HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Светлана Чуфистова

Начало

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за ноябрь 2020 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2020 года

 

На чтение потребуется 55 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 21.11.2020
Иллюстрация. Название: «22 июня 1941 года. Вторжение» (фрагмент, 2014 г.). Автор: Федор Федюнин. Источник: https://get.wallhere.com/photo/1920x1200-px-battle-drawing-fedyunin-fire-fv-germans-Invasion-military-soldiers-war-Wariors-1828415.jpg

 

 

 

Пролог

 

 

Невыносимая жара спадала медленно, но он, будто не замечая этого, сидел в кресле, укрывшись пледом. Старик Йохан тихо дремал, однако шум города заставлял его время от времени открывать глаза и смотреть в окно, за которым ничего нового не было... Мужчина видел невысокие, всего лишь в несколько этажей светло-бежевые дома, мансарды, черепичные крыши. Брусчатую улицу, по которой туда-сюда сновали многочисленные туристы. Аккуратно подстриженные деревья, цветочные клумбы, сувенирные лавки, кафе, рекламные вывески. Йохан повернул голову. Вдали высились над городом шпили старинного собора, тёмные стены которого напоминали пожилому человеку о конечности бытия.

Йохан вновь закрыл глаза.

– Вот уже скоро...

 

 

 

Глава 1

 

 

Пауль

 

Этого высокого долговязого парня трудно было с кем-либо перепутать. Бледная кожа, горбинкой нос, заострённый подбородок, тонкие губы, белёсые волосы и брови, голубые глаза. Славянского в нём, казалось, столько, что и подумать было нельзя, что и не русский он вовсе.

Пауль Бланк был немцем из Поволжья. Однако связь со своим народом он уже потерял. Голод 1922-го забрал всех, кто ему был дорог – сестёр, братьев, мать, отца. А потому с трудом пережив всё это, молодой человек отправился в город. Там он купил для себя небольшой домик и устроился в железнодорожное депо работать. А уж кто его первый раз Павлом назвал, он уже и не помнил. Не возражал юноша и тогда, когда в канцелярии сердобольный начальник ему в документах к немецкой фамилии «ов» приписал.

– Или забыл, с кем недавно русский солдат воевал? То-то…

Вот и жил теперь Пашка Бланков совсем даже неплохо. Вёл хозяйство, много работал, только вот одиноким был очень. Но однажды...

– Дядечка, дайте-таки грошик…

Парень обернулся.

Перед ним на перроне стоял беспризорник, весь в лохмотьях, маленький, тёмненький, длинные, все в мелких кудряшках чёрные волосы, курносый нос, большие карие глаза.

Пауль опешил.

– Ты чего, девка, что ли?

– Ага…

– А имя есть у тебя?

– А как же! Мать Либой нарекла…

– Любой значит. А где она?

– Кто?

– Ну, мать твоя?

– Ой, я вас умоляю! Выкинула меня прямо из вагона, сразу, как только к ней пьяный казак пристал. Он ещё саблей махал! Я потом долго в сугробе лежала, пошевелиться не могла, а когда в себя пришла, ни мамки, ни паровоза…

– Понятно… А отец?

– Чего отец?

– Жив?

– Неа. В семнадцатом от тифа помер…

– Ясно. – Молодой человек подумал немного. – Ладно. Пошли, поживёшь пока в моём доме…

– Как это?

– А так. Есть хочешь?

– Ага…

Юноша взял беспризорницу за руку.

– Ну и помыться бы тебе не мешало. Воняешь. Поняла?

– Поняла, – побежала Люба за Паулем. – Дядечка, скажу тебе как родному, вши ещё есть у меня…

Парень поморщился.

– Какой я тебя дядечка? Лет тебе сколько?

– Пятнадцать…

– Ты же чуть младше меня. Павлом зови…

– Павлом, – повторила Любаша.

– А вшей твоих мы керосином потравим. Эка невидаль…

 

 

Жена

 

Она сегодня долго стояла перед зеркалом. Дольше, чем обычно, не как всегда. На печке в чугуне под крышкой прела каша, в доме пахло хлебом, а ещё цветами, которые хозяйка выращивала.

Люба вновь взглянула на себя.

«Брюхатая, – погладила девушка свой уже хорошо округлившийся живот. – И это же надо! Как бы сказала моя мама: Ну, вы поглядите на эту полоумную, – всплеснула бы руками она, – скоро-таки рожать ей, а всё как дитя!»

– Рожать, – уже вслух произнесла Любаша. – Да, чего-то страшно. Повитуху, что ли, позвать, а может, справлюсь сама? Уж нет уж, – вздохнула несчастная. – Вот если бы была рядом мама…

Люба ещё раз вздохнула, отошла в сторону, взяла веник и, с трудом наклонившись, стала деревянные половицы подметать. Скоро с работы должен был прийти Павел. Она его ждала, по нему скучала. Любила ли девушка своего спасителя? Конечно, да. Жила с ним уже почти два года. Сначала парень беспризорницу будто не замечал, кормил её, одевал, как сестру воспитывал, но спустя какое-то время девушка расцвела. И вот тут Пауль не устоял, можно сказать, потерял голову. И она…

Правда, разные они были очень. Девушка, в отличие от супруга своего Павла, тихим нравом не обладала. Взрывная, дерзкая, бойкая. На просьбы мужа всегда тирадой отвечала, спорила с ним до упада. Но совладать с собой всё равно не могла…

– Я тебя, умоляю! – в который раз ворчала она. – Ну и куда, я спрашиваю, тебе эта чистота?! И какая разница, где табуретку ставить!

