Романснебес

 

 

 

Евгения Соломоновна с большим трудом встала с инвалидного кресла. Четыре шага до стола, потом отдых, поворот и четыре шага обратно, отдых, поворот и можно опять упасть в кресло. Вот уже месяц, как она упорно тренировала парализованные после инсульта ноги. Ее совершенно не смущал приговор врачей: ходить не будет! Она будет ходить! Вот, она уже ходит! Кто скажет, что нет?

Вся жизнь для Евгении Соломоновны разделилась на "до" и "после".

"До" – закончилось на крыльце булочной, "после" – началось в инвалидной коляске.

Еще в больнице она, Игорь и Мотря решили жить вместе. Решение пришло как-то само собой, без особых душевных мук. Каждый знал, что их любовный треугольник, возникший еще в юные годы, – не простая прихоть, а судьба, которую невозможно обмануть. За полтора месяца Игорю удалось обменять две отдельные квартиры на одну коммунальную, в которой прописались две семьи. Игорь и Женя Черные – в двух комнатах, а Мотря Лисицкий – в третьей. Мужчины ускоренными темпами отремонтировали запущенную грязную коммуналку, и к моменту выписки Евгении Соломоновны из больницы ее ожидала светлая, чистая, с новой мебелью и домашней утварью квартира.

Может быть, эта перемена в жизни, сулящая душевную гармонию и возможность наконец быть честной по отношению к себе и своим близким, и помогала теперь Евгении Соломоновне так успешно бороться с тяжелой, почти безнадежной болезнью. И хотя нынешние будни Евгении Соломоновны напоминали жизнь спортсмена, собирающегося в ближайшее время выиграть олимпиаду, – бесконечные многочасовые попытки физическими упражнениями победить свой недуг, – она была счастлива.

Отдых. Четыре шага от стола.

Перед глазами Евгении Соломоновны на стене висели часы с ангелами на стрелках. Игорь принес их с работы. Теперь в комнате Евгении Соломоновны на каждой стене висели часы.

Четыре шага от стола заняли шестнадцать минут времени. Еще три дня назад эти четыре шага она могла сделать только за двадцать две минуты.

Прогресс налицо!

Отдых. Евгения Соломоновна оперлась руками о поручни кресла. Нагрузка на ноги ослабла. Евгения Соломоновна в уме посчитала до ста. Сейчас самая сложная часть тренировки – поворот! Трудно сказать, сколько раз, теряя сознание, она падала, выполняя поворот. Теперь же она научилась падать, защищая себя от ушибов, а главное, научилась делать поворот и не падать.

Поворот. Раз, два, три, четыре... тринадцать! Победа!

Евгения Соломоновна упала в кресло.

Следующая тренировка через двадцать пять минут. И так до вечера, пока Игорь и Мотря не придут с работы. Потом они будут все вместе ужинать, пить чай с вишневым вареньем и рассказывать друг другу новости.

Евгения Соломоновна улыбнулась своим мыслям: ей тоже есть чем похвастаться.

Игорь рассказал ей о технике аутотренинга. Между прочим, волшебная вещь! Теперь и отдых между физическими нагрузками превратился для Евгении Соломоновны в усиленную работу мозга, направленную на скорое и неизбежное выздоровление.

Она закрыла глаза и представила себя бегущей по широкому полю. Сияет яркое и ласковое солнце. Высокое небо безоблачно. Бег нисколько не утомляет, а наоборот, приносит огромное удовольствие. Босые ноги чувствуют теплую колючую траву. Евгения Соломоновна бежит не быстро, чтобы не задохнуться от бега. Вдалеке виден лес. Евгении Соломоновне нужно добежать до этого леса. Это трудно, но она должна это сделать. Вокруг много белых и желтых бабочек. Они взлетают, кружатся и опять садятся на траву. Вдалеке, почти у самого леса, глаза Евгении Соломоновны различают некое странное сооружение красного цвета, но это, похоже, не имеет никакого значения. Главное – добежать до леса. Ноги уже стали чувствовать усталость, а лес всё равно не стал ближе.

