Дмитрий Ермаков
ПовестьОпубликовано редактором: Карина Романова, 4.11.2008Оглавление 25. Часть третья. 3. Мое поколение. 26. Часть третья. 4. 27. Часть третья. 5. Часть третья. 4.
– Сколько времени? – Восемь. Повторилось всё, что бывало каждое утро… – Папа, сегодня мы отправимся искать Изумрудный город. Если найдём – Гудвин исполнит наши желания. У тебя, папа, какое желание? – Ума побольше. – Как у Страшилы… Катя, а у тебя какое желание? Ты, наверное, зайку хочешь? – Айка, – подтвердила Катя. – Ну, а у тебя, Коля, какое? – спросил Ершов. – Робот, конечно! Настоящий, большой. – Понятно. Отправились искать Изумрудный город За домом начиналась дорога, выложенная серыми бетонными плитами, по ней и ходили в Изумрудный город. Если не каждый день, то три раза в неделю – точно. Коля вышагивал впереди. Катя держалась за руку, а точнее, за указательный палец отца. Едва вступили на плиты, Коля запел: – Мы в город Изумрудный Исполнит мудрый Гудвин… – тут он оглянулся на отца. И Ершов подхватил: – И Колька возвратится Часа два бродили по голубой стране, по сиреневой… И, наконец, одолев злую Гингему, вернулись домой. Пока Ершов варил кашу, дочка уснула прямо на полу. Ершов тихонько переложил её в кроватку. Колька, видимо, от усталости, придуривать начал: – Я не хочу кашу. Папа, ну как ты не понимаешь! Не хочу! – Да ещё и рожи корчить стал. Тут уж Ершов не сдержался, стянул тапку с ноги да пару раз по заднице шлёпнул. Рёв, сопли… – Только разбуди Катю… – И, от греха, ушёл на балкон, оставив сына на кухне, закурил. "Ну, сорвал?.. Легче?.. – И пристукнул кулаком по железной балконной перилине. – Папа, ну давай помиримся, – сказал сын, когда он вернулся в кухню. – Давай. Сцепились мизинцами правых рук: – Мирись, мирись, мирись, больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться! После обеда и Колюшку в сон сморило, прилёг на диван. Лёг рядом с ним и Ершов. И затрещал в коридоре телефон. Встал, метнулся к телефону, чтобы детей не успел разбудить. – Да. – Здравствуй, Юрий Петрович… – А, здравствуйте, Полина Николаевна, здравствуйте. В августвоском номере дам ваш материал, – быстро, чтобы не дать старушке разговориться, затрещал Ершов, но был безжалостно остановлен. – Юрий Петрович, я вам давала там фотографии и кой-какие документы для литературного музея… – Да, я всё передал. – Поторопилась я. Теперь вот поняла, что жить без них не могу. Я ведь одна, только памятью и живу… – Ершов оборвал не менее безжалостно: – Я думаю, отдадут они вам, если попросите. – Ты бы уж забрал, Юрий Петрович, да мне бы привёз. Да посидели бы поговорили, чаю попили, я ещё кое-что вспомнила… – Хорошо, Полина Николаевна. Я постараюсь на этой неделе. Перезвоню вам… Да, да… Конечно… Да… Всего доброго… – Положил трубку. Не стал ложиться к Коле, боясь разбудить, растянулся на полу, сунув под голову плюшевого медведя… Полчаса сна, наверное, урвал. Звонок. – Да. – Юра, я подхожу к дому, не усыпай. Вышел на балкон, закурил. А вон и Вера идёт – торопливо и устало одновременно. А если бы не она… Да спился бы он, Юрий Ершов, наверное, давно, если бы не она и не дети… Курил он, как всегда, когда дети спят, с книгой в руке. Сейчас это были "Выбранные места из переписки с друзьями". И будто стукнуло в душу, и он быстрее пошёл в свой кладовочный кабинет, чиркнул в записную книжку: "Благоухающими устами поэзии навевается на души то, чего не внесёшь в них никакими законами и никакой властью!" И