HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Евгений Даниленко

Кипяток

Обсудить

Сборник прозы

 

...Действительность нашу можно сравнить порой с кипятком, в котором мы совершаем заплывы…

 

Купить в журнале за июнь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за июнь 2017 года

 

На чтение потребуется 4 часа 30 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Елена Астахова, 17.07.2017
Оглавление

4. Возлюбленные луны. Роман. Глава 4. Туманский
5. Возлюбленные луны. Роман. Глава 5. Тропинин
6. Филин (рассказ)

Возлюбленные луны. Роман. Глава 5. Тропинин


 

 

 

Есть жуткое в фотографии. Остановленное фотоаппаратом мгновение гипнотизирует и ужасает. Никогда, никогда не повторятся эти улыбка, прищур глаз, блеск волос, освещённых солнцем! Закусив травинку, Ирина сидит на замшелом валуне в Трансильванских Альпах. Взгляд направлен вправо и вверх. Что она увидела там? На лице какое-то детское выражение. Из-под грубой вязки свитера выпирает живот. Ленка родилась – пять кило…

Фотографию эту, измятую, истёртую, я обнаружил, разбирая свой «трансильванский» рюкзак. Сколько лет она пролежала в одном из его карманов! Я приставил фотографию к керамическому с отбитым горлышком кувшину на тумбочке у изголовья своей кровати. Зажёг свечу перед случайно сделанной фоткой, на которой навек остались запечатлены двое.

Лишь несколько часов назад вселился я в этот дом: штукатурка отваливается, окна заколочены досками, из щелей в полах при каждом шаге выстреливает пыль. Дом пустой и хранящий заскорузлую, как лежащая на здешнем кухонном столе клеёнка, тайну. Те, кто строили эту двухэтажку, приказали долго жить, не удосужившись написать завещание. И родственники покойных, рассорившись при дележе наследства, в конце концов, по приговору суда, получили: одни – нижний этаж дома, другие – верхний. А неугомонный Тамерлан Фёдорович, штурмовавший Зимний и сохранивший завидную прыть, оттяпал веранду и кирпичный гараж, хотя ни с какого бока к наследникам не принадлежал.

Во все подробности этой истории меня посвятила Анна Ильинична, старушка, с которой я случайно разговорился на улице, когда мне приспичило снять заброшенный дом.

Итак, получив каждый свой кусок недвижимости, невольные соседи забаррикадировались и повели друг против друга боевые действия. На войне, как в любви – недозволенных приёмов нет. Владелец веранды возлагал все надежды на клевету. Проживающие на втором этаже более придерживалась обычаев гостеприимства, устраивая на своей территории такие дружеские посиделки, на которые собиралось иногда до ста человек. А сторона, державшая оборону на первом этаже, уповала на скорый выход на свободу старшего брата.

И когда прозвенел звонок, тот немедленно явился в усадьбу с толстой пачкой писем, в которых потрясающе описывались происки Тамерлана Фёдоровича и «верхних» кругов. Прибывший из мест не столь отдалённых, говорят, производил впечатление. Выпив самогону, он мастерски танцевал гопак перед дверью тамерлановской веранды, а когда начало смеркаться, обошёл дом по периметру, наводя взгляды на окна словно вымершего второго этажа.

Отступив на заранее подготовленные позиции, второй этаж и веранда следили за манёврами упивающегося воздухом свободы старшего брата. Пили корвалол. Шёпотом ругали законы, выдающие налётчикам не более, чем по пятнадцати лет в одни руки. И не сомкнули глаз во всю ночь.

Поутру же оказалось, что брат исчез. А вместе с ним исчезли и шесть золотых царской чеканки, сберегавшиеся в резиновой кишке. Кишка с монетами был весьма остроумно привязана к гвоздику леской и утоплена в садовом нужнике. И вот золотишко пропало. Сделавший это печальное открытие Тамерлан Фёдорович выбежал из нужника, потрясая кишкой, крича:

– Были в моей жизни пальто с ватными плечами, случалось, я даже зачёсывал волосы на косой пробор, но… никогда не предполагал, что… что…

Бывший владелец монет никак не мог сформулировать, чего такого он не предполагал, а со второго этажа уже спрашивали, не нужно ли спуститься и помочь отойти в сторону тому душному козлу, что топчется на клубничных грядках!

Впрочем, владельцам грядок вскоре предстояло самим испытать удар судьбы. Отказывая себе во всём, владельцы скопили пять с половиной тысяч долларов на счастливую старость. Деньги хранились в стволе берданки, спрятанной под матрацем. А на нём: ноги на спинке кровати, в руках кусок хлеба с повидлом, день и ночь лежал папаша весельчака – души всех проводившихся на втором этаже празднеств. Папаша зорко следил за каждым приближающимся и, чуть что, поднимал тревогу.

