HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Евгений Даниленко

Лёд

Обсудить

Роман

 

Купить в журнале за декабрь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года

 

На чтение потребуется 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 16.12.2017
Оглавление

8. Часть 8
9. Часть 9
10. Часть 10

Часть 9


 

 

 

С Михаилом Юрьевичем мы время от времени созванивались. Встречались в излюбленных местах свиданий шпионов – Ботаническом саду, возле Дома художников на Крымском валу или в парке Горького. Полковник был тихий, задумчивый, обращённый в себя. Иногда на его лице мелькала тревога. Он говорил о том, что жена не даёт развод. Женщина с твёрдым и горьким сердцем. Испросив аудиенции у начальства управления контрразведки, получила его. В результате реноме полковника пострадало. Марина – это тихая гавань. «Счастье, что я встретился с ней». Катя – очень сильная девочка. Недавно, на спор с братиками, она схватила книжный шкаф и бегом спустилась с ним по лестнице с третьего этажа на первый. Братики мечтают быть фокусниками. Пока же они осваивают профессию клоунов. Неутомимо соревнуются друг с другом в шутках и забавных розыгрышах. Иногда их энергия выплёскивает через край. Третьего дня Михаил Юрьевич, собираясь на работу, надел туфли и ощутил дискомфорт. Сняв туфли, он обнаружил в них кал. А коварные братики, прячась в это время за висящими на вешалке в прихожей пальто, сдавленно хохотали. Самому Михаилу Юрьевичу было, вероятно, не до смеха. Однажды он вскользь упомянул о своей командировке в объединённую Германию. «Уже тридцать шесть бывших офицеров «Штази» застрелились». У меня всё это не укладывалось в голове. Какие-то массовые самоубийства в центре Европы. И вновь упоминалось о желании поработать на фоне сельскохозяйственных пейзажей. Я не очень хорошо понимал это желание Михаила Юрьевича. Контрразведчик! Полковник КГБ! Но (мы гуляли по Крымскому валу) справа по курсу лежала в тени старых ив металлическая статуя человека с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Мы остановились перед ней, и я высказал недоумение по поводу того, зачем понадобилось сносить произведение искусства, в котором воплотились – всего лишь представления народа о Рыцаре Революции, никакого отношения не имеющие к персонажу, подглядывавшему в щёлку за тем, как резвятся специальные люди в кожаных фартуках. Это была последняя наша встреча. Через некоторое время я позвонил на Лубянку, и незнакомый мужской голос отрывисто бросил в трубку: «Он здесь больше не работает!». Короткие гудки… Я не запомнил название улицы, на которой стояла пятиэтажка, где мы с Михаилом Юрьевичем сидели за столом, а Катя, Сашка и Петька давали в нашу честь представление. У меня остался только его старый домашний телефон. Но по нему я не звонил. Женщина с горьким сердцем и всё такое. Михаил Юрьевич – это псевдоним. На самом деле его звали как-то иначе. Наверное, можно было каким-то образом установить оборвавшуюся связь с полковником. Например, дать объявления в газетах. Или встать у турникета на станции метро «Калужская» (где-то в районе неё жила Марина) и ждать появления знакомого лица. Однако мне было не до Михаила Юрьевича. И ему было не до меня. Племянники и племянницы Нели с утра до вечера убирали урожай. Мы с Колей копали картошку, перебирали её, складывали в мешки и относили в погреб. Неля кормила нас до отвала. Все окрестные продуктовые магазины наполняла гулкая тишина. Женские зимние сапоги продавали по той же цене, по которой неделю назад – экскаватор. Опасаясь голода, Неля заготавливала впрок картофель, капусту, свёклу, лук, морковь. Под окном её светёлки росла группа черноплодных рябин. С утра пораньше Неля напустила на неё четырёх племянниц, и к вечеру на рябинах не было ни одной ягодки. Сварив из них компот, Неля разлила его по полуторалитровым пластиковым бутылкам и заперла эти бутылки в кладовке на замок. По вечерам мы с Колей сидели в дальнем углу сада перед костром, в котором горели сухая ботва и обрезанные ветки. Муж Нели вспоминал, как после окончания института получил распределение на строительство медеплавильного завода в Среднюю Азию. «Зарплата идёт громадная! Но куда деньги девать, если кругом пустыня? Я вкалывал по две смены. Кроме работы, всё равно заняться нечем. Построил завод, перешёл на канал. Ирригировал Голодные степи. Недавно ездил туда к свояку. Кричит: «Убираться отсюда надо! Местные трансформаторы и провода продали в Китай, столбы на дрова пилят. «Мы, – говорят, – скотоводческие… Зачем нам столбы!» Со стороны дома послышался душераздирающий вопль. Три племянника и четыре племянницы Нели, стакнувшись, сделали подкоп под кладовку с компотом. Замаскировав лаз соломой, детишки в течение четырёх дней дули сладкий продукт, вместо него наполняя пластиковые бутылки водой, закрашенной синькой. Подлог открылся случайно. Неля, вдруг почувствовав, что ей нестерпимо хочется выпить пару-тройку стаканов компота из черноплодной рябины, пришкандыбала в кладовку, открыла замок хранившимся в потайном месте ключом и, не зажигая свет, на ощупь исполнила своё желание. Но, отходя ко сну, бросила на себя взгляд в зеркало и теперь подсчитывала урон, который нанесли ей проклятые проворные воришки…