"Дышать глубоко и ровно! – приказала себе Евгения Соломоновна. – Бежать! Слышишь, Женя? Бежать!"

Евгения Соломоновна поняла, что смертельно устала, и упала на траву. Испуганные ее падением бабочки вспорхнули и разлетелись.

Евгения Соломоновна открыла глаза.

– Ничего-ничего, – сказала она себе вслух, – я добегу до этого заколдованного леса. Может не завтра, не послезавтра, но всё равно добегу.

 

В замочной скважине входной двери два раза повернулся ключ.

– Женечка! – раздался голос Мотри.

– Что-то ты сегодня рано, – отозвалась Евгения Соломоновна.

На пороге появился Матвей Федосович. В руках у него была картонная коробка.

– Ой! Что это? – Евгения Соломоновна развернула инвалидное кресло к двери.

– Сюрприз. Любишь сюрпризы?

– А кто ж их не любит? Давай-ка, давай-ка, показывай!

– Сейчас, сейчас. Дай хоть раздеться.

Матвей Федосович поставил коробку на стол и исчез в прихожей.

Евгения Соломоновна улыбнулась. С тех пор как они стали жить втроем, она непрестанно купалась в обожании двух своих мужчин. Понятно, что от дотошных соседей спрятаться было невозможно, но даже злые языки, для которых не было более благодатной и интригующей темы, чем странные обитатели трехкомнатной квартиры на первом этаже, не могли омрачить счастья этих троих уже немолодых людей.

В туалете шумно, как Ниагарский водопад, забурлил унитаз, и запели водопроводные трубы. А спустя некоторое время на пороге комнаты появился Матвей Федосович в домашней одежде и тапочках, благоухающий терпким одеколоном.

– А давай откроем сюрприз, когда вернется Игорь.

– Понятно! Так это сюрприз не для меня, а для Игоря?

– Ох-ох-ох! Не для меня-а... – передразнил Евгению Соломоновну Мотря. – Для всех, котенок!

Он подошел к Евгении Соломоновне и чмокнул ее в нос. Евгения Соломоновна засмеялась:

– Всегда восхищалась твоей принципиальностью.

– О! Это не принципиальность, а всего лишь дань беспринципности. Хорошо, что никто из нас, Бог миловал, не является членом партии. А то бы осудили, изгнали и от работы отстранили.

– Точно. Это их святая обязанность – копаться в чужом белье.

– Угу. Пойду приготовлю ужин. Мадам, что желаете откушать-с?

– О! Всё что угодно! Ваша стряпня всегда восхитительна.

– Тогда омлет с зеленым горошком и хрустящие гренки. Устраивает?

– Более чем.

Матвей Федосович картинно расшаркался и ушел на кухню.

Евгения Соломоновна подъехала к окну, отдернула занавеску и стала смотреть на небо. Она теперь часто в минуты покоя чувствовала потребность увидеть эту упругую небесную гладь, и всякий раз с восторгом замирала оттого, что есть небо над головой.

В прихожей громкой трелью раздался звонок.

– Иду, иду! – крикнул из кухни Матвей Федосович и поспешил в прихожую, на ходу развязывая фартук.

– Заждались? Или меня уже никто не ждал? – раздался веселый баритон Игоря.

– Проходи, проходи, дорогой! – шутливо парировал Мотря. – Гостем будешь!

– Вот так всегда! Чуть-чуть задержишься, и уже – гость!

Евгения Соломоновна развернула кресло от окна.

На пороге стоял улыбающийся Игорь с картонной коробкой в руках.

– Вот это да! – присвистнул он, увидев такую же коробку на столе. – И Мотря уже чего-то отхватил по блату. Признавайся, что там у тебя? А?

– Сюрприз! Только все сюрпризы после ужина.

– Ужин – это хорошо, – согласился Игорь. – А что на ужин?

– Омлет с зеленым горошком и гренки. И, конечно же, чай с вишневым конфитюром.

– Здорово! А мяса какого-нибудь, типа бифштекса, не будет?

– Мяса не будет! Мясо на ночь – вредно! Ты же доктор! Должен знать!