Или…

– Не делай мне больно своей учёбой! Как говорил мой покойный папаша, женщина с книжкой – в доме беда!

Или ещё…

– Ша, Сёма! – тут она уже скидывала со стола котёнка. – Это же надо, какое несчастье притащило тебя?! – теперь Люба смотрела на Павла. – Вы только посмотрите, люди добрые, на этого непутёвого!

И ещё…

– Вчера на базаре была. И шо ты себе воображаешь? Один нэповец керосин продавал по столько, что я чуть с ума не сошла!

Пауль высказываниям супруги диву давался. Сидел где-нибудь у печки, курил, улыбался. Любил неугомонную страшно…

Да, не высокая, не худая, склочная бывала, зато бережливая, и стряпуха славная! И даже то, что Люба еврейка, юношу ничуть не смущало. Какая разница, ведь он с нею счастлив. А это главное. И к тому же скоро он станет папой…

Люба наконец убрала веник, вытерла руки о передник, подошла к плите, помешала кашу. И вдруг ощутила боль ужасную. Девушка схватилась за живот, на табурет присела.

– Вот ты ж зараза, – выругалась она. – Таки сделал мне сынок сегодня ужасное…

 

 

Йохан

 

Он появился на свет в Вербное воскресенье. Правда, родители не знали этого, потому как в Стране Советов церковные праздники не отмечались. А потому ограничившись омовением, младенца запеленали. Люба взяла его на руки и начала тянуть еврейскую песню, которую когда-то пела ей её мама. Пауль же перекрестил сына слева направо, пробормотал что-то по-немецки невнятное. Вот, собственно, и всё.

Так и стали жить молодые дальше. Ребёнок у них рос славный, но вот оказия, прошёл уже месяц, а малышу своему Люба с Паулем имени так и не дали. Можно сказать, родители не пришли к согласию. Павел называл сына Йоханом, в память о своём дедушке старом, а Любаша…

– Ой-таки какие у Яши глазки карие, – приговаривала юная мамаша. – А волосики белые, кудрявые, твои, Паша.

– Ну да, – не возражал отец. – Только сына нашего зовут Йоханом. Ты согласна?

– Я тебя умоляю! – возмущалась Любаша – Ну, який он Йохан? Я такого и имени-то не знаю.

И так бы продолжалось долго, если б не одно обстоятельство. Йоханов в округе просто не было, а вот Яши встречались. А потому наследника в Свидетельстве о рождении так и записали – Бланков Яков Павлович.

Однако Пауль всё равно не сдавался.

– Йохан – продолжал он дома звать мальчика. – Моё ты счастье…

 

 

 

Глава 2

 

 

Дружок

 

Солнечное утро сегодня перестало быть добрым сразу, как только он увидел эту ватагу. Поднимая пыль ногами, юные разбойники трубили в горны, размахивали красными флагами, стучали в барабаны. А главное без конца кричали:

 

Раз-два! Три-четыре!

Три-четыре! Раз-два!

Кто шагает дружно в ряд?

Пионерский наш отряд!

 

Дворовый пёс, чёрный, лохматый, выскочил на дорогу, побежал за ребятами, стал лаять. Но всё напрасно. Пионеры как будто его не замечали. А один белобрысый даже наклонился и кинул в дворнягу камень.

– Я тебе! – погрозил кулаком он зубастому, развернулся и пошёл дальше.

Среднего роста одиннадцатилетний Яшка был не из робкого десятка, хотя и выглядел ужасно… Ужасно интеллигентно. На лямках чёрные шорты, белая рубашка, красный галстук, на голове тюбетейка, а на носу круглые очки в роговой оправе. А ещё мальчик был пионером, чем очень радовал маму.

– Ну и скажите мне, дорогая, у кого ещё есть такое счастье? – спрашивала она соседку тётку Маню. – Учится аккуратно, даже книжки читает.

– Да что ты, Любаша, – завидовала женщине старая. – А мой Колька только и знает, что мячик гоняет.

К слову сказать, Николай, друг Яшкин, был внуком тёти Мани. Родителей у него не было. Отца в тридцатом кулаком признали и в Сибирь на лесоповал сослали. А мать, и без того больная, в холодном доме скончалась. Так и оказался Коля в городе у бабушки. А уж та во внуке души не чаяла, хоть и ругала его, и наказывала, но всё равно прощала. А потому проделкам Кольки не было конца. То его, рыжего, заметят в чужом огороде, то в голубятне деда Егора, то он покрасит зелёнкой кота… В общем, хулиганил Николай Лапушкин по полной.

– Ой, беда, – бывало, причитала тётя Маня. – Не выйдет из тебя, внучок, толка…

– Ну да? – возражал старухе веснушчатый отпрыск. – Вот окончу школу и пойду танкистом работать.