И вот сюрприз: пять тысяч баксов остались под матрацем нетронуты, а берданка исчезла! Кажется, если бы доллары исчезли, а заржавленное ружьецо осталось, это вызвало бы у владельцев меньший переполох. Для них стало очевидным – нужно немедленно хватать валюту, папашу, матрац и всей семьёй убираться подальше отсюда.

Поэтому в одно прекрасное утро первый этаж просыпается, а второго и след простыл.

Вскоре, погрузив скарб в десятитоннку, отбыл на свою квартиру в Чертаново и Тамерлан Фёдорович. Уезжая, он торжественно проклял час, когда его священная нога ступила на веранду.

И тихо стало в усадьбе. Нехорошо. По ночам что-то вздыхало на опустевшем втором этаже. С чердака доносилось таинственное мяуканье. А однажды ночью в саду кто-то обтряс все яблони.

И – не выдержали нервы! Безуспешно попытавшись сбыть тамерлановский гараж «на кирпич» (сам дом, пришедший в страшную ветхость, покупатель обегал за семь вёрст), первый этаж набил железнодорожный контейнер пожитками и по рельсам переместился в соседнее государство.

 

Рассказывая обо всём этом, Анна Ильинична потчевала меня оладьями в своей чистенькой уютной дачке. Со стен на нас смотрели фотографии предков старушки. Подливая чай, Анна Ильинична мягко выражала удивление тем, что такой симпатичный молодой человек стремится поселиться в жалких развалинах. Я лишь хмыкал, думая про себя: ещё бы мне, такому симпатичному, к этому не стремиться…

Ведь в каких-нибудь ста пятидесяти метрах от халупы с отваливающейся штукатуркой, на соседнем участке, в новеньком кирпичном дворце проживает не кто иной, как Алексей Дмитриевич Туманский, однажды заглянувший ко мне на огонёк, и с тех пор я не знаю покоя. И слежу за этим самым Алексеем Дмитриевичем – с той минуты, как полторы недели назад, в конце апреля, он был вновь выписан из больнички.

Проведав о дне выписки через санитара, которому, чтобы купить аудиоплеер, не хватало двадцати долларов, я с утра пораньше подъехал к больничной проходной на стареньком, но крепком «Корвете». Авто я одолжил специально для такого случая у бывшего моего осветителя, хрупкого светлоглазого юноши, собирающегося уехать в Голландию для того, чтоб совершить там преступление и сесть в тюрьму. «В однокомнатную камеру со всеми удобствами! – рассказывал юноша мне. – Завтраки, обеды и ужины выбираешь по своему вкусу! При тюрьме богатая видеотека, библиотека, спортзал. Желающие могут приобрести любую специальность! Даже получить высшее образование! Кроме того, на выходные заключённым дают увольнительную в город…» Короче, мой экс-осветитель окончательно решил сесть в голландскую тюрягу и лет через семь выйти из неё совершенным голландцем, а я подруливаю в «Корвете» к жёлтому дому.

Заняв позицию в пустынной аллее близлежащего парка, погружаюсь в созерцание проходной, благо она виднеется сквозь узоры чугунной ограды.

Ждать пришлось недолго. Каких-нибудь четыре часа. И вот уже, в последний раз позавтракав чашкой какао, интересующий меня господин появляется перед турникетом…

Забыл упомянуть, что Туманского ждали. Буквально за десять минут до его появления к проходной подкатили золотистого цвета «Феррари» и серебристый экзотик «Бугатти». Никто из этих автомобилей так и не показался. И можно было бы решить, что они приехали сюда сами по себе, если бы в какой-то момент у золотистого рыдвана не опустилось боковое стекло и высунувшаяся в щёлку рука не выпустила наружу пёструю бабочку. Подхваченная весенним ветерком, бабочка, закружившись, пролетела сквозь решетку парковой ограды и, трепеща, прижалась к лобовому стеклу «Корвета», превратившись в фантик от моих любимых конфет «Каракумы». Моментально разлюбив эти конфеты, я ткнул пальцем кнопку. «Дворник», выскочив, смёл бумажку.

Помахав серебряному авто, Алексей Дмитриевич уселся, однако, в золотой. «Феррари» тронулся с места. «Бугатти» – за ним.