– Я же доктор! И должен есть! А поскольку это было понятно с самого начала, что мясом меня сегодня в этом доме никто кормить не собирается, то я, как самый хитрый индеец, позаботился о себе сам, да и о вас, злопыхатели вы мои, не забыл. Иди, Мотря, достань из моего портфеля три ростбифа! Настоящих! В пакете целлофановом.

– Да, я пойду за ростбифами, а ты так и будешь стоять с коробкой, как памятник Ришелье?

– Нет. Коробку я поставлю и поцелую наше золотко в губки!

– Ладно, ладно, целуйтесь. А я пошел греть ростбифы!

Через пятнадцать минут стол в гостиной был сервирован, и на тарелках дымились разогретые ростбифы, а на отдельном большом блюде красовался пышный омлет с горкой зеленого горошка.

– Прошу к столу! – объявил Мотря. – Сегодня у нас королевский ужин! Может, по такому случаю, вина красного?

– Не возражаю! – отозвался Игорь и помог Евгении Соломоновне пересесть из инвалидной коляски на стул.

Матвей Федосович достал из серванта неполную бутылку красного вина и три фужера.

– Самое время открыть мою коробку, – сказал он.

– Может, подержим паузу и продлим интригующий момент? – смеясь, спросила Евгения Соломоновна.

– Нет. Сейчас эта вещь будет как нельзя более кстати.

Матвей Федосович разрезал кухонным ножом бумажную ленту и извлек из коробки массивный мельхиоровый подсвечник – ангела с распростертыми крыльями. Из этой же коробки он достал красную парафиновую свечу.

– Сегодня у нас будет ужин при свече! – довольно произнес он

– При свечах, – сказал Игорь. Он открыл свою коробку и достал из нее точно такой же подсвечник.

Евгения Соломоновна удивленно ахнула:

– Мальчики, скажите честно, вы договорились?

– Нет, – абсолютно искренне в один голос ответили Игорь и Мотря.

Поужинав, все еще долго смотрели на тающие красные свечи, ведя неспешный разговор о чем-то малозначительном. Спать легли далеко за полночь.

 

В это утро Евгения Соломоновна спала дольше обычного. Открыв глаза, она увидела инвалидное кресло, заботливо придвинутое прямо к краю кровати, и костыли у стены. У кресла стояла деревянная резная трость, которую ей подарил недавно Игорь. Она с большим трудом поднялась и села на кровати.

Почему-то в этот момент ей пришла в голову мысль, что физические упражнения – не главное. Конечно, они дают свои результаты. Но исцеление может произойти очень быстро, может быть даже мгновенно. Лекарство находится в ее сознании. Нужно просто открыть эту потайную дверь. И как это сделать, похоже, она уже знала. Сегодня она попытается это сделать.

Но для начала нужно привести себя в порядок. Болезнь – это не повод выглядеть плохо.

Евгения Соломоновна достаточно легко переместилась с кровати в свое инвалидное кресло и, захватив в руки трость, подъехала к трюмо. Свои длинные волосы она оставила в жизни "до", а в этой жизни "после" у нее была короткая стрижка. Кто и как ее постриг, она не помнила, но явно это сделал не парикмахер. Да и откуда в больнице взяться парикмахеру. Конечно, волос было жалко. Но волосы – это не зубы, отрастут!

Только и за короткими волосами нужен уход, если хочешь их когда-нибудь увидеть длинными.

Евгения Соломоновна не торопясь расчесалась массажной щеткой и смазала корни волос витаминной жидкостью. Затем, смочив небольшой кусочек ваты лимонным лосьоном, она протерла лицо. Отъехав от трюмо, Евгения Соломоновна направила свое кресло к ванной комнате. Заехать в ванную комнату на инвалидном кресле было невозможно – дверь была слишком узкой, и Евгения Соломоновна, опираясь на трость, встала и на непослушных ватных ногах подошла к умывальнику. Возле умывальника специально для нее был поставлен высокий стул, на который Евгения Соломоновна без труда села. Теперь можно было сколько угодно умываться, чистить зубы, обтирать тело теплой водой. Правда, после этого удовольствия на полу оказывалось изрядное количество воды, но что поделать? Хорошо, что первый этаж и некому было жаловаться в ЖЭК на несносных соседей, которые каждое утро заливают водой.