 

Однажды, после утренней пробежки по мокрому (ночью шёл сильный дождь) лесу, я, почувствовав какое-то изнеможение, прилёг на своё застеленное клетчатыми одеялами ложе. Вдруг на лестнице послышались шаги. Вначале я решил, что это Неля поднимается ко мне. Потом понял: соседская корова, сорвавшись с привязи, перепрыгнула через шаткий забор и теперь лезет ко мне наверх, шаркая боками о стены. Однако я ошибался. Без стука распахнулась дверь, и за порог шагнула дама в рубенсовском стиле. Странная кокетливая шляпка была на ней. Платье без рукавов (а на улице – нулевая температура). Босоножки. «Здравствуйте. Я – жена родного брата Коли, Яши. Дело в том, что вчера Яша умер. Скажите, вы не заметили на лице Коли печаль?» Перед пробежкой я застал Колю во дворе. Собираясь вместе с Нелей в Москву, он протирал тряпкой окна своей коричневой «Волги». На лице его не было заметно и тени скорби. Я честно сообщил гостье об этом. «Ах, какая чёрствость, – всхлипнула она. – Ведь умер его родной брат! Если бы это случилось с моим братом, я бы этого, кажется, не перенесла…» Женщина залилась слезами. «Ну и суб Коля», – глядя на свежеиспечённую вдову, подумал я. Наплакавшись, женщина, обратив ко мне мокрое несчастное лицо, спросила: «А сколько вы им платите за квартиру?». Мне было не очень удобно обсуждать столь щекотливый вопрос. Сначала я растерялся. Потом почувствовал раздражение. Следует признаться, что по натуре я грубоват, хотя и ряжусь в личину воспитанного человека. «А какое вам, собственно, дело?» – «Дело в том, – отвечала женщина, опускаясь в моё рабочее кресло, которое тут же начало на все лады скрипеть, – что верхний этаж этого дома, после смерти нашей почтенной свекрови, принадлежит нам с Яшей! И вот, узнав, что Неля и Коля сдают этот верхний этаж известному сценаристу, я встала сегодня пораньше, села в электричку и поспешила сюда, чтобы уладить вопрос об оплате. Ну, сами понимаете, расходы, связанные с похоронами, и всё такое… Мне нужны деньги!» Оговорив сумму (шестьдесят тысяч долларов США в месяц), мы с Яшиной женой условились, что я буду оставлять деньги под камнем, лежащим на берегу соседнего пруда и, дружески простившись, расстались. Вечером, когда приехала Неля (Колю задержали в столице дела), я сообщил ей о визите дамы в шляпке и об участи, постигшей Яшу. «Вчера умер? А я его сегодня, как всегда, вдрызг пьяного, видела. Они живут в одном с нами подъезде. Он и новая пассия его». Дивные, дивные дела творились в столице! Её наводнили атаманы-молодцы, беспутные клемантинки, рукосуи и лапотники. Маги и чародеи давали сеансы на Красной площади: десятки тысяч людей одновременно поднимались на несколько сантиметров в воздух. Ожили обряды гадания на кофейной гуще и столоверчение. В Кремле видели тень Иоанна Грозного – ходила по Георгиевскому залу, щурилась на разбомбленные гостями столы и однажды плюнула в паштет, поедаемый артистом Фазановым, разговаривающим голосом Горбача. И вот, вдобавок ко всему, мертвецы шатались по московским дворам, распространяя запах портвейна.