Заведя движок «Корвета», я, имея между собой и удаляющимися машинами чугунные кружева, поспешил следом. Я настолько увлёкся преследованием, что наехал прямо на Дьявола, внезапно выступившего из-за гигантской ольхи. Это был, несомненно, он, я узнал его по исполненному человеколюбия взгляду. Дьявол не стал кричать и грозить, словно какой-нибудь пострадавший в ДТП. «Корвет» проехал сквозь него. Продолжая жать на газ, я кинул взгляд в боковое зеркальце. Персонаж в красном трико, как ни в чём ни бывало, стоя посреди аллеи, посылал мне воздушный поцелуй…

«Корвет» несся по окружной-кольцевой за летящими впереди «Феррари» и «Бугатти». По МКАД тёк транспорт. Это мешало золотому и серебряному монстрам уйти в отрыв.

Вскоре преследуемые мною тачки свернули на одну из радиальных трасс и устремились на юг. Всё-таки было в этих автомобилях нечто оккультное. Сверкая на солнце боками, они казались вполне самостоятельными «Феррари» и «Бугатти», по каким-то своим, известным только им надобностям, путешествующим по российским дорогам.

Последовал ещё один поворот – на шоссе, проложенное через пустырь, по которому скакали перекати-поле. Пожрав короткий асфальтовый отрезок, золотой и серебряный гробы на колёсиках, сбавив ход, покатили по пыльной щебёнке, наваленной в колдобины сельского тракта.

Пристроившись к пыльному облаку, я трясся между поросших вековыми соснами песчаных холмов. Но вот вдали показались многоэтажки, труба какого-то комбината. Затем справа по ходу возникла железнодорожная насыпь, приблизился опущенный шлагбаум… И поднялся, пропуская наш поезд в один из тех подмосковных городков, по улицам которых бродят коровы.

Судя по всему, «Феррари» и «Бугатти» не чаяли за собой никакой слежки. Спокойно, давая на себя налюбоваться всем встречным, катились они вдоль главной городской магистрали. Многоэтажки по сторонам от неё между тем начали хиреть и, наконец, превратились в дома частного сектора, построенные из досок, жести, прочей подручной шелухи. Но встречались среди этих построечек и высоченные дворцы из жёлтого, белого, розового кирпича, крытые листами нержавеющей стали. Перед одним из таких, ещё окружённом кучами строительного мусора, и останавливаются интересующие меня экипажи…

Резко сворачиваю в подступающий к дороге лес. Протаранив молодые побеги клёнов, «Корвет» замирает на краю оврага.

Обернувшись, всматриваюсь в чудовищ. Одновременно треснув дверцами, они являют, наконец, своё заполненное сигаретным дымом нутро. И – кипящее оживление, праздник какой-то причудливой моды выплёскиваются из «Феррари» с «Бугатти», до меня доносятся обрывки смеха, визг… Переливаясь, карнавал течёт к дому...

А рамы живых картин, опустев, бессмысленно сияют на солнце.

Когда стемнело, тот же самый коллаж с визгом и хохотом выдавился из дворца и сквозь дыры электрического света, которыми прохудились сумерки, потёк обратно к своим рамам. Беззвучно захлопнулись дверцы чудных видений. Я помотал головой…

Тревожа тишину дачной окраины трелями клаксонов, «Феррари» и «Бугатти» уплывали за деревьями прочь…

Когда автомобили скрылись, я выждал ещё немного и, оставив «Корвет», выбрался на дорогу. Она была совершенно пустынна. Вдруг мимо меня мелькнул велосипедист.

Выстроившиеся вдоль дороги дома напряжённо светились окнами. И в интересующем меня особнячке, в нижнем этаже, полыхала парочка двадцатиметровых прямоугольников.

Ступая по мусору, подкрадываюсь к ним. Маскируясь за ржавым баком, осторожно заглядываю в окно. Итак, покуда лишь внешне дворец поражал роскошью, внутри же него ещё не было узорного паркета из семнадцати разновидностей древесины, и вышитый серебряными лилиями шёлк не покрывал стен, всему этому ещё предстояло появиться. А пока кирпичную кладку перекрещивали электрические провода, и под светом присобаченной под потолком хрустальной люстры, на чёрного дерева столе, сидел в оранжевой пижамке мой оппонент. Щёлкая орехи, он сплёвывал шелуху на пол. Вдруг, вероятно, что-то почувствовав, обернулся, и – мне показалось, наши взгляды встретились. Я отпрянул, скатившись с мусорной кучи, скрылся в лесу.

 

И полторы недели лес служил мне убежищем. Ночевал я в машине, загнав её в бурелом и замаскировав ветками, а дни напролёт, мотыльком над пожаром, кружил вокруг берлоги художника, произведения которого предавали земле.

Больше не рискуя подходить слишком близко, я приобрёл для наблюдений подзорную трубу, в сложенном виде умещавшуюся в кармане. Чтобы оплачивать подобные расходы, я продал последнее, что у меня оставалось – подвал. Его купил у меня торговец компьютерами. И вот я наводил трубу на объект, бывало, находясь в километре от него. Пока в окуляр попадала всякая чепуха.

