Убит в побеге

 

 

 

При всей своей молодости и жизненной неопытности Зоя каким-то самой ей непонятным чутьём угадывала замыслы Виталия. Она хоть и отошла на порядочное расстояние, крадучись, обходя открытые места, сделала всё так, чтобы он смог её найти без труда. И когда он поспешно шёл, не разбирая дороги, сама вышла ему навстречу. Они встретились. Она припала к его груди, он гладил её по волосам, по плечам.

Она сказала шёпотом:

– Я за тебя волновалась. Подумала, а вдруг его схватят, как я тогда?

– Всё, ласточка ты моя ласковая, проскочили. Собачки настолько умными оказались, что не выдали нас. Да и какой резон им идти под пулю, – усмехнулся Виталий.

– Стал бы опять стрелять? – спросила Зоя, откинув голову, заглядывая ему в глубину глаз.

– А что мне остаётся? Подумай, что?

– Не надо, Виталий. Брось автомат, не нужен он нам. Понимаешь, ты можешь таких бед натворить, что всей жизнью своей не отчитаешься.

– Может, и брошу. Но не сейчас. Нет. Стрелять больше ни в кого не буду, а отпугивать, думаю, придётся. А поэтому, пока автомат с нами, мы с тобой не разлучимся.

– Ну, как знаешь, тебе виднее.

Шли смешанным тенистым лесом. Ещё зелёная трава мягко клонилась под их ногами, в ней скрадывался звук шагов. Только сухая ветка изредка с треском ломалась под ногой, и звук этот гулко отдавался в сердце каждого, заставлял настороженно всматриваться, вслушиваться.

– Интересно бы узнать, что они там замышляют? – тихо спросил Виталий.

– Кто? – не поняла Зоя.

– Кто ж ещё… Ну, отец твой. И все другие, кому по чину и званию положено выловить нас.

– Маму жалко, – вздохнула Зоя. – Она теперь будет во всём виновата. Отец, знаю, кипит, покрикивает на неё, а она… Она молчит.

– Да нет, думаю, что отцу теперь некогда на мать покрикивать. Теперь на него там ох и покрикивают. Ей-богу, мне становится жаль его. Не хотел бы я быть на его месте. Каково это, со строительства личной дачи «хозяина» бежал зэк. Какое имел право «хозяин» использовать дармовую зэковскую рабочую силу? Никакого права не имел, хоть он и подполковник. За это по головке не гладят. К тому же зэк этот несчастный дочку «хозяина» умыкнул. А? Может, вернёмся. Сделаем вид, что мы никуда и не убегали вовсе.

– Ты надо мной смеёшься, – обиженно надула губы Зоя. – Или проверяешь меня? Если проверяешь, то знай: я не вернусь. Если даже ты один вернёшься, то я не вернусь. Я уйду к твоему отцу и буду жить у него, ждать, когда тебя освободят, а к тебе могу приезжать на свидание.

– Значит, так, – перевёл Виталий разговор, – далеко ныне мы не пойдём. На дорогах, на перекрёстках, на мостах – везде уже нас ждут солдаты. Это я наверняка знаю. Когда в армии служил, то у нас случился групповой побег. Бежало сразу целое отделение во главе с сержантом. Так мы, солдаты, перекрыли все пути и все дороги. Проверяли каждую машину, каждый автобус, каждый поезд. А они как в воду канули. Нет их нигде. А три дня спустя сами заявились в полном составе.

– Где же они были? – удивилась Зоя.

– О, они хорошо провели эти три дня. В городе были у них знакомые пацаны. Пацаны эти надыбали цистерну с вином, стоящую в глухом тупике. Вскрыли её и порядочно начерпали вина. Не знаю точно, сколько зачерпнули, но представь себе, что гуляли все три дня в обшей сложности человек двадцать. Там и ребята гражданские были, и девчонки. И где, думаешь, гуляли. Тут же, неподалёку от станции, в старом-престаром складском помещении. Оно уже не использовалось несколько лет, с него уже и крышу давно содрали. Так вот там-то они и резвились. Нагулялись и пришли в часть строем.

– Осудили их? – спросила Зоя.

– Осудили, – усмехнулся Виталий. – Так, для острастки. Не стали дело широко вести, начальство само суда опасалось.