Закончив с водными процедурами, Евгения Соломоновна вернулась в свое кресло и поехала на кухню. Там, на столе, в термосе ее ждал горячий кофе, который сварил Мотря. Игорь плохо варил кофе, и поэтому утром Мотря вставал чуть раньше, чтобы приготовить бутерброды или овсяную кашу с изюмом и курагой и сварить крепкий кофе. Если Евгения Соломоновна просыпалась раньше, то пила этот кофе свежим, вместе с Мотрей. (Игорь предпочитал по утрам зеленый чай.) А если, как в этот раз, она вставала позже, Мотря оставлял ей кофе в термосе.

Попив кофе и совершенно бездумно посидев несколько минут, глядя на светлый проем окна, Евгения Соломоновна бросила взгляд на часы. Стрелки часов находились в горизонтальном положении – 9 часов 15 минут.

"Пора!" – неожиданно словно короткий приказ возникла мысль в ее голове.

Евгения Соломоновна отчего-то суетливо, будто опаздывая, направила кресло в гостиную. Остановившись в пяти шагах от стола, там, где обычно делала физические упражнения, Евгения Соломоновна почувствовала некий дискомфорт. Прислушавшись к себе, она поняла, что ей не нравится место. Она окинула взглядом комнату, в надежде найти место, более удачное для намеченного ею эксперимента, но так и не смогла.

"Нет, глаза мои мне не помощники, – решила она, – нужно полагаться только на интуицию". На секунду прикрыв веки, она решительно направила кресло к окну и задернула шторы. В комнате стало сумеречно. Затем она открыла дверь, разделяющую гостиную и коридор. Поскольку окно было занавешено, пространство коридора казалось бесконечным черным тоннелем.

"Да, это должно быть так", – подумала Евгения Соломоновна.

Развернув кресло к черному проему двери, она отъехала назад, почти на середину комнаты.

"Здесь?" – спросила она себя и сама себе ответила: "Нет! Ищи!"

"Как искать?"

"Ты почувствуешь!"

Евгения Соломоновна стала кататься в кресле по гостиной. Она ничего не чувствовала.

"А вдруг это не в гостиной?"

"Да нет же, в гостиной!"

Она вернулась к темному проему, чтобы оттуда еще раз внимательно осмотреть комнату. Но когда подъехала достаточно близко к открытой двери, то почувствовала тепло, идущее снизу.

"Нашла!" – мысленно воскликнула она.

Дальше всё происходило само собой, как будто кто-то ее вел за руку. Во всяком случае, она больше не сомневалась, а точно знала, что делать.

Евгения Соломоновна подъехала к дверному проему, развернула кресло так, что спиной теперь сидела к темному коридору, а лицом – к занавешенному окну.

Только сейчас она обратила внимание на то, что шторы были темно-бордового цвета, как занавес на сцене в ее галлюцинации. Она уже не сомневалась, что сделала всё правильно.

"Сейчас я добегу до леса", – мысленно улыбнулась она и закрыла глаза.

Тепло, идущее снизу, стало почти обжигающим, как будто она парила ноги в тазике с горячей водой.

Еще некоторое время ее закрытые глаза видели занавешенное тяжелыми бордовыми шторами окно, превратившееся затем в театральную сцену с закрытым занавесом, занавес раздвинулся, и на сцене показалась декорация: зеленое солнечное поле, обрамленное у горизонта тенистым лесом.

"Но ведь это же не настоящий лес! – в замешательстве подумала Евгения Соломоновна, – мне нужно добежать до настоящего леса!"

Евгения Соломоновна хотела открыть глаза и начать всё сначала.

– Не делай этого! Всё испортишь!

Евгении Соломоновне не нужно было смотреть по сторонам, чтобы понять, что она опять сидит в зрительном зале, только вместо мягких обтянутых бархатом кресел в зале ровными рядами стоят инвалидные коляски, и голос этот, неприятно громкий, она узнала: нищий глухой Бетховен. Он сидит в таком же инвалидном кресле с нею рядом.

