Дни недели

 

Перевёл с азербайджанского Надир Агасыев

 

 

 

 

Время выходить на прогулку. Вернее, пора только по тому времени, что отсчитывают часы. Но по времени, отмечаемому в душе моей, еще нет, не пора. И оттого, что сердцем тот миг пока еще не был отмечен, я медлил, ждал избранного сердцем момента, чтобы выйти из дома. Не зная, выберет или нет сердце такой момент, в уме я стал размышлять о пятнице, действительно ли происходящее в этот день имеет к ней отношение. (Представляю вашему вниманию один момент, связанный со временем; во мне такая странная черта появилась, в какой бы то ни было день, если сердце не выбирало какой-то миг времени, в тот день – даже если погода хорошая – на прогулку я не выходил, а если сердце определяло этот миг, то, несмотря на плохую погоду, на возражения родных против столь поздней прогулки, прогуливался хотя бы полчаса). В тот день разные ветры гнали куда-то перед собою пятницу, время которой еще не пришло. Кто знает, может, им хотелось изгнать раз и навсегда этот день из этого мира, вселенной, сделав неделю короче на один день.

 

Бедняга, пятница со всем своим содержимым, дабы не быть изгнанной из мира и вселенной, пряталась там, где ветры не могли ее найти: в гуще ельника, внутри домов. И я, оттого что эта погоня, эта некая игра в «прятки» происходила у меня на глазах, я, стоя перед окном, с нетерпением вглядывался в ели и уголки дворов, куда не заглядывал ветер, чтобы узнать, вышел ли из мест, где прятался, пятый день и начал ли жить свою жизнь (должен сознаться, что сильных ветров я боюсь и ощущаю полную беспокойства внутреннюю дрожь, порождаемую этим страхом. Ветер, злобно врывающийся в дом сквозь дыры и щели старой застекленной веранды, так завывал внутри, что, казалось, сейчас все разлетится, развалится и погребет всех и вся под собою). Если не живет он, какой мне смысл выходить гулять, ведь тогда я прожил бы самый обычный, заурядный, знакомый мне со всех сторон день, что означало бы – ни за что, ни про что убить один день своей жизни. Лучше остаться дома и писать, или смотреть на улицу со страхом, приведшим меня к окну...

 

И все же хорошо было бы погулять, может, тогда избавился бы я от полной беспокойства внутренней дрожи, что вызывает во мне страх перед завывающим в доме ветром.

 

По тому, как жались друг к другу ветви деревьев, как свободно они колыхались на ветру, по тому, что не падали солнечные лучи на видимые мне места, что солнце придало себе печальное выражение (напомню вам, что оставивших этот мир вспоминают по пятницам), я увидел, что перед глазами моими стоит настоящая пятница. Поняв, что именно этот миг отмечен сердцем моим, я быстро переоделся, и, несмотря на то, что было поздно, вышел на прогулку. Спускаясь по лестнице, я взглядом обводил углы и закоулки, не осталось ли там чего от прятавшейся пятницы. Остатки пятницы, прячущиеся по углам и закоулкам, ободренные тем, что видят во взгляде моем начало жизни нового дня, осмелев, присоединяются ко мне. Заполнив в жизни, судьбе моей, оставшиеся без них места, повели они гулять жизнь мою и судьбу во времени дня своего, во всем, что есть в нем. Дополненный остатками пятницы, что прятались от страха в уголках двора, среди елей, я подошел к людному месту за домом, где стояли такси (место было бойким, вот таксисты и поджидали здесь круглый год клиентов), и всем существом своим почувствовал, что теперь и пятница, и все, что в судьбе моей, в записи на роду у меня имеет к ней отношение, жизнь свою проживают полностью. Получая удовольствие от полноты жизни своей и пятницы, я свернул налево, на дорогу, где обычно прогуливаюсь (честно говоря, настолько полной и цельной жизнь свою я никогда не ощущал. Жизнь моя со всеми ее тайными оттенками была перед глазами у пятницы, и пятница со всеми своими тайными переливами была перед глазами жизни моей). Стояла печальная тишина, далеко впереди виднелись редкие прохожие. Они были далеко, и я не мог различить, приближаются они или уходят. Будучи один (брат все еще болел), я словно искал себе товарища по несчастью. Не потому, что скучал. Я так привык к тому, что на прогулке рядом со мной кто-то есть, что хотел, чтобы кто-нибудь сейчас, как брат мой, говорил бы о футболе, или, открывая и закрывая рот, ел бы воздух, когда я не слышу его, довершая тем самым общий вид дороги, ее строение, словом, все вокруг, и создавая во мне уверенность, что живу я полной жизнью. Не знаю, почему, но мне не доставало веры в то, что там, где я гуляю, все на своем месте. Вид печальных деревьев вдоль дороги, наполняя меня, направлял в жизнь, в день мой сущность и печаль пятницы или того, что в этом дне было моим. Ни туда, ни сюда. Как будто к деревьям перешло то, что люди по пятницам вспоминают отошедших в мир иной родных (ведь пятница – день встречи людей того и этого света, с помощью душ живых и мертвых). Все деревья печально молчали. Они даже на желание ветра, злость которого поутихла, мягко трогавшего листву в надежде поиграть, повеселиться, не обращали внимания. Стояли так, будто умер у них кто-то родной и близкий. Честно говоря, из-за того, что такое их поведение передавалось и моей жизни, из страха, что из дня моего что-то заберут, в душе я попенял деревьям: «Ты только посмотри на них, на их поведение, будто похоронили кого-то, раз пятница, так надо в траур погрузиться?» Ворча, я шел дальше, и еще, как следует, даже не выговорился, как в облике, в поведении стоящих в ряд деревьев увидел, как влились они всем своим существом в атмосферу пятницы. Выходит, они отозвались на мое ворчание. Может, и не так, а просто, не будучи чуток к ним, я не понимал их. Что бы ни было, вывод тот, что деревья вписались в атмосферу пятницы. Как, каким образом, когда – это вопросы, не имеющие значения.

 

Деревья, стоящие в ряд, совсем позабыли об окружающем. Даже обидевшись на то, что вместе со всем позабытым они забыли и меня (деревья за это время так привыкли ко мне, что в сознание мое никак не вмещалось то, что они могут забыть и меня), я вдруг очнулся оттого, что в забытьи своем они ни на что в этом мире не обращают внимания. Выстроившиеся в ряд деревья, отрешившись от этого мира, открыто общались с тем светом. Но кого же из близких они потеряли? А если потеряли, когда это случилось, если я об этом ничего не знаю. Прокручивая вопросы эти в мозгу, я вдруг увидел упавшую ель. Теперь все стало ясно. Наверное, это сделал вчерашний или позавчерашний ветер. Корни дерева, сваленного ветром, не полностью были выворочены из земли, их еще связывало несколько корешков. Смерть бросила его себе под ноги, хотела забрать его жизнь, иссушить его зелень. А дерево не давало забрать себя из этой жизни своей привявшей зеленью, не покидающей душой, всей жизнью своей. Ель билась между тем и этим миром (ведь только по пятницам тот свет имеет отношение к этому свету, а этот к тому). И стараниями своими дерево будто старалось стереть грань между двумя мирами. Кто бы что ни говорил, но пятница – день, который связывает тот свет с этим.