Хроника глобального бреда

 

 

Солнце впервые проглянуло из-за облаков как-то даже неожиданно: просто его лучик блеснул Лехе прямо в глаза, когда тот копал снег снаружи бункера. Именно из-за облаков, потому что прежняя хмарь, застилавшая небо, уже давно рассеялась, оставив лишь негустую дымку. Наверху давно все было видно своими глазами – сначала как будто в предрассветной мгле, а теперь уже совсем ясно. И вот появилось долгожданное солнышко...

Хорьков прибежал в каптерку возбужденный, с улыбкой во все лицо, с порога крикнул:

– Все, мужики… дождались!

Его товарищи оживились, стали расспрашивать о подробностях увиденного. Потом не выдержали, наскоро оделись и сами понеслись на улицу.

Солнце и впрямь светило изрядно: лучи его то скрывались за клубящимися облачками, то вновь пробивались через них; оно еще не припекало по-весеннему, но исходящее с неба тепло ощущалось очень явно. Наружный термометр показывал всего минус шесть градусов – да это же такая «жара», что хоть бегай в трусах и валенках по черному снегу!..

– Парни, весна! – орал Леха. – Ура!!

Его дружно поддерживали ребята:

– А-а, а-а!..

Вокруг убежища расстилалась панорама разрушенного землетрясениями и утонувшего в снегу города. Снег был похож на черную грязь, как будто обрушившуюся с небес и затопившую собой все видимое; различалось лишь несколько уцелевших крупных и приземистых зданий, остальные лежали в руинах.

– Наверное, в Сталинграде так было… – подумал Орлов. – Вон справа и впереди что-то похожее на предприятия, а левее – смутный намек на остатки домов. Это, скорее всего, жилой сектор.

Спросил Хорькова, где находится знаменитый Тульский оружейный завод.

– Отсюда не увидишь, – ответил тот. – А че, наведаться хочешь?

– Да не мешало бы.

– Ну-у, зема, мы ж не на экскурсии. Пешком да по развалинам знаешь, сколько идти? Дня три топать будешь! А на фиг он тебе сдался?

– Просто знаю, что был здесь этот завод.

– Да неча там делать!.. На вокзал сходим, оружие соберем. Только зачем оно?.. ты еще, что ли, воевать собрался?

– Ну, мало ли?.. Чует мой задний «орган интуиции», что не одни мы здесь. Беспокойство какое-то: так и кажется, что сейчас снайпер откуда-нибудь засадит. Вон на горке позиция хорошая – оттуда как на ладони все видно.

– Че ты городишь, какой снайпер?.. По-моему, так и мышей живых не осталось. Выбрось это из головы!

– Не знаю, не знаю… ну, дальше посмотрим. Только на вокзал все равно пойдем.

– Не щас же, пускай снег сойдет!

– Это само собой... Придется еще ждать, пока земля хорошо оттает – нам же убитых похоронить надо.

– Ну зачем они тебе?

– Как это зачем? Что, не люди, что ли?.. Это дело святое! Ты же ведь не хотел бы так же, как они валяться и гнить? Вот то-то и оно. Сейчас еще холодно, а скоро оттуда «трупнячко-ом» потянет… Приятного мало, но хоронить надо. Да не бойся! Не будем же каждому яму копать: «братскую» могилу сделаем.

– Ты еще памятник поставь!

– Было бы из чего, поставил бы. Они за то полегли, чтобы мы с тобой живыми остались, вот как.

– Ну, я че, рази не понимаю?..

– Да-а, месяца два еще пройдет, пока земля хорошо отогреется. Какое у нас число-то?..

– А я откуда знаю?

– Ну коне-ечно! Как зовут-то тебя, не забыл?

– Не-е… гы-гы-гы!

– Троглодит ты, Леха… пещерный житель.

– Ага!

– Вчера воскресенье было?.. Ну да. А сегодня понедельник – седьмое сентября две тысячи пятнадцатого года. О, елки, у меня ж день рождения завтра! Нельзя заранее, да ничего: уж больно день хороший. Нырнем в «погребок»?..

– А давай! Давно-о уже не пили – спиртяга-то «прокиснет» так, гы-гы…

– Паша, будешь?.. Ну, пошли тогда.