– Это не настоящий лес, – разочарованно сказала она Бетховену и подумала, отчего-то разозлившись на саму себя: "Ай! Он же глухой! Он ничего не слышит!"

– А зачем слышать тому, кто умеет читать мысли? – ответил тихо Бетховен.

– А вы умеете читать мысли?

– Это дело нехитрое, скоро сама поймешь.

– Вы так думаете?

– Нет, я не думаю, я знаю.

– Так, может, вы знаете, что мне нужно сейчас делать?

– Я не знаю. Это знаешь ты.

– Мне нужно добежать до леса.

– А зачем бежать? Тебе, я так понимаю, нужно просто в него попасть.

– Хорошо. А как мне в него попасть, если я не знаю, где этот лес. Раньше я его видела, а сейчас – нет!

– А если внимательно посмотреть? Неужели ты не видишь леса?

– Я вижу лес, но он не настоящий. Это ведь декорация? Да? – Евгения Соломоновна вопросительно посмотрела на Бетховена.

Бетховен достал из кармана носовой платок и громко высморкался.

– Ой, – устало произнес он и тоскливо посмотрел на Евгению Соломоновну: – Я простыл, мне бы сейчас лежать в горячей ванне, пить глинтвейн, а я сижу здесь в этой дурацкой коляске и пытаюсь объяснить тебе то, что ты видишь.

Бетховен поднял бровь и риторически заметил:

– Нет, как же тяжело я переношу чужую глупость. К собственной глупости, надо заметить, я отношусь гораздо терпимее.

Он с явным раздражением посмотрел на Евгению Соломоновну:

– Так, любезная! Давай-ка скоренько разберемся и разойдемся. Честное слово, у меня нет никаких сил. Я себя очень скверно чувствую. Да и к тому же у меня работы много. Я должен выучить наизусть новое произведение: "По долинам и по взгорьям", – Бетховен опять громко высморкался. – Так что ты не можешь понять? Излагай!

– Я не могу понять, как мне попасть в настоящий лес, – испугавшись гнева Бетховена, быстро произнесла Евгения Соломоновна.

– А какой настоящий лес?

– Настоящий? – в замешательстве переспросила Евгения Соломоновна.

– Да, настоящий. Какой он, настоящий лес?

– Ну, наверное, тот, который пахнет хвоей, – ответила Евгения Соломоновна, для того чтобы хоть что-то ответить.

Бетховен хмыкнул.

– У меня насморк, но я уверен, что здесь пахнет хвоей.

Евгения Соломоновна принюхалась. Действительно, пахло хвоей.

– Так что? Хвоей пахнет?

– Пахнет.

– Значит, лес настоящий?

– Не знаю.

– А я, настоящий?

– Не знаю.

– А ты? Ты настоящая?

– Я? Я – настоящая.

– Ха! Вот это логика! Молодец! С ума можно сойти! Значит, всё же такое может быть? Я – ненастоящий, а ты – настоящая. И мы сидим с тобой в инвалидных колясках (кстати, настоящих или нет?) и разговариваем друг с другом. Потрясающе!

Бетховен ненадолго замолчал, с видом человека, который предупреждал мир об опасности, но его никто не услышал и вот мир взорвался.

– Пойми ты, баранья голова, – снисходительно и даже ласково продолжил он, – нет никакой разницы между настоящим и ненастоящим, потому что ненастоящее – это настоящее, которое притворяется ненастоящим. Понятно?

– Если честно, то не очень.

– Хорошо. Может, так тебе будет понятней. Нет никакой разницы между настоящим и ненастоящим, потому что настоящее – это ненастоящее, которое притворяется настоящим. Теперь понятнее?

– Видимо. Да, так понятнее. Так что же это получается: нет никакой разницы между противоположностями?

Бетховен откинулся на спинку кресла и, как бы издалека, удивленно посмотрел на Евгению Соломоновну.

– А ты умнее, чем я предполагал. – Плюнув в платок и вытерев губы, он продолжал: – Хотя наличие ума не является гарантией отсутствия глупости. Ну-ну, развивай дальше свою мысль, – подбодрил он Евгению Соломоновну.

