Порог

 

 

 

Последние месяцы учёбы в десятом классе совсем скучные. Бесконечное надиктовывание билетов. Билет номер такой-то, вопрос номер один, ответ на вопрос… Да ещё приговаривают: "Успевайте записывать, в институте для вас никто повторять не будет". Обязательная фраза всех учителей. Наверное, им тоже когда-то так говорили… И ведь всем понятно, что вот хотя бы и этим "успевайте записывать… в институте не будут" – придаётся ложная значимость, тому, чем занимаются, глупой этой надиктовке… И Кольке даже жалко учителей (себя не жалко, хочет – пишет, не хочет – не пишет), что вынуждены они вот читать и читать эти билеты, эти ответы на вопросы, потому что ведь, неровен час – завалит кто-нибудь выпускной…

Но если он все эти годы учился по физике, например, на двойки, что же, за месяц выучит тридцать билетов?.. Только и надежда, что на тройку всё равно вытащат. И если бы только по физике…

Большинство, конечно, в институты и собираются, не зря же и в девятый класс пошли.

Кто-то уже готовил "шпоры", кто-то ничего не готовил… Колька билеты всё же кое-как писал, но не учил ничего. А по истории и не писал, потому что это был единственный предмет, по которому на пятёрки учился, любил историю.

Вот и сегодня – сидел, поглядывал в окно, почиркивал ручкой в тетрадке: дома, кружевные макушки деревьев, небо… Он ходил в ту же художественную школу, что и старший брат Сергей, и, как и он, бросил, недоучившись… "Не получится из меня художник", – дома заявил. Родители не настаивали – хоть бы в обычной-то школе успевал. Когда же отдавали в художественную школу, довод был: "Хоть по улице меньше болтается…"

– Попов, на память надеешься? – всё же сделала замечание Ирина Николаевна, диктовавшая билеты.

Колька пожал плечами и сделал вид, что пишет.

 

Рядом с ним за партой сидит Ромка Финашев, хоть не друзья они, и даже не приятели. Но в эти последние школьные дни мода такая определилась – на каждый урок садиться на другое место – любое…

На задней парте Рощин и Лебедев дуются в шахматы, "дорожные" – с дырками в доске и штырьками на концах фигур.

Девчонки из коричневых своих платьиц чуть не выпадают – взглянешь, в жар бросает.

Колька стал по памяти рисовать ту, вчерашнюю девушку.

Финашев заглянул к нему:

– Ничё тёлка, – одобрительно сказал. Потом ещё спросил: – Ты в око, что ли, записался?

– Да.

– Как пролез-то? Туда ж не берут.

– Я с Мурзаевым…

– А-а, Мурзик везде свой человек, – понимающе кивнул Финашев. И добавил: – Ну, и он у тебя что-нибудь попросит…

– Коля, Роман, я не задерживаю – выйдите и поговорите.

Было желание тут же встать и выйти. И, пожалуй, на любом другом уроке Колька так бы и сделал, но Ирину Николаевну уважал, поэтому просто замолчал. Прикрыл плечом от Финашева рисунок, ещё несколько штрихов добавил. Вроде бы и похоже получилось, но чего-то не хватало… Жаль, что, скорее всего, уже никогда не увидит он эту девушку…

 

После уроков Мурзаев сказал:

– Не забыл? В шесть вечера в опорный пункт.

Колька кивнул.

Отец в этот вечер почему-то задерживался с работы. Мать пришла в пятом часу, и, не увидев отца дома, предположила, конечно же, что он пьёт, – по другим причинам отец и не задерживался никогда, – злая по дому ходила.

Всё же, надо было с ней говорить.

– Мама, я ухожу до утра… – только приступил к разговору.

– Куда это? Не рано ли гулять начинаешь?

– Я не гулять. Дежурство у меня. Я же в око…

– Да мне плевать на твое око! Ты экзамены как сдавать собираешься? Поступать в институт как будешь? Или как старший бродяжить собрался…

– Мама, я пошёл.

– Алёшка где?

– Да вон идёт, – как раз раздался звонок в дверь.

Октябрина Савельевна открыла дверь и перекинулась на младшего:

– Уроки сделал? Шляешься… Посмотри, что есть-то, ведь все штаны ухайдакал!

Колька дождался, когда они уйдут из прихожей, и быстро оделся.

– Я ушёл!

– Да хоть и не возвращайся!..

 

Опорный пункт милиции находился неподалёку, в здании общежития для семейных, в комнате на первом этаже.