Алексей Дмитриевич, укрывшись чёрным бараньим тулупом, спит на какой-то помеси дивана и футбольного стадиона. Алексей Дмитриевич делает гимнастику на голубом, с розовыми узорами, ковре. Ест с ножа шпроты из банки. Гоняется с полотенцем за мухой.

Несколько раз за этот период затворника посещали золотой «Феррари», серебряный «Бугатти» и присоединившийся к ним голубой «Кадиллак». Разворачивавшиеся во время этих посещений действа были одни и те же, и сам отец-настоятель, дирижируя всем бедламом, то сидел в оранжевой пижаме на чёрном столе, то стоял на нём, но чувствовалось – групповухе не достает вдохновения. И это бросало меня в дрожь.

Я бродил вокруг дворца, иногда заворачивая к хозяевам ближних дач, справляясь, не смогут ли они сдать мне комнату. Но, в преддверии дачного сезона, всё вокруг было либо уже сдано, либо ожидало большого наплыва родственников, либо хозяева были принципиальные и хмурые противники квартирантов.

И вдруг я наткнулся на этот самый спорный дом. Обвитый лианами дикого винограда, окружённый заглохшим садом, он смотрелся в дворец, как старуха в волшебное зеркало.

Я украдкой обследовал потемневший от непогод особняк. На двери его красовался заржавленный замок, из тех, что вешают на почтовые ящики. Вынув его вместе с петлями из трухлявого косяка, я вошёл внутрь запустения. Не мешкая, поднявшись по хлипкой лестнице на второй этаж, приник к окну. Невооружённым взглядом было видать соседскую усадьбу…

Продолжать ночёвки в «корвете» было уже неудобно, к нему повадились ходить вепри и еженощно чесались об автомобиль так, что тот раскачивался. Кроме того, приближался май, и я должен был держать руку на пульсе. Для чего? Никакого конкретного плана. Просто (так получилось) я оказался одним из тех, чьи близкие были принесены в жертву идолам. И вот мне дано чувствовать, как льётся на землю моя кровь. Я не собираюсь вербовать добровольцев, следящих за маньяком через замочную скважину. «Пост сдан!» – «Пост принят!» Нарукавная повязка. Дневник наблюдений. Нет, взять под опеку маньяка следует негласным и частным образом. Лучше, если это сделает одиночка. И только ему, не суду, не закону, вдруг откроется волшебный «сезам»…

 

Итак, добрая Анна Ильинична напоила меня чаем и, вернув владельцу «Корвет», я начал обустраиваться в каморке второго этажа покинутого дома.

Обнаружив на чердаке раскладушку, проволокой укрепляю это хлипкое сооружение, накрываю его дырявой рогожкой, сверху бросаю спальник, и постель моя готова.

В одной из нижних комнат нашёлся детский расписанный «хохломой» столик о двух ногах. Я утащил его наверх, по дороге прихватив и валявшийся под кухонной раковиной керамический, с отбитым горлышком, кувшин.

Ещё раз спустившись вниз, я отыскал ощипанный веник и, смочив его в луже у крыльца, устроил у себя наверху сражение с пылью. Окончилась схватка, впрочем, ничьей. Оставив пыль и дальнейшее обустройство в покое, выхватываю из рюкзака подзорную трубу, устанавливаю её на штативе перед завешанным лианами оконцем, заглядываю в трубу и отшатываюсь – так близко, прямо перед глазами, сверкнуло лезвие…

Переведя дух, вновь приникаю к окуляру. В поле моего зрения въезжает какая-то поросшая голым кустарником пустошь, занесённая сугробами. Трогаю кнопку электронной настройки. На фоне пустоши, справа, загораются красные бегущие цифирки: 10…9…8…7…6…5…4…3… Отпускаю кнопку. Заключённый в окружность видоискателя, мой подопечный, намылив щеки, скоблит их опаской, поглядывая в зеркало над умывальной раковиной. Туманский находится так близко, что, не совладав с искушеньем, протягиваю к нему руку… Боль, и через тыльную сторону моей кисти протянулся узкий порез. Алексей Дмитриевич, находясь от наблюдателя в каких-нибудь ста пятидесяти метрах, полоснул его опасной бритвой?

Проведя языком по царапине, наклоняюсь к оконной раме, из которой торчит – всего лишь стеклянный обломок. Выламываю его и выбрасываю. Как ни слаб звон разбившегося о бетонную дорожку стёклышка, заклинатель змей подскакивает к открытому окну ванной и, высунувшись, смотрит вниз, влево, вправо, и даже вверх. Затем, уставившись в объектив трубы, шевелит губами, у меня над ухом раздаётся:

– Я тебе не помешаю?