– Получается, нет никакой разницы между настоящим и ненастоящим лесом?

– Никакой.

– Хм.

Бетховен пытливо посмотрел на Евгению Соломоновну.

– Значит, я могу войти в ненастоящий лес?

– Можешь. Если тебе это действительно нужно.

– А почему я должна вам верить?

– Потому что нет разницы между верой и неверьем, да и к тому же зачем верить или не верить в то, что легко проверить?

– Да, действительно. Так что, получается, что нет разницы между жизнью и смертью?

Взгляд Бетховена стал холодным.

– Смерти нет! Это теорема, которую можно доказать единственным способом.

– Каким же?

– Умереть!

Евгения Соломоновна вжалась в кресло.

– Звучит жестоко.

– Жестоко, но это правда!

Бетховен брезгливо скривил губы и что-то пожевал, потом опять плюнул в платок, вытер этим же платком подлокотник инвалидного кресла, скомкал и спрятал платок в карман.

– Я не думаю, что этот вопрос для тебя является главным. Ты ведь хочешь, видимо, выяснить: в чем разница между больными и здоровыми ногами? Так?

– Так.

– Ну и в чем, по-твоему, разница?

Евгения Соломоновна понимала, к чему клонит этот ненормальный Бетховен, и решила не спорить с ним, а говорить то, что он хочет слышать.

– Разницы нет.

Бетховен улыбнулся и погрозил пальцем:

– Говоришь правильно. А думаешь-то не так! Но это твое дело. Истина не перестает быть истиной из-за неправильных представлений о ней. Так давай не будем тянуть резину. Правда. Уж очень хочется поскорей добраться до горячей ванны и выпить наконец глинтвейна. Такое счастье нищему выпадает редко. И я, откровенно говоря, уже устал от этого бреда. Сама понимаешь – нервы у меня весьма расшатаны. Натура тонкая, восприимчивая. Я ж, если меня сильно напрягать, взбеситься могу.

Бетховен закатил глаза и икнул.

– Но я тебе не советую доводить меня до бешенства. В твоих же интересах, – продолжал он.

– Нет-нет, – поспешила успокоить его Евгения Соломоновна, – я вовсе не хочу вас расстраивать и отнимать ваше драгоценное время.

Заявление о драгоценном времени Бетховену явно понравилось. Он вполне дружелюбно заулыбался.

– Ну, раз такое дело, то оставим эту философию. Кому она, по правде говоря, нужна? Значит так, слушай, что я тебе скажу, и не задавай глупых вопросов. Понятно?

– Понятно, – ответила Евгения Соломоновна.

– Короче, сейчас пойдешь в лес.

– Тот, который на сцене?

– Я же просил... – заревел Бетховен.

– Всё-всё-всё... – подняла руки Евгения Соломоновна. – Я внимательно слушаю.

– Да, который на сцене, потому что разницы нет! Там в лесу найдешь будильник с разбитым стеклом. Заведешь его и поставишь стрелки на "без пятнадцати три". Поняла?

– Да.

– И он зазвонит!

– А дальше?

– Что дальше? Куда уже дальше? Будильник завела, стрелки на "без пятнадцати три" поставила, он зазвонил. А! Платок! – Бетховен достал из кармана грязный скомканный платок, растерянно посмотрел на него, потом опять засунул в карман. – Ладно, платок тебе там дадут. Вот и всё.

– И всё? – переспросила Евгения Соломоновна.

– ААААОООООЭЭЭЭЭЭЭЭ! – заорал Бетховен. – Я же просил!

– Всё-всё-всё... – опять замахала руками Евгения Соломоновна.

– Так чего ты сидишь? Иди в лес! Или ты решила оставить меня без глинтвейна, глупая баба?

– Да как же я пойду? – закричала, выходя из себя, Евгения Соломоновна. – У меня больные ноги!

– Да какая разница?!! На больных иди!!!

Бетховен вскочил с места, его лицо сделалось неестественно багровым. Он схватил Евгению Соломоновну в охапку и с невероятной силой буквально швырнул в сторону сцены.