пошёл открывать Вере дверь. – Тише, не разбуди. – Коля тоже спит, что ли? – Да. – Удивительно. – Ну, я одеваюсь и пошёл. Ершов быстренько переоделся. – Чаю-то попей хоть. – Не хочу. – У кого занимать будешь? – Какая разница. Вышел на улицу. Закурил. Последнюю, между прочим, сигарету. "Ударов отпадает, писатели отпадают, "Метеор" – отпадает, Семёнов… отпадает. "Прожектор". Да." И он двинул обычным своим маршрутом – по берегу, через мост, мимо "собачки", мимо домов, церквей, деревьев – в центр. В редакцию районной газеты "Прожектор", где уже около полугода вёл литературное приложение. Редакция в самом центре, в огромном административном здании, напротив ещё более громоздкого, напоминающего своей архитектурой слона, нависшего над городом, здания областной администрации. В лифте поднялся на пятый этаж, прошёл по коридору, и вот дверь с табличкой: "Главный редактор газеты "Прожектор" Чащина Светлана Александровна". Ершов коротко стукнул и, не дожидаясь ответа, вошёл. Моложавая, с осветлёнными завитыми в мелкие кудряшки волосами женщина, разговаривала по телефону, Ершову кивнула приветливо, и он кивнул и присел пока на стул. – Хорошо, хорошо, да… – Она положила трубку. – Здравствуйте, Светлана Александровна. – Здравствуйте, Юрий Петрович, мы уж думали вы не появитесь. Номер-то надо к понедельнику делать… – Извините, подзатянул, да. Послезавтра принесу все материалы на номер. – Ещё ничего не было готово у Ершова для "Литературного прожектора", но, что послезавтра всё будет – он не сомневался, так всегда бывало, каждый месяц, в последние два-три дня всё делал. И ничего, получалось… – Вот тут кое-что принесли авторы, посмотрите. – Светлана Александровна протянула целую пачку листов, тут и от руки было написано, и на машинке и на компьютере отпечатано. Ершов быстренько глянул. Большая часть "произведений" была подписана одной фамилией – Каблуков. Этот необычайно плодовитый графоман завалил Ершова стихами и прозой. Да и не только Ершова. Все редакции областных и городских газет были завалены его творениями… – Хорошо, погляжу. Кое-что и у меня есть. Завтра иду интервью брать у Сергеева… – Хорошо. Тянуть уж нечего было, Ершов напрямую спросил: – Светлана Александровна, авансиком не выручите? Она понимающе взглянула на Ершова, на мгновение задумалась: – В кассе-то нет ничего. – В свою сумку полезла, кошелёк достала. – Нет, нет, нет… – поднялся со стула Ершов. – И из своих-то не выручить, Юрий Петрович. – И не надо из своих, ни в коем случае. Не переживайте, я найду, я ж в пяти местах работаю… – Ну, извините уж. – Спасибо, вам. Послезавтра принесу материал. До свидания. Вышел на улицу. Жарко. "Придётся вечером на дачу бежать, поливать… В пяти местах работаю… Церковь, "Прожектор", партия, "Метеор" уже не считается, своя писанина, дача – тоже работа, причём, может быть самая любимая на сегодняшний день… Ну, куда?.." И пошёл в сторону храма. Хотел закурить, но сигарет не было. Только зажигалку в руке покрутил. Не зашёл в храм. Сразу в административный корпус. К настоятелю. – Отец Василий, можно? – Проходите, Юрий Петрович, – приветливо отозвался священник и поднялся из-за стола. Высокий, по-юношески стройный, с широким атлетическим разворотом плеч, длинные волосы в хвост собраны. Борода лопатой, с седыми жилками, и в бороде, как всегда, чуть ироничная, но добрая усмешка. Ершов подошёл, сложив руки лодочкой, ткнулся губами в твёрдую ладонь настоятеля. – Присаживайтесь. – Отец