Они присели отдохнуть на старые толстые пни коленями в колени. Зоя скинула с себя штормовку, спортивную куртку:

– Фу, хорошо как ветерком продувает. Совсем запарилась.

– Распусти волосы, – попросил Виталий, – сделай так, как ночью.

– Нет, нет, не надо! – Зоя засмущалась, уткнулась лицом в его колени, но так, что подставила волосы под руки самого Виталия. И он сам их распустил по её плечам. Брал в ладони, как воду из ручья, подносил к губам, целовал, зарывался в них лицом.

Они сидели на молодой осиновой опушке. Сбоку была квадратная поляна вырубленного леса, успевшая порасти густым молодняком. Зоя глядела в сторону, вдруг замерла, вцепилась руками в колени Виталия:

– Гляди, гляди, только тихо, не спугни. Видишь? Это кто?

Виталий поглядел искоса в сторону, куда указывала Зоя, и увидел лосей. Их было целых три. Лосиха с молодым лосёнком и сам лось, рога у которого разрослись широко, лопатисто.

– Это лоси, – шепнул Виталий.

– А я думала, что это олени. Маленький-то каков, а! Гляди, гляди, как он толкает головой ей под брюхо.

– Сосёт, – пояснил Виталий. – Так они молоко выдавливают.

– Красота какая, – шёпотом восхищалась Зоя.

– Красота-то красота, а рогач этот – зверина. Когда при нём малыш, то он опасен. Сиди тихо. Я сейчас… – Виталий дотянулся до сухой осиновой палки, взял её в руки, подтянул ей автомат к себе, положил его на колени, а сам через колено сломал палку.

Сухой треск заставил лосей вздрогнуть. Они сразу же насторожились. Самка, не дожидаясь, что будет дальше, пригнувшись, прикрывая собой телёнка, шмыгнула за кусты, побежала. Самец постоял вполоборота к убегающей самке, как бы прикрывая её собой, и когда она ушла на порядочное расстояние, легко побежал вслед за ней, изящно, поигрывая телом, перекидываясь на лёгком бегу с боку на бок.

– Надо же, где бы я ещё увидела такое! Только в книжке какой-нибудь могла бы прочитать. – Лицо Зои светилось радостью, умилением. – А этот-то, оленёнок-то, как он к ней под брюхо заскочил. И ведь бегут так, он у неё под брюхом. И она не заденет его ногой.

– Ничего, милая, со мной ещё не то увидишь, – радуясь Зоиной радости, пообещал Виталий. – Мы ещё не то увидим.

– Вот и хорошо.

– Нам воду надо искать. Пить уже хочется. Жарко стало. Пойдём, тут где-нибудь неподалёку должна быть вода. Лоси в жару ходят близко от воды.

Они прошли опушкой, прикрываясь молодым осинником, спустились вниз, вышли к зарослям осоки, пошли вдоль этих зарослей и, наконец, вышли к небольшому озерку, густо поросшему по берегу ивняком и орешником. А чуть повыше озерка, метрах в пяти всего от него, Виталий обнаружил родничок. Из-под земли выбивалась небольшая струйка воды, поигрывая песком и соринками, она сбегала в озерок, постоянно поддерживая его полноту.

 Вода была свежая, вкусная. Решили сегодня никуда уже не ходить. Забрались в самую гущу тальников, пообмяли высокую траву.

– Комарики тут, однако, – пожаловалась Зоя.

– Да, свирепствуют, – согласился Виталий. – Мы сейчас так сделаем, давай нарвём травы, развесим её над собой на ветви, и у нас получится собственный шалаш. Поняла? В нём мы и от комаров укроемся.

– Согласна. Вот и проверим пословицу, ту, будет ли с милым рай в шалаше.

– Вот тебе ромашка, ты погадай пока, будет или не будет рай, а я тем временем травы нарву. Ты не рви, она твёрдая, руки порежет.

Не плохо бы костерок развести, да ведь опасно, по дыму издали могут понять, где они. Нет, лучше уж пока без огонька и без дымка. Ничего, поесть на сегодня хватит, Зоя запаслась порядочно, а завтра видно будет, завтра, что бог даст. Так думал Виталий, набирая травы, стеля ею на ветви, делая совсем невысокий плоский шалаш, лишь бы укрыться от комаров.