Евгения Соломоновна, как мешок, упала на пол и больно стукнулась коленками. Гнев и обида заставили ее молниеносно вскочить на ноги. Почувствовав здоровую силу в ногах, она растерялась и обернулась назад, надеясь увидеть Бетховена. Ее оглушил шквал аплодисментов. Зрительный зал был полон! Люди вскакивали с инвалидных колясок, неистово хлопали, свистели и кричали "браво!".

Евгения Соломоновна оторопело смотрела на беснующуюся толпу. Ее заставил прийти в себя громкий, как горная лавина, голос Бетховена:

– Иди в лес!

Евгения Соломоновна развернулась и побежала вглубь сцены к нарисованной декорации.

Неожиданно из-за правой кулисы выехала бутафорская пожарная машина и на большой скорости понеслась наперерез Евгении Соломоновне. На подножке ее стоял человек, одетый в пожарную форму с обрывком желтого пожарного шланга.

Он хохотал, запрокидывая голову.

– Поберегись, – крикнул он.

Евгения Соломоновна попятилась назад.

Пожарный направил на нее обрывок шланга и окатил мощной струей холодной воды.

Закричав от неожиданности, Евгения Соломоновна захлебнулась попавшей ей в рот водой и закашлялась.

Она упала на колени и закрыла голову руками. Ее тело содрогалось от, казалось, выворачивающего все внутренности кашля. Через несколько минут кашель прекратился, и Евгения Соломоновна смогла открыть глаза. Она стояла на коленях в густой, пахнущей летом траве.

– Земля еще холодная, так можно и простудиться, – услышала она скрипучий старческий голос откуда-то сверху.

Евгения Соломоновна поднялась с колен и посмотрела в ту сторону, откуда послышался голос.

На высокой площадке из красного кирпича стояло красное кресло на нелепых высоких ножках, в котором в позе мыслителя-философа сидел знакомый Евгении Соломоновне старик – музыкальный критик.

– Какая приятная встреча! – продолжал он. – А то в прошлый раз вы так неожиданно исчезли, что я подумал, уж не обидел ли я вас ненароком. Платочек, кстати, я нашел. Вы его действительно обронили возле кресла. Хе-хе... Ой! Да вы же вся мокрая! Вот возьмите, утритесь, – и старик протянул ей сложенный вчетверо носовой платок.

– В лесок прогуляться? Хе-хе... – снова проскрипел он.

– Да. Что-то вроде этого, – Евгения Соломоновна взяла протянутый ей платок.

В голову ей пришла мысль, что эта высокая площадка из красного кирпича и это нелепое красное кресло и есть то странное сооружение, которое она видела в своих визуализациях при занятиях аутотренингом.

– Платочек-то я вам дарю. Теперь вы за ним присматривать будете. Я-то уже старый. Хлопотно, знаете ли. А то все дергают, дергают по пустякам. Вот недавно-с в театре одному господину предложил. С виду вполне приличный мужчина, а сидит на премьере и всё носом шмыгает. Я ему говорю: "Любезнейший! Возьмите, – говорю, – платочек в пользование". Так он в него как сморкнется на весь зал, знаете ли. И нет чтоб платок этот в карман себе положить, как швырнет мне его в лицо. Психованный, точно! Я его потом, платочек этот, стирал, стирал. А у меня артрит. Мне ж семьдесят уже в прошлом веке было. Суставы болят невыносимо. Так вы, любезная, с платочком-то аккуратнее. Карманчик-то у вас есть?

Евгения Соломоновна растерянно посмотрела на свое мокрое платье.

– Нет, карманов у меня нет.

– Ммм... – разочарованно произнес старик. – Значит, вы его опять потеряете. А мне искать. Ох, и судьба! – разочарованно покачал он головой. – Ладно, утирайтесь. Бесполезно с вами разговаривать, только время терять.

Евгения Соломоновна расправила платок и вытерла лицо. В то же мгновение она поняла, что находится уже в другом месте. Отняв платок от лица, она увидела, что стоит в густом хвойном лесу.

– Ага, – нисколько не удивившись, сказала она, – значит, теперь нужно искать будильник с разбитым стеклом. А где ж его искать, в лесу-то?