Сохраняя спокойствие человека, которого шарахнуло током, оглядываюсь. Передо мной, в чёрных лодочках, джинсовой куртке, с сумочкой на плече, стоит… Даже забыл, как её зовут. Помнится, она приезжала ко мне в подвал – сразу после нашего с ней диалога на Петровке, 38. Такая уж она добрая, сострадательная, эта Валерия.

Говоря друг другу слова, в данной ситуации не имеющие значения, сдираем друг с друга одежду. Раскладушка скрипит и… перестаёт скрипеть. Приподнявшись с неё, вновь припадаю к трубе.

Окно ванной темно. Плавно повожу трубой по диагонали вниз. В видоискатель въезжает одно из истекающих электрическим светом витринных окон. Навожу резкость.

Хрустальная люстра пылает. Чёрный стол пуст. На коврике никто не отжимается и не качает пресс. Плоский экран настенного телека – тускл и сер.

Веду трубой вверх. А-га… На крыше светится остроконечный стеклянный колпак, и в нём-то, словно плывущий между тёмными облаками, виднеется живописец. Подперев щёку рукой с зажатым в ней пучком кистей, о чём-то задумался. Волосы, против обыкновения, заплетены в мелкие косицы…

– Мы не виделись больше недели, – вдруг слышится взволнованный голос, – а ты… Ты! Чем ты занимаешься?! Как это жалко, смешно и нелепо!

Вскочив с раскладушки, Валерия принимается приводить в порядок свое оперенье. Искоса бросая взгляды на сияющий в небесах треугольник, бормочу:

– Время еще не позднее... Столь молодая девушка вполне может успеть на последнюю электричку… Если, конечно, не будет дожидаться автобуса, а пробежится до станции на своих стройных ногах…

Я бы с удовольствием проводил гостью, держа её под руку и освещая дорогу спичками, но сейчас мне было как раз недосуг. В любой момент меня могли позвать к телефону. Принести телеграмму. Да, высадив дверь, вломится ко мне среди ночи ликующий почтальон, а я совершаю романтическую прогулку…

Дробный топоток – скатывается по лестнице, пролетает над бетонной дорожкой, и хлопает калитка.

 

…Дни шли за днями. Я повесил дверной замочек на прежнее место. Ежеутренне втыкал в щели на бетонной дорожке свежую зелёную траву, чтобы создавалось впечатление, будто никто по этой дорожке не ходит. Отправляясь, например, в магазин, крался огородами и садами. Мне казалось, я вполне соблюдал своё инкогнито. Однако я ошибался.

Однажды обнаружилось, что в шифоньере, где хранились мои харчи, пусто, если не считать мышонка, катавшего по верхней полке сухарь. В ближайшей лавке запасшись сахаром, яйцами, вермишелью, печеньем, подсолнечным маслом, картошкой, салями, халвой, шпиком, ветчиной, «пепси», чаем, хлебом, шоколадом, бананами, помидорами, я купил вдобавок батарейный радиоприёмник и, загрузив покупки в рюкзак, пустился в обратный путь. Продравшись через тоннель, проложенный в зарослях чертополоха удалыми окрестными псами, я уже собирался, ради всё той же конспирации, влезть в дом через кухонное окно, но, бросив случайно взгляд на входную дверь, почувствовал, как в груди моей стало пусто.

Ах, этот май – что-то такое клубится в воздухе, становится то душно, то свежо. И замирает сердце. И спится тревожно. Отчего? «Погоди, милый, узнаешь», – словно шепчет теребящий кусты ветерок.

Дверной замок был сорван и аккуратно положен на верхнюю ступеньку крыльца, у ног сухопарой грудастой блондинки в свадебном платье. Топча вставленные в трещины на дорожке былинки, мой наивный камуфляж, приближаюсь к крыльцу, беру куклу – адресованное мне приветствие, понятное лишь посвящённым. По стонущим половицам прохожу через весь дом. Поднимаюсь по лестнице и, с Барби в руках, останавливаюсь на пороге своей лаборатории. Чудаковатый учёный, задумавший один занимательный, в эсхатологическом отношении, опыт, и – застукавший постороннего, припавшего к микроскопу, наведённому на обратную сторону луны. Впрочем, учёный не удивился. Удивление уже было у него. Раньше. Но теперь прошло.

– Ба! – восклицает Алексей Дмитриевич, уставившись на меня как на заснеженный клён в поле, тёмное и абсолютно пустое. – Я так и думал, что это вы… – Берет прислонённую к кувшинчику фотографию, вертит её в руках, хмыкает и ставит на место кверху ногами. – Такую бабу обязательно нужно было показывать на двадцатиметровом экране! Как вы полагаете, Ева была тоже шатенкой? Ну, неважно! Покидая, мой друг, ту самую спаленку, я разрезал красавице брюхо и, выкинув из него требуху, нашарил в самом уголке вашей, как вас там, жёнушки, сердце! Нежное, вздрагивающее, как только что родившийся щенок…

Я поставил фотографию как положено. Положил на постель куклу. Снял рюкзак и принялся перекладывать из него в шифоньер продукты. За спиной у меня сделалось тихо, словно в аптеке, закрывшейся на ремонт. Но вот послышался судорожный смешок.

