Ницше «у-у-у» Пелевина или Охота на Оборотней

(продолжение, обязанное роману «Священная Книга Оборотня»)

Для начала я вывешу железобетонный литературоведческий тезис постмодернизма:

ПИСАТЬ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ПРО СЕБЯ.

Пусть этот транспарант развевается подобно рекламной перетяжке на всем пути нашей прогулки по внутреннему миру Виктора Пелевина. Все герои, события и антураж его романа есть ни что иное, как продукция его воображения, его амбиций, его исповеди. Они суть отражение его карты мира, карты его души, его личный, текущий расклад И Цзин.

Я предельно кратко напомню/перескажу читателю сюжет этого романа, и лишь затем углублюсь в его контекст, ибо за одно единственное прочтение любого текста охватить умом переплетение его долготканной сюжетно-философской тематики никак не представляется возможным. Тут, знаете ли, требуется помощь специалистаJ. Эта помощь нужна не только читателю, но и писателю тоже, поскольку хорошо известно, что самоанализ невозможен, – нужен другой человек, и желательно профи.

Действующие лица пьесы (далее курсив мой – Д.Ф.):

Мир – не то реальная, не то кажущаяся субстанция; он же – сцена (сцены), на которой происходит действие; он же – Радужный поток;

Оборотни: Лиса А Хули, Волк Александр и другие. Это особые существа, имеющие хвост и особые способности, включая супрафизическую трансформацию и умение внушать себе или другим иную реальность, иной образ Мира;

Сверхоборотень – высшее достижение для Оборотня, при котором последний сливается с Миром как Радужным потоком;

Бесхвостые обезьяны – обычные люди, не имеющие хвоста, человеки.

Рассказ ведется от первого лица Лисы А Хули, основного alter ego автора романа. Эта человек-лиса, способная внушать при помощи своего хвоста любой бесхвостой обезьяне любую реальность, по жизни предпочитает образ/поприще проститутки, создавая у своих клиентов незабываемые сексуальные наваждения/галлюцинации. Судьба сводит её с другим оборотнем, Волком-Александром, пребывающем в теле офицера органов госбезопасности России, который способен превращаться в волка при сильном сексуальном возбуждении или при собственной охоте, сопровождаемой обычно воем на луну. Между этими оборотнями в результате мощнейшего сексуально-философского взаимодействия возникает Любовь, которая в своей кульминации приводит к тому, что они оба, каждый по-своему, становятся неким подобием Сверхоборотня. При этом Лиса становится им, постигая высшую Истину оборотня, а Волк становится Чёрным Псом, способным радикально прекращать любые сущности.

Я назвал Лису А Хули alter ego автора романа, Виктора Пелевина, исключительно потому, что он не оставил мне, как читателю, никакой возможности думать иначе. Оборотень-Лиса – это такое продвинутое существо, которое способно осуществлять внушение своим «клиентам» на любую (т.е. не только на сексуальную) тему. То, что за этим символизмом пелевинской иронии прячется тандем Писатель-Читатель говорит лучше всего само название романа: «Священная книга оборотня». Оно означает не только то, что эта книга написана преимущественно для понимания оборотней, но и то, что она написана оборотнем, если не сказать преждевременно большего.

Лисы с помощью своего хвоста внушают людям придуманный ими другой мир, трансформируют восприятие, дурачат и играются одновременно, и отнюдь не бескорыстно. Так же и Писатели с помощью своего таланта создают у своих читателей некое наваждение своим текстом, погружая их на время чтения в свой мир как во временный транс. Подобное понимание литературы и романа, как его самой развитой формы, известно уже давно, как минимум со времен Ортеги-и-Гассета.