– Кем? – смеялась баба Маня. – В трактористы бы взяли, и то красота…

 

 

Бестолковые

 

Рабочий день сегодня в железнодорожном депо начался как обычно. Мастеровые долго стучали молотами, чего-то резали, болты крутили и наконец к полудню из ворот старого кирпичного здания, сверкая красными звёздами, выехали два локомотива. После чего мужчины присели отдохнуть, перекусили. А дальше, как обычно, достали махорку, папиросы, закурили, ну и, конечно же, завели досужие разговоры: о детях и о жёнах, о ценах в лавках продуктовых, о загнивающей загранице, о разоблачении злодеев столичных.

– Ну сразу же было понятно, что Каменев и Зиновьев враги народа? Ну кому это надо с ними церемониться? – возмущался один из рабочих, лопоухий прыщавый Квасов Лёнька.

Семнадцатилетний ученик слесаря был человеком малообразованным. Окончил четыре класса трудовой школы, однако о политике любил поговорить очень.

– Не скажи, Леонид, – возражал подчинённому бригадир Сажин Иван Петрович. – А я считаю, что к убийству Кирова и не причастны они вовсе.

– Как это не причастны? – удивлялся юноша – А как же следствие? К тому же суд народный? Или военный? Не помню…

Лёнька нахмурился, а собеседник покачал головой.

– Ты знаешь, паря, и суд ошибиться может. Вот был у нас ещё до революции случай такой. Судили, стало быть, мужичка одного, он служил писарем в канторе ювелира Зотова. Так вот. Якобы тот недотёпа хозяина своего обокрал да придушил ненароком.

– И что?

– А то, выяснилось уже позже, что убила супруга своего несравненная жёнушка, обобрала да укатила с офицеришкой залётным в другую волость.

– А как же тот мужик?

– Как? Как? Погиб, на каторге от тифа помер…

Бригадир почесал свой лоб.

– В общем, наказать людей, конечно, можно, но если только по совести. А так по домыслам? Ну сам посуди. Зачем так называемым заговорщикам первый секретарь Ленинградского обкома, когда в Москве под боком сам «Отец народов»?

– Сталин, что ли?

– А кто же? Дорогой Иосиф Виссарионович…

Парень вдруг замялся, посмотрел на притихших рабочих.

– Ты извини, конечно, Иван Петрович, но до товарища Сталина никто дотянуться не может. Вот и они не смогли…

Молодой человек помолчал, подумал немного, а потом вновь продолжил.

– Нет, правильно, я считаю, посадили этих бестолковых. Ну что от них было проку? Только и знали, что настоящим коммунистам мешали жить.

– Ну прямо как мне ты! – добавил слесарь Шурка Коваль, и все, кто в это время были рядом, попросту легли. Захохотали так, что задрожали стёкла.

А Лёнька съёжился да стал искать подмогу.

– Павел Георгиевич, ну хоть ты им скажи! – обратился Леонид к Паулю, который, попыхивая папиросой, сидел на деревянном ящике в сторонке.

Чёрная рубаха-косоворотка, кепка, пиджак, мятые штаны, сапоги гармошкой. А ещё смуглое от загара лицо, морщины на лбу полосами, всё те же соломой усы и волосы…

– Я, Лёнька, человек маленький, – привычно-спокойно ответил мужчина. – В политике не понимаю, потому ты лучше поддержки во мне не ищи. А вообще думаю, пусть они там сами в своей Москве разбираются, кому тюремную лямку тянуть, а кому...

Выбросил Пауль окурок в сторону, встал, взглянул на товарищей.

– Хватит языками пустое молоть, работать пошли…

 

 

Портниха

 

Швейная машинка строчила беспрерывно. К звукам её домочадцы давно привыкли. Любаша трудилась на дому портнихой. Шила всего много: пододеяльники, наволочки, простыни, брюки, платья, кофты. Бывало, ей перепадали заказы и посерьёзней, например, перелицевать что-то, и женщина бралась и за эту работу, потому как занятие своё ей было дорого, да и деньги она зарабатывала хорошие. А это для матери четверых детей не так уж и плохо.

Люба на мгновенье перестала строчить, подняла голову, посмотрела в окно и увидела своих малышей Яшу, Марию, Анну и Софочку. Они бегали по улице босоногие, смеялись громко. Молодая женщина улыбнулась тоже. Ничего не было трогательней, чем слышать голоса собственных детей. Однако нужно было продолжать работу. Портниха опустила глаза, поправила ткань, проверила строчку и вновь крутанула машинное колёсико. Механизм снова заработал. Ткань поплыла под иголкой, расползаясь по столу волнами. Любаша была довольна, но мысли всё не покидали её. И она вспомнила...

Первые две девочки появились у них с Павлом вскоре после Якова. Обе дочки тёмненькие, кареглазые, кудрявые. Правда, близнецы или двойняшки, Любаша до сих пор не знала. Потом был мальчик, однако при родах что-то пошло не так, и Люба его потеряла. Женщина долго плакала, переживала, клялась, что больше рожать не станет. И какое-то время не рожала. И вот, три года назад снова стала матерью. Золотоволосая голубоглазая Софочка была просто ангелом. Тихая, спокойная, кроткая, характером вся в отца, да и любимицей его была тоже.

