Романснебес

 

 

 

Евгения Соломоновна сидела на чисто прибранной кухне за столом, подперев голову руками. Ее сердце билось ровно и ритмично. Ощущение паники, которое охватывало ее еще вчера при мысли о будущем, исчезло, сменившись тоскливым покоем. Теперь она знала точно: будущее можно изменить, но каким оно будет, это измененное будущее, – она не видела.

Она догадывалась, что именно нужно сделать, чтобы изменить судьбу, но последствия этих действий могли быть самыми непредсказуемыми.

"В конечном итоге, мы все обречены, – подумала Евгения Соломоновна, – чего, собственно, я хочу добиться? Я хочу, чтобы все мои близкие умерли собственной смертью. А что это за понятие такое – собственная смерть? Как она может быть собственной или несобственной, если смерти нет?"

Евгения Соломоновна сама себе задавала вопросы и сама же на них отвечала. Она не заметила, как стала произносить свои мысли вслух.

– Да, смерти нет! Но есть жизнь! Я не готова воспринимать переход в "мир иной", как продолжение жизни, поэтому нельзя сидеть и рассуждать о тонких материях, когда невменяемый маньяк подстерегает за дверью. Я владею информацией. Но ведь не зря говорят, что тот, кто владеет информацией, – владеет всем. Так что же мне делать? – Евгения Соломоновна нервно постучала пальцами по столу. – Есть два варианта – предупреждение и нападение. Нет! Сейчас нужно не о вариантах… Об этом я подумаю потом. Сейчас нужно просто логически разложить всё по полочкам.

 

Евгении Соломоновне отчего-то захотелось курить. Она никогда не курила и, более того, не выносила запаха табака. Мотря и Игорь тоже не курили, и сигарет, соответственно, в доме не было. Но не идти же за такой ерундой в магазин?!

Евгения Соломоновна вспомнила, что несколько месяцев назад Мотря принес с работы подарочный набор, презентованный ему кем-то из сотрудников. В коробке с прозрачным окошком была большая бутылка рома и пачка кубинского табака. Ром, конечно, был выпит, а пачка табака, за ненадобностью, – заброшена на кухонную антресоль.

Евгения Соломоновна пододвинула стул к антресоли и залезла на него.

– А с чего это вдруг я захотела курить? – спросила она себя вслух. – Стоп! Я сейчас буду хотеть всё что угодно – покурить, выпить, загулять, – лишь бы не думать о том, о чем надо.

И действительно, она захотела выпить. Это желание вызвало у нее нервный смех.

– А холодного душа, дорогуша, не хочешь? Не хо-о-очешь! В душ!

Евгения Соломоновна слезла со стула и направилась в ванную комнату. Холодный душ привел ее в чувство, и она продолжила свои размышления.

– Итак, Ромова выгнали с работы. Он совершенно свихнулся на почве смерти сына, личных неудач и пьянства. Он во всех своих бедах винит меня. Его ненависть настолько велика, что он собрался мстить, мстить смертью за смерть. Но меня он боится. Он боится гипноза, – Евгения Соломоновна хмыкнула. – Идиот!

Она подошла к плите, взяла чайник, ополоснула, налила в него воды и поставила на конфорку.

– Меня он боится, но от своей безумной идеи отказаться не может. Он следит за моим домом, за мной и за Мотрей. Сегодня вторник. Вечером он запьет. А в пятницу вечером, он устроит засаду возле моего дома и убьет Мотрю, когда тот будет возвращаться с работы. Где-то в 20.30. Убьет из табельного пистолета, который зарегистрирован на имя погибшего сотрудника и числится утерянным.

 

Свисток закипевшего чайника заставил Евгению Соломоновну вздрогнуть…

– О, Господи! – Евгения Соломоновна выключила чайник, достала зеленую керамическую чашку и прямо в ней залила кофе кипятком. Накрыв чашку блюдцем, чтобы осела гуща, Евгения Соломоновна вернулась к столу. Она почувствовала, что ее мысли начинают путаться и она невольно думает о каких-то незначительных, суетных вещах: о том, что сломалась кофемолка, а молотый кофе заканчивается; о том, что к приезду Игоря нужно сделать салат оливье (кажется, там, на антресоли, осталась пара баночек зеленого горошка); о том, что с рубашки Мотри не отстиралось жирное пятно…

– Стоп! – опять остановила она себя. – В душ!