Зоя заснула на руке Виталия. Он глядел в её лицо, естественно-спокойное во сне. Ему нравились такие лица: плотно прижатые ровные волосы, схваченные под затылком тугим узелком ленточки, они придавали лицу особую выразительность и женственность, казалось, в так убранной женской голове и мысли-то спокойные, ровные, те самые и такие, которых самому Виталию так не хватало в жизни. Высокий прямой лоб. Тёмные брови идеально симметричны. Прямой нос заканчивается лёгкими и трепетными крыльями. Губы по-детски пухловатые, яркие. Подбородок мягко округл. Он плавно переходит в тонкую шею. Видно, как с правой стороны шеи пульсирует в такт с сердцем скрытая жилка.

Зоя ещё очень молода, ей пошёл девятнадцатый год. В ней ещё всё девичье, всё светлое, чистое. Из неё со временем выйдет красивая женщина.

«Чья же ты будешь?» – мысленно спросил Виталий Зою. И она будто услышала его вопрос, приоткрыла глаза, улыбнулась, легко и сонно дотянулась губами до его губ, поцеловала и вновь откинула голову на его руку, заснула, задышала ровно, еле ощутимо.

«Вот и не ответила», – притаил Виталий вздох, чтобы им не потревожить сон Зои. – Не ответила. Ясно, мне теперь накрутят как некуда, а ты… – Он не желал говорить этих слов, но сказал: «А ты позабудешь меня. Тебе найдут какого-нибудь офицерика из охраны. Ты станешь хорошей хозяйкой, любящей матерью. А иногда по ходу жизненных забот вспомнишь про меня. Вспомнишь, наверное, с неприязнью, потому что я теперь твой стыд и твоя совесть на всю оставшуюся жизнь».

Виталий постарался отогнать столь неприятные ему мысли и представления. Они вызывали в нём, поднимали из глубин сердца чувство ревности, от которого он передёргивал плечами, ощущал подобие физической боли в груди. И всё же весь он был занят Зоей. Его побег, его знание того, что на него уже развернулась охота, его неминуемое новое наказание – всё это было где-то далеко, будто не касалось его вовсе, а касалось кого-то другого, ему малознакомого.

 Их первая встреча, казалось, была так давно, как давно было детство. А после вчерашнего дня, после бессонной ночи, которая будто выпала из времени, после нынешнего, ещё незакончившегося дня, Виталий уже и самому себе не мог поверить, что ещё какой-то месяц назад он вовсе не знал Зою, не догадывался о её существовании. Казалось теперь, что они и родились-то вместе, в одну и ту же минуту и даже вроде бы от одной и той же матери. А может и не родились вовсе, как рождаются дети, а в каком-то месте сошлись воедино небо, земля и вода. Из этого единства и появились они – Виталий и Зоя – на белый свет.

И всё же была та реальность, от которой некуда деться. Она была, она началась в весенние дни с того, что из зэков, работавших в мебельном цехе, сколотили бригаду и стали возить на строительство дачи для «хозяина».

«Хозяин» колонии Семивёрстов затеял строительство невиданной доселе дачи. Он долго приглядывался к зэкам, вычислял, соображал и, наконец, решился. Больно уж велик соблазн был: вот она, под рукой, рабочая сила. Да какая ещё! Мастера первостатейные. Правда, закон не разрешает всего того, что задумал Семивёрстов, но ведь и закон – это ещё далеко не всё, есть ещё и здравый смысл, и расчёт, и риск, наконец. Ныне подобные вольности не в законе, а завтра, может быть, будут самыми что ни на есть законными. Вон они как меняются времена-то…

Семивёрстов отобрал шесть человек. Мастера на все руки. Кирпичную кладку ведут – можешь по линейке швы и стыки кирпичей проверять, изъяна не отыщешь, кирпич к кирпичу ложатся как притёртые. Оконные и дверные проёмы кладут узорчатыми и сводчатыми, как в старинных храмах. Где ещё, на какой даче найдёшь подобное? А молодой парень, Виталий Клёнов, художник по дереву. Отстрогает тесину вручную, зачистит её, и такие узоры от самых крупных до самых мелких выпиливает, что люди удивляются: неужели это руками можно сделать?