А Хули? Типа: Слабо? Пелевин – писатель и потому всегда «сам себе режиссер». Давайте внимательно послушаем этого режиссера о тайнах его ремесла:

«Хвост (талант – Д.Ф.) – орган, с помощью которого мы создаем наваждения. Как мы это делаем? С помощью хвоста. И больше тут ничего не скажешь. Разве человек, если он не ученый, может объяснить, как он видит? Или слышит? Или думает? Видит глазами, слышит ушами, а думает головой, вот и всё. Так и мы – наводим морок хвостом. А объяснить механику происходящего в научных терминах я не берусь»;

«Что касается наваждений, то они могут быть разной природы. Здесь всё зависит от личных качеств Лисы, её воображения, духовной силы и особенностей характера. Большую роль играет то, сколько человек должны увидеть наваждение одновременно»;

«Одно и то же внушение, одновременно производимое тремя Лисами, будет по силе почти в тридцать раз сильнее наваждения, которая создаст каждая из них в одиночестве. Это достигается с помощью тайных методик и практик – сначала лисы учатся вместе представлять себе предмет, который они перед этим видели, потом предмет, который они не видели, потом заставляют других воспринимать предметы, которых не существует и так далее. Сложная техника, и обучение ей занимает несколько столетий. Но если владеющих ею лис соберется десять или двадцать… понятно, на что они способны. И Лисы до сих пор не правят этим миром только потому, что они не так глупы, чтобы брать на себя эту ношу и очень эгоистичны, и не в состоянии на долгий срок договориться друг с другом о чем-нибудь»;

«Лисы, как женщины, способны дурачить только других, но не себя, и живут за счет чувств, которые вызывают. Но женщины руководствуются инстинктом, а Лиса разумом, и там, где женщина движется в потемках и на ощупь, Лиса гордо идет вперед при ясном свете дня.» А Хули: «Я с глубоким уважением отношусь к людям! Если мне и приходится иногда подрывать их жизненную силу, это лишь потому, что такой создала меня природа. Иначе мне не удалось бы добыть себе пропитание».

Всё это весьма убедительно. Несколько столетий письменности и писательства действительно выработали свои «тайные» техники зомбирования коллективного (а по заказу и индивидуального) сознания. Если писателей, а тем паче их подмастерьев, журналистов, становится много – внушение и сила их иллюзий становится поистине тотальной.

Впрочем, по собственному признанию Виктора, Оборотни-Лисы не так уж всесильны:

«…Наваждение, сила которого недостаточна, чтобы полностью подчинить чужое сознание, выдает нас с головой. Когда человек внезапно выходит из гипнотического контроля (соскакивает с хвоста, как мы говорим), с ним случается припадок с непредсказуемыми последствиями. Чаще всего он пытается убить Лису, которая в этот момент совсем беззащитна».

В этом месте мне нужно принести запоздалые извинения нашему уважаемому автору за моё наглое вторжение в «святая святых» его профессиональных тайн, а также за преднамеренное использование мной его беззащитности. В своё оправдание спешу сообщить, что я и сам не чужд сущности Оборотня и потому кровно заинтересован в развитии, а не деградации этой популяции особых существ. Стоит также признать, что сама метафора Писателя как Оборотня-Лисы фантастически блестяща! Лучшего псевдонима всеобъемлющему понятию «Писатель» трудно сыскать в русском языке.

«Лиса, как и Женщина – естественная либералка, демократ, примерно как душа – природная христианка. Если она слышит какое-либо суждение – она обязательно его выскажет от своего первого лица. А как быть? Своих мнений по основным вопросам у нас нет, а говорить надо».

Замечу, что это своё постмодернистское качество/умение Лиса неоднократно демонстрирует читателям на всём протяжении романа, повторяя через некоторое время чужие и интересные высказывания уже как свои собственные.

«Если Лисам говорят что-то запоминающееся, они почти всегда повторяют это в разговоре с другими. Их ум – это симулятор, теннисная ракетка, отбивающая мячик разговора на любую тему. Взятые напрокат чужие суждения отражаются ими под другим углом, подкручиваются, пускаются свечой. И такая симуляция всегда выходит лучше оригинала, – она качественно поднимает любой трудный мяч»;

