Для всех быть всем

 

Так довелось, что святому старцу Амвросию Оптинскому я ныне прихожусь земляком по месту его рождения. Как писателя, меня давно занимает личность и жизненный путь святого земли русской. Его афоризм – «Где просто – там ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного» – ставлю девизом ко всему своему сочинительству.

6 декабря 2012 года в с. Большая Липовица Тамбовской области в честь 200-летия со дня рождения Амвросия Оптинского освятили новый храм Троицы Живоначальной. Храм построен на пожертвования земляков великого Святого.

Я посчитал обязанным себя откликнуться на юбилей земляка, Святого земли русской Амвросия Оптинского, в миру Александра Михайловича Гренкова, повестью, что и предлагаю вниманию читателей.

 

На чтение потребуется 3 часа 40 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Лексе нравился духовный подвиг, который совершал и совершает Иларион. Он часто вдумывался в непростую судьбу старца и хотел бы подражать ему, быть на него похожим в служении Богу. «Силён старец духом, вон через какие испытания прошёл, а какую верность Богу возрастил в себе и понёс по миру», – всё больше утверждал себя Лекса, направляя помыслы свои в Троекурово, где подвизался старец.

Лекса терзался сомнениями: а готов ли он посвятить себя всецело служению Господу Богу и сыну его Иисусу Христу? Непростое это дело – вот так вот, как Иларион, принять все тяготы, все невзгоды жизненные и соединить дух свой с Всевышним.

Погостив несколько дней у родителей Павла, Лекса засобирался в путь.

– Павел, не осуждай меня, иду к Илариону, поисповедуюсь перед ним, попрошу совета его: куда мне направить стопы свои. Сердцем чую, что нужен я Господу. А где и как служить ему – пусть старец мне посоветует.

– Одного тебя не отпущу, – сказал в ответ Павел, – пойдём вместе. Три десятка вёрст всего-то, доедем за полдня.

– Нет, Павел, я пеше пойду. Посмотрю места, где хаживал Иларион. И по следам его к нему приду.

 

Не стал настаивать Павел на своём. И рано утром следующего дня пошли они в Троекурово искать Илариона. Путь не короткий даже для таких молодцев, какими были Лекса и Павел. И не молчать же им в пути. Разговор за разговором ведётся, вьётся, как верёвочка, свивается воедино. Лекса всё про Илариона рассказывает, всё, что знает от людской молвы, всё, что услышал в семинарии. Рассказ его был обстоятелен, что удивляло Павла. Говорил Лекса тихо, задумчиво, может быть, даже больше для себя, чем для Павла.

– Вот ведь с чего началось всё. На двадцатом году жизни Иларион оставил дом родительский и тайно ушёл из родного села. Укрылся у о. Трофима в Головинщино. Когда же через некоторое время родные прекратили поиски сына, он отправился странствовать по святым местам. Сперва пошёл не далеко, но и не близко, а в сам Киев, дабы испросить себе там, у подвижников Христовых, молитвенной помощи и благословения на новые труды и подвиги ради любви Христовой. Возвратившись из Киева, Иларион скрылся в глухом и дремучем в ту пору лесу близ села Каликино, поставив себе келию, и стал проводить там отшельническую жизнь. Тут навещала Илариона Евфимия Григорьевна Попова, пользовавшаяся его духовными советами и наставлениями и сама по способности своей помогавшая отшельнику словом и делом. Именно с Евфимией подвижник обсуждал появившееся у него вскоре сомнение в необходимости продолжать отшельническую жизнь в дремучем лесу и вдали от людей – влекла его жизнь монастырская. Богомудрая Евфимия, видя, что жизнь монастырская не по его призванию, пробовала было отговорить Илариона от дальнейших попыток поступить в общежительную обитель. Однако тот остался на этот раз непреклонен в своём мнении.