Вот каких мастеров высмотрел «хозяин». Полгода приглядывался, пробные задания давал, а сам тем временем материал готовил: кирпич, известь, цемент, песок, доски, тёс. Всё, что надо для дачи, за одну зиму накопил.

Весной, как только сошёл снег, и пригрело солнышко, вывез бригаду на место. Зэки сразу сообразили, что требуется «хозяину», советы стали давать один важнее и умнее другого. О цене речь не шла, да и не могла идти. Какая зэку цена? Главное, всё лето можно будет на вольном воздухе прокантоваться, на свободе, можно сказать. Ещё на шамовку «хозяин» не поскупился бы, не победнеет, если и пожирней малость кусок кинет. Он сообразит, где взять, у него голова светлая.

Месяц проработали зэки, и всем ясно стало – художники, артисты они в строительном деле. Не спешили. Делали на совесть. Время работало на них. До самых холодов можно будет протянуть резину на этой благословенной дачке.

«Хозяин» не подгоняет, ему не к спеху, ему чтобы дача была хороша, на загляденье. Он спит и во сне её видит, какая она будет. Дворец в миниатюре. Чтобы со сводчатыми проёмами, чтобы с башенками по углам, чтобы с деревянной резьбой причудливой по фронтонам и по карнизам под кровлей, чтобы глядеть на неё с любой из четырёх сторон и не наглядеться. А что мастера проработают два ли, три ли лишних месяца – «хозяину» без разницы. Освобождаться им каждому ещё не скоро, так что успеют и в зоне насобачиться.

В первые дни недели Семивёрстов выполнял все требования по охране заключённых. Солдаты, собаки, проволочное заграждение – всё в лучшем виде. Правда, немного не по себе ему было от этого, но, как говорится, бережёного бог бережёт. Мало ли что на ум взбредёт этим головушкам, оказавшимся чуть ли не на свободе. Вдруг воля потянет. Вдруг все вместе или какой-нибудь один бедолага бежать кинется. Тогда держись «хозяин», тогда уже тебе на всю катушку размотают и по всем статьям закона. Уговариваться с зэками, заручаться их честным и благородным словом – дело пустое. Это они между собой только могут слово держать на высоте, а с начальниками они по разную сторону решёток стоят, тут слово не в пене, тут слово всего-навсего уловка.

И всё же «хозяин» постепенно ослабил охрану. Ребята вроде бы достойные, никаких вольностей за ними не замечено, до холодного оружия – топоры, ножи, пилки, – руки не тянутся, ни единого гвоздя не припрятали, не говоря уж об инструменте.

 Когда дни и ночи сделались совсем летними, то «хозяин» решил не возить больше бригаду на ночь в зону, а разрешить им ночевать в тесовой времянке. Два солдата с автоматами оставались постоянно при зэках, попеременно несли караульную службу.

Кормил «хозяин» три раза в день со своего стола. Готовила пищу его жена, добрая, приветливая женщина, на соседней, уже отстроенной даче, принадлежавшей одному из сотрудников колонии. Да и сам «хозяин» теперь жил на этой даче, уезжая по утрам на службу и возвращаясь вечером назад.

Правда, один зэк резко пофордыбачил вначале, ни за что не соглашаясь питаться с хозяйского стола. Условие поставил, чтобы ему обеды доставляли из общего котла. Но каково это гонять машину туда и обратно за двадцать километров из-за одного человека. «Хозяин» попытался поговорить с зэком, с Виталием Клёновым, но разговора не получилось. Виталий упёрся и стоял на своём. Правда, неувязка эта вскоре разрешилась. Зэки сами провели разъяснительную работу, после чего он уже одним из первых шёл к столу и не упирался. Чего уж чего, а это они могут. У них главное что? Будь человеком. А какой же ты человек, если пятеро за стол садятся, а ты нос от стола воротишь. Нет, это непорядок. Дело не в «хозяине», ты нас в данном случае оскорбляешь.

Виталия можно было бы и в зону отправить, но как его отправишь, когда другого такого резчика по дереву и столяра днём с огнём не сыщешь. Так что «хозяину» приходится и потерпеть.

