Порог

 

 

 

Вернувшись после школы домой, Алёша сразу ухватился за книгу.

Он сидел в своей (на двоих с братом) комнате за столом, снимал школьную форму и не переставал читать; так же, читая, оделся в домашнее; отвлёкся от книги, чтобы быстренько повесить форму на спинку стула, и опять книгу в обе руки, глаза в страницу – путешественники уже достигли Патагонии.

Ушёл в кухню. Тут опять пришлось на время книгу отложить. Поставил на огонь сковородку, в неё кусок маргарина, ломтик хлеба. Когда хлеб обжарился, перевернул на другую сторону, залил двумя яйцами, посолил. Чайник поставил кипятиться.

Ел и пил чай, опять читая…

Успел ещё математику сделать (задачу, вроде бы, верно решил – его ответ сходился с тем, что был дан в конце учебника), чтобы не оставлять на вечер неприятное, и, быстро одевшись, вышел из дома, заспешил к автобусной остановке. Договорились с матерью встретиться у фабричной проходной, чтобы идти потом "в центр", по магазинам.

 

День после ночной грозы был по-настоящему летний, повсюду, отражая солнышко, подсыхали лужи, густой тополиный аромат витал в воздухе, листва и трава были умытые, сочно-зелёные. И настроение у Алёши было самое хорошее, какое только может быть у двенадцатилетнего мальчишки.

Хоть и не любил он ходить с мамой по магазинам, но сегодня и это казалось ему приятной прогулкой. Покупать, насколько он знал, мать собиралась ему на лето одежду и обувь.

И уже минут через двадцать он стоял у проходной. Большие железные ворота для машин, рядом одноэтажное жёлтое здание, а в нём проход с "вертушкой" и рядом с ней строгий дедушка, которому все показывают пропуска, а к некоторым он даже заглядывает в сумки.

Алёша постоял на выходе из проходной – мамы не было. Он взглянул на большие круглые часы над дверью – без пятнадцати четыре – и вышел на улицу. Тут был тенистый скверик, клумбы с ярко оранжевыми цветами, памятник – солдат с автоматом времён Великой Отечественной, выкрашенный серебряной краской… На высокой кирпичной стене фабричного здания, уже там, за воротами, огромными буквами написано: "Слава КПСС". И он вспомнил обрывок анекдота, который услышал сегодня в школе (на перемене подошёл к брату Кольке, а ему дружок как раз рассказывал): "…а Слава Капээсэс, вообще, не мужик!"

На стене соседнего здания надпись: "Перестройка – это революция! М. С. Горбачев".

 

Люди идут и идут через проходную, мамы всё нет и нет… И мысли к нему пришли совсем не детские (конечно, сам он не мог оценить – детские или нет, подумал вот так – и всё): вырастет он, станет взрослым и тоже будет ходить на какую-то работу. Каждый день – на работу-с работы. Выходные, и опять на работу. А разве можно, честно-то, любить, например, работу смазчика оборудования, как у матери. Да ведь и любимая, но каждый день одинаковая работа, надоест. Да ведь и помимо работы жизнь тоже однообразна… Ведь все эти путешествия, приключения – это только в книжках. А на самом деле даже работа, допустим, космонавта – однообразна. Так ведь скучно жить-то!.. И Алёша сам испугался этих мыслей. Он знал, что в них какая-то неправда, но вот явились они, эти мысли, испугали, чем-то ещё незнаемым, и в чём защита от них, и как понять их неправду…

…А только жизнью, вот этой самой, которая вся ещё впереди. Но этого Алёша Попов ещё не знает…

Вот и мама!

 

Быстрые и, как всегда, строгие её вопросы: "Уроки сделал? Поел?.." И ещё спросила:

– Отец не появился?

– Нет.

Вчера он не пришёл ночевать. Это бывало. И Октябрина Савельевна пока что не переживала особенно – вечером явится, никуда не денется. И всё же беспокойство, неуют в душе у неё, но вида не показывает.

