Интервью с орнитологом

На чтение краткой версии потребуется 15 минут, полной – 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за август 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

О. – Вы когда-нибудь слышали, как поет regulus regulus? Это королёк желтоголовый. Чудесная лесная птичка, крохотная, но до чего живая и певучая! Она невзрачная, с тонкими короткими лапками, пепельно-желтым оперением, выделяет ее яркая желткового цвета полоска на голове, подведённая чёрными параллелями с обеих сторон. Этих птиц в нашей полосе предостаточно… Подайте, пожалуйста, плед, ноги закоченели… Мы с отцом часто отлавливали их для продажи. А прежде они сидели у нас в клетках, прикреплённых к потолку сарая. Я наблюдал за ними, слушал, а отец говорил, что они, как мать, хрупкие, маленькие, но чертовски жизнелюбивые, оттого в них столько энергии и песен. Когда я вышел из детдома, единственными моими друзьями долгое время были четыре королька, поющие в клетке.

 

О. – Когда-то я вёл колонку о наблюдении за певчими птицами в их естественной среде обитания. Мне приходилось много путешествовать и многое видеть. Также у меня было достаточно времени, сидя в лесу, дожидаться интересного события. Так что мне было что писать, и о чём. Я никогда не совершал научных открытий, поэтому не понимаю, почему я могу быть вам интересен. Моя колонка имела некоторый успех, но долго не продержалась. Я не умел писать то, что могло бы привлечь больше читателей. Да и писательство само по себе меня никогда не прельщало. Скажу я вам, делать открытия в сфере орнитологии часто не приходится. А развить эпопею из отношений птиц вряд ли кому-то удастся, кроме, разве что, детских писателей. Так о чём я мог писать и зачем? В целом, мои сообщения состояли не столько из научных наблюдений, сколько из моих личных впечатлений об увиденном. Я описывал свои ощущения и мысли насчет орнитологии, слуховом восприятии мира. В общем, я писал то, что сейчас представляет наше с вами интервью, которое тоже утеряло свою форму и смысловую направленность. Это были не безликие записки учёного, по моим записям можно было вполне представить меня самого. Да, мне хотелось не просто поделиться этими мыслями, но чтобы кто-то смог вместе со мной пережить их. Я делился впечатлениями, чувствами, мне писали письма с вопросами, просьбами. Это была очень тонкая, интимная связь с внешним миром. Знаете, мне всегда претило активное общение с чужими людьми. Я никогда не был изгоем среди своих ровесников, и у меня нет причин обвинять кого-то в своей нелюдимости. Если вы хотите откровений, я попытаюсь всё рассказать. Моя история жизни гораздо короче всей моей жизни.

 

О. – Отчасти моя профессия была предопределена заранее. Но не родителями, скорее судьбой. Не поймите меня буквально: я материалист во всех аспектах своей жизни. Натуралист не может смотреть на мир с другой позиции. Вы скажете, что моя профессия всё же очень романтична. Я отвечу вам иначе. То, чем я занимаюсь, для меня – магия. Это своего рода волшебство, потому что это целый отдельный мир, совсем другой, со своими законами, принципами, героями и злодеями. Об этом никто не подозревает и, чтобы быть посвящённым в его тайны, нужно иметь «магические» задатки. Для меня основной формой существования является слушание. Даже если я наблюдаю, звуковое содержание происходящего остаётся основополагающим. Мир, основанный на слуховых эмоциях, гораздо более конкретней и структурированней мира нашей с вами повседневности. Всё очень просто. В жизни мы используем все пять чувств, чтобы ужиться друг с другом. Однако мы не используем ни одно чувство в высшей его степени. Мы немного слушаем, немного говорим, смотрим, да, довольно богат язык прикосновений и запахов. Однако ни одного из этих чувств недостаточно, чтобы понять современное общество. Человек, лишённый хотя бы одного из видов чувств, резко становится отрезанным от мира. Немногим доводится вести более-менее естественный образ жизни. И всё же эти люди не имеют полного представления обо всех аспектах жизни как полноценные в физическом плане люди. Вот в чём проблема. Наш мир стал слишком сложен, чтобы можно было понять его с помощью одного чувства. В этом проблема Гренуя^[1], если вы читали.