Василий, – без раскачки начал Ершов, – нескромный вопрос – нельзя ли в счёт зарплаты в нашей кассе занять рублей пятьсот? – Подождите минутку, – отец Василий поднялся, вышел из кабинета. Ершов слышал, как он разговаривал за стеной с кассиршей… Ершов давил в себе стыд. Всё нормально, обычное дело, житейское – денег перехватить… – Бывает, Юрий Петрович, – сказал батюшка, вернувшись в кабинет. Не обидно сказал. – Пишите прошение на материальную помощь. – Дал лист бумаги и ручку… Вот именно – не "заявление", а "прошение", даже это призывало к смирению. – Отец Василий, мне, наверное, надо бы исповедаться… – В субботу, Юрий Петрович, давайте, а в воскресенье и причаститесь. – Хорошо. Настоятель подписал бумагу. – Получайте в кассе. – В счёт получки, – опять сказал Ершов. – Нет, Юрий Петрович, это же материальная помощь, ничего отдавать не надо. – Да нет, как же… – замялся Ершов. – Всё нормально, Юрий Петрович, получайте деньги, – уже жёстче сказал настоятель, и Ершов вышел из кабинета. И уже с деньгами в кармане, выйдя на улицу, сам себя спросил: "А если б денег не надо было, когда бы на исповедь собрался?" Запиликал во внутреннем кармане мобильный телефон, купленный на двоих с женой. – Да, Вера. – Звонил Столяров, можно идти получать стипендию. "Ну, на полчаса бы раньше!.. Так и на исповедь бы не собрался…" Областное управление культуры, где писатели получали "губернаторскую стипендию", было неподалёку, метрах в двухстах от храма, в старинном трёхэтажном здании на берегу реки. Ершов отошёл от церкви, купил в киоске пачку сигарет и закурил. И не захотел первым за деньгами приходить, пошёл к реке. И увидел Цыплакова, стоявшего на берегу. Решил не подходить к нему сейчас, мало ли о чём думает человек, да ещё глядя на воду… Но Цыплаков сам обернулся, и Ершов направился к нему. – Здравствуйте, Игорь Александрович. – Здравствуйте, Юра. Про пособие знаете? – Да… Я написал рецензию на роман Кузнецова. – Уже? У вас с собой? – Нет. Я завтра в союз занесу. – Я дак, честно говоря, не смог роман прочитать… – Да, чтение не лёгкое, – согласился Ершов… Получив стипендию, двинул всё-таки в "Метеор". Начальства сейчас там уже нет, но должна быть тренировка у старшей группы, которой теперь, после Ершова, командует Ударов. Лето, но тренировка должна быть, к Спартакиаде ребята готовятся. И у входной двери столкнулся – Павел Викторович Мухин собственной персоной. Как ни в чём не бывало, руку протягивает: – Здравствуй, Юра. И Ершов (вот же гадство!) руку ему подал, правда, промолчал, сразу в дверь, а Мухин своей дорогой… Это что ж значит, его, Ершова, за шестёрку при Ударове держат? Так ведь и есть – держат. И ведь подал руку, подал! Это уже не вежливость, это рефлекс какой-то, рабский рефлекс. Вахтёрша развалилась грузным телом на кушетке, директор ушёл, можно и поспать. В тренерской тишина, только постукивают кубики о доску: "игровой" Санёк обчищает в нарды тренера по боксу Красавина. Ершов не стал и заходить, двинул в борцовский зал. Парни посреди ковра валяются, лясы точат. С Ершовым здороваются, и то не все, а в глазах равнодушие… Ударов на скамейке сидит в своём светлом костюме с почерневшим воротником, разговаривает с крутолобым и глыбоподобным мужиком, незнакомым Ершову, хохочет лошадино. – Привет, ну, как… Ударов молчит о вчерашнем "разговоре" с Мухиным, и Ершов не спрашивает. Всё ясно. Значит, опять для каких-то своих целей он тот кипеж поднял, Ершова