Я оглянулся. Туманский сунул руку за голенище своего «ковбойского» сапога и вытащил нож. Кухонный, среднего размера, судя по всему, достаточно острый. Туманский, рукояткой вперёд, протянул его мне:

– Это один из тех скальпелей, под которыми корчились ваши! Возьмите!

Достав из рюкзака пакет с печеньем, я переложил его в шифоньер. А одну печенюшку переломил. Кинул меньшую половинку мышонку, другую сунул себе в рот.

Мой гость расхохотался. Однако в смехе его весёлости не было. Бесцеремонно усевшись на чурбак перед подзорной трубой, Туманский, позёвывая, пробормотал:

– Не жизнь, а какое-то перекладывание с места на место, – и ударился в воспоминания. – Мы полезли прятаться в шкаф, как только внизу послышались ваши вопли! В шкафу места всем не хватило. И, после весёлой неразберихи, мы попрятались кто-где. Лично я встал за дверью. Но вы всех нас разочаровали! Обвели вокруг взглядом, прошкандыбали обратно во двор и – бряк в обморок…

Итак, я лежал во дворе, не видя, какая из моего дома выходила процессия.

– Впереди шёл, – продолжал сказитель, – Иван! На башку идиота был напялен свежесодранный скальп. Следом плыла, не касаясь земли, Руслана. Жаль, вы не могли полюбоваться моей дорогушей! Белое в красных яблоках платьице было в тот вечер на ней! За Русланой ковыляла Неля, жалуясь, что, орудуя молотком и зубилом, ушибла пальчик. Затем брели, хохоча, Марина и Зоя… Не знаете их?! Может, оно и к лучшему. Карабас-Барабас появился на выходе, запихивая в карман куклу Барби – ту самую, что дремлет сейчас на вашей кроватке. Вообразите, мой друг, омытый дождём посёлок! Отдалённый лай собак! Луну! Мы сели в лодку. Иван ударил вёслами, и вскоре мы были на противоположной стороне озера… Спустя пару дней в дверь моей баньки постучали. Спроста, да со сна откидываю крючок. Влетают какие-то люди. «На пол! На пол!!!» – кричали они, а один, по имени Арнольд Шварценеггер, огрел меня автоматным прикладом по уху...

 

Итак, сыскари вышли на Туманского и обнаружили в одном из его тайников вещественные доказательства преступления. Следствие выдвинуло версию о групповом убийстве. И тут на сцену выступил Ласло Тимофеевич Стефан. Он утверждал: его пациент действовал в одиночку. «Как – в одиночку?!» – воскликнуло следствие. «А вот так! – отвечал профессор, не смущаясь каверзностью вопроса. – Психический больной – большой выдумщик! Вот и в данном конкретном случае мы столкнулись с талантливой мистификацией! Псих-фантазёр пробирается в частный дом и воплощает там сценарий своего бреда. Соотносясь с этим сценарием, инсценирует действие, совершённое группой лиц… Для этого мой подопечный использовал принесённые с собой молоток, зубило, клещи, ножи и тому подобное. Хочу обратить ваше внимание также на то, что вышеуказанный пациент не поленился доставить в дом у озера и несколько пар женской обуви! Вымазав кровью жертв подошвы этих очаровательных туфелек, хитроумный больной оставил повсюду в доме их отпечатки! Для чего? Да всё для того же – чтоб был флёр, загадка, туман… Иначе больному не интересно! Так что попрошу снять с него все обвинения. Убийце необходим покой, психотерапия и медикаментозное лечение. А вопросы следователя нервируют его!»