Общество, основанное на слуховом восприятии – это совершенно иное. Достаточно прислушаться, и вы понимаете, представители какого класса, какого вида здесь обитают, какой жизнью они живут и что сейчас их беспокоит. Здесь нет лишней информации, и вам совершенно не обязательно видеть представителя голоса, чтобы понять, что он из себя представляет. Сколько информации мы получаем каждый день? Сколько нам приходится отбирать, перерабатывать, запоминать? Всё для того, чтобы мы смогли лучше найти общий язык друг с другом.

 

О. – Я вам уже говорил, что моя мать была певицей? Да, она пела как ангел. Она была чудесной внешности, яркой, но не демонической, очень светлой. Большие карие глаза, волосы льняного цвета, мягко спускающие волнами на маленькие округлые плечи. Среднего роста, тонкий стан, она была при этом очень активной и сильной. В ней чувствовалась энергия такого размаха, которого хватало не только на нас с отцом, но и на всех её поклонников. Поклонников у неё было много, но кто они были? Завсегдатаи местного бара среднего уровня, где пятничными и субботними вечерами играла живая музыка. Да, там пела моя мама, нежная, тонкая, но невероятно сильная. Зачем ей это было нужно? Прошло много времени, прежде чем я понял, что это ещё одна форма её существования. Не петь она не могла, а такого рода заведение давало возможность ей выступать два раза в неделю, завидная частота для любой певицы. Мы ходили слушать её с отцом и видели её совсем другой, нежели она была с нами. Она разжигалась, заводилась, её голос вытворял невероятные трюки: ноты то скачками прыгали по звукам какого-нибудь уменьшенного или увеличенного аккорда не в порядке их расположения, а через одну, две, три, то стекали глиссандными каплями по прозрачному стеклу доминантовых пластов рояля, то начиналась безудержная бесконечная импровизация, где она задерживалась на высоких неаккордовых нотах и перебирала всевозможные ладовые и не ладовые тона, как перламутровые бусины рассыпанного жемчужного ожерелья. Она была настолько живой, подвижной (хотя при этом стояла на месте), что, казалось, несётся по встречной полосе трассы панамериканского шоссе. Она разгоралась и освещала так нас весь вечер и всю ночь до закрытия. Мы с отцом слушали её, тихо попивая коктейли, сидя в углу за красным круглым столиком. Я не мог понять, почему мама так меняется на сцене. Я не мог поверить, что она может быть с нами неестественной, не хотел верить, что то, какая она здесь, это её естественное состояние. Однажды мама сказала: «В наше время музыка – самый доступный и легальный способ изменить людей». Вечер она начинала песней «It's A Good Day», далее шли наши любимые с отцом «I Don't Know Enough About You», «It Don't Mean a thing». Заканчивалась ночь «Why Don't You Do Right?»^[2]. Всегда на сцене, кроме матери, были другие музыканты: кларнетист, пианист, контрабасист, ударник, иногда саксофон. Они импровизировали и свободно подхватывали соло моей матери. Но моё внимание было приковано только к Ней, потому что ничего более светлого и загадочного в моей жизни больше не было.

 

О. – Вы хотите знать, были ли у меня сверхъестественные способности? Нет, что вы… у меня не было суперспособностей, и супергероем я тоже не был, к счастью. Мои неестественные слуховые качества были приобретёнными, абсолютный слух – врождённое качество, но не является редкой аномалией. Вы когда-нибудь слышали о таком композиторе, как Мессиан? Это великий музыкальный птичник. Он записывал нотами пение птиц и использовал эти записи в качестве музыкального материала для своих произведений. Да, он занимался орнитологией. Он считал, что так можно обогатить музыкальный язык. Конечно, птицы для него были чем-то большим, чем новый материал для сочинения. Он видел в этом гармонию, красоту. Уединение от внешних забот, от городской суеты. Чувствую ли я то же? Думаю, что да… Но у Мессиана было много миров. Знаете, увлечение Индийской культурой в начале-середине XX века присуще было многим, и Мессиану в том числе. На этом же фоне увлечение религией, как попытка затронуть космологические проблемы, обобщить всё – искусство и всех людей под эгидой веры. Не могу сказать, что здесь я поддерживаю Мессиана. Для меня всё было в птицах, всё было в их пении: и гармония, и вечная мудрость, и уединение, и весь Космос вместе с Богом.