Вчера аванс получила – вот и решила по магазинам пройтись. Да Кольке сорок рублей дала на кроссовки, давно уж обещала. И даже разрешила самому идти покупать – взрослый парень-то уже. "Взрослый-то, взрослый, а ребёнок ведь ещё, купит ерунду какую-нибудь… Да уж что купит, то и купит…"

Вскоре они зашли в большой, со множеством отделов, магазин "Детский мир".

Алёше особенно нравился отдел обуви. Вернее – запах новой обуви ему нравился, витавший здесь, запах кожи. Он помнит, как ещё когда маленький был, раньше, просил мать в этом отделе или в другом обувном магазине: "Мама, давай ещё здесь постоим, понюхаем…" Сейчас он уже большой, с улыбкой те слова вспоминает, но запах этот всё равно нравится ему…

 

Уже несколько пар полуботинок примерил – то жмут, то велики… Наконец, выбрали – чёрные, на кожаной с невысоким каблучком подошве, блестящие. Конечно, хотелось Алёше, что-нибудь "повзрослее", но, и эти хорошие, очень хорошие… Не хотелось уж и снимать их, но пришлось. Он сам понёс картонную коробку с покупкой.

В соседнем отделе продавались рубашки. Купили Алёше голубую с короткими рукавами – сразу впору пришлась.

Брюки ещё купили.

Некоторые из приятелей и одноклассников в настоящих джинсах щеголяют или в новомодних "варёнках". Появились ещё какие-то "бананы" – ну, это для взрослых, "бананы" ему и не надо. А вот джинсы бы… Но они в магазинах не продаются, да и стоят дорого. Так что брюки мама купила самые обычные, прямые, серые.

Потом зашли в соседний магазин. А там женское бельё. Алёше стало стыдно.

– Мама, я на улице подожду.

– Ну, подожди, – равнодушно, как показалось Алёше, ответила мать.

 

Он вышел на улицу. По дороге, под ярким солнышком, посверкивая лакированными чёрными боками, с тёмными, скрывающими машинное нутро стёклами, ехал автомобиль. Это был автомобиль! Не только Алёша, но и большинство прохожих, наверное, никогда таких не видывали, останавливались, оглядывались.

"Мерседес!" – восхищенно выдохнул кто-то…

Мама вышла из магазина:

– Ну, домой.

– А в книжный? – Они всегда заходили в книжные магазины, но покупали книги редко – не было хороших-то. Вернее, они были, но по какой-то, непонятной Алёше, "подписке". И стояли эти "подписные" книги на отдельной витрине, за стеклом. Там и Жюль Верн бывал, и Фенимор Купер… Хоть поглядеть-то…

Большой магазин "Дом книги" был рядом, на этой же улице.

– Ну, пошли, – сказала Октябрина Савельевна, но опять, показалось Алёше, равнодушно сказала.

Вот и сегодня стояла там, за стеклом, близкая, но недоступная, такая желанная книга "Последний из могикан". Алёша уже читал, брал в школьной библиотеке, книги "Зверобой" и "Следопыт", тоже о Нати Бампо, отважном охотнике и друге индейцев. А вот этой, "Последний из могикан", не было в библиотеке…

– Мальчик, ты что? Что с тобой? – всполошилась продавщица, полная беловолосая женщина.

– Я… ни… ничего…

– Ну-у, ещё не хватало! – увидела и мать его беззвучный плач, две горошины, оставляя мокрые полоски, ползли по щекам.

– Подождите! Мальчик, не плачь. Какую ты хочешь книгу? Эту?

Алёша молча кивнул. Мать крепко держала его за руку, но уже не тянула на улицу и тоже молчала.

– Есть, есть у меня такая книга. Есть, – обрадовано даже заговорила продавщица. – Не выкупили одну, так я и отложила для себя… – и тут же споткнулась на слове, поняла, что лишнее сказала.

– Нет, нет, спасибо, не надо, – сразу же, будто за подсказку ухватившись, сказала Октябрина Савельевна.

Алёша уже веривший, знавший, что книгу купят, опять, в миг единый, ощутил, как рушится что-то вокруг него или внутри него, будто в этой книге, о которой ведь и не думалось несколько минут назад, заключалось что-то самое-самое для него…

– Да может и другую не выкупят, – спохватилась сердобольная продавщица. – Я-то найду себе. Идите в кассу, пробивайте рубль сорок.

