Мост

 

 

 

Лет десять было Василию, когда он узнал дядю Андрея Другова. Друговы из глубинного села переехали жить в райцентр, поближе к автохозяйству, купили домик по соседству с Колесниковыми. В то время иметь соседа-шофёра – это для ребятишек находка, да ещё какая, да ещё такого шофера, каким был дядя Андрей. Нет, не шофёра, конечно, а человека. Любил он ребятишек, баловал своих соседей – Василька и Климку. Василёк был помоложе Климки на столько, на сколько только возможно быть моложе, – года на полтора. К десяти и одиннадцати их годам они почти во всём сравнялись, поставь рядом, никто не даст, что один старше другого. Ребята были дружные, один без другого ни шагу, ни полшага. В игре ли, в ссоре ли – везде вместе. Мать так и звала их: сведённые. Ребятишки вволю лазили в машине, крутили руль на месте, а дядя Андрей посмеивался: крутите, крутите, пока колёса не вертятся, это тоже тренировка.

У дяди Андрея была дочь, Любашка, ровесница Колесниковым ребятам. Она-то и была полновластной хозяйкой в машине. Играла, правда, по-своему, по-девчачьи: становилась перед машиной, когда за рулём сидели или Василёк, или Климка, изображая мчащуюся машину, подымала руку, просила остановиться, усаживала в кузов всех своих тряпочных кукол и зверюшек, и они ехали, куда им заблагорассудится.

 

Позже, когда Василий повзрослел, он стал представлять, каким был дядя Андрей-друган в молодости. Представлял по рассказам самого дяди Андрея, по рассказам тех, кто знал его в молодые лета.

Ростом небольшой, подвижный, ловкий, он как шарик ртути катался, не возьмёшь его ни с какой стороны. Игрушка игрушкой был, как говорит теперь его жена Елена Петровна.

– Уж поплакала я по нему, ой уж и поплакала, – не скрывала она тайн своей молодости, – думала, живой не буду. И помучил же он меня, вертучий, и поманежил.

Говоря это, она так загадочно слегка улыбалась, что у слушающих её молодых подымалась зависть: вот мне бы так поплакать, вот мне бы так помучиться.

 

Он и на войне побывал. Но в самом-самом её конце попал. Одно и запомнил из той поры, это как с американцами на Эльбе встретились.

Об американцах отзывался хорошо, ребята они стоящие. Все шофёры, все умеют обращаться с машиной. А за рулём большинство негры сидят. Один негр очень уж пришёлся по душе. Он о нём и сразу после войны много рассказывал, и спустя десятки лет не забыл его.

Пообщались, попригляделись друг к другу Андрюшка и негр и потянулись друг к другу, будто из души в душу видели друг друга и радовались. И переводчик им не требуется, глянут один на другого, улыбнутся, и обоим всё ясно и понятно, о чём каждый думает.

Андрюшка невысокий, всего-то метр шестьдесят, а негр под два метра вымахал. Он всё морщился, глядя на Андрюшкину полуторку, влезал в кабину, гнулся в дугу и сокрушённо качал головой, что означало: если бы мне такую машину, то не разогнулся бы в ней. Показывал на свой «Форд» и похваливал его: вот это машина! «Хреновина!» – отмахивался Андрюшка и жестами показывал негру, какие у него на родине дороги, какие мосточки, на них только вёрткой полуторке и бегать, а американскому неуклюжему «Форду» там вроде и делать нечего. Негр ещё больше сокрушался по поводу плохих дорог. Жалея Андрюшку, он манил его с собой в Америку, показывая, как там Андрюшка будет стрелой летать по дорогам на комфортабельной машине.

– Ещё чего додумался! – обижался Андрюшка. – Поеду я в твою Америку, нужна она мне, как собаке пятая нога. Мне и в моём селе разлюли-малина.

Негр никак не мог понять, что такое разлюли-малина, а Андрюшка не мог ему толком объяснить, что знал и чувствовал сам, показывал большой палец и в свою очередь приглашал негра к себе:

– Поедем. Увидишь, девки у нас – во!

Руками показывал габариты и размеры всех частей тела своих девок, на что негр мечтательно улыбался, тряс головой и всё пытался спровоцировать Андрюшку, показывал на кабину полуторки и интересовался, как же она влезет и поместится в ней, если она такая габаритная.

– То-то и оно, – заключал Андрюшка, – наших баб знать надо. Она тебе, если захочет, в игольное ушко пройдёт и останется невредимой. Поедем.

Негр тряс всей кожей, показывая, что на родине у Андрюшки очень холодно, а он боится холода и не сможет там жить.

– Сможешь. Невидаль какая, холодно. Согреют. Да ещё как. Подженим тебя на какой-нибудь беленькой, ребятишки пойдут у вас не так неприглядисты. Ну, а будешь шофёром работать. Навоз на поля возить. Дрова, когда надо. У нас особо не выделишься. Укоптился и укоптился в машине.

Много чего рассказывал о негре Андрюшка, вернувшись с войны, тужил, что не привёз его сюда, на весь район прославился бы, как же, Андрей-друган сам приехал и негру привез.