Наконец Люба завершила работу, встала. На кухне её ждала заказчица, супруга какого-то там партийного секретаря.

– Елизавета Семёновна! – позвала женщину хозяйка. – Ваша юбка уже давно готова. Просит вас её забрать!

– Ой, Любочка! – встрепенулась гостья. – Так скоро?

– А как же? Или я когда-нибудь обманывала вас? Не делайте мне больно!

– Не буду, – засмеялась дама довольно.

 

 

Водовоз

 

Телега с пассажирами двигалась медленно, скрипела, на ухабах тряслась. Тянула её особа серая, довольно зрелая, можно сказать, в летах, кобыла по имени Мотя.

– А ну, Матрёна, поспешай! – то и дело дёргал поводья возница Тарас.

Сизый нос, лохматые волосы, густые брови, короткая, будто щипанная, бородёнка, а ещё колкий взгляд вечно заплывших от перепоя глаз.

Рядом с ним восседали два пацанёнка, босые, в майках, в закатанных по колено штанах, позади которых лежала деревянная бочка. Она, переполненная, вместе с телегой тряслась, вода внутри неё плескалась, даже просачивалась, отчего спины мальчишек были мокрыми.

– Хочу вам сказать, Яшка и Колька, – говорил мужчина своим закадычным дружкам, – что жизнь моя удалась. Живу я теперь спокойно, вот воду вожу по городу, в столовые, в конторы разные, ну и опять же к вам в школу. В общем, выполняю наказ партии, чтобы каждый советский гражданин был напоен и накормлен.

– А, правда, что ты бывший князь? – вдруг спросил Тараса Колька.

Мужчина обратил на мальчика свой мутный взгляд, дохнул перегаром, сморщился.

– Правда…

– И как тебя было звать?

– Пушков Тарас Илларионович.

– Ничего себе. И жил, наверное, в хоромах?

Возница кивнул.

– Не только в хоромах, во дворцах...

Колька присвистнул.

– И деньжищ, конечно, было много…

– Счёта им не знал. Мамаша моя капиталец сколачивала, а я его пропивал…

– Пропивал? – удивился Яков.

– Ну да. А ещё транжирил по-всякому. Казино, бордели, скачки разные. В долг, к тому же, купчишкам давал. По заграницам катался. Дом имел во Франции.

– Где? – переспросил Колька Лапушкин.

– Во Франции. Страна такая. Париж, слыхал?

– Слыхал. И что, ты вот так всё потерял?

– Ага. Когда родительница моя скончалась, совсем пустился во все тяжкие, – мужчина вздохнул, почесал маковку. – В общем, новой власти достались только мои долговые бумаги…

– Вот это да!

– Сам удивляюсь: как я так постарался? И ведь что совсем тягостно, меры не знал. Не умел зарабатывать. Не научила меня маман…

Снова вздохнул.

– Я ведь потом даже на паперти стоял, да кто ж теперь милостыню подаст, когда в храме совсем нет прихожан…

– Ну да, – согласился Яша. – Зато ты теперь водовоз. А что? Мне твоя работа нравится. Сидишь себе целый день, катаешься. Никаких тебе забот. И арифметику решать не надо…

– Ага, – поддакнул рыжий товарищ.

Но Тарас Илларионович с ребятами был не согласен.

– Вот насчёт арифметики это вы напрасно. Арифметика она наука такая, что без неё теперь никуда. Вот, к примеру, ты, Колька, танкистом желаешь стать. Ну а как же соблюсти дистанцию, путь рассчитать, прочитать карту, когда не будешь уметь ни складывать, ни умножать? Это понятно?

– Ну да, – удручённо вздохнул озабоченный парень. – Придётся нам с тобою, Яшка, школу заканчивать…

– То-то, – улыбнулся Тарас, дёрнул поводья. – Давай, Матрёна, опаздываем…

 

 

Арест

 

Его забрали прямо с рабочего места трое военных. Обступив мужчину со всех сторон, попросили пройти следом, и Иван Петрович, повесив голову, пошёл. С тех пор пожилого человека не видел никто, ни жена, ни сослуживцы, ни собственные дети. И лишь после выяснилось, что на бригадира Сажина был составлен анонимный донос о его желании якобы советский строй свергнуть. Больше в депо друг другу не доверял никто. Каждый старался держаться особняком. И уже не было за обедом тех задушевных бесед, как прежде. Все вроде бы общались, но уже ни о чём. А вот рабочего Квасова товарищи теперь опасались. А он бедный расстраивался...

– Павел Георгиевич! Я же тут ни при чём. Не виноват я в том, что Ивана Петровича арестовали. Да он и не говорил ничего такого о товарище Сталине…

– Отстань, Лёнька, – сердился на парня Пауль. – Тебя никто и не обвиняет…

– Ага, а то я сам не замечаю. Ребята со мной не разговаривают, все избегают. Может быть, мне взять расчёт?