Стоя под холодным душем, Евгения Соломоновна подумала: "Если таким образом приводить мозги в порядок, то бронхит мне обеспечен... Какой бронхит? Бронхит – лечится, а пуля в сердце – нет!"

Евгения Соломоновна закрыла кран и, не выходя из ванной, досуха вытерлась колючим махровым полотенцем.

"Хм, – продолжала думать она. – Я сама себя спрашиваю, сама себе отвечаю. Как это в психиатрии называется? Раздвоение личности. Кстати, мое второе "я" очень похоже на Бетховена… – Евгения Соломоновна улыбнулась. – А впрочем, какая разница? Думай о главном!"

Евгения Соломоновна вернулась на кухню и отпила глоток уже остывшего кофе.

– Значит так. В принципе, я всю картину вижу. Мне нужно разорвать эту цепочку, но разорвать так, чтобы наверняка. Как это можно сделать?

Сделав еще глоток, она неожиданно поперхнулась и закашлялась. Кофе из чашки расплескался на пол и на халат.

Справившись с приступом кашля, Евгения Соломоновна разозлилась.

– Да что же это такое! – гневно воскликнула она. – Зачем человеку видеть будущее, если он не может изменить его?

– А зачем его менять?

Евгения Соломоновна застыла от неожиданности, но тут же поняла, что сама и произнесла эти слова. Только голос был не ее, а очень хорошо запомнившийся голос музыкального критика из ее видений.

Евгения Соломоновна бросилась в гостиную, к зеркалу.

"Что же это со мной? – мелькнула в ее голове паническая мысль. – Экзерсис!"

Но отражение в зеркале было привычным. На первый взгляд, внешность ее никак не изменилась.

– Вот сволочь! – в сердцах выругалась Евгения Соломоновна.

– Это вы мне?

Евгения Соломоновна увидела в зеркале, как открывается ее рот и произносит слова голосом критика.

– Так это ты здесь хулиганишь и используешь мое тело для своих шуточек? А я-то думаю, что же со мной происходит?

– Хе-хе-хе, – вытянулось в улыбке ее лицо, чем-то теперь отдаленно напоминавшее фальшиво-участливого старика. – Да-с, вот решили зайти в гости.

– Я никого не звала.

– А нас и не надо звать. Мы сами приходим, когда захотим. Правильно я говорю, Людвиг?

– Ты тут на меня стрелки не переводи! Я тебе не стрелочник!

Евгения Соломоновна с ужасом поняла, что на этот раз говорит уже голосом Бетховена.

Когда-то давно она читала о подобном случае в какой-то разгромной статье о служителях церкви, там этот факт преподносился, как очевидный вымысел и мошенничество, и приводился в подтверждение полной абсурдности религии. Вспомнив об этом, Евгения Соломоновна испугалась еще больше.

Не в силах видеть свое меняющееся лицо, Евгения Соломоновна на ослабевших ногах отошла от зеркала и упала в кресло.

– Так чем я обязана, господа? Что-то не так? Наверно, Модест Иванович пришел пожурить меня за сожженный платок?

– Нет-нет-нет! Что вы! – суетливо защебетал критик. – Не корите себя за это. Вы, наверно, пока еще не осознали, что этот платок ни потерять, ни утопить, ни сжечь нельзя. Его можно только передать, так сказать, в дар!

– В дар кому?

– Ну, преемнику, наследнику, назовите его как угодно, – тому, кто займет мое место.

– Ваше место где? По ту сторону жизни?

– Хе-хе-хе… Как вы сказали? По ту сторону жизни? Очень интересный взгляд… Мда… Но в корне неверный. Впрочем, называйте это как хотите – суть от этого не изменится…

– А суть в том, что вы хотите, чтобы я приняла ваш платок в этот так называемый "дар". Да?

– Совершенно точно.

– И что тогда случится?

– Ровным счетом – ничего.

– Ой ли?

Евгения Соломоновна уже освоилась со своим странным состоянием и почти не удивлялась тому, что с ней происходит. Она старалась не прислушиваться к своим физическим ощущениям и воспринимать всё происходящее только на слух.