 

Москва таинственный город. Не могу отделаться от ощущения, что он мне всего лишь снится. Многие знакомые бесследно растворяются здесь, в течение нескольких минут исчезают многоэтажки, в которых они живут, по их телефонам отвечают какие-то Бурцевы из Омска (разве есть на свете такой город? нет его, нет!), и, открыв записную книжку, вы, вместо адреса этих многих, обнаруживаете волнистые линии – будто адрес стёрт ластиком, зажатым рукой атлета. Однако случается и по-другому. Так, например, отправляясь на тот пятачок, что образован Садовым кольцом, я почти уверен: встречу там Яну. В зависимости от времени года, на ней будет пальто с капюшоном либо красный в белый горошек сарафан. Мы сядем с Яной на лавочку или будем ходить взад-вперёд по заснеженному бульвару. Она расскажет мне о своём возрождении под влиянием беременности. Передаст привет от Раджа и Мурата, с которыми виделась недавно на одной глубокомысленной вечеринке. Затем, справа от нас или слева, завизжав тормозами, остановится легковой автомобиль, и, ласково кивнув мне, Яна, на юных нарядных ногах, посеменит к клиенту. Так же часто встречаются там театральные деятели из тех, что появляются на телеэкране то и дело. Грудастые журналистки в обтягивающих кофтах берут у них интервью. Деятели, глядя в камеру, говорят поразительно верные вещи, например: общество состоит из жертв и баловней, многое нынче делается для наживы и потехи (ничего не попишешь – вздыхают они в скобочках, это цена, которую мы платим за эпоху лицемерия), и прочее, в том же духе. Но когда я вижу тех же деятелей за стёклами модных кафе, поедающих творог со сметаной, салат «Цезарь» или суточные щи, отчего-то мне кажется, что эти деятели – плуты. Но отчего? Ведь ничего плохого ни в твороге, ни в салате, ни в щах нет. Москва город красавиц. Они не дают мне покоя. Годами память хранит воспоминания о том, что открылось, когда малютка, сидевшая напротив меня на полудиванчике, мчащемся по тоннелю к станции «Пушкинская», вдруг непроизвольно зевнула. Она лишь накануне поступила в Щукинское. Дочь отца, чьё лицо знакомо миллионам кинозрителей, но фамилию его назвать затруднительно. В своё время я тоже поступал в «Щуку», и перед прослушиванием слонялся по вестибюлю, разглядывая вывешенные на стенах фотки: К. Райкин в роли Эго (пьеса Эжена Мекленбурга «Креп и крап»), Ю. Богатырёв в роли Молчадского (пьеса «Тобол» Ермакова), популярный ныне Мгебров в полосатых подтяжках, Гзовская с мундштуком в лошадиных зубах и, конечно, Арватов… «Зинданов!» – крикнула, выглянув в коридор, женщина, оправленная в янтарь. Не знаю, почему я избрал себе такой псевдоним. Я вошёл в аудиторию, где окна были открыты. О, как пахло пылью и нагретым асфальтом! Буквально в двух шагах отсюда неслась по кольцу железная, грохочущая, стремящаяся укусить свой хвост змея, а тут время остановилось. За окнами ветхозаветность жестяных крыш, наивные балконы, дворничиха, бесшумно шаркающая метлой возле бочки с квасом. «Этот город мой, – думалось мне. – Я останусь здесь навсегда. Возьмите душу за метлу, за едва слышно долетающий звук пианино, за эту, оправленную в янтарь…» – «Ну-с, что вы нам прочтёте?» – послышался в нагретом июльским солнцем воздухе репетиционного зала голос человека, отдавшего театру жизнь. Чувство легендарного затмения… «Тварь ли я дрожащая, – раздаются внутри меня слова монолога, подготовленного для сегодняшнего – нет сомнений, триумфа, – или право имею?!» – «Ничего», – пожав плечами, отвечаю я. Пауза. «Что ж, я вас больше не задерживаю. Агния Робертовна, пригласите, пожалуйста, следующего…» Итак, блондинка семнадцати лет с чёрными глазами. Мы спустились в подземный переход, на какое-то время спрятавшись от принявшегося лупить во все лопатки солнца. Вышли на противоположной стороне асфальтового жёлоба, который по наклонной спускал в пропасть очередной день моей жизни и дворами добрели до Патриарших. Нужно ли говорить, что ни души не было на прудах в этот час вечернего заката. Никто не пришёл посидеть на лавочках под липами. Пустынны были аллеи. Её звали, кажется, Настя. Впоследствии