– Язык держи за зубами, – ответил Павел. – И меньше о политике рассуждай. Мал ты ещё. А бригадир пострадал не случайно. Ты его подвёл…

– Понятно, – опустил глаза парень и на следующий день на работу не пришёл.

А позже все узнали, что Лёньку забрали в армию. А когда он уехал на Дальний Восток, много писем на предприятие отправил с душевными излияниями. Правда, послания его рабочие не читали. Разве что только Павел. И жалко ему было Леонида, и ничего он исправить не мог…

 

 

Сестрицы

 

Центральная улица города красовалась домами каменными, что ещё купцы до революции ставили. Из советского здесь были разве что транспаранты да красные флаги, а ещё вывески красочные да афиши, что печатались неподалёку в типографии.

По широкой мостовой гуляли городские жители, изредка ездили автомобили да подводы хилые. На перекрёстке дорог в белых рубахах несли службу постовые. Они, кажется, остановили двух подвыпивших граждан. Любаша скользнула по ним взглядом и вновь начала рассматривать витрины, которые по сравнению с голодными двадцатыми просто изобиловали колбасой, выпечкой, солониной. Однако женщина остановилась возле книжной лавки. Читать она так и не научилась, зато ей очень нравился запах типографской краски, а ещё Любаша любила рассматривать картинки. Вот циркач в маске, а вот слоны, крокодилы. Они были будто живые. Люба улыбнулась и вдруг в стекле себя увидела. Кудрявые волосы, собранные на затылке в пучок, округлые формы, белое платье, тёмно-серый пиджачок. Женщина себе не понравилась, зато она принялась любоваться красавицами другими. Малышкой Софой, что стояла рядом, да десятилетними дочерьми, которые держась за руки смотрели друг на друга и о чем-то говорили.

– Я, – тараторила Анна, – осень не люблю. Ну чего в ней хорошего? Я люблю весну…

– А – я зиму, – возражала сестре Мария.

– А я, когда выросту, сразу же за Стаханова замуж выйду.

– За кого? – переспрашивала сестрица.

– За Стаханова. Ты что, по радио не слышала? Он же всё там уже перевыполнил.

– Где там?

– Ну, не знаю…

– Не знаешь, вот и молчи. А я, когда окончу школу, поеду в Москву и актрисой, как Орлова, стану.

– Не станешь.

– Почему?

– Тебя не отпустит мама. Мам, скажи!

И так было постоянно...

– Таки сделайте мне тишину, – возмутилась родительница. – А потом поезжайте куда вы хотите, хоть в Ленинград, хоть в Воркуту. Только теперь помолчите…

– Не могу, – заявила Мария.

– И я. – Анна затопала ножкой, так что длинные кудрявые локоны её тоже запрыгали. – Не буду молчать! Не буду!

И тут Любаша и впрямь не выдержала.

– Не хочу вас расстраивать, но как только мы вернёмся домой, я обеих вас накажу, – переложила женщина большой таз с берёзовым веником в другую руку. – А пока в баню пошлите.

Любаша развернулась и снова отправилась в путь. Общественная баня была уже близко…

 

 

Клавдия

 

Как узнали в школе, что он из семьи раскулаченных, Колька не расспрашивал. Только вот жилось теперь ему совсем не сладко. Все называли парня отродьем кулацким, постоянно прорабатывали, обижали, а Николай, как мог, защищался – ссорился с ребятами, даже дрался. В общем, делал всё, чтобы обелить фамилию Лапушкиных.

– Мой отец сам всегда работал, – говорил он Якову, – и мама. И без всяких там батраков…

– Я знаю, – вздыхал Яшка.

– Откуда?

– Баба Маня рассказывала. Да ты не расстраивайся. Скоро и забудут все про то…

– Неа, они злопамятные, – вздыхал парень, и в тяжёлые мысли вновь погружался, уходил один на реку, купался, а потом, будто желая отомстить всему свету, вновь пускался во все тяжкие.

Однако сегодня было всё не то. На реку вместе с ним явилась сумасшедшая Клавдия. Пожилая женщина, босая, в юбке бесформенной и широкой навыпуск рубахе, тут появлялась часто, садилась на камень, смотрела на воду, качалась. Странная она была – сказать мало. Вот, например, сегодня у неё работала рука правая, расчёсана была правая часть волос и смотрела она направо. А завтра будет всё наоборот.

А ещё Клавдия постоянно разговаривала. И тот, кто к ней прислушивался, просто диву давался. Но сегодня женщина, видимо, решила удивить того, кто с нею рядом оказался. Колька уже искупался, начал надевать штаны, как вдруг Клавдия сказала:

– Скоро будет война страшная…

– Что? – обернулся парень.

Но безумная, его не замечая, всё продолжала.

– Чёрные вороны начнут клевать каждого. Людей на земле останется мало. А те, кто выживут, горевать станут…

Женщина помолчала и вдруг справа увидела Николая.

– Ох и попадёт скоро твоему Якову, – произнесла она, покачалась. – А о тебе мамаша плакала. Охраняет тебя. Привет передавала…

 

 

Парашютист

 

Его спустили с парашютной вышки сразу, как только сумели поймать.