И она побрела наугад, в чащу леса. Идти ей пришлось совсем недолго. Шагов через десять она увидела высокий, значительно выше ее роста, пень, рядом с которым лежала спиленная сосна. Судя по всему, дерево спилили совсем недавно – даже смола на коре не успела застыть. На пне стоял небольшой будильник – весьма популярной отечественной фабрики "Луч".

Время на будильнике было 6.00. Евгения Соломоновна подошла ближе. Стекло на будильнике было целым.

"Будильник с разбитым стеклом, – вспомнила она. – Что, искать другой будильник? Ну уж нет. Сойдет и так!"

Она подошла вплотную к пню и поднялась на цыпочки, пытаясь рукой дотянуться до будильника. Но сделать это не получилось.

"Сейчас что-нибудь придумаю", – решила она.

Осмотревшись по сторонам, она остановила взгляд на спиленной сосне.

"Если бы ее подтянуть чуть-чуть поближе", – подумала она.

"Одной мне не справиться. У меня больные ноги. – Но тут же одернула себя: – Какие "больные ноги"?!!!"

Ей показалось, что ее мысль прозвучала с интонацией Бетховена. Она улыбнулась: "Действительно, о чем это я! Какие "больные ноги"? Какое "не справлюсь"?! Вперед, Женя!!!"

Евгения Соломоновна решительно подошла к верхушке спиленного дерева и, ухватившись руками за колючие ветки и изо всех сил упираясь ногами в мягкую лесную почву, принялась тянуть дерево ближе к пню. С большим трудом ей это удалось.

Не обращая внимания на покрывшие ее руки и ноги царапины, из которых, словно сок из гранатовых зерен, показалась кровь, Евгения Соломоновна забралась на колючие ветки дерева и наконец дотянулась до будильника. Спрыгнув на землю, она внимательно рассмотрела добытый трофей. Будильник стоял.

"Заведи будильник", – вспомнила она слова Бетховена. Евгения Соломоновна перевернула будильник тыльной стороной. Винтиков для завода не было. Вот когда Евгения Соломоновна пожалела о том, что никогда в жизни не отращивала ногти.

"Как же его завести? – расстроилась она. – Если я этого не сделаю, то мне не выбраться из леса!" И тут ее осенило: "Будильник с разбитым стеклом!" Она с силой ударила будильником о корень пня. Стекло будильника треснуло, и он пошел.

"Будильник завела! Поставить стрелки на "без пятнадцати три", и он зазвонит".

Евгения Соломоновна вытащила разбитое стекло из корпуса будильника. Теперь стрелки можно перевести руками. Она засмеялась, предчувствуя победу! Еще одно мгновенье!

Лукавая мысль промелькнула в голове Евгении Соломоновны. Она достала из декольте своего платья платок назойливого старика, высморкалась в него, скомкала и швырнула подальше.

– Ищи-свищи, любитель высокого искусства! Встретимся в следующем веке! – крикнула она и поставила стрелки будильника горизонтально: на "без пятнадцати три".

Будильник зазвонил.

И в это мгновение лес закружился в вальсе, или это закружилась от счастья голова Евгении Соломоновны, или то и другое вместе.

Как хорошо! Раз-два-три, раз-два-три...

Будильник звенел всё громче и громче, и, словно покрывало с неба, упала темнота.

 

Евгения Соломоновна открыла глаза. Она стояла в темной прихожей возле тумбочки с телефоном. Телефон громко звонил. Сердце Евгении Соломоновны билось так сильно, что казалось, оно вот-вот разорвется, словно бомба. Но главное – ноги! Евгения Соломоновна чувствовала свои ноги!

– Я это сделала! – громко сказала Евгения Соломоновна и сняла трубку телефона.

В трубке раздался взволнованный голос Игоря:

– Женя! Женечка! С тобой всё в порядке? Я уже три минуты звоню. Ты не берешь трубку. Ты, что, спишь?

– Нет, уже не сплю. И ты даже не можешь представить, насколько со мной всё в порядке. Приезжай сегодня домой пораньше.