– Забавный, между нами говоря, старичок этот Стефан, – усмехнулся Туманский. – Моя бы воля, я бы таких профессоров хоронил в мавзолеях. Но – к делу! Мои подружки… Наблюдая в свой телескоп, вы, небось, имели случай их видеть? Мда-а… Видите ли, мне кажется, Вицлипуцли этих тварей желает новых жертв. Пока его голосок негромок, но наступит час, когда он завопит во все горло… Туманно говорю! Ладно! Скажу яснее. Придёт день, когда моими голубками с неодолимой силой овладеет желание возложить на алтарь самое дорогое, что у них есть! Похвальное рвение, конечно. Наиболее же курьёзное в ситуации то, что самое дорогое у этих взбесившихся шлюх – я… Я! Теперь обратите внимание на следующее. Меч Фемиды куском фанеры пронёсся над головами красоток. На милейшего сыщика Диклова надеты шоры. Зачислить в почтенные ряды серийных убийц жён мультимиллионеров?! Так низко наше правосудие ещё не пало! Я захватил с собой тюбик с красной краской и кисточку из шерсти колонка. Сейчас расстегну дурацкую пижаму, возьму кисточку, краску и, вот здесь, на левой стороне груди, нарисую крест… Готово! Вам осталось наставить в центр креста острие вот этого ножичка и ударить кулаком по рукоятке! Ложусь на кровать и закрываю глаза. Досчитайте до трёх и можете начинать. Что же вы? Хватит юродствовать! Берите, говорю, нож! Запамятовали? Им резали ваших домашних. Отказываетесь? А-га… Ну, ладно. Кажется, моя остановка…

Деланно зевая, Туманский, застёгивая на ходу свою пижаму, выходит. Через минуту мне уже кажется, что не было никакого Туманского.

Выкидываю в мусорный ящик кисточку и тюбик. В саду, под старой дуплистой грушей, выкапываю ржавым заступом яму, такую, как роют могилы. Кладу завёрнутый в фольгу от чайной пачки нож на дно ямы и принимаюсь её засыпать. Барби, стоя под грушей, наблюдает этот обряд.

Смеркалось, когда яма была засыпана. Разровняв холмик, я воткнул лопату в него. Не оглядываясь, пошагал к дому. Барби, я чувствовал, смотрит мне вслед.

В каморке моей тараторил купленный накануне радиоприёмник: «Что для человека наилучшее и наипредпочтительнейшее, – спросил царь Мидас. – Наилучшее для тебя, – с грубым хохотом отвечал Силен, – не родиться, не быть вовсе, а второе по достоинству для тебя – скоро умереть»… Наконец, отыскав радиоприёмник в кармане висящей на вешалке куртки, выключаю его, наступает тишина, и до меня доносятся хохот, крики и визг.

Машинально поворачиваю голову влево. За плющами, увивающими моё убежище, полыхают исполинские окна соседней усадьбы. В раме одного из них, на чёрном столе, застыл оранжевый божок, а вокруг него, с огоньками в руках, скачут благонравные жрицы.

Ложусь. Забрасываю руки за голову. Ни Диклов, ни его синеглазка ни словом не обмолвились про то, что в мой дом приходил не одиночка. Впрочем, у тёзок могли быть свои резоны. Как у хирурга, умалчивающего про геморрой, поразивший раздавленного экскаватором пациента.

– Я и дьявол, – долетает от соседей, – ходим рядом!..

Я и дьявол, – воет под звон гитары фальцет. – О-о!

Закрываю окно, становится тихо. Вдруг – хруст. Распахнув шкаф, вижу сидящего на нижней полке мышонка. Держа в лапках кусочек печенья, зверёныш грызёт его. Присев на корточки, подсовываю ему кусочки печенья, колбасы, халвы. Обжора ест и ест, увеличиваясь в размерах на глазах. И я уже без разбора швыряю ему картофель, яйца, вермишель. Мышонок вылезает из шкафа, в мгновение ока проглатывает брошенные в бездонную пасть бананы, помидоры, шоколад и, переваливаясь с боку на бок, стуча когтями по полу, семенит ко мне…

Рывком открываю глаза. Лежу на своей раскладушке. Каморку наполняют утренние сумерки. Спустившись вниз, подхожу к колодцу, кручу ворот, над гнилым срубом показывается ведро с водой, выливаю её на себя, поворачиваюсь и через дыру в заборе вламываюсь на соседний участок. Ибо с тупым стуком упали капли дождя, по саду пошёл гул, и голос преподавательницы литературы, чьё имя вылетело из моей памяти, произнёс:

– Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом!

Сверкнула молния, ударил гром, и красавец с завязанными в хвост волосами пробежался нервными пальцами по струнам своей боевой секиры. Вот сейчас он выбежит из заколдованного замка, одним прыжком перемахнёт ров и, там, в чаще, вскрикнет и забьётся в агонии случайный прохожий. Под струями ливня нёсся я к трёхэтажному особняку, думая об одном: схватить чёрного князя за плечи и, опрокинув его, прижать к земле…

Но тихо было в особняке. Воздух его пропитался запахом авгиевых конюшен, похмелья. По аванзале, между расставленных на полу догорающих свеч, бродила нагая женщина с распущенными цвета золота волосами. Подбежав ко мне, златовласка продемонстрировала прижатую к груди драгоценность – кусок мяса, в котором можно было лишь с трудом различить характерный профиль. За спиной сумасшедшей, сквозь прозрачность занавески, закрывающей вход во внутренние покои, тускло светились перистые огни. Откинув занавесь, я вошёл в гостиную.