– А ну, стой, твою мать! – кричал инструктор на вырывающегося мальчишку. – Шею вздумал себе сломать?

В общем, прыжка сегодня у Яшки не вышло. А вместо этого отвели парня в милицию, а потом сопроводили к родителям. Отец встретил представителя закона, как полагается, внимательно выслушал, пообещал меры принять. И принял…

Первым делом он предоставил слово матери хулигана.

– Я, конечно, не сильно умею сказать, – произнесла Любаша сначала спокойно, а потом вдруг схватила полотенце и стала им Яшку охаживать. – Ах, ты ж паразит! Ах, ты ж изверг! Я тебе покажу, как меня без дитя оставлять!

Парень, не зная, куда ему бежать, залез под стол в надежде там укрыться.

– Я же лётчиком хочу стать! – кричал он в ответ неистово. – Я же буду летать!

– Ага, щас! – наклонившись, продолжала Люба отпрыска хлестать. – Не расчёсывай мне нервы! Их и без тебя есть кому расчесать!

Наконец в дело вмешался Пауль.

– Ну хватит, – сказал он Любаше, отобрал у неё полотенце, усадил несчастную на кровать, вытащил из-под стола Яшку, определил рядом с матерью.

– Будешь читать, – приказал он сыну, достал из стопки макулатуры газету «Правда», дал отпрыску в руки. – На. И чтобы с выражением и внятно. Понятно?

– Понятно, – недовольно ответил Яков, а про себя добавил: «Да, лучше бы уж выпорол или дал какую-нибудь книжку. А то вон сколько листов мелкого шрифта. И всё достижения, спорт, политика. Разве надо мне всё это знать?».

– Ну? Я не слышу, – нахмурил брови родитель.

И мальчишка больше не заставил себя ждать.

– Миллионной армии ударников и ударниц, знатным людям нашей страны, героям социалистической стройки – пламенный большевистский привет! – прочёл лозунг парень, а затем и название центральной статьи: – «Великая жизненная сила социализма».

– Пап, можно мне что-нибудь другое почитать? Ну вот, например, «Строительство подводного флота в Германии», или «258 аэродромов в Германии», или, если не хотите про Германию, то вот «Парашютисты на аэростатах»…

– Опять парашютисты?! – вновь подскочила с места мама.

– Читай про социализм, – отрезал отец и больше уже с Яковом не разговаривал…

 

 

 

Глава 3

 

 

Несчастье

 

Война началась внезапно для всех советских граждан. Для молодых и старых, для строителей новой власти и тех, кто отбывал свой срок в далёком заполярье, для учёных умов и людей безграмотных. Всех связало одно несчастье. Но тогда жители страны ещё не знали, что их в конечном счёте ждёт…

А пока готовились к самому главному. К встрече с врагом. Многие с ним уже встречались в окопах Пруссии, Австрии. Однако даже они не понимали, насколько изменилось всё. Отпрыски вчерашних проигравших превратились в страшных волков, готовых разорвать всех и каждого.

Он ушёл на фронт в сентябре месяце, в первый же год. Дома остались Люба и дети. Мог ли он поступить иначе? Мог. Но не захотел, да и не думал об этом. А потому теперь вместо кувалды винтовку нёс, мёрз в землянках, месил сапогами грязь, навоз, пил спирт, стрелял метко, по-пластунски полз, а ещё бесконечно слал домой приветы. Рассказывал о том, что жив, здоров. И всё у него отменно. И что командир у него теперь парень дельный, лейтенант Квасов Лёнька, его бывший слесарь. А потому страшиться ему, солдату, нечего. После Пауль сворачивал письмецо треугольником и долго молчал при этом…

«Только бы враг до родного города не дошёл…»

 

 

Друзья

 

Это место они облюбовали давно. Во-первых, от дома недалеко, а во-вторых, где ещё можно было в военное время найти уединение? Зелёные островки леса, заливные луга, причудливость рельефа, а ещё река, полупрозрачная, светлая, на другую сторону которой можно было добраться на лодке или вплавь. Однако Коля и Яков никуда не собирались. А потому, искупавшись, просто сидели на берегу, загорали, смотрели на воду и общались.

– Слушай, а если я сейчас в военкомат пойду, меня на фронт возьмут? – спросил Николай товарища.

Яков глянул на рыжего приятеля.

– Думаю, нет…

– Почему?

– Не выглядишь ты на восемнадцать.

– А на сколько?

– Ну не знаю…

Колян нахмурился.

– Можно подумать, ты старше...

– А я никуда и не собираюсь, на мне сестрёнки, мать. Вот стукнет в следующем году, как полагается, сам отправлюсь воевать. А пока работать буду. Траншеи копать. Кто-то же должен город оборонять. Смотри, фронт уже совсем рядом…

Километрах в ста раздавалась канонада.

– Точно – согласился приятель. – Теперь уже почти каждый день стреляют. А эти самолёты проклятые всё бомбят и бомбят. Будто не знают, что мирных жителей истребляют…

Яков поднял к небу глаза.

– Ненавижу гадов. Обязательно в лётное поступить постараюсь. А там уж с ними точно рассчитаюсь…

– С кем рассчитаешься? Да, тебя и в лётчики-то не возьмут, ты же очкарик…

Яшка посмотрел на товарища.