Как всякие мастера, зэки могли и поломаться, понабить себе цену: не тот материал, хозяин. Заладят и стоят на своём. Ты, говорят, мог бы и шабашников нанять на этот материал. А мы, сам видишь, какие есть, нам подай материал добрый. Где возьмёшь? А это уже не наш вопрос, это ты его себе задавай и сам отвечай на него. Шевельни, хозяин, не только мозгами, но и бабками.

Семивёрстов не противился, не оказывал характер, понимал: мужики загорелись сделать, так уж сделать, говорят же вон, когда на свободу уйдут, то в гости станут наведываться, на своё мастерство полюбоваться. Им что, они и наведаются, они и полюбуются, этот народ на всё горазд.

И Семивёрстов доставил самый лучший материал, какой только возможно было достать. А зэки одобрительно поглядывали на него, высоко ценили его доставательные способности.

В середине лета дача стояла под крышей. Оцинкованная жесть переливисто играла солнечным светом, слепя глаза прохожим. А богатая резьба, узорчатость и восковое глубинное свечение наружнего дерева заставляли людей удивлённо останавливаться, и подолгу заворожено глядеть на строение. И восхищаться: вот это мастера!

«Хозяин» зачастил на дачу с гостями. Ему было что показать, чем похвастаться. А это он, чувствовалось, любил. Такие же, как и сам он «эмвэдешники» – капитаны, майоры, полковники и люди в штатском – с жёнами и детьми или в одиночку, устраиґвали у «хозяина» в выходные дни вечеринки. Иногда устраивали и мальчишники – это когда собирались одни мужчины и крепко выпивали, травили анекдоты, хохотали, дурачились. И все они завидовали оборотистости «хозяина», выторговывали у него мастеров, уговаривали его, чтобы и их дачи они так же вот разделали резьбой и вязью, кому под дуб, а кому под орех.

«Хозяин» при случае подмаргивал мастерам: «Чувствуете, какой спрос на вас. Не пропадём. Главное, будьте поумней, знайте свою выгоду».

И он разжигал аппетит гостям, похваливал мастеров, а заодно и себя, рассказывал небывалые чудеса об их поделках. Он будто победу какую великую праздновал всё последнее время. Много говорил о талантливости русского мужика, о его неиссякаемой выдумке, о великом трудолюбии его.

В стране, в политике подошло такое время, когда вдруг почему-то русские сделались виноватыми чуть ли не перед всем миром господним. И чего им только не приписывали, каких только собак на них не навешивали. «Хозяину», чувствовалось, и обидно, и горько было, а потому он не уставал нахваливать русских мастеров, которые вон какие хоромы понастроили без гвоздя, вон какие храмы воздвигли и как украсили их, а потому и мастера его – они хоть и зэки, но с кем грех-беда не случаются – люди необыкновенные.

Смущало, правда, и гостей, и самого хозяина то, что зэки работают так умело на строительстве личной дачи начальника колонии. Но кто в этом виноват? – пытался оправдать себя и оправдывал «хозяин». – Да государство же и виновато. Что оно строит? Коробки безликие? Возможно ли на этих коробках человеку показать своё умение, блеснуть своим мастерством. Конечно же нет! О чём тут говорить! А что толку их, мастеров таких, держать на работах в мебельном цехе? Да там никаким мастером быть не надо, там успевай закладывать в станок листы деревоплиты и получать готовые панели, успевай свёртывать их шурупами. Вот и вся работа. А если бы государству нужны были золотые руки его мастеров, то какую артель сколотил бы он, Семивёрстов, сам возглавил бы её, какие чудеса они творили бы.

– Нет, ей-богу, добьюсь, обязательно добьюсь того, чтобы мне разрешили создать кооператив из заключённых. Пусть. Всю ответственность возьму на себя. Вот так вот, как у меня они работают. Сколько же талантливого народа томится от безделья по тюрьмам да по зонам! Сумей заинтересовать их, доверь им, и они горы свернут.

Гости верили ему: этот добьётся. Да оно и само время такое наступает, что рисковать надо, смелые решения принимать.

С интересом поглядывали на «хозяина» и сами зэки: а чем чёрт не шутит, когда бог спит, может быть и так, что всё перевернётся в их жизни, что они найдут для себя достойное место среди дел людских.