– Мама… – зачем-то сказал Алёша едва слышимо.

– Выревел… – откликнулась Октябрина Савельевна, уже направляясь к кассе.

– Спасибо, – прошептал Алёша, принимая книгу из рук женщины.

Книга совсем новая (Алеша больше привык к библиотечным), пахла клеем, типографской краской, картоном обложки. Серия: "Приключения и фантастика" – рамка из множества маленьких рисунков: корабли, пальмы, космические ракеты… А в центре большой рисунок: молодой индеец с выбритой головой (только длинная косица на макушке и в ней несколько перьев), в одежде, наверное, из кожи, с бахромой по швам, с большим охотничьим ножом на поясе. Алёша уже знает, что это Ункас, сын Чингачгука, последний из племени могикан… Запах книги пьянил сильнее, чем запах новой обуви…

 

…Октябрина Савельевна понимала, что для особого волнения причины нет. Одну ночь её загулявший муж мог провести где угодно – у кого-то из собутыльников, на улице (тепло уж, не замёрзнет), в вытрезвителе в конце-концов… И всё же, она не могла ничего поделать с собой, чувствовала – что-то плохое с ним… Ну, то что с работы уволят или сам уйдёт, это понятно, не впервой… Но нет, не это, что-то другое…

…Нашёл Василия Попова председатель профкома завода Батистов. Взял в тот день отгул и ехал на собственном "Жигулёнке" шестой модели (за зелёный цвет называл его "лягуша") на дачный участок – договорился с мужиками из соседнего совхоза, что вспашут трактором и проборонят ему гряды. Да брёвна и доски на дом должны ещё сегодня привезти. Хлопот, в общем, полон рот.

А он и лежит – почти уж выбрался из придорожной канавы на саму дорогу. Батистов, конечно, решил, что пьяный, но почему-то остановился, вышел из машины. Запах перегара, и правда, чувствовался в утреннем свежем воздухе. Да только уже не пьяный был Василий Петрович Попов. Был он уже мёртвый.

 

И так стало Батистову… не страшно, нет – тоскливо.

Ярое, будто обновлённое ночной грозой солнце всходило. Серая лента дороги – без конца, в синий горизонт. Молодая зелень совхозного поля справа, густая зелень придорожных кустов слева. Воробьи, топорща пёрышки, купаются в луже. Шмель прогудел по своим делам. А человек мёртв.

Только в воскресенье ведь вместе ехали сюда на заводском автобусе. Да вчера, после уж смены, видел его мельком, копошились с Хрыновым и Макаровым в цехе – не секрет, что халтурили. Так как же он здесь-то оказался?

Ближайший телефон в конторе совхоза, оттуда и позвонил. Сперва в милицию, потом вспомнил телефон (часто приходилось звонить когда-то) недалёкой соседки Поповых, бывшей работницы их завода, а ныне пенсионерки Соколовой. Попросил её сходить к Поповым.

 

…Неля Павловна Соколова, работавшая когда-то на заводе бухгалтером, жила в этом же доме, через подъезд. Она-то и сидела сейчас на скамейке у подъезда Поповых. Строгая и даже торжественная, в сознании своей миссии.

– Октябрина, постой-ка, – сказала, поднявшись, не меняя торжественного и скорбного выражения на лице.

Алёша не стал мешать разговаривать старшим, но и домой один не пошёл. Отшагнул в сторону. Его привлёк котёнок – маленький, серый, сжавшийся в комок на газоне, под кустиком.

Обернувшись на мать, увидел её лицо – строгое и будто окаменевшее, даже глаза застыли.

– Что, мама?

– Отец умер у нас.

Алёша не понял, что отца больше нет, но понял, что случилось страшное… Книга, которую он держал в руке – выпала прямо в тротуарную лужу. Он сразу же схватил её, стал вытирать, но обложка и края страниц успели намокнуть. Так и остался насовсем серый потёк на картинке обложки, страницы по краям стали кочкастые, и книга никогда не закрывалась плотно.