– Я вас уверяю, – продолжал критик, – вам всё равно придется "зависнуть", так почему бы вам не "зависнуть" вместо меня? Всё равно вы кого-то "вытолкнете". Так зачем полагаться на случайность? Мы ведь с вами уже столько времени знакомы. И, смею вас уверить, вы мне глубоко симпатичны.

– А вы мне – нет.

– Тем более. Возьмите мой платок и освободите меня. И больше вы меня никогда не увидите и не услышите.

– Что значит "освободите"?

– Ну, то и значит. Вы займете мое место, а я, так сказать, уйду на покой.

– Что значит – займу ваше место? Умру?

– Нет-нет-нет! Этот платок не может дать смерти вам, он только может дать свободу мне.

– Свободу в чем? – поинтересовалась Евгения Соломоновна.

– Свободу как таковую.

– И что же вы станете делать со своей свободой?

– Известно что! Тогда я смогу заново родиться. У меня большой опыт!

– А если я захочу дать свободу кому-нибудь другому?

– Помилуйте, голубушка, вы же никого не знаете. Какая вам, простите, разница?

– Как не знаю? – ехидно ответила Евгения Соломоновна. – А Бетховен? Если я захочу дать свободу Бетховену?

После нескольких секунд молчания послышался грубый смех Бетховена.

– Ох, не могу! Вот спасибо! Тронут! Тронут! И в самом деле, Модест! Чего ты опять прицепился со своим платком. Ты ей должен сказать спасибо, что она его в костер бросила, теперь он у тебя черный! Значит, и стирать не надо! Черное грязным не бывает! А насчет свободы – так это не для меня: великий Бетховен свободен быть не может, разве что Земля взорвется, да и тогда под большим вопросом!

– Господа, извините за бестактность, но я очень ограничена во времени и у меня куча неотложных дел, так что нельзя ли ближе к сути? – убедительно попросила Евгения Соломоновна.

– Ай да молодец! Моя школа! Конечно, наша вечность уступает твоим мгновениям! Правильно! Чего тянуть кота за хвост? – проорал Бетховен. – Значит так, то, что ты надумала сделать, может изменить судьбы многих людей. Ты себе даже не представляешь масштабы этих изменений. Впрочем, тебе и представлять этого не нужно. Тебе дана сила – и ты сама решай, как этой силой распорядиться. Но об одном хочу тебя предупредить: изменишь свое мгновение – изменится твоя вечность.

– И что, эти изменения необратимы?

– Как правило, необратимы, но бывают и исключения. Если интересно, прочти Библию – в ней полно примеров. А там – как знаешь… Вижу, что ты упорствуешь в своем желании и страсти человеческие для тебя выше твоих знаний… Ну что ж! Я тебя предупредил. Только учти, что знания твои тебе не принадлежат. Погнавшись за мелким – потеряешь великое. Как пришло, так и ушло. Тогда не плачь, а молись о милости к тебе, грешной. Может, спасешься… Модест! У тебя всё?

– Как всё? – завизжал критик. – А платок?

Евгения Соломоновна зажала себе рот рукой, но критик всё пытался что-то выкрикнуть, однако слова его были неразборчивы, и он затих.

Евгения Соломоновна почувствовала внутри себя пустоту и свободу. Она поняла, что незваные гости ушли. Боясь ошибиться, она всё еще держала руку у рта, прислушиваясь к себе.

 

– Женя, что с тобой?

Евгения Соломоновна вздрогнула и подняла глаза. Перед ней в дорожной куртке стоял Игорь.

– Ты приехал? Как ты вошел? Я не слышала.

– Да я уже минут пять стою здесь и наблюдаю за тобой. Что за странные вещи с тобой происходят. Ты здорова? Не пугай меня!

– Я тебе всё объясню. Странно, что твой приезд оказался для меня неожиданным. Я была уверена, что ты приедешь завтра.

– Да я, собственно, и не собирался так торопиться. Но получил телеграмму.

– Телеграмму? Какую телеграмму?

– Да, телеграмму. До востребования. Странную такую… Я совершенно случайно зашел на почту и отчего-то подумал, что ты можешь написать мне письмо… А тут эта телеграмма… Я сначала решил, что кто-то пошутил… А потом бросил всё и приехал. Вот! – Игорь Олегович достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо бланк.