– Сам ты. А у тебя рост метр восемьдесят два…

– И что?

– А то, длинная каланча в танк не помещается…

– Ах, так! – Колька отвернулся, прищурил глаз.

– Да ладно, – плечом толкнул Яков приятеля. – Не обижайся. Лучше скажи, как у тебя дела?

Николай вздохнул.

– Никак. Бабушка, когда жива была, хоть и ворчала, а всё равно за меня переживала. А сейчас...

Колька украдкой смахнул слезу.

– Знаешь, родных хоронить очень страшно…

– Не расстраивайся, – поддержал друга Яшка. – А хочешь, я за тебя переживать стану? А уж мать моя как страдает! То и дело о тебе спрашивает: «Как там Коля? Как там Николаша?»

Николай улыбнулся.

– Скажи ей, если получится, послезавтра зайду. Вот только на заводе немного освобожусь. Хотя нет, послезавтра, наверное, вряд ли…

 

 

Госпиталь

 

Как жилось теперь Любаше, она и сама не знала. Проводила мужа на фронт, долго горевала, потом, потеряв на шитьё заказы, устроилась в госпиталь санитаркой, правда, была там и кастеляншей, и медсестрой, рабочих рук всё равно не хватало, а потому каждый день смертельно уставала. Между прочим, по хозяйству ей теперь помогала девятилетняя школьница Софа. Девочка и стирала, и убирала, и даже обед готовила, когда никого не было дома. В общем, рано стала взрослой. А вот шестнадцатилетних Анну и Машу Люба взяла работать с собой. И дочери не подвели её ни разу. С обязанностями своими справлялись хорошо – делали уколы раненым, накладывали шины, перевязывали. А ещё часто солдатиков развлекали – пели вдвоём под гитару, книжки вслух читали, и даже писали под диктовку служивым письма домой…

Однако было в работе девчат ещё одно обстоятельство. Тяжелораненые каждый день умирали. Кто в агонии, а кто и тихо в беспамятстве. И уж тут случалось, что сёстры плакали.

– Мама, – говорила Анна. – Он же такой молодой. Ему бы в школе учиться, а он…

– Не расстраивайся, дорогая, – успокаивала дочку Любаша. – Смерть она выбирает лучших самых. А парень таки герой. Или я в людях не разбираюсь?

Аня шмыгала носом, соглашалась.

– Герой, – говорила девушка, вздыхала и шла работать дальше.

А Люба, украдкой утирая слезу, оставалась в прачечной. Парила бельё, раскладывала в стопы простыни, наволочки. А сама всё мужа вспоминала. Как жили они до войны счастливо, и было у них всё хорошо.

«Мой ты родной, – вздыхала Любаша. – Или не ты мне говорил, что скоро закончится всё? И вернёшься домой, и дочерей выдашь замуж? – Люба снова вздыхала. – Яшка уже совсем большой. Ему через год восемнадцать. Что же мне делать, если и он уйдёт за тобой…»

 

 

Лейтенант

 

– Взвод! Равняйсь! Смирно! – выкрикнул командир Квасов и отправился вдоль строя проверять солдатское обмундирование.

Правда, после утреннего боя выглядело оно ужасно. Все грязные, рваные, пропитанные кровью и потом солдатские штаны, гимнастёрки, пыльные ботинки, сапоги. Леонид окинул взглядом это безобразие.

– Так, сейчас отдыхаем, приводим себя в порядок, – сказал лейтенант, – а завтра движемся дальше! Понятно?!

– Понятно, – устало ответил строй.

– Разойтись!

И служивые, не дожидаясь очередного окрика, кто куда разбрелись. На опушке леса июньским вечером было прохладно. Кто-то залёг в высокую траву, чтобы поскорее уснуть, некоторые отправились мыться к ручью, большинство перекусывали. Пауль же, устроившись у берёзы, снял с себя гимнастёрку, достал из вещмешка нитку, иголку и стал зашивать большую дыру, что противник ему с утра оставил. Правда, крепкий парень, тоже немец по национальности, который хотел в рукопашной Павла убить, братом ему не являлся. Разве поступают так братья? Жгут, вешают, стреляют, концлагеря создают, людей истребляют. Нет, так не должно в человеческом обществе быть. И Пауль не перестанет думать иначе, пока жив...

– Павел Георгиевич, здравствуй! – вдруг услышал мужчина со стороны и повернулся.

К нему подходил Лёнька Квасов. Всё те же лопоухие уши под фуражкой, на щеках прыщи, слипшиеся от пота русые волосы. Однако присутствовало теперь во внешности молодого человека и нечто иное. Глаза зелёные, бесконечно уставшие, а ещё усы. Правда, и они были забавными, как и весь облик парня. И всё же можно ли за это командира судить?

– Здравие желаю, товарищ Квасов, – ответил знакомому Пауль, не переставая шить. – Присаживайся…

Лейтенант улыбнулся, уселся рядом, достал из портсигара папироску, закурил.

– Это же надо, теперь я твой командир…

– И не говори, – кивнул Павел. – Ну как ты?