Тут были уже почти все, кого видел Колька вчера на тренировке. Славик оказался в милицейской форме (вот в чем дело!) с погонами, кажется, сержанта. Прибыткова не было. Зато был ещё милиционер-офицер. Колька не разбирался в этих лычках и звёздочках, но почему-то решил, что это капитан.

"Капитан" инструктировал: "Вы как обычно разбиваетесь по два-три человека и придаётесь к милицейскому наряду, поступаете в полное его распоряжение. Никакой самодеятельности. Напоминаю, главное – выполнение постановления партии и правительства о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Заметили нездоровый огонёк в глазах – смело берите… "

Он ещё минут десять что-то говорил. Колька не слушал. Он чего-то вдруг заволновался, поглядывая на "ориентировки", висевшие на стене, думая о том, что вот, придётся, может, кого-то "брать"…

 

– Ну, пошли, дружинник. На вот тебе повязку, – это ему неожиданно Славик сказал.

Мурзаев помог привязать на руке красную повязку с белыми буквами "ОКО" и сказал:

– Ну, давай.

Юрку прикрепили к другому наряду.

А Колька вместе со Славиком, ещё одним милиционером – молодым парнем с чистыми погонами и здоровым парнем, на котором Славик вчера показывал приём, сели в милицейский жёлтый "уазик". Водитель ещё был, молчаливый, постоянно курящий немолодой милиционер. Итого – пятеро.

– Ну, вперёд, оперативный карательный отряд! – весело скомандовал Славик.

 

Водителя все называли по имени-отчеству – Евгений Иванович. Второго милиционера – молодого, веснушчатого, с белесыми бровями и красными почти безресничными веками – звали Миша. Крупного парня с повязкой на рукаве синей болоньевой куртки – Игорь, он был студентом второго курса.

Евгений Иванович неторопливо вёл машину по давно, видимо, наезженному маршруту. Уже смеркалось, загорались фонари.

Свернули в тёмный проулок. И тут фары выхватили фигуру, склонившуюся над мусорным баком. Человек обернулся на свет, но, наверное по инерции, сунул в рот и начал жевать что-то, только что из помойки вынутое…

Проехали мимо…

– Сумасшедший! – вырвалось у Кольки.

– Нет, – спокойно возразил Славик, – это бомж. Не видели, что ли, таких?

– Что такое "бомж"? – спросил Игорь, тоже, явно, потрясённый увиденным.

– Без определённого места жительства, – расшифровал Миша. – Бездомный, бродяга.

– Да, у нас все теперь есть – и бездомные, и наркоманы, и проститутки. Догоним и перегоним буржуев по загниванию! – подал вдруг голос водитель.

– Ты мне, Евгений Иванович, давай, вражескую агитацию не разводи! – строго и как всегда весело (и всегда в его веселье была злость) прикрикнул Славик.

– Чего разводить-то, включай телек и смотри – гласность. – Спокойно ответил Евгений Иванович.

– Вот именно. Партия сказала надо, комсомол ответил – есть! Верно, орлы-комсомольцы?.. Чего носы повесили, вон клиент тащится…

Мужчина шёл, очень стараясь держаться ровно.

Вышли Миша, Игорь, ну, и Колька за ними.

– Мужчина, вы пьяны, – сразу сказал Миша, равнодушно, привычно.

– Да, я выпил. Вон мой дом.

– Пройдёмте в машину.

– Ребята, мужики, вон дом-то мой, – заволновался мужчина. Был он лет сорока пяти, в кепочке, в какой-то спецовке или старой давно ношенной куртке…

Миша, не говоря больше ни слова, прихватил его за правую руку, сразу как-то кисть на излом взял. Колька оказался ближе к ним, чем Игорь, и ему пришлось схватить левую. Он просто взялся двумя руками за предплечье, будто бы придерживая, помогая идти. Рука была твёрдая и необхватная. Мужик поглядел на Кольку и презрительно скривил губы:

– Да не бойся ты, не бойся… И не стыдно…

– Пошёл давай, пьянь! – зло рявкнул Миша и, видимо, нажал на кисть.

Мужик ойкнул и пошёл быстро, молча.

 

Он сидел у задней двери, на откидной какой-то скамейке, молчал, но глядел с презрением. В полутемном салоне мужик этот показался Кольке похожим на отца.

Славик сказал кому-то по рации:

– У нас тридцать восьмой.

Вскоре подъехали к медвытрезвителю, именуемому в народе "метро".

Славик и Миша увели бедолагу в недра "метро", Евгений Иванович вышел из машины поразмять ноги. Колька спросил у студента Игоря:

– Ты давно в око?

– С самого начала. Год.

– Нравится?

Игорь усмехнулся:

– А тебе?..

– Пока не знаю, – неопределённо ответил Колька (хотя ему уже определённо не нравилось). – А зачем ходишь-то тогда? – спросил опять, поняв ответ Игоря, как отрицательный.

– Ну, знаешь, по некоторым предметам зачёты ставят автоматом, – непонятно ответил Игорь. Но Колька опять спросил.

– Почему?

– Потому… Хотя бы потому, что Прибыткин член горкома комсомола и чего-то там для нас в ректорате договорился… – И добавил, опять непонятно: – Не мы такие, жизнь такая…

Снова ехали по совсем уже ночному городу.

– А сходим-ка на последний сеанс, – сказал Славик.

 

Евгений Иванович сразу понял его, тормознул у кинотеатра. На огромной афише было написано: "Маленькая Вера". А сбоку от афиши зачем-то был прикреплён плакат поменьше: "Перестройка – это революция!" Когда проходили мимо плаката, Колька увидел, что спереди к слову "революция" приписано более мелкими и неровными буквами, синим фломастером: "контр".

Вошли в тёмный уже зал, сели на указанные билетёршей места в последнем ряду.

Колька уже знал, что в этом фильме будет "секс" (одной из главных тем разговоров в последнее время был этот фильм), и уже мучительно чувствовал, как наливаются краской уши – хорошо хоть темно в зале.

Впереди похихикивали, в предвкушении, видимо, парни. Славик сразу прикрикнул:

– Ну-ка, тихо там!

Примолкли.

 

…Выходили все, весь зал, молча, и, кажется, стараясь не глядеть друг на друга.

– Весьма сексуально, – констатировал Славик, когда уже вышли на улицу.

– Да уж, – откликнулся Миша.

Игорь и Колька промолчали.

Неподалёку от них мгновенно вскипела какая-то заварушка, похожая на начинавшуюся драку, но отчётливый голос: "Менты здесь", сразу прервал её.

Разбудили дремавшего Евгения Ивановича. Поехали.

Колька, кажется, впервые и увидел-то ночью свой город. Если и случалось загуляться допоздна, так в своём районе. На дискотеки и ночные сеансы кино он не ходил. Был один раз в парке на танцах прошлым летом – больше не захотелось…

И сейчас он даже не сразу узнавал знакомые, конечно же, улицы (город-то маленький). Фонари, витрины с дежурным освещением, редкие машины… Кусты, деревья, стены сливаются в единый чёрный фон.

 

В сквере на скамейках под фонарём необычная ещё для их города компания: все в каких-то рваных куртках и джинсах, а на головах высокие и (в свете фонаря было видно) выкрашенные в зелёный цвет гребни.

Игорь вопросительно взглянул на Славика, а тот, подняв указательный палец вверх, успокаивающе сказал:

– Есть указание, не трогать без особых причин неформальную молодёжь. Это панки у нас завелись…

– Ага, – опять неожиданно подал голос водитель. – Легко ли им – молодым… Тяжело им, бедненьким. А пожилым легко быть? А старым?.. Скоро с голыми задницами ходить будут – и не тронь…

– А то как же, – оборвал его Славик. – Свобода!.. – И, будто успокаивая Евгения Ивановича, добавил: – Ничего, мы ещё своё возьмём – кровью ср…ь будут… Неформалы…

 

Свернули в тёмный завокзальный район – дома тут деревянные, двухэтажные, серые, заборы длинные, фонари редкие.

Тряско переехали рельсы. Остановились у кирпичного ярко освещённого здания. Колька здесь раньше никогда не был.

– Подхарчимся малость, – деловито сказал Миша.

– Эх! Люблю повеселиться, особенно пожрать! – выскакивая из машины и потягиваясь (видимо, задремал, пока ехали), выкрикнул Славик.

Евгений Иванович запер машину и поотстал, закурил.

– Это чего? – спросил Колька у Игоря.

– Столовка деповская.

Пока стояли в очередь в кассу, Колька стыдливо пересчитывал мелочь. На "второе" и компот не хватало десяти копеек.

Ввалился и ещё один милицейский наряд, в котором был Юрка Мурзаев. Не замечая недовольного бормотания и даже громких резких восклицаний рабочих депо, этот наряд пристроился в кассу за первым.

– Юрик, десятунчик займи до завтра, – сразу попросил Колька.

– Отдашь двадцать, – сказал Мурзаев, подавая монетку.

– Конечно.

– Да шучу я, шучу! Ты уж совсем… Слушай, мы в клетке были! Это цирк! Там все наши были… Ну и махач с мухинскими начался…

"Клеткой" называли танцплощадку в парке, обнесённую сетчатым забором. Ходили туда больше не танцевать, а драться. Район на район – старинная забава…

Юрка возбуждённо продолжал, когда уже сидели за столом – успевал набивать рот, жевать и рассказывать:

– Ну, стали разгонять, хватать там самых борзых – все бежать, через сетку полезли. На меня Старый выскакивает – я думал, сметёт меня, а он увидел повязку-то, да через кусты как ломанётся… Старого напугал, да, не хило, да… А потом Финашев на меня бежит – встал, и глаза на лоб… Ну, я ему говорю – дуй, давай, Финик. Он бежать, я за ним – будто догоняю, чтоб не прихватили его… Так что причитается с Финика… Слушай, ну, цирк…

 

Из столовки вышли отяжелелые. Славик, Миша, Евгений Иванович сразу закурили.

Заработала рация, и всю расслабленность со Славика как рукой смело. Он сразу опять стал бодр и резок. И опять показался Кольке похожим на зверя… На волка или на рысь, точнее. Была в его резкости ещё и какая-то кошачья опасная мягкость…

– Понял! Всё, едем!... Быстренько в машину, бойцы, – скомандовал Славик и сказал Евгению Ивановичу адрес. Тот деловито кивнул и завёл двигатель.

Вскоре подъехали к одному из тех тёмных двухэтажных домов, что и составляли весь этот завокзальный район. Свет горел в одном из окон второго этажа.

– Вы здесь будьте, не суйтесь, – сказал Славик Кольке и Игорю. – Миша со мной. Евгений Иванович…

Водитель кивнул и тоже остался в машине. Когда Игорь хотел выйти вслед за милиционерами, Евгений Иванович резко остановил:

– Сказано же, не суйтесь!

Через открытую форточку послышался хриплый крик:

– Не подходи!.. – потом какой-то грохот. – А, пусти, а…

– Взяли, – удовлетворённо сказал водитель. – Вот теперь выйдите, освободите место клиенту.

И вскоре из дома вышел, открыв дверь головой, мужик, согнутый в дугу, с заломленной рукой, вёл его Славик, за ними шёл, отстёгивая на ходу от пояса наручники, Миша, а за ним – женщина в халате:

– Пустите его, пустите, он не виноват… – схватила Мишу за руку.

– Отвянь, а то и тебя приберём, – вырвал Миша руку.

Наручники защёлкнулись, и дебошира втолкнули в машину. Усевшись, он оглядел всех, будто запоминая, и сказал спокойно:

– Всё, вам не жить.

И тут же Миша, севший рядом с ним, без замаха вдавил локоть в него.

Мужик сразу будто бы поперхнулся и замолк.

– Что ж ты, жену-то? А она тебя ещё защищает, – сказал Славик.

– Петухову зарежу, у нее телефон, – озвучил свои мысли мужик, и опять был прерван Мишей.

 

Приехали в райотдел милиции.

– В обезъянник его, – небрежно бросил Славик, и Миша выдернул хулигана на улицу, увёл.

– Ну, всё, бойцы, на сегодня. Спасибо за службу. Евгений Иванович, раскинь их по домам, – сказал Славик и тоже вышел.

Сначала подвезли Игоря, он жил неподалёку в новой девятиэтажке. Потом Евгений Иванович спросил, куда везти Кольку, кивнул и развернул машину. Пока ехали, Колька задремал.

– Здесь, что ли? – спросил водитель, тормознув у дома.

От толчка Колька очнулся:

– Спасибо, – сказал, вылезая из машины.

– Давай-давай, – кивнул милиционер, не подав руки.

Был пятый час утра, двор был забит туманом, в котором, как в вате гасли все звуки…

 

Колька придержал дверь в подъезд, чтобы не хлопнуть, поднялся к квартире, своим ключом открыл дверь, не включая свет в коридоре, прошёл в ванную. Затем пошёл в кухню, попить и споткнулся… Отец лежал поперёк кухни, и запах перегара…

Колька прошёл в большую комнату.

– Чего ползаешь? Спи на кухне! – громко прошептала мать с кровати.

– Мам, это я… – сказал Колька и торопливо прошёл в маленькую комнату.

Алёша спал, сбив одеяло в ноги, раскинув руки.

Горько стало Кольке, горько… "Ведь целый год не пил, и опять…" Он торопливо разделся и провалился в сон, скоро нужно было вставать – в школу.