 

О. – Возвращаясь к вопросу о выборе профессии. Да, родители… Нет, я не выбирал свою профессию. Мой отец был профессиональным орнитологом. Вы знаете, эта работа требует высокой степени наблюдательности и концентрации, тишины, уединения. Поэтому орнитологи ходят на вылазки в одиночку. Но появилась веская причина, из-за которой отец решил нарушить основной принцип работы. В три года у меня обнаружился абсолютный слух, что, несомненно, было вкладом моей матери, профессиональной певицы. Радость по поводу дара чуть было не сменилась трагедией. Как и многие дети, я был болезненным ребёнком. Очередная простуда дала тяжёлое осложнение на слуховые органы. Я был на грани лишения способности слышать вовсе. Однако по выздоровлении различать высоту звуков я по-прежнему мог. Хотя слух стал заметно более чувствительным и теперь меня могли до головной боли оглушать резкий лай собак и рёв моторов, я обрёл способность с лёгкостью различать пение всех обитателей леса. Позже, когда я подрос, мать научила меня нотной грамоте, и я получил новое удовольствие записывать нотами с ходу услышанное в лесу. Так, я несколько раз в неделю ходил с отцом на вылазки в лес, где записывал пение птиц. Отец учил меня терпеливости и внимательности. Мы искали гнёзда, наблюдали за кормёжкой птенцов, за охотой птиц на насекомых, а также хищников на травоядных. Вы успеваете печатать? А… диктофон. Мой натренированный слух позволял записывать сходу любые звуки, так что аппаратурой я практически не пользовался. Пение всех птиц нашей географической полосы хранятся в моей голове. Могу вас заверить, это самый надёжный и полный банк данных на сегодняшний день.

 

О. – Да, орнитология не простая профессия. Я рад, что мой отец обучал меня этому ремеслу с самого детства. Такие вещи воспитываются упорным трудом, нужно иметь задатки, развивать навыки. Я думаю, что орнитологию нужно называть искусством. Здесь требуется большое мастерство. А мастерство, молодой человек, передаётся от отца к сыну, от учителя к ученику. Здесь, знаете, мало прочитать книжку или выучить наизусть параграф. Этим ничего не добьёшься. Хороший орнитолог – это охотник. Только в этой охоте нет жертв и добычи. Но здесь есть наблюдатель и наблюдаемый. Я могу вам по секрету поведать методы работы, но только если вам это действительно интересно. Да? Ну, хорошо. Начнём с того, что в орнитологии есть два основных принципа работы, которые заключаются в слушании и наблюдении. Орнитолог может отлавливать птиц для их кольцевания, рассмотрения, изучения на наличие болезней, особенностей возраста. Но это прикладная функция. Птиц не всегда нужно и можно отлавливать. Поэтому важно научиться слушать, чтобы различать птиц по тембру, манере пения, особенностям их уникальной песни. Это сложно, но не меньшая сложность состоит в наблюдении, когда нельзя шевелиться, издавать звуки, иначе вы спугнёте свою птицу, а искать другую – это всегда потеря драгоценного времени. У птиц короткий день. Иногда приходится охотиться с рассвета до заката и всю ночь, чтобы найти гнездо нужной певчей птицы. Другой основной принцип, работающий во всей натуралистической деятельности – это невозможность повлиять на естественный процесс. Что бы ни происходило с вашим наблюдаемым, вы не должны вмешиваться в происходящие.

Безусловно, орнитология это охота. Но в то же время это обратный процесс охоты, понимаете? Охотник всё-таки участвует, как фактор, например, естественного отбора. Охотник – это участник процесса круговорота жизни. Орнитолог может только наблюдать за этим процессом. В этом вся суть. Если вы этому откроетесь, то вам станет понятно многое. У охотников своя философия. Они убивают определённый пол животных, в определённое время года. Они никогда не играют с природой, они предусмотрительны и благодарны ей за её дары. Однако само поведение, сам стиль жизни охотника – мне близок только до того момента, когда нужно повлиять на природу. Насколько я чувствую себя её частью, настолько же чувствую себя наблюдателем. Как Адам ещё до грехопадения, Адам, который даёт имена животным, птицам и растениям, но Адам, не ведающий терзаний плоти.