использовал… – Так, гвардия! Подъём! Разминочку начинаем, – командует Ударов и продолжает прерванный разговор с крутолобым. Ершов посидел на скамейке и вышел, не прощаясь. И ушёл. Чтобы как можно дольше сюда не приходить. Сам он начал заниматься дзюдо в двенадцать лет. А в семнадцать уже тренировал первую свою группу, в этом самом "Метеоре" и тренировал. Сходил в армию. Потом уезжал учиться в Ленинград, не доучился, вернулся домой и снова стал тренером. Как он любил всё это! Не спорт, а дух честной спортивной работы, то есть, просто – дух честной работы. "Пахоту" на борцовском ковре. Многие из нынешних старших ребят пришли тренироваться к нему семи-восьмилетними котятами. И проживались все обычные стадии отношений учеников к тренеру-учителю: учитель – Бог, учитель – просто учитель, учитель – дурак, нынешняя стадия. Но нет, не поэтому он ушёл. Он знает, что будут и следующие стадии: учитель – друг, и учитель – снова Бог… Всё это будет, уже независимо от того работает он с ними или нет. Он честно работал с ними. И теперь, поняв, что работать так, как нужно уже не может, он и не работает. Ершов не любил говорить "высокие слова" своим ребятам, хотя иногда и приходилось – о долге перед командой, о честной борьбе, о необходимости упорно тренироваться… И всякий раз, когда приходилось, потом – было стыдно почему-то. Поэтому и не сказал он им "прощальных" слов, но записал их для себя в блокноте: "Всю жизнь учиться. Ничего не бояться. Жалеть других и не жалеть себя". Может быть, это и было главное, что он вынес из своей тренерской работы. Более десяти лет работы в одну строчку спаялись… Сел в автобус. Вышел на своей остановке. И, не заходя домой, пошёл в большой, недавно открывшийся в их районе магазин самообслуживания. Катил перед собой корзину: яблоки, груши, молоко, сырки творожные, сыр "Пошехонский", масло "Вологодское", пельмени, сардельки, пачку чая, конфеты, печенье, батон… На триста с лишним рублей. Он любил вот эти закупки… А ещё полтора часа назад ни копейки в кармане… – Ваш папа растратчик пришёл, – обычная его фраза после таких походов в магазин. – Ну, папа…– Вера рукой за шею обняла, чмокнула. – Папа, что ты принёс? – Коля уже тащил в кухню пакет с продуктами, Катя за ним поспевала… За окном зашуршал дождик… – Ну, поливать не надо идти, – сказала Вера. "Да я бы с удовольствием сходил", – подумал Ершов. Детей покормили, а сами пока не стали. Уже приближалось время "Спокойных ночей". Вера ушла с детьми в комнату, а Ершов набрал номер на телефоне: – Трофим Матвеевич, добрый вечер. – А-а, привет. – Помните, мы с вами договаривались об интервью, как вы смотрите на то, чтобы завтра встретиться? – Часов в двенадцать брякни мне. – Добро. – Папа, – Коля выбежал из комнаты, – мультик был про крота! У мышонка затопило дом, и крот его спас! – Замечательно. – Жаль, что ты не посмотрел. – Ну, что ж делать… – Не расстраивайся, может, его повторять будут, ещё увидишь… Вера укладывала Катю, пела ей "спят усталые игрушки", а Юрий Ершов лежал на диване рядом с сыном, рассказывал ему шёпотом сказку, тут же на ходу, конечно, и сочиняемую…"Жил один грустный ослик. Пробегал мимо зайчонок, увидел его и спрашивает: "Ослик, ты почему такой грустный?" "Потому что у меня нет друга". "А давай, я буду твоим другом". "Давай"… Уложив детей, пили на кухне чай. – Завтра у нас закрытие лагеря, и в отпуск уходим. – Наконец-то. Ты часам к двум будешь дома? Мне надо интервью у Сергеева брать. Номер горит, как всегда. – Да уж, ты всегда до последнего тянешь… Ты, как удав, лежишь, ждёшь, а потом всё разом заглатываешь. – Вера усмехнулась. Усмехнулся и Юрий в ответ: – Не жалеешь, что со мной связалась? – Нет. Ни разу, ни на мгновение не пожалела. – И провела своей белой ладошкой по его коричневому от загара предплечью… Ершов вышел на балкон, закурил. Шуршал лёгкий дождик, и он физически ощутил, как вбирает в себя воду земля, как напитываются влагой травы, и всё что сидит в грядках – редиска, морковка… И сев за компьютер, он набрал первые два слова: "Любезный читатель". Так из номера в номер начиналась его "редакторская" колонка. Писал он её всегда наотмашь, разом, часто ещё за пять минут до того и не зная точно, о чём писать будет. Но через десять минут всё уже бывало написано. Он считал так – если что-то, какая-то мысль интересна ему, то ведь, наверняка, это интересно и кому-то ещё. А мыслей у него, в общем-то, всегда хватало, и нужно только было выбрать одну, начиная эту работу… Сейчас он писал: "Июнь на дворе. Лето в полном разгаре, лето… Солнышко, каникулы, выпускные и вступительные экзамены, отпуска, дачные хлопоты… С недавних пор ведь и я дачником стал. Раньше думал, ну как можно, неделю отработав, ещё в выходные на грядках пластаться, купить всё легче. Но вот пришёл я в конце апреля на участок, теперь уже мой, года три как заброшенный, содрал граблями шкуру старой сухой травы, увидел под ней молодую зелёную травку – сердце дрогнуло… Наверное, для крестьянина мои дачные откровения покажутся наивными. Так оно, конечно, и есть. Но что делать, если и сами крестьяне, в огромной массе своей, с земли, то ли силой, то ли жизненными обстоятельствами, были сдвинуты. И теперь уже их дети и внуки не поле обширное пашут, а на шести сотках ковыряются. Всё же не может русский человек без земли. Тянет. Да ведь не все же и по городам разбежались – и пашут, и сеют, и урожай будет… Не случайно я столь подробно пишу о даче, о крестьянстве в литературном приложении к газете. Литература-то ведь наша от земли неотделима. Истоки русской литературы в молитве и в крестьянском укладе жизни. Я не только писателей "деревенщиков" имею в виду (между прочим, у того же В. И. Белова или В. Г. Распутина есть вполне "городские" произведения), я о духе нашей литературы говорю. О народности. А народ наш (даже я – сугубый горожанин) от земли неотделим. И не только же ради будущего урожая пластаемся мы на грядах или выводим трактор в поле, но и ради этого запаха сырой, живой земли. Душа наша всё помнит. И душа, и руки… Встал я из-за письменного стола, взял в руки грабли, потом лопату и… оказалось – ничего, дело привычное. Ю. Ершов" Встал Ершов из-за письменного стола, вышагнул бочком из своего "кабинета" и пошёл на балкон, перекурить написание своей колонки. Работы оставалось не много: раза в три сократить статью, хорошую, но слишком длинную, о Рубцове одного из рубцовских друзей по молодости; "вычистить" и опять же сократить рассказ начинающего, подающего большие надежды, автора; отобрать стихи для рубрики "Поэтическая тетрадь"; ещё кое-что по мелочи… Ну, конечно, продумать вопросы для завтрашнего интервью с Сергеевым, надо его подраскрутить… Когда Юрий Ершов осторожно вошёл в комнату, Вера уже спала, и он не стал её будить.
Оглавление 25. Часть третья. 3. Мое поколение. 26. Часть третья. 4. 27. Часть третья. 5. |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|