 

Закуску готовили основательно, будто к большому празднику. На «стол» из ящиков поставили маринованные огурчики, салат из капустки со свеклой, морковкой и зеленым перцем, консервированные сосиски, шпроты, курицу и голубцы с мясом. Лешка заварил картошку-пюре из порошка, навел какао с сухим молоком; для «хруста» подал сухари и галеты, к ним разные конфеты и шоколад. Аппетитно и очень сытно!.. Муся с удовольствием взялась уплетать шпроты в масле.

Хорьков произнес русский универсальный тост:

– Ну… будем.

Ребята кивнули и «ошпарились» первой. Хорошо пошла!.. Закусили и налили еще, к чему обязывает мудрая поговорка-примета: «Между первой и второй – перерывчик небольшо-ой». С третьей можно было обождать.

Охотно кушали и делились первыми впечатлениями от наступающей весны.

– Снег-то какой черный! В грязи по уши завязнем, – возмущался Лешка.

– Я думаю, через месяц таять начнет… лето нынче совсем короткое будет, – раздумчиво отвечал Орлов.

Друзья поддакнули. Леха поинтересовался:

– Паш, у вас когда снег тает?..

Галстян усмехнулся.

– А ты спроси сначала – он у нас вообще бывает?

Все засмеялись.

– Конечно, немного выпадает, но этого почти не заметно, – продолжил он. – В Ереване зима теплая. А вот в горах – да, много снега!..

– А картошку когда сажают?

– В апреле где-то. Я никогда не сажал; мы ее мало едим – в основном лаваш и овощи. Много фруктов, конечно... Да в этом году никто ничего не посадит! Бессмысленно, созреть не успеет.

– Это точно, – поддержал Александр. – Леш, надолго еды осталось?

– На полгода еще хватит, а дальше не знаю. Может, и на год растянуть получится.

– Да-а. Вот кончится «чифан», что ж тогда делать будем? – озадачился Орлов. – Живности-то никакой нет. Муську, разве что, на шашлык пустить?..

Парни захохотали.

– Земля подсохнет, надо будет по городу пройтись, поискать что-нибудь, – добавил он. – Найдем что, или нет – дальше думать будем.

Все опять поддержали. Хорьков спросил:

– Сань, скажи, я вот не пойму: почему сейчас весна, а сентябрь месяц идет?..

– Так мы же в другом полушарии теперь! Были в Северном, а стали в Южном. В разных полушариях времена года разные: в Южной Америке, Южной Африке и Австралии сейчас осень наступает, а у нас весна в сентябре. А ты заметил, что солнце движется справа налево?

– Не-а...

– Ну присмотрись! Теперь же восток и запад местами поменялись; и север с югом тоже. Я уж сам не знаю, как нынче ориентироваться. Да ладно, привыкнем... Надо компас найти, его стрелка все равно будет показывать на север; это бывший юг и сейчас там Антарктида. Вот и нужно на время привыкнуть к тому, что стрелка указывает на юг, а не на север, как раньше; тогда все старые ориентиры не нарушатся, только солнце будет идти справа налево, вот и все. Луна пока что тоже будет «шпарить» наоборот – с запада на восток. Если придет на то нужда, постепенно переменим названия сторон света и старых ориентиров на противоположные; только я что-то не вижу в этом смысла. С календарем будет посложнее: придется «подгонять» его под новые сезоны, но пока этого лучше не делать

– Во, блин, надо же! – воскликнул Лешка.

– Да, такие вот фокусы. Привыкай, привыкай.

– Дурдом... Ну ладно, давай за тебя: здоровьичка!

– Да уж хотелось бы.

– Это сколько тебе «брякнуло»?

– Пятьдесят шесть уже.

– Ха! Так это тебе на пенсию скоро?.. Конечно: ты вон седой весь.

– Ну да, если бы она была. А теперь – шиш с маслом. Ой, как быстро жизнь пролетела! – оглянуться не успел: вчера вроде шестнадцать лет было. Ска-ачут годики... Ну ладно, давай.

– Давай!

Выпили, закусили, закурили. Говорить уже не хотелось, шутить тем более; Лешка попросил Орлова спеть какую-нибудь песню.

– Что, опять «тюремную»?..

– Ага, я такие и не слышал!