 

О. – Эти птицы, а теперь будете и вы, – немногие, кто знает эту историю. Всё началось в том баре, где пела моя мать. Я сидел за нашим любимым с отцом столиком. Ничего в этом месте не изменилось. Я пил всё тот же коктейль. Дешёвые столы были всё такие же круглые и красные. Не было только моего отца, моей прекрасной матери. Бармен безынтересно часами натирал полотенцем толстые рюмки и игривые бокалы, изредка отвлекаясь на клиентов. Я любил коротать здесь свободные от работы вечера. Мне было тоскливо, но всё же я чувствовал здесь себя лучше, чем в пустой холодной квартире. Джазмены играли свои пьяные риффы. Певицы мелькали, как отражающиеся огни в гранях подвесок дешёвой люстры, висящей над залом. Все они были голосистыми и амбициозными, молоденькими и сладкими. Ни одна из них долго здесь не задерживалась. Их голоса не могли превзойти голос моей матери, о которой публика до сих пор вспоминала с восхищением. Но в этот вечер Она впервые появилась на сцене. Сколько бесчисленных раз я видел её потом, но этот вечер, её дебют, я запомнил на всю жизнь. Она была такой юной, но в то же время дерзкой. Она смело бросала в зал огни своих тёмно-карих глаз. Красные губы подчёркивали белизну обнажённых шеи и плеч. Тёмные пряди волос обрамляли тонкие черты её лица. Мраморные руки то вспархивали вверх в движении танца, то, опускаясь, гладили талию и круглые бёдра в облегающем платье. Её голос был то глубоким, густым и бархатным, в нижнем диапазоне, то светлым и переливающимся – в верхнем. Она была птицей, парящей над всем моим тёмным существом. Я чувствовал её, как избавление, как голубку, прилетевшую с благой вестью, посланную мне свыше.

 

О. – Я отвёл её в чащу, где мы с отцом часто наблюдали корольков. Это было моё любимое место в лесу: на открытой поляне стояло несколько раскидистых столетних елей. Их ветки были широкими, толстыми и начинали расти довольно низко, чтобы можно было по ним вскарабкаться как по ступеням. Мне не терпелось показать ей то, чем я жил, дышал всю свою сознательную жизнь. Мне хотелось, чтобы она поняла мои чувства через магию, которую увидит, услышит. Я хотел выразить к ней свои чувства, и для меня высшей степенью проникновенности было то, что я открыл ей себя. Я ещё не понимал тогда, что она отвергла меня. Я думал, что это лишь разочарование от увиденного в лесу, не более того. Когда она вернула мне обручальное кольцо, я понял, что всё кончено.

 

О. – Мы сидели в засаде. Нас скрывали пушистые еловые лапы. Кругом жужжали толстые шмели, под нами расстелился цветочный луг. Тёплый влажный воздух был тяжёлым, он наполнялся потоками опьяняющего медово-мшистого запаха. Мы были непроницаемы. Семья корольков расположилась прямо перед нами. Это были самец и самка с подросшими птенцами. Самец распушил свой оранжевый, золотящийся на солнце хохолок, самка очищала перья в крыльях, птенцы осматривались вокруг и расправляли крылья. Ага, сейчас будут пробовать свой первый полёт. Птенцы спрыгнули на край гнезда, неловко переминаясь с одной лапы на другую. Они выглядели ещё совсем маленькими, желторотыми, хотя внешний окрас выдавал их скорое взросление. Птенцы не должны ещё вылетать из гнезда, пока что они попробуют свои возможности в его пределах. Однако последующее произошло мгновенно: только птенцы вспорхнули над гнездом, как тёплые потоки воздуха закружили их, и они, не справившись с неожиданной задачей, резко упали вниз. Она вдруг дёрнулась, но я её остановил. Покидать место наблюдения нельзя, так как можно вспугнуть взрослых птиц, не дав им возможности помочь птенцам. Взрослые корольки с писком устремились вниз, птенцы оказались целыми. Они стали пытаться вскарабкаться по коре (такая особенность присуща птенцам этого вида). Однако ствол дерева оказался слишком скользким после проливного ливня, они оставили эту попытку. Неужели нельзя помочь? Нет, никак нельзя, мы только наблюдатели. Вдруг мы увидели, как кусты и ветки в двадцати метрах зашевелились. Появился кто-то посторонний... [...]

 

 

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2015 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение августа 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.