Евгения Соломоновна развернула телеграмму и прочла: "Срочно выезжай. Жене нужна твоя помощь. Бетховен".

– Ничего себе! – ошеломленно произнесла Евгения Соломоновна.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил ее Игорь Олегович.

– Кажется, да.

– Что значит "кажется"?

– Игорь, мне нужно тебе кое-что рассказать.

– Ну так расскажи!

– Давай не в суете. Ты сейчас переоденешься, приведешь себя в порядок после дороги, а я пока придумаю что-нибудь перекусить и всё по порядку тебе расскажу.

– Какое "переоденешься"? Да я весь на нервах! Кто такой Бетховен? И что, собственно, произошло?

– Бетховен – это Бетховен. Поверь мне, любимый, что ничего страшного пока не произошло.

– Пока?

– Пока.

– А что может произойти?

– Игорь, пожалуйста, сделай так, как я сказала. Я знаю, о чем говорю. – Евгения Соломоновна демонстративно встала и пошла на кухню.

Игорь Олегович еще некоторое время растерянно постоял в гостиной, переминаясь с ноги на ногу, а потом вышел в прихожую распаковывать чемодан.

Через полчаса Игорь Олегович и Евгения Соломоновна сидели на кухне друг напротив друга, на столе остывали горячие бутерброды, в чашках дымился свежесваренный кофе.

Евгения Соломоновна рассказывала свою историю с момента первого видения. Игорь Олегович с хмурым видом слушал не перебивая. Когда Евгения Соломоновна закончила свой долгий рассказ, воцарилось тягостное молчание.

– Мда… – промолвил Игорь Олегович.

– Игорь, я понимаю, что тебе все это кажется бредом…

На самом деле Игорь Олегович не особенно вникал в суть того, о чем говорила ему Женя, а только искал в рассказе подтверждение тому страшному диагнозу – "шизофрения", который он, как врач-психиатр, уже мысленно поставил, едва зайдя в дом и увидев свою супругу в таком состоянии.

"Что делать? – мелькало у него в голове. – Дома однозначно ничего подходящего нет! Госпитализировать ее не хотелось бы, завтра выйду на работу, принесу лекарства домой. Господи, что ж это такое? Вот горе!"

Евгения Соломоновна тоже была обескуражена. Она поняла, что не слышит мыслей Игоря. Что-то изменилось в ней самой после неожиданного визита критика и Бетховена. Но, даже и не зная мыслей Игоря, она понимала, что он ей не верит.

– Ты мне не веришь?

– Нет-нет, отчего же? Верю, – рассеянно произнес Игорь Олегович, думая о том, как бы ненавязчиво убедить Евгению Соломоновну поехать с ним в больницу. – Я тебе верю. Я знаю, так бывает. Я понимаю, что тебя твое состояние тревожит, и знаю, как тебе помочь. Доверься мне, я тебе помогу.

– Нет. Игорь, ты наверняка думаешь, что я больна. Но я здорова! Во всяком случае – мозги у меня на месте.

– Конечно, на месте. Просто их нужно немного привести в порядок. Я знаю, как это делать. Это совсем не сложно. Ты только не волнуйся. Ты хотела, чтобы я тебе помог. Я действительно могу тебе помочь. И поверь мне – очень скоро тебе станет лучше. Я в этом понимаю.

– Нет, Игорь, ты не понимаешь. И хотя я не слышу почему-то сейчас твоих мыслей, я легко могу тебе доказать, что всё, что я тебе рассказала, – не бред.

Игорь Олегович подошел и обнял Евгению Соломоновну за плечи.

– Хорошо-хорошо, я тебя слушаю. Но и ты должна меня выслушать. Ладно?

– Ладно, но сначала скажу я.

– Хорошо. Говори.

– Я знаю, что в Коктебеле ты отдыхал вместе с Татьяной.

– Кто тебе это сказал?

– Мне никто этого не говорил. Я просто знаю.

– Это неправда!

– Игорь, это правда! И ты это сам прекрасно знаешь. Даже если предположить, что мне об этом мог кто-то сказать, – то, что тебе безумно нравилась ее родинка под правой грудью и что вы поссорились вчера, мне сказать не мог никто.

Игорь Олегович ошеломленно молчал.

