Черёмуховые холода

 

(короткие рассказы)

 

 

 

 

Октябрь. Сухо. Сиверко. Вдоль улицы летит и летит ветер. Гонит бумаги, клочки соломы.

Вся живность попряталась: собаки в конурах, гуси под кустами, засунув головы под крылья, куры в затишье под стенами сараев.

На улице ни души.

В углу сельской площади стоит бревенчатый старый дом, бывший магазин. Когда в нём торговали, то люди тянулись к нему, называли его «маленьким». Значит, был в деревне и большой магазин. Это там, за плотиной, на центральной усадьбе. Туда далеко ходить, а «маленький» вот он, рядом.

Теперь «маленький» брошен за ненадобностью. Как и пожилые люди этой улицы – тоже не надобны.

У «маленького» нет двери, проём в чёрную пустоту сквозит. Крыльцо пошатнулось, столбы наклонились. Ступеньки кем-то сорваны. На крыше под ветром гремит лист проржавевшего железа. День и ночь скрипит оторванная с верхней петли ставня у пустого окна.

На оставшейся доске крыльца сидит мужик лет пятидесяти. Суховатый, сгорбленный, клешневатые ладони лежат на коленях. Прямые пепельные волосы спадают на лоб, на глаза. Взгляд вороватый, постоянно ни на чём не останавливается.

Это Кадык. От фамилии Кадыковых пошёл.

Сидит, ждёт, у кого бы покурить стрельнуть. А лучше бы к какому-нибудь подвыпившему мужичонке, как говорят, на хвост сесть: глядишь, и перепадёт стакашок.

Но не видно никого. Пустынна улица. И вечереть начинает...

Жизнь Кадыка всецело связана с «маленьким». Три раза Кадык, как сам говорит, ломал хрюшку магазину. То есть, грабил его. Первый раз ещё по молодости. С армии вернулся. Загулял. Прогулялся на нет. Мать не выдержала, к сестре в соседнее село подалась. Кадык соображал, соображал, как ему дальше быть, да ночкой тёмной осенней взял топор, лом, пошёл и своротил хрюшку «маленькому». Во-первых, водки ящик набрал, а уж что поесть да покурить – это во-вторых. Прятать не стал. Всё домой отнёс и загулял. Дружки-подружки возле него закружились. Дым коромыслом. Гармонь. Песни. Пляски.

Денёк только и погулял. Вечером приехали из милиции и забрали еще тёпленького милака.

Три года. Ваша не пляшет.

 

Отсидел. Даже десятилетку закончил там. Вернулся, месяца два поотдыхал. С девкой даже задружил. Днюет и ночует у неё, у Любашки. Весёлая девка, компанейская.

Издалека и из близи к ней идут и едут. Дома – светопреставление: одни спят, другие опохмеляются, третьи по огородам да птичникам промышляют.

Кадык решил избавить Любашку от приходящих. Побил её пару разков при всех, а заодно с ней и дружков-подруг её всесторонних. Отошли, стороной стали дом её обходить.

Живут Кадык с Любашкой одним домом. Перебиваются, как могут. О работе ни-ни, и не заикаются. Где что добудут – тем и сыты. Вроде бы святое писание исполняют – не думай о хлебе насущном, будет день и будет пища.

И стал во снах приходить к Кадыку этот магазинчик «маленький». И так уж хорошо Кадыку в нём, так благостно, что не выходил бы из него. Метаться даже стал Кадык, как от неразделённой любви.

Не вынес такого мученья, опять среди осенней туманной ночки за топор да за лом взялся. И во второй раз хрюшку своротил «маленькому». Отоварился и вместе с Любашкой скрылись с глаз долой. На третий день их только нашли на пустующем полевом стане. Там они в дощатом домике время в застолье коротали. Могли бы и не сразу их найти, да не сумел поосторожничать Кадык, печурку металлическую стал подтапливать. Ну на дымок-то и пришли.

Второй срок – пять лет. Всё на себя на одного взял: Любашка ни при чём. Ну, ни при чём, так ни при чём, парься, Кадык, один.

Пока парился пять лет, на печника выучился. Хороший мастер-печник сидел рядом.

Понравился ему Кадык – в помощники взял. У начальства выпросил. Много печек сложили да переложили за пять лет. Кадык так руку набил на этом деле, что мастера стал обходить. Печи клал – поглядеть любо-дорого. Экономные и тёплые.

 

Освободился. А Любашка в соседнем селе живёт. Замужем. Двое ребятишек у неё.

Опять Кадык один. Ремесло своё стал применять. Пошёл по найму печи класть, камины.

Народ бани стал строить. А какая баня без доброй печи? Вот Кадыку и работа. И заработок. И напоят. И накормят.

Год жил-поживал Кадык, как говорят, сыт, пьян и нос в табаке.

А по первоснежью прослышал: Любашка сильно захворала.

И «маленький» с чего-то опять стал сниться. Всё так же благостно, притягательно.

Дождался метельной ночки и за топор да за лом. И в третий раз хрюшку своротил «маленькому». Запасся большими салазками. Нагрузил – как увезти?

Метель поутихла. Пока по селу тащил салазки целиком по свежему снегу, собаки одолели. И откуда только набралось их столько? Всю колбасу раскидал собакам, чтобы замолчали они. Только за деревней собаки поотстали.

Направился в соседнее село к Любашке. Пока дошёл, дотянул салазки – в мыле весь.

Постучал в ворота. Муж Любашкин вышел. Предложил Кадык ему разгрузить краденое хоть в сарай или в баню. Лёха, муж Любашкин, и не против, и боязно. Сбегал к дружку. Договорился, что в стожок запрячут краденое.

Запрятали, соломой завалили, снегом забросали.

И загудели. И залихорадило их.

Так всех троих и взяли.

Кадыку – семь, а этим по три годочка припаяли.

Осталась Любашка в хвори да при двух детках.

Поговаривали, будто Кадык умысел такой имел, чтобы Любашкина мужа вломить, посадить рядом с собой.

 

Кадыка в деревне побаивались. Как же, рецидивист, три ходки за плечами. Но он не злыдничал. Жил тихо, мирно. Только когда молодняк что-то не поделит, передерутся, то к Кадыку идут, как к положенцу: рассуди, кто прав, кто виноват.

Кадык рассудит по уму и по понятию. И благодарны ему за это, подкармливают, кто чем может.

Ни много, ни мало отсидел Кадык за «маленький» магазинчик, а в общем – пятнадцать лет.

«Маленького» бросили при прежней власти. А при нынешней он тем более стал ненужным.

Кадык же нет-нет да и помечтает, как придут новые хозяева, отремонтируют «маленького», торговать станут хлебом, молоком, сладостями, ну и водочкой.

А его, Кадыка, хорошо бы сторожем поставили к «маленькому».

Пустынна улица. Безжизненна. Изредка над каким домом ветер вырывает дымок из трубы и тут же рвёт его в клочья.

Тепло в том доме, – представляет Кадык. И ещё плотнее сжимается.

Октябрь. Сухо. Сиверко...