она превратилась в певицу, поющую толстым голосом, по крайней мере, военные, их жёны и члены их семей носили Настю на руках. Мамка её, писательница, обреталась в Ташкенте. Папан был светским львом. Предоставленная самой себе девочка познавала жизнь. В двенадцать лет у неё были в школе трое любовников. Она делила свою благосклонность между ними и преподавательницей химии. На большой перемене уединялась с любовниками в раздевалке спортзала, ключ от которой подарила ей старшая подруга-химичка. Дни текли, и, лаская маленькую лесбиянку, большая подавала ей советы относительно того, как лучше избежать беременности. В качестве недорогих и относительно надёжных контрацептивов упоминались дольки лимона. Будучи по натуре отзывчивой и бесшабашной, девочка не требовала от своих партнёров укутывать пипки в чехольчики. Но в тринадцать к ней, распростёртой определённым образом на специальном станке, приблизился, пряча за спиной пассатижи, человек в белом халате. Она была уже довольно известна. Её красавец-папан, ни о чём не подозревая, возил дочурку в гости к более чем многочисленным друзьям и знакомым. Пока он валялся в отрубе внизу, на верхнем этаже дачи взрослые запыхавшиеся дядьки терзали его плоть и кровь. Однажды девочка познакомилась со Свасьяном. Он прослушал её, подыгрывая одним пальцем на пианино с присобаченными спереди медными, уже зелёными от древности подсвечниками, и вдруг кинулся на стоящую на фоне окна, распахнутого в сиреневый сад. Да, затылок девы расплющился о пол, а ноги искали опору и наконец нашли её – упершись в подоконник. Однако на этом всё и закончилось. Дядьки оказались не очень-то щедры. Время от времени, вступая друг с другом в расчёты, прибегали к юнице, словно к определённого рода валюте. Всё-таки Настя была слишком добра и не думала о дальнейшем. Но последней каплей явился живот одного журналиста-международника, который совсем недавно мастерски охаивал Штаты. Пухлый животик, пахнущий сладкой гадостью. Нет, она, Настя, не чистоплюйка. Она прекрасно понимает, что человек – животное, однако международнику в черепаховых очках всё же не мешало хотя бы раз в год скоблить своё пузцо, плескать на него водичкой. Так что уже около трёх лет у нее никого не было. Обойдя вокруг заключённого в рамку из железобетона неба, мы вышли на Садовую. Нырнули под арку, поднялись на третий этаж, и вот она, нехорошая квартира. Полюбовавшись украшающей стены подъезда росписью на темы романа, мы с Настей спустились во двор, вошли в подъезд противоположного дома с выбитыми окнами. В пустой прокалённой солнцем квартире поцеловались, и – начали сдирать друг с друга кожу. Вдруг внизу хлопнула дверь, и кто-то начал подниматься по лестнице. Московские знакомые… Они предстают перед вами, собравшимся прикончить пару пирожных в подземном буфете кинотеатра «Ударник», хлопают вас по плечу, растягивают губы в улыбке и начинают светский трёп, в то время как вы совершили пешую прогулку от станции метро «ВДНХ» – через Большой Каменный мост – сюда, в островок тишины, где, постукивая палкой о пол, похаживает юный горбун в джинсовом костюме. «Можно купить билет на «Апокалипсис нао»? – «Разумеется!» Ах, какой симпатичный горбун. И, с билетом в кармане, вы спускаетесь из видеосалона туда, где пахнет кофе и булочками. Ваше обоняние ведёт вас. Сегодня вы кредитоспособны. Намечается небольшой кутёж. Это-то после нескольких месяцев употребления супов из пакетов. Но мне сообщают, что недавно побывали в Голландии и видели там Мурата, спящего на куче отбросов. Джентльмена, который отвлёк меня от трапезы, зовут Саша Солоник. Хороший знакомый Мурата и Раджа – всё, что мне о нём известно. Да, я видел его иногда на Галушкина. И некоторых других. Гангстер – темперамент, а не профессия. Большинство из этих парней обожают кино и всё, что с ним связано. Пройдёт совсем немного времени, и Солоник совершит побег из ужаса, бреда, который на русском языке имеет название снисходительное – тюряга. Побег совершится по всем канонам средней американской фильмы, скроенной из «эстетики не опускаемых глаз». Там будут друг-охранник, он