– Да нормально. За последнее время уже ко всем привык. Хотя, конечно, боеспособность во взводе хромает…

– Ну уж на это ты не греши. Ребята у нас тут замечательные. А то, что не сразу всё понимают, так обучи… Согласен?

– Может быть, может быть, – сказал Леонид, а потом вдруг добавил: – Думаю, фриц сейчас на Кавказ отправится, а там Сталинград. А перед ним наш с тобою Старый Оскол на пути у немца встанет, – произнёс Квасов, выдыхая дым. – Так-то…

Молодой человек задумался, а Павел, отложив в сторону рубаху, спросил:

– А что командиры говорят? Наступление не намечается?

– Какое там наступление! Нам бы здесь удержаться. – Лейтенант почесал маковку. – А ещё говорят, нужно стоять насмерть…

Пауль вытащил из галифе папиросы, чиркнул спичкой и тоже закурил.

– Значит, будем стоять насмерть…

Он выдохнул дым.

– Да, уж, катавасия…

– И не говори, – поддержал Квасов старинного приятеля, а потом вдруг услышал.

– Кипяточку бы…

– Что? – будто очнувшись, посмотрел на подчинённого командир.

– Говорю, чайку бы солдатам попить. Костерок развести желательно.

– Костерок? Это можно, – ответил Леонид. – Костёр – это обязательно…

 

 

Противотанковый

 

Земля после утреннего дождя совсем размякла. Поначалу лопата в чёрную кашу входила будто в масло, однако чем глубже становилась траншея, тем чернозём, перемешанный с глиной, делался суше, светлее, и копать его стало тяжелее. Яшка выбросил из ямы пару больших камней, разогнулся, решил раздеться, воткнул совковую в земляной ком, скинул с себя фуфайку, кепку, осмотрелся. Людей вокруг было немерено. Они растянулись длинной пёстрой лентой и делали то же, что и он – сооружали противотанковый ров, который был шириной около пяти метров, глубокий, с уступами, как полагается по всем правилам военным. Однако отдыхать парню пока не хотелось, тем более что за городом снова гремело, и Яков вновь принялся работать, изредка поглядывая то направо, то налево…

Возле него трудился немолодой на вид мужчина, профессор, в очках, в строгом костюме сером и в бордовом берете. Чуть поодаль в чёрной рясе – священник. Далее семейная пара, два пожилых человека. Она и он постоянно обменивались репликами. Много было вокруг подростков, стариков, женщин.

Яшка же заприметил двух девушек. Они работали на возвышенности и беседовали. Одна высокая брюнетка с длинной косой в юбке чёрной и кофте фиолетовой. Другая пухленькая блондинка в платочке беленьком и сарафане клетчатом. Последнюю, кажется, звали Наташей, и она то и дело играла ямочками.

– Ой, – говорила девушка, – ты знаешь, Райка, а я ведь раньше в самодеятельности участвовала. В хоре пела и ходила в танцевальный кружок. – Незнакомка, не переставая копать, украдкой смотрела на Якова. – Так было весело! Мы там и кадриль, и барыню плясали. А теперь всё не то. Все парни ушли на фронт. И даже встречаться совсем стало не с кем.

– А как же Сашка? – неожиданно спросила собеседница. – Вроде, бегает за тобой?

– Шурка-то? Вот ещё! Он же деревенский…

– И что?

– А то. Обратно в колхоз я уж точно не поеду. Не буду больше доить коров.

Наталья вновь улыбнулась и вдруг, не сводя глаз с Якова, сказала:

– Познакомлюсь лучше во-он с тем светленьким. А что? В очках, кажись, интеллигентный. С таким уж наверняка не пропадёшь. Хотя, мне думается, молоденький он ещё. А впрочем …

Не успела договорить девушка, как вдруг в городе что-то взорвалось, потом ещё и ещё. И вот уже к копальщикам летел «Мессер» с чёрным крестом. Люди кинулись врассыпную, но всё безуспешно. Укрыться в поле было негде. А немецкий лётчик стал полосовать несчастных огнём.

Яшка упал прямо на землю в ров, закрыл голову руками и лежал там, на дне, ни жив ни мёртв. Слышал только истошные вопли, крики. Перед глазами мелькали колоши, сапоги, ботинки. А вокруг не умолкал бесконечный рёв мотора-убийцы да свист пуль быстрых. И вот наконец-то всё стихло.

Яков пошевелился. Сначала ему показалось, что он на мгновенье оглох. Но нет, молодой человек услышал стрекотание кузнечиков, шум ветра, шорох полыни. И лишь потом стоны раненых, а ещё ужасный вой женщин по убитым. Яшка с трудом поднялся на ноги, взобрался на насыпь, стал крутить головой. Кругом лежали тела недвижимые. Их было так много, что и сосчитать невозможно. Парень поёжился. Страх уже давно отпустил его, однако внутри возникло чувство иное. Чувство, которое поднимало солдат в бой.

И тут Яков вспомнил о Наталье. Он поискал её глазами. И вот наконец метрах в десяти от себя заметил знакомый платок. Яшка подошёл ближе и увидел её. