Мужской процесс

 

 

 

Во время вечерней тренировки, 6 августа, я заметил, что за мной наблюдают. В восемь часов вечера по школьному стадиону постоянно идут люди, но мало кто из них задерживает взгляд на человеке, машущем руками. Разве, припозднившаяся мамаша выйдет с ребенком из детского сада, и они постоят вдвоем, посмотрят, "как дядя делает гимнастику".

Сначала я заметил одинокий женский силуэт на крыльце школы, потом обратил внимание, что силуэт постоянно обращен ко мне лицом. Когда знаешь, что где-то установлена камера видеонаблюдения, всегда начинаешь сам как бы смотреть на себя со стороны и представлять, что видно на экране монитора: что ты делаешь на "картинке", как себя ведешь.

Поворачиваясь и наклоняясь, я старался делать движения более правильно, втянул живот, чтобы выглядеть спортивнее. Силуэт наблюдал за мной, а я, бросая незаметно взгляды в сторону крыльца, определил, что это молодая девушка по какой-то причине неотрывно смотрит в мою сторону. И вдруг у меня мелькнула мысль, что по внешнему виду она похожа на мою соседку с верхней площадки. Издалека мне не было видно ее волос, я перестал двигаться и вгляделся в женский силуэт.

Девушка тут же повернулась ко мне боком, спустилась с крыльца и ушла из школьного двора в противоположную от меня сторону. Я различил, что у нее длинные светлые волосы и походка, как у моей соседки, но она была в джинсах, и ее фигура не была такой стройной, как у соседки. Она или не она? Если она, зачем так долго на меня смотрела?

Не успел я вернуться домой и снять с себя мокрую тренировочную одежду, как зашипел и заскрипел мой дверной звонок. Он может издавать какие угодно звуки, кроме тех, что должен – звонить. Я был в одних трусах и собирался в ванну. Когда в мою дверь "скрипят", иду открывать в том, в чем был: в трусах, так в трусах, без трусов, так – без трусов я по дому не хожу, тем более после тренировки, когда тело распарено, и легко простудить поясницу. Я быстро навязал на пояс полотенце и открыл дверь.

– Точно, это были вы! – сказал я обрадовано девушке, стоящей перед дверью, – я вас по волосам узнал, Виолетта?

– Да, я живу...

– Этажом выше в 71 квартире, ваш папа генерал, – я видел, как она смутилась, как ее щеки покраснели, но из двери на меня, почти голого, дул сквозняк, – Виола, заходите быстрее, я простыну к чертям собачьим!

Я сделал три шага назад в коридор, она переступила порог и стала пробовать закрыть мою дермантиновую дверь. Щелкнул язычок замка, девушка повернулась, и мы оказались друг перед другом: я с голыми ногами и она в джинсах. На ней в этот раз, в отличие от предыдущего, ничего нигде голым телом не светилось.

– Слушай, Виола, мне надо в душ, вот кухня, вот лавка, проходи, – я перешел на домашний стиль разговора, говоря ей ты, и не особо озабочиваясь по поводу своего наряда, – подождешь пять минут?

– Подожду.

– Все, тогда я побежал, – я открыл дверь ванной, которая, если кто забыл планировку хрущевок, находится в метре от входной двери, шмыгнул туда и зачем-то закрылся изнутри на защелку. Посмеялся над собой, но защелку в исходное положение не убрал. Коли в квартире уже два человека, одному положено закрываться от другого.

Под шум воды попытался угадать, зачем она наблюдала за мной и пришла ко мне домой. Хотела оценить мою физподготовку, чтобы передать информацию в лагерь соперника? Для чего идти сюда, сообщить, что соперник в три раза сильнее, и у меня нет никаких шансов? А что она может понимать в физподготовке бойцов – ничего, зачем глазела? А может, хочет передать что-то от отца? Почему не подошла прямо на стадионе? Непонятно. Видимо, ее что-то беспокоит из внутренней жизни двора, поэтому зашла ко мне, когда этого никто не видит.

Прежде, чем явиться на кухню, я вполне прилично оделся, покопавшись в своем шкафу: носки, брюки, белая футболка – все целое и чистое.

– У вас уютно, – сказала она, увидев, что наконец-то усаживаюсь за кухонный стол, – я, когда маленькая была, мы в такой же квартире жили. Она двухкомнатная?

– Двух.

– Да, точно в такой же, и обои даже похожи, их мама с папой сами клеили.

– Я тоже сам клеил. Как отец, вернулся?

– Пока нет, он быстро не вернется.

– Возникли проблемы?

– В Москве у нас всегда проблемы.

– Работа у него такая.

– Работа..., – она почему-то усмехнулась. Я замолчал, чтобы подождать, будет она говорить дальше или нет.

– Вы один живете? – спросила она, не став договаривать предыдущую мысль.

– Один.

– А папа не один.

Кажется, мне стало понятно, о чем она думала, но я с вопросами к ней в душу не полез.

– Виа, – я сократил ее имя до самого удобного в произношении, – что тебя на стадион привело?

– Сначала я к вам здесь в дверь звонила, потом вспомнила, что вы на стадион начали ходить, пошла туда, но вы так занимались, что я просто стояла и ждала.

– Чего ждала?

– Меня Ольга просила, – она замолчала. Я не мог понять, то ли ей не хочется говорить о просьбе какой-то Ольги, то ли она вообще уже забыла про Ольгу и думает о чем-то другом.

– Что просила Ольга? Виа, ты какая-то странная, что случилось? Говори сразу и прямо в лоб, рубани как твой друг, без лишних предисловий.

Она посмотрела внимательно на мое лицо. До этого она ни разу не взглянула мне в глаза.

– У вас и не видно уже почти ничего. Больно было?

Я тоже первый раз открыто и прямо посмотрел на ее лицо. Что видишь, когда первый раз внимательно смотришь на лицо девушки? Губы, прежде всего губы. Обычно они окрашены в яркие тона, и запечатлеваются в сознании первыми. Даже когда на них нет помады, они все равно ярче всех остальных деталей на лице.

У нее были большие губы, но как бы чуть-чуть поджатые, от чего под щечками появились две маленькие ямочки. На губах почти не видно было помады, ее цвет отличался от цвета губ, он был темнее их. Если губы такие красивые, зачем их красить, подумал я. Носик маленький и детский, из-за этого щеки казались пухлыми, цвет глаз я не успел заметить, как только мы встретились взглядами, она сразу опустила глаза. Зато я хорошо увидел ресницы, их ровные полукруглые серые щеточки на светлой коже. Брови почему-то были темнее ресниц, хотя должно быть наоборот, если ресницы намазаны сажей, именуемой тушью, а волосы те самые, на которые я давно обратил внимание: они скорее светлые, чем русые, длинные и точно также, как у Нино, завязаны наверху в узел и все равно спускаются далеко вниз, хвостик волос выглядывает из-за спины у самой скамейки.

Сделав обзорный круг по ее лицу, я вновь посмотрел на ее губы, потом на круглый гладкий подбородок и кожу на шее. В ее ухе рядом с волосами увидел белую сережку с крошечным блестящим камушком. Краешек черной тонкой майки с одной стороны закрывал плечо почти до самого уха, а с другой опустился с плеча на руку, обнажив кожу на шее и ключице, которая лишь угадывалась по неглубоким очертаниям на ее округлом плече. Край воротничка майки уходил вверх под самый подбородок, скрывая под тканью все ее тело и грудь, но при этом на ткани не было ни одной складки, она вся натянулась, будто это был чулок, а не майка. Прошу прощения, немного ошибся в описании майки девушки, в районе подмышек на ее майке были складки, они веером собирались в углу, когда она прижимала руку к телу.

– Больно не было, Виола, в тот раз мне повезло.

– Ольга просила узнать, может ли она поговорить с вами.

– О чем?

– Она любит Константина.

– Константин, – это который с капюшоном?

– Да.

– А Юрик – это модненький такой?

– Да.

– И любит она того, что со мной подрался?

– Да, Костю.

– Пусть любит, "ми не против", скопировал я интонацию латыша, которого приговоренные к расстрелу просили дать возможность покурить перед смертью в фильме "Служили два товарища".

– Она в университете учится,

– Старше, значит, этого Костика.

– Он ее на улице защитил, они после этого встречаться начали.

– Вон оно что, он теперь к ней никого не подпускает, телохранителем стал.

– Вы пьяные были.

– Я не отрицаю, – мне уже расхотелось беседовать на эту тему и вспоминать, что было.

– Ольга про вас много знает.

– Досье собрала?

– Она вашу фамилию в гугле щелкнула, а там про вас полно. Она сказала, что вы всем известны.

– Виа, давай не будем обо мне, хочешь чая? У меня, правда, нет ничего сладкого, сахар пойдет?

– Спасибо, мне сладкого нельзя. Я домой сейчас пойду, мне как Ольге сказать?

– Скажи как есть, я не хочу с ней ни о чем беседовать. И попроси передать это Константину. Никаких переговоров не надо, согласие достигнуто при полном непротивлении сторон.

– Что? Я не поняла, что вы сказали?

– Это из классиков, которые "хорошо излагают".

– Лев Толстой?

– Два льва толстых, один – Ильф, а второй, как это ни странно звучит, – Петров.

– "Золотой теленок"?

– "Двенадцать стульев".

– Я не читала.

– Я догадался.

Она встала с лавки и поправила майку, потянув ее вниз к джинсам, от чего косой ворот ее немного опустился и обнажил всю шею. Я убрал глаза в сторону, чтобы не смотреть на ее круглый животик, который оказался прямо передо мной, и на котором перед моим носом замаячила ямочка ее пупка.

– Я провожу.

– Не надо, не надо, – запротестовала Виолетта.

– Да только до дверей своей квартиры, чего вы испугалась, – смутился я и сам немного.

Она надела свои туфельки на простеньких низких каблучках и, не открывая двери, спросила:

– Можно, я еще завтра к вам приду?

– Завтра?

– Вечером, ненадолго?

– Приходи.

– До свидания, – она открыла дверь и сразу побежала по ступенькам вверх.

Когда я закрывал дермантиновую, я заметил, что в джинсах она выглядит полнее, чем в платье. Когда на девушку, одетую в джинсы, смотришь снизу, ее излишняя полнота сильнее бросается в глаза.