поможет распилить решётку, верёвочная лестница, ждущий наготове автомобиль. Сколько хлопот! И всё – из любви к искусству. Солоник мог бы покинуть Матросскую Тишину через КПП, всего лишь предъявив на выходе трамвайный билетик… В другой раз, в видеосалоне парка Горького место рядом со мной займёт Миша Азадянц. Мы с ним посмотрим поучительнейшую картину «Дорогая, я уменьшил наших детей» и, в осенней золотой прели, побредём по аллеям парка. Жена и дочь вдруг померещатся мне на «колесе обозрения», мне станет неуютно и пусто, хоть вой. Но выть я не буду, а буду слушать Азадянца. Он рассказывает о редкоземельных металлах. Один его друг занимается ими. И вот некий Вартан познакомил этого друга с Валерой из Таллина. Таллин – очень удобно, морской порт, и до Европы рукой подать. Ах, как там сейчас популярны редкоземельные металлы из России! Валера и друг Миши нашли общий язык. Но тут Вартан, почувствовав себя ущемлённым, заявил, что хочет долю за посредничество. Посредничеством он считает то, что привёл Валеру на вечеринку к другу Азадянца. И вот сейчас партнёры хватаются за голову, поскольку беспокойный Вартан не отстаёт от них, требуя непомерную сумму. «Послушай, – как ни в чём не бывало обратился Миша ко мне, – ты не мог бы уладить эту проблему?» – «Только имей в виду, я не выношу вида крови и поэтому предпочитаю стрелять с дистанции не менее полутора километров, лучше всего из пулемёта Калашникова». – «Но ведь от автоматического огня могут пострадать посторонние!» – «Вероятно. Однако издали живые люди мало чем отличаются от картонных мишеней, таким образом, я смогу спать спокойно». – «Экая нежная тварь, – пробормотал Миша и, когда прощались, протянул ключ от своей квартиры. – Держи. Будешь приезжать в Москву из своей деревни – сможешь зайти, помыться, отдохнуть». Мурат… Он сидел на бульваре, глядя остекленелым взглядом на памятник человеку, носившему под париком, для тепла, сложенную вчетверо газету, любившему покойниц, кныши с маслом, русские тройки и мастерски их описывавшему. Кажется, это было весной. Кажется, Мурат ещё не уехал в Голландию. «Привет». – «Здравствуй». Мы не виделись больше двух лет, но Мурат удивился моему появлению не больше, чем приземлению суповницы с зелёными человечками на бульвар, по которому текли ручьи. Он вскользь упомянул о друзьях, которых теряет. У нарков вечная проблема: потеря друзей. Вот и ещё один из друзей Мурата, двадцатипятилетний анашист с двадцатидвухлетним стажем Давид, инженер-теплотехник, классный специалист, пользующийся уважением на работе, сделался вдруг неравнодушен к блюдечкам и электрическим проводам. Блюдечки он кладёт на пол, разбивает их ударом каблука и окружает осколки проводом – от утюга, холодильника, телевизора, Давиду всё равно. Безо всякой паузы, тем же тоном, Мурат, глядя на складки чугунной шинели кудесника, сидящего неподалёку от нас, заговорил: «Если в мире что-то споткнулось, протяни руку и поддержи – будет солома, по которой через пропасть переберётся танк. Старики похожи на стулья. Зимним утром, когда несущиеся по дорогам промороженные тополя освещают небо фарами, ты ныряешь поглубже в диван и идёшь ко дну, прижав к себе нежно пульсирующую женскую ногу. Встань на колени, подними с земли ветку, взмахни ею – ты производишь действия. Зачем так громко играет скрипка? Почему двигатель трактора молчит? Отчего звенят над крышами домов звёзды? Один стог сена пахнет приятнее, чем пятьдесят тысяч золотых монет. Возьмите ваши пальцы – каждый из них живёт своей напряжённой внутренней жизнью, каждый сам по себе. А пальцы ног вдобавок ненавидят своих собратьев на руках, считая их выскочками. Эти последние платят пальцам на ногах глубочайшим презрением. Да и то: пальцы ног, действительно, недостаточно развиты и утончённы, в чём, впрочем, нет их вины. Поэтому зажмурься. Ну как? Сиди так с закрытыми глазами, а я возьму ножницы и буду резать ими бабушкин тапок… Не открывай глаз! Затем я возьму спички, зажгу одну, потом вторую, третью… Трудно сидеть с закрытыми глазами. Ладно, открой глаза. Стало легче? Вдохни поглубже, задержи дыханье, ляг на диван и попытайся уснуть. Невозможно… Зачем же ты пытаешься уцелеть?» «Чья это проза? – думал я. – Какой-то престранный автор! Да его нужно в принудительном порядке проходить в школе…» – «Чья проза?» – небрежно спросил я вслух. «Моя». – «Не понял шутки». – «Кроме шуток – крутится вот тут, – ткнул Мурат себя в висок пальцем, – музыка, только написана почему-то словами...» – «Ты гений». – «Я знаю». – «Тебе нужно писать!» – «Мир забит шедеврами. Представь: Мурат Алиев, шаркая тапочками, выходит получать премию. Ну, пожму я корольку руку, возьму медальку, диплом, денежку и пойду по улицам Стокгольма, спрашивая, где здесь продаются хорьки…» Ветер шевелил голые верхушки клёнов. Мурат ещё говорил о том, что его друг-араб, случайно узнав, что мать Мурата еврейка, как-то странно стал на него смотреть. «Уеду, уеду отсюда, – твердил Мурат, – в Израиль, а там ребята помогут перебраться в Америку…» Вы, прощаясь, встаёте и протягиваете Мурату руку. Он равнодушно пожимает её. А потом Саша Солоник, во вкусно пахнущем кофе и булочками подземелье, хлопает вас по плечу. И вы понимаете, что у вас нет аппетита. Совсем. Фартучный… Стеклянная дверь «Макдональдса», что в районе Пушкинской площади, вытолкнула его мне навстречу. На лице бывшего главы «Дельта-фильм», вместо прежней величавости, было мягкое и симпатичное выражение. Видимо, недавно пережитые страдания (о которых я узнаю чуть ниже) наложили этот выгодный отпечаток на его облик. Правда, увидев меня, Фартучный заморгал и начал с тревогой оглядываться по сторонам. Но, когда я протянул ему руку, бросился мне на грудь. Коричневые усы, которых у него тоже раньше не наблюдалось, пощекотали меня за ухом. «Вот не думал, – с дребезжащим смешком выдохнул Фартучный, – что ты ко мне хорошо относишься! Все меня сейчас ненавидят!» Все эти тревожные взгляды, усы, дребезжащий смешок не понравились мне. Мы сели в потрепанный «фольксваген-кадет», припаркованный во дворе многоэтажки, где когда-то жила кинодива, дружившая домами с Чаплиным. «Кадет» пробирался по запруженным транспортом улицам. Нас угораздило попасть во время «пик». Наконец, с таким выражением, словно это доставляло ему физическую боль, Фартучный нажал на тормоз. Автомобиль остановился на улице, где я никогда не бывал, хотя прошёл пешком вдоль и поперёк всю Москву. Идёшь, идёшь и – выходишь в поле. Мы поднялись по лестнице дома сталинской постройки – не помню, на какой этаж. Фартучный достал из кармана стильной легкомысленной курточки ключ, открыл дверь. Пока он готовил на кухне кофе, я торчал в комнате перед застеклённой витриной во всю стену. За стеклом – кубки, медали живущего в этой квартире трёхкратного олимпийского чемпиона. «Рома – мой друг, – имея чемпиона в виду, сказал Фартучный, неслышно приблизившись. – Дома в Снегирях у меня уже нет, и Рома приютил меня. Пошли пить кофе». За кофе я услышал историю, в которой сплелись фантасмагория и лирика. Благородный Фартучный бежит на край света… Коварный Каспаров оказался змеёй на груди… Дело касалось пятисот тысяч долларов, которые Фартучный положил на счёт в одном румынском банке, с условием, что эти деньги могут быть потрачены только на кинопроизводство. «Значит, я не смогу взять их себе?» – спросил Каспаров, и губы у него задрожали. «Конечно, нет», – отвечал Фартучный. «Ну, раз так, – всхлипнул Каспаров, готовься… – и, вдруг потеряв над собой контроль, перешёл на впитанный с молоком матери нахичеванский русский язык. – Твоих дочерей и жену изнасилуют у тебя на глазах! А тебя посадят на кол!» Фартучный, в принципе, не сомневался, что так и будет. Тем более в тех местах, откуда Каспаров только что привёз свой загар, запах вина и барашка, посадки на кол были уже такой прозой, на которую никто не обращал внимания. Поэтому, когда мимо дома Фартучного начали курсировать иномарки, в которых сидели Дольфы Лундгрены, шеф «Дельта-фильм» схватил в охапку жену, дочек и при помощи «Пан Американ» переместился по воздуху к своему другу Пьеру Кюршону, в Майами, штат Флорида. Пьер Кюршон – я уже слышал это имя, Слава Елышкин и Татьяна