Настоятель монастыря Авраамий уже знал Илариона как благочестивого юношу и с радостью принял его в число братии. Послушание дали ему такое – печь просфоры. Жизнь он вёл очень строгую, ни с кем не сближался, по кельям не ходил и к себе не принимал. Всё свободное время посвящал чтению и молитве. За это братия стала считать его гордым и возненавидела, а настоятель Авраамий полюбил ещё более и вскоре постриг Илариона в рясофор с именем Илария. Доверяя ему во всём, настоятель не раз посылал отца Илария за сбором доброхотных пожертвований на обитель от Христолюбивых благотворителей. Это ещё более восстановило против него братию. И вот однажды отец Иларий привёз меньше подаяний, чем обыкновенно, и в то же время имея при себе хорошую ряску, подаренную ему одной благотворительницей. Тут уж завистники и вовсе стали клеветать, что он деньги себе присвоил. Настоятель поверил и прогневался на отца Илария. Братия же, видя немилость к нему начальника, нигде не давала ему покоя, даже в храме Божием не стеснялись преследовать насмешками и глумлениями. Желая уклониться от встреч с братией, отец Иларий перестал ходить на общую трапезу, о чём тут же донесли настоятелю, что он выставляет себя постником. Настоятель приказал ему ежедневно ходить в трапезную. И опять последовал донос, что отец Иларий за трапезой ничего не ест. Отец Авраамий счёл это за грубость, обвинение доносчиков в постничестве нашёл основательным и на целый год отказал ему от трапезы и от хлеба. Из всего монастыря один только нашёлся сострадательный брат пономарь, навещавший отца Илария и приносивший ему ежедневно по просфоре, которыми он и питался.

Кончилось тем, что в присутствии всей братии отца Илариона вывели из кельи на монастырскую площадку, где настоятель, введённый в заблуждение его недоброжелателями, сорвал с него клобук и рясу, плюнул ему в лицо и приказал вытолкать за монастырские ворота. И безо всякой злобы, с тихой улыбкой на устах и с молитвой за врагов своих в сердце, подвижник оставил неприветливую для него обитель, твёрдо помня слова Господни – отпусти им: не ведают, что творят.

– Да уж, это так. Как и везде. Не один Илларион страдает от этого навета, вон какие головы в науке, в искусстве были гонимы и терпели какие невзгоды, – соглашался с рассказом Лексы Павел.

 

– Так вот, Иларион счёл за лучшее вернуться в свою келейку близ села Каликино. Но вскоре он перебрался оттуда в окрестности села Головищино, где жил его духовный друг и учитель отец Трофим, и поселился в так называемом Воловом овраге, в чётырех верстах от села. Здесь, в дремучем лесу, он по примеру древних насельников Киево-Печёрской лавры выкопал себе с помощью духовного друга своего, семинариста Петра Алексеевского, несколько пещер, соединённых узкими проходами между собою и с главной, в которой молился. А в одной из пещер попавшийся на пути огромный камень служил ему вместо стола.

Шесть лет прожил Иларион в этом овраге, молясь день и ночь, изнуряя плоть свою трудами и постом. Воду пил дождевую, а если дождя долго не было, то по многу дней терпеливо выносил жажду. В жаркие дни в лесу на открытой поляне молился, кладя по три тысячи земных поклонов.

Однажды, стоя во время службы в головинщинском храме, Иларион упал без чувств. Причиной того, как выяснилось позднее, было то, что он восемнадцать дней не вкушал вообще ничего. Тогда же, как вынесли подвижника на свежий воздух на паперть, увидели на теле его вериги и медную сорочку, причинявшие телу его раны.

За такие подвиги, в смиренном духе совершаемые, Господь сподобил своего угодника великих духовных дарований.

– А вот это мне вовсе непонятно, – даже приостановился Павел. – Непонятно мне, зачем эти вериги, проволочную сорочку? Это самоистязание. Что за символы во всём этом? Что за потребности?

– Причинять себе боль, сносить неудобства – это возможность причаститься к страданиям Иисуса Христа, которые он добровольно принял, чтобы спасти нас от греха. Так рассматривается стремление приблизить себя к Богу, – отвечал Павлу Лекса.

– Самоистязание – путь к Богу? – удивился Павел.

– Не всегда так, не совсем так. На это явление нет утвердительного ответа. Люди содрогаются при мысли о том, чтобы причинить самим себе боль. Тем не менее, верующие, которые истязают свои тела самобичеванием, тяжёлыми постами и грубой одеждой, раздражающей кожу, почитаются как примеры богобоязненности. И это отнюдь не отголоски средневекового прошлого.