– Да откуда ж ты услышишь? Их по радио и телику не «крутили»: знали только те, кто в зоне был, да и то на «малолетке» в основном. Из поколения в поколение передавали изустно, ни в одном песеннике не найдешь. Между прочим, ты зря смеешься: при внешней примитивности это вполне приличная поэзия – содержательная и лирическая; жаргонные слова совсем не мешают восприятию этой лирики. Вот послушай одну:

 

За решеткой вечер догорает…

Солнце гаснет, словно уголек –

И о чем-то тихо напевает

На тюремной «шконке» паренек.

И о чем-то тихо напевает

На тюремной «шконке» паренек.

Он поет, как трудно жить без воли,

Без друзей, без ласковых подруг –

И так много в этой песне горя,

Что тюрьма затихла вся вокруг

И так много в этой песне горя,

Что тюрьма затихла вся вокруг.

 

Песня была протяжная, немного заунывная, но это придавало ей некий особенный «шарм»: ореол «блатной» жизни всегда привлекателен для незрелых натур, а серьезные люди чувствуют в нем близкую их характеру суровость. Тюрьма – это не шутка! И каждый там может побывать. Даже поговорка есть: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».

В следующих куплетах пелось о том, как «плачут в дальней камере девчата, вспоминая молодость свою… вспоминая, как они когда-то говорили ласково: люблю!» О том, как «рэ-цэ-дэ» задумались, не дышат, вспоминая прошлые «дела», и никто той песни не услышит за стеной тюремной никогда». А в конце песни звучал лейтмотив жажды свободной жизни, и Александр, начав петь чуть слышно, последний куплет исполнял уже громко, почти надрывно, со всей душой вкладывая в слова их истинный смысл: торжество надежды!

 

Паренек поет, не умолкая,

Про любовь, про девушку свою,

Жадными глазами провожая

Журавлей, летящих за тюрьму.

Жадными глазами провожая

Журавлей, летящих за тюрьму.

 

Саша снова негромко повторил первый куплет, и песня приобрела вид законченного произведения.

Помолчали немного. Орлов спросил:

– Вот почувствовал, Леша, что и такая простенькая вещь имеет художественную ценность?.. Здесь всего три аккорда, мелодия лишь чуть отклоняется от основного тона – ля минор, поэзия неказистая. А эмоциональное воздействие – я тебе дам! Не всегда «просто» означает безвкусно. Меня так учил понимать музыкальную гармонию руководитель нашего народного оркестра Александр Иванович Бублик – выдающийся музыкант; он много рассказывал ребятам о народных инструментах, а еще больше показывал сам. Ты бы слышал, как он играл на русской балалайке! – это просто чудо. Павлик, а ты по какому классу учился?..

– Фортепиано.

– Я, знаешь, думаю, что каждому надо поучиться в музыкальной школе, если есть слух. Не обязательно даже заканчивать ее, но те знания и, главное – привычка к культуре, которые дают такие занятия, могут стать чрезвычайно важными для подростка; даже больше, пожалуй, для его дальнейшей взрослой жизни. Как ты считаешь?

– Вне всякого сомнения. Мне вот неважно было, хорошо ли я научусь играть на пианино, но уроки музыкальной литературы и сольфеджио приносили несравненное наслаждение.

– Да, и я замечу, что не обязательно становиться потом профессиональным музыкантом; можно ограничиться тем, что просто «пиликаешь» для себя – и то уже хорошо!.. Я вот закончил «музыкалку» по классу баяна, а никогда серьезно не был им увлечен: слишком трудный инструмент для обыденного применения, на нем нужно заниматься постоянно. Мне кажется, что лучше было бы учить детей играть на гармошке: она гораздо проще и курс обучения был бы намного короче – на бытовом уровне этого вполне хватало бы. Леш, а у вас в деревне на гармонях «зажигали»?..

– У-у, еще как! Это же наша, курская песня: «Уж ты Порушка-Параня, ты за что любишь Ивана?»

– Ну, так могут в разных областях сказать. Главное то, что это образец русского напева. Помнишь телепередачи «Играй, гармонь!»?

– Конечно!

– Их мой земляк готовил – Геннадий Заволокин из Новосибирска; а потом его жена и сын продолжали. Жаль, что сам Заволокин так рано умер.

– Да, хорошие передачи были...

Посидели еще, попели, поболтали. Выпили и спать улеглись: сильно уж быстро стали утомляться. Требовалось настоящее движение, и его пора уже подходила.