор Егорович где-то внутри у себя.

 

Пока Худой передёргивал затвор пистолета, Егор Егорович, словно гусак, осмелевший от любви, забился по воде крыльями, и с криком – «душегубцы!» – во весь рост восстал из ванны. Окатив бритоголовых с ног до головы горячей водой, он, будто гигантская лягуха из высоковольтной дуги, выпрыгнул из воды, шлепнулся обеими лапами на пол и бросился к выходу!

 

До смерти перепугавшийся, никогда не видевший ничего подобного, кот Василий забился было в угол прихожей. Но, видя героический побег своего хозяина, полностью дезориентировался и заметался по коридору.

 

Худой со стволом наперевес рванул за беглецом. Но в дверях, не успев пригнуться, влетел лбом в верхнюю перекладину и рухнул на кафель.

За ним рванул и Мордатый. Перепрыгнув через Худого, в прихожей он так придавил Василию хвост, что тот впервые в этой жизни испустил самый настоящий тигриный рык. В то же время Мордатый ухватился было за пояс халата Креветкина, но, от внезапного рёва Василия ойкнул, поскользнулся на сыром полу и тут же рухнул, как подкошенный. Хозяин квартиры выпорхнул на лестничную площадку, легко, словно стриптизёр, скинул отяжелевшую от воды одёжу со своих плеч и в чём мать родила бросился вниз по лестнице. Василий сиганул в комнату и забился под спасительный сервант.

 

На дальние расстояния лысые бегать не любили. Решено было сначала описать ценное имущество должника: плазменный телевизор Самсунг, сервант времен Риббентропа-Молотова, ржавый стул без одной ножки и рваную алюминиевую раскладушку с постельными причиндалами, дождаться грузового авто, и загрузить в него имущество. Битый час проторчали коллекторы в квартире сбежавшего должника, прикладывая между делом стёкла докторских очков к ушибленным местам.

 

– Давай, что ли, кота повесим! – предложил Мордатый. – Для устрашения.

– Коты живучие, беспонтово вешать, – ответил Худой. – До утра может провисеть и не сдохнуть. Хотя, давай попробуем, чтобы форму не терять.

 

Наблюдая из-под серванта за лысыми, Василий понимал, что сейчас его снова попытаются лишить свободы. «Егорыч мясом кормил, потому всегда и худой ходит. А эти, по глазам вижу, голодом меня заморить хотят», – рассудил Василий. Теперь, в отсутствие хозяина, именно он, Василий, несёт ответственность за сохранность квартиры.

 

Пригибаясь, шипя и скалясь, кот изготовился к последней смертельной схватке. Худой шёл слева, сгоняя рыжего в дальний угол комнаты, а Мордатый чуть поодаль страховал выход, чтобы зверь не сиганул в коридор. Василий маневрировал. В самый критический момент он готов был не задумываясь обменять оставшуюся часть своей жизни на сладкую возможность впиться зубами хотя бы в одну из ненавистных ему морд! Сделав ложное движение в сторону, Василий одним прыжком сиганул на самый верх оконного занавеса, сливаясь с ним в один золотой цвет.

 

Мордатый кинулся за котом и под самым потолком рукой ухватил-таки Василия за его шерстистый зад. Дёрнув зверя вниз, он попытался оторвать его от занавеса. Но хватка Василия была смертельной, и Мордатый, в конце концов, обрушил себе на голову не только кота с занавесом, но и тяжеленный дубовый карниз. А Василий ещё в полёте, руководствуясь уже лишь только инстинктом, впился своими резцами в мясистую руку лысого и, словно куриную грудку, прокусил её пополам.

 

Брать голыми руками в одночасье поседевшего и одичавшего на их глазах зверя коллекторы уже не решались. Худой схватил с пола книгу «История инквизиции. Пытки и казни средневековья» и уже хотел было оглушить ею кота, но внимание его привлекла торчащая из книги выцветшая закладка. Это был документ, в котором сообщалось:

Наблюдаемый гр. Креветкин Е. Е. склонен к эпизодическому амнестическому синдрому, поведение фрагментарно-неустойчивое, сопряжено с субъективной доминантой ложного ощущения справедливости, имеются так же признаки выраженной социально-педагогической запущенности…

 

 

*   *   *

 

Егор Егорович, несмотря на всё своё мужество, тем не менее, был сильно потревожен душевно. В этот вечер многие горожане видели, как по улицам и переулкам, нагишом, ни на минуту не останавливаясь, бежит маленький человек, мужчина. Кто-то протягивал ему одёжу. Кто-то переходил на другую сторону улицы. Но бегущий мужчина не приближался ни к кому из людей. Он пересекал город, разрезая его своим телом. Где-то справа от линии разреза оставался гараж Михалыча, чуть левее и вверх начинался проспект обманщика Карла Маркса. А там, позади, всё дальше и дальше от него, отстояла Чебуречная набережная, из окон которой, возможно, уже никогда не сверкнёт золотом.

 

Маленький человек хорошо помнил, от чего он бежит, но совершенно не понимал, куда. Сил, чтобы остановиться, уже не было. Не было и уголка на Земле, где бы он мог почувствовать себя в безопасности.