Помолчав, Лекса добавил заветное:

– В монастырь ли идут, по иному ли подвиг совершают, как, к примеру, Иларион, не только для получения спасения, но и с мыслью достижения некоторого совершенства.

 

После продолжительного молчания, обдумывания, Лекса по ходу продолжил тихо повествовать:

– Слава о духовных подвигах и строго подвижнической жизни Илариона распространялась быстро и широко среди людей, что побуждало его иногда укрываться от молвы человеческой в глубине леса по нескольку дней. Кроме того, такая известность обратила на него внимание властей, что заставляло подвижника покидать свои пещеры и отправляться на продолжительное время в более отдалённые места. Обычно он останавливался в доме Елецкого купца Михаила Ивановича Лаврова-Кречета, который вместе со всем своим семейством питал к Илариону глубокую любовь и уважение. Сам Лавров говорил, что «всем своим капиталом я обязан молитвам отца Илариона; с тех пор как он стал меня посещать, Господь благословил дом мой всяким изобилием».

Через некоторое время Иларион вновь вернулся в свои пещеры.

Слух о возвращении подвижника быстро разнёсся по округе, и в овраг начинали стекаться толпы народа, жаждущие душеспасительной беседы с угодником Божиим или исцелений своих телесных недугов. Пещеры в овраге посетила 24-летняя благочестивая девица из села Пиково Дарья Дмитриевна Катукова, ставшая впоследствии основательницей Казанского девичьего монастыря в селе Сезеново. Она спрашивала у Илариона совета: каким путём идти ей в жизни для достижения вечного спасения. По совету подвижника поступила в одну из женских обителей.

 

Властям не нравилось паломничество людей в лесные пещеры, и они пресекли отшельничество Илариона, а пещеры уничтожили.

И ушёл он в село Колычево и подвизался там пять лет, не имея постоянного приюта, а переходя от одного помещика к другому.

В последнее время пребывания в селе Колычеве Иларион жил в уединённой келии, устроенной для него помещиком Владимиром Николаевичем Меньшиковым в глубоком овраге. Подвижник был обеспечен всем необходимым и даже получил от своего благодетеля одного из лучших его крепостных – Никиту – для келейного услужения. К этому периоду жизни Илариона относится создание им своего духовного завещания – документального свидетельства его глубочайшего смирения.

Здоровье подвижника было уж сильно расшатано: давал себя чувствовать ревматизм. Поэтому он стал думать о постоянном пристанище. Многие из окрестных помещиков рады бы были успокоить у себя великого подвижника, но ему всех угоднее было приглашение благочестивого Ивана Ивановича Раевского, владельца села Троекурово.

 

И пошёл вновь Иларион в Киев помолиться и посоветоваться со старцами. На возвратном пути, идя лесом, услышал голос: «Будет тебе ходить! Спасайся на одном месте!» Иларион пал ниц, с трепетом благодаря Господа за неизреченное Его Милосердие, и дал обещание остаток дней своих провести на месте, которое Он ему укажет.

Вернувшись в Колычево, пришёл Иларион в свою келью и не успел ещё отдохнуть с дороги, как в тот же день вновь приехал к нему Иван Иванович с приглашением ехать с ним в Троекурово.

Подвижник, видя в этом указание свыше, согласился и выехал из Колычева в Троекурово.

– Поистине, жизненный подвиг совершил человек, – задумчиво произнёс Павел. – Но вот во имя чего такие испытания себе устраивать? Не легче ли было бы прибиться к какому-либо монастырю и служить Богу на месте?

– Легче бы, и он, как я сказывал, прибивался, – соглашался Лекса, – но так довелось ему, видно, характер имел такой неуёмный, что вело его, влекло его путешествовать по земле. В люди его влекло. Монастырь вполне мог быть для него, как для птицы клетка.

– А не собираешься ли ты, Александр Михайлович, попутешествовать, как Иларион?

– Нет, братец ты мой, не собираюсь, сам знаешь моё состояние, не до дальних походов мне.