– Мы не поссорились, – пролепетал он оправдываясь.

Евгения Соломоновна улыбнулась и махнула рукой.

– Назови это, как хочешь, но то, что она тебе мягко намекнула, что не хочет продолжения романа, – это факт.

Игорь Олегович встал из-за стола, подошел к окну и невидящим взглядом стал смотреть сквозь стекло, на улицу.

– Вот видишь, – прервала молчание Евгения Соломоновна, – я могу привести еще огромное количество аргументов, доказывающих, что не всё находящееся за гранью понимания человека – болезнь.

– Хорошо, допустим. Значит, ты читаешь мысли. О чем я сейчас думаю?

– Игорь, я сегодня поняла, что эта способность у меня исчезла. Возможно, после визита Бетховена.

Игорь Олегович покачал головой:

– А вчера, значит, эта способность еще была?

– Да. Я видела, как ты разговаривал с Татьяной. Это было у тебя в комнате. Ты стоял у окна, а она даже не захотела пройти в комнату и стояла у порога. Она говорила, что ты замечательный человек, но, к сожалению, ей только показалось, что она тебя любит. И что она будет счастлива, если ты останешься ей другом, но "просто другом". И что она не жалеет о том, что было, но продолжения не хочет. Да?

Игорь Олегович молчал.

– Я знаю, что всё было именно так. Когда она ушла, ты налил себе рюмку коньяка и выпил. Потом я перестала думать о тебе и поэтому не увидела, что ты уехал на день раньше.

Игорь Олегович отошел от окна и опять сел за кухонный стол напротив Евгении Соломоновны.

– Так значит, ты обо всем знаешь. Но ведь это ужасно! Это всё равно, что подсматривать в замочную скважину! Тебе не приходило в голову, что это непорядочно! Что каждый человек имеет право на свои тайны!

– Игорь! Всё это не зависит от моей воли. Ты думаешь, мне легко с этим жить? Ведь я не просто вижу, что происходит сейчас, я знаю, что будет потом. Поэтому я тебе и говорю, что мы на пороге беды. Допусти на секунду, что я права, и помоги мне изменить будущее.

Игорь Олегович с состраданием посмотрел на супругу:

– Женечка, а может, не надо ни во что вмешиваться, может, все-таки поедем в больницу…

– Ты никак не хочешь мне верить… Я поеду с тобой куда угодно, только после того, как ты сделаешь, что я скажу.

– Хорошо. Что я должен сделать?

– Завтра ты выйдешь на работу и оформишь заявку на приезд бригады по адресу, который я тебе назову. Основание – "белая горячка". Ты заберешь человека по фамилии Ромов в больницу. На кухне, под окном, во встроенном шкафчике, ты найдешь замотанный в розовую тряпку предмет. Это пистолет. Только не разворачивай тряпку, чтобы не оставить лишних отпечатков пальцев. Позвонишь с домашнего телефона Ромова в милицию и скажешь, что при принудительной госпитализации у больного было найдено огнестрельное оружие. Они тебе скажут, что делать с пистолетом… Вот, собственно, и всё.

Игорь Олегович задумчиво молчал, затем поднял глаза на Евгению Соломоновну и устало произнес:

– Но главврач не выезжает на вызовы. Это будет выглядеть, по крайней мере, странно.

– Ну, придумаешь что-нибудь. Ты должен обязательно выехать, чтобы решить проблему с пистолетом. Будущее менять нелегко.

– Ладно. Адрес напишешь завтра?

– Нет, сейчас. Кто знает, что может случиться завтра.

– Ты же говоришь, что знаешь.

– Уже нет. Поэтому не станем полагаться на случай.

Евгения Соломоновна вышла из кухни и через минуту вернулась с листком бумаги и положила его перед Игорем Олеговичем.

Игорь Олегович прочел вслух:

– Улица Интендантская, дом 9, квартира 62. Ромов Андрей Андреевич. И кто такой этот Ромов Андрей Андреевич?

– Наш бывший участковый.

Игорь Олегович вздохнул:

– Понятно.

В этот вечер супруги больше не проронили ни слова вплоть до прихода Мотри, который заразил их своим жизнерадостным настроением и заставил-таки сесть за стол и выпить горячего чаю с бубликами и вареньем.