Она была как все гостиные этого рода. Голые кирпичные стены. Хрустальная люстра. Площадью в квадратный километр текинский ковёр. Посередине него – чёрный стол, а на нём – распятый художник. Пучки гвоздей, торчащие из ладоней. Обгоревшие оранжевые лоскуты, покрывающие закопчённое тело.

Обойдя стол с другой стороны, обнаруживаю, что голени распятого примотаны полотенцами, шарфами и ремешками от женских сумочек к фигурным ножкам стола. А в основание Туманского забита железная труба, из которой точится жижица.

Подскочив к окну, выбиваю его табуретом, кашляя, выбираюсь на свежий воздух.

 

…Дня через три до Валерия Николаевича доходит весть о моём аресте. Начальник местных милиционеров, седой, покрытый шрамами алкоголик стоял на том, что я главный организатор и исполнитель ритуального убийства, совершённого здесь, неподалёку, в особняке, принадлежащем человеку, имя которого не подлежит огласке. Таким образом, моя поездка в Туруханский край уже превращалась в реальность, но примчался Диклов и забрал меня у вышеизложенного начальника. А тот остался безутешен, потому что теперь был вынужден обратить взгляд на солнце, имеющее обыкновение выжигать глаза тем, кто на него смотрит.

Я вякнул было что-то насчёт возвращения трёхсот долларов, обнаруженных местными сыскарями во время обыска в моей каморке. Диклов поморщился. Доллары у человека, проживавшего без прописки в руинах?

– Плюньте, Тропинин.

Сославшись на необходимость срочного присутствия в столице, Валерий Николаевич сел в служебную машину и уехал, предварительно взяв с меня слово, что я ему сегодня же позвоню. Скрепя сердце, я дал слово, зная, что его не сдержу. Диклов отбыл, а я ещё полтора часа парился в учреждении, ожидая, когда окончится обед у заведующего камерой хранения. Наконец, краснощёкий прапорщик с пухом в усах явился и выдал мне мой рюкзак, подзорную трубу и спальник.

Пройдя через городок, я вышел на его восточную окраину. Остановился перед равниной, перерезанной автострадой, подрагивающей у меня под ногами. Поправил рюкзак, вздохнул и приготовился было сделать шаг, но вдруг за спиной завизжали автомобильные тормоза. Оборачиваюсь. Возле меня останавливается белая «восьмёрка». Дверца её распахивается, пара стройных ног в чёрных, надраенных до блеска лодочках выплёскивается из салона на страшный выщербленный асфальт трассы.

– Псих, – доносится до моего слуха голос, заглушаемый гулом текущего мимо транспортного потока, – куда собрался?!

Гляжу в сегодня косящие чуть сильнее, чем обычно, синие глаза, и чувствую: зубы у меня начинают стучать, как у остолопа. Я, видите ли, любил её. Но сейчас мне было не до любви. Дорога, не эта, широкая, наезженная, а другая, невидимая и узкая, по которой мне ещё только предстояло пройти, ждала меня.

Потупившись, я, как мог, объяснил девушке, что в этот послеобеденный час, когда всё стремится с утроенной энергией отдаться работе, чтоб, по крайней мере, до вечера заложить фундамент светлого будущего капитализма, некоторые с рюкзаком за плечами отправляются на прогулку.

– Так что ждать к ужину меня не стоит.

– Ну и иди… Ступай к чёрту! Проваливай…

Говоря всё это, меня порывисто прижимают к милицейскому кителю и, в конце концов, следует поцелуй, вызывающий завистливый вой клаксонов. После этого в нагрудный карманчик моей ковбойки молниеносным движением суют пачку ярких красивых банкнот.

– Приятно, черт побери, находиться на содержании у органов.

– Дурак!

Освободившись из объятий, шагаю вперёд. Белый автомобиль с заплаканной водительницей некоторое время катится рядом, но, в конце концов, не выдержав заданного мною темпа, отстаёт.

Я шёл по полю, где косматый бурьян качался под ветром. Переходил мосток, колеблющийся над бурной речкой. Бор дышал жаром, пах земляникой, и Илья Муромец в синих сатиновых трусах, ласково кивнув мне, проехал мимо на кауром коне...

Вероятно, я буду идти долго, пока не достигну края земли со стоящим на нем городом Владивостоком. Я только ополосну лицо в бухте Золотой Рог и поверну обратно.

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению июня 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

4. Возлюбленные луны. Роман. Глава 4. Туманский
5. Возлюбленные луны. Роман. Глава 5. Тропинин
6. Филин (рассказ)
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!