«Стараешься изо всех сил объяснить другому истину, и вдруг понимаешь её сам. Это для лис скорее правило, чем исключение. Чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-то это объяснить. Это связано с особенностями нашего разума, который по своему назначению есть симулятор человеческих личностей, способный к мимикрии в любой культуре. Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться. Когда мы что-то объясняем другим, мы притворяемся, что сами всё уже поняли. А поскольку существа мы умные, обычно приходится понять это на самом деле, как ни уворачивайся. Когда я притворяюсь у меня всё всегда получается натурально. Поэтому я притворяюсь всегда – так выходит гораздо правдоподобнее, чем если я вдруг начну вести себя искренне. Ведь что значит вести себя искренне? Это значит непосредственно выражать в поведении свою сущность.. А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности для меня лежит через притворство»;

«Лучшая мимикрия – когда становишься похож на других не только лицом, но и ходом мыслей».

Итак, сделаем первые важные выводы. Оборотни-Лисы, они же всякого рода Писатели, – это особые существа, чья сущность заключается в притворстве, способности к тотальному перевоплощению и мимикрии, позволяющей им создавать для других (но не для себя!) любой мир, любую реальность, в которой они потом правят бал. Одним словом: гипноз, транс. При этом создаваемая ими симуляция/симулякр всегда лучше оригинала.

Утверждение о том, что симулякр может быть оригинальнее оригинала, поистине оригинально, не правда ли? Это соответствует нашему интуитивному знанию о том, что Оборотень в человеческом обличье всегда превосходит натурального человека (т.е. того, на кого лишь походит), и что любой литературный текст есть ни что иное, как приукрашенные автором его собственные представления о себе и мире (самовосхваление).

Однако что же это за превосходство? Что значит это «лучше»? Только ли это бессознательное самовосхваление, производимое всяким словом и речью?

Для правильного понимания сущности Оборотня-Лисы нужно добавить к уже сказанному его онтологическую сущность, его происхождение, то есть те обстоятельства и условия, при которых он появляется:

«Считается, что иногда родившийся в мире демонов ум пугается его жестокости и уходит жить на его окраину, туда, где демоническая реальность соприкасается с миром людей и животных. Такое существо не относится ни к одному из миров, поскольку перемещается между всеми тремя – миром людей, животных и демонов».

Перед нами – тайный механизм метаморфозы, приводящий к появлению Оборотней-Лис, Писателей, а может и вообще графоманов как таковых. Этот механизм заключается в присущем им особом психическом свойстве – ослабленного/испуганного демонизма, или, другими словами, амбициозной слабости, более известной под ницшеанским термином «рессентимент». Здесь можно еще раз вспомнить резюме, которое я сформулировал словами Ницше относительно Виктора Пелевина в конце первой части этого опуса. Так что знакомьтесь еще раз, – Лиса А Хули, любовный автопортрет Виктора Пелевина.

«Интеллект, как средство для сохранения индивида, развивает свои главные силы в притворстве; ибо благодаря ему сохраняются более слабые и хилые особи, которые не могут отстаивать себя в борьбе за существование с помощью рогов или зубов. У человека это искусство притворяться достигает своей вершины: здесь обман, лесть, ложь, тайное злословие, поза, жизнь, полная заемного блеска, привычка маскироваться, условность, разыгрывание комедий перед другими и перед собой, – короче, постоянное порхание вокруг единого пламени тщеславия» (Ницше).

Будем же отныне бдительны, и не позволим себя по-настоящему усыпить нашему профессиональному мистификатору. Смотрите внимательно: Виктор Пелевин в образе Лисы А Хули достает свой лисий хвост, распушает его во всей своей красе, погружая нас в выдуманные специально для нас грёзы! Добро пожаловать, друзья, в постмодернистский, виртуальный мир популярного автора! Давайте же сыграем с ним по его правилам, – притворимся, что мы подпали по действие его очаровательного хвоста, что мы усыплены и зачарованы им, а сами внимательно рассмотрим предлагаемое нашему вниманию сно-видение. Да-да, не станем, подобно «ограниченным и пошлым неудачникам кривить лицо в гримасу хмурого недоверия», изобразим лучше «нечто похожее на удивленную радость», чтобы сойти за своих, т.е. за «людей, у которых есть потенциал для внутреннего роста».