Шах тоже связывали с ним какие-то надежды. Чтобы обойти некоторые законодательные препоны, Фартучный в предварительным телефонном разговоре условился со своим другом о том, что переведёт на его счёт пять тысяч долларов. «О’кей», – отвечал американский миллионер и владелец кинокомпании, при помощи которой предполагалось делать и «Контрразведчики – на манеже!». «О’кей», – повторял Кюршон всякий раз, когда Фартучный обращался к нему с просьбой выдать болтающуюся на его, Кюршона, банковском счету, «пятёрку». «О’кей» – обнажая в улыбке выстроенные в ряд крышки унитазов, орал он и хлопал по плечу своего друга. «Мне хочется есть, – говорила миллионеру жена Фартучного. – Мои дочери хотят есть!» – «О’кей!» – «Мы хотим улететь домой…» – «О’кей, я тоже хочу домой!» – хохотал Кюршон и, засунув руки в карманы белых штанов, скрывался за дверью своей виллы. Тем временем тайфун накрыл Атлантическое побережье Соединённых Штатов. Фартучный бродил по Майами, забитому сломанными деревьями и снесёнными крышами домов, предлагал свои услуги по расчистке завалов. «Да вы что! – кричали на него чиновники. – Это работа для не имеющих профессии и образования цветных! У них громадные семьи! Они должны кормить их! Мы не можем допустить, чтобы вы, белый с университетским дипломом, отбирал у бедняков хлеб…» Цветные бедняки, по наблюдениям Фартучного, однако, не рвались корчевать пни. День-деньской они носились по замусоренному городу на скейтах, плескались во Флоридском проливе и, сидя на корточках возле баров, чесали языки. Наконец, доведённый до отчаянья, Фартучный отправляется на переговорный пункт и набирает московский номер. Трубку поднимает рука чемпиона. Когда, через пару секунд преодолев расстояние более чем в десять тысяч километров, слёзы из телефонной трубки брызнули на грудь олимпионика, последний рванул на телеграф и перевёл в Соединённые Штаты три тысячи долларов, хранившиеся у него на чёрный день. Таким образом, семья Фартучного смогла пересечь океан – в обратном направлении. Я слушал, не перебивая. Пьер Кюршон, акула империализма, зажал пять тысяч баксов, принадлежавшие московскому режиссёру, живущему в Америке на птичьих правах. (Кажется, от сотрудничества с этим деятелем русского кино мистер Кюршон больше не видел проку.) Далее. «Жена с дочками сейчас у своей матери в Перми устроилась. А Каспарова я ненавижу. Он отнял у меня дом. Собирается отнять и машину. Хочу поквитаться с ним. На это дело готов потратить… – Фартучный, шевеля губами, произвёл мысленный подсчёт, – семьсот пятьдесят тысяч рублей». (На эти деньги в данный период можно было купить южнокорейский двухкамерный холодильник.) И – Фартучный уставился на меня. Я ожидал неуспеха. Был готов к нему. Но всё-таки мне сделалось грустно. В кинотеатрах устраивались салоны по продаже австралийской баранины. В течение последнего года я продал шесть сценариев – абсолютный рекорд в кино! Но фильм не был поставлен ни по одному. По стране носилась волшебная сила, превращающая в черепки золото. После подписания очередного договора я выходил из офиса киностудии, неся на плече мешок денег, и оставался нищ. Кинематографом рулил Сергей Воробьёв. Настал его звёздный час. Он, забросив режиссуру, целиком отдался работе над образом большого босса, вылезающего из «мерседеса» представительского класса. Сначала у него получалось не особенно лихо. Но потом он завёл платиновый пиджачок, брючки из легированной стали. И вот чёрный «мерседес» останавливается перед Домом кино. Открывается задняя дверца, из-за неё, гремя как духовой оркестр, вываливается Сергей Воробьёв. Перепуганный охранник-водитель подбегает к нему. «Чего, чёрт, ты меня уронил?! – кричит Сергей Воробьёв. – Поднимай скорее!» Охранник поднимает Сергея Воробьёва и вносит в Дом кино. Ставит главу кинематографа на трибуну. Сергей Воробьёв, слегка покачиваясь, стоит на трибуне между графином с водой и микрофоном. В зале безмолвствует кинематографический люд. Все ждут, что скажет Сергей Воробьёв. Он показывает залу свои руки и говорит: «Видали?! Я родился с такими руками! Я рос, а руки не росли. Теперь видите, каким я вымахал? метр пятьдесят восемь! а руки какими были, такими и остались… Вот, смотрите, если я их подниму, едва за уши смогу ухватиться!» Зал затаивал дыхание. Сергей Воробьёв, подняв руки, пытался дотянуться кончиками пальцев до мочек ушей. «Господи!» – не выдержав, вскрикивала в полной тишине одна Заслуженная артистка и красиво падала на колени сидевшему в переднем ряду Володе Пушкову, кинозвезде нового поколения, тому самому, которому, на одном из голливудских банкетов сам Оливер Стоун сказал: «А ну-ка, сынок, живо притащил мне выпить!». Володя Пушков проворно подтягивал колени к животу, и Заслуженная грохалась в проход между креслами, застеленный красным дамастом. «Позор!» – раздавались выкрики из зала. И даже: «Пустышка!». Не выдержав, Володя вскакивал с места и, обращая в сторону выкриков своё лицо, недавно сделавшееся визитной карточкой фирмы по выпуску туалетной бумаги, ревел: «Вы – жалки! Вы – отправлены в утиль и сброшены с корабля истории! Ваши колкие обиняки смешны мне, человеку, у которого не далее, как вчера, какие-то безработные акробаты отобрали золотые часы за пятнадцать тысяч долларов…» – «Правильно, Володя! – доносился из дальнего угла зала низкий, с оттяжкой в хрип, голос Верочки Либобабы, приехавшей из Парижа. – Громи их! Расскажи, как сам великий Род Стайгер на кинофестивале в Берлине засунул тебе в карман, моя прелесть, окурок, приняв тебя за мусорное ведро!» Присутствовавший в зале, проездом из Осло в Сеул, скандально известный писатель Капронов, бывший муж Либобабы, начинал сжимать кулачки, и смеяться: «Хи-хи-хи…». – «Господи! – внезапно летел под потолок мощный вопль, и фигура лучшего донского киноказака всех времён и народов вздымалась из первого ряда кресел. – И «голубец» здесь!!» Застигнутый могучим рыком врасплох, писатель Капронов (в самом деле, выпустивший романчик с горделивым названием «Я голубой!»), обиженно смолкал. Но потом брал своё, разражаясь криком: «Душно! Не могу сидеть посреди этих завитых старух, харкающих на пол стариков и кинематографической молодёжи, слаборазвитой в половом отношении и покрытой угрями и перхотью в интеллектуальном!» – «Погоди, Капронов! – кричала Верочка Либобаба. – Я с тобой! Поедем в «Метлу», я там буду бегать голая, со стаканом виски в руке, а ты устроишь официантам истерику за то, что обсчитают тебя на доллар…» – «Я с вами, друзья! – перешагивая через лежащую в проходе Заслуженную, орал Володя Пушков. – Только… Вот, чёрт! Оставил бумажник дома… Капрон! Заплатишь за меня? Я тебе потом, после когда-нибудь отдам…» – «Буквально распухли от валюты карманы моих багряных одежд! – ныл, пробираясь к выходу, Капронов. – Я пропах деньгами, как пивом студентка!» Но вот кончики пальцев стоящего на трибуне Сергея Воробьёва достигали мочек его покрытых светлым пушком ушей. Ещё не веря удаче, глава кинематографа осторожно тянул себя сначала за правое, потом за левое ухо и вдруг выкрикивал залихватски: «Есть! Есть!!» – «У-у, фантазёры!» – начинало лететь из зала. «Квазимоды проклятые!» – «Угробили кино, креста на вас нет!» У Сергея Воробьёва и руки опускались… «Вы плохо читали классиков, – наклоняясь к микрофону, кричал он. – Я, как вам всем известно, специалист по Чехову! Я изучил Антона Палыча, как дупло собственного зуба мудрости, в котором не держится никакая пломба! Так вот, да будет вам известно, что Чехов писал: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр». Я вышел из ваших недр или чьих?! Так чего ж вы хотите, фальшивые, лицемерные и истеричные мои?! Одним словом – я вас и притесню, и, может быть, даже сгною…» Бурные продолжительные аплодисменты и крики: «Прална-а-а!! Туда нам и дорога!!» – в которых тонет рёв лучшего киноказака: «Контр-р-ры!» Заслуженная (следя за развитием событий сквозь неплотно прикрытые веки) продолжает лежать в проходе, застеленном красным дамастом.

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению декабря 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

8. Часть 8
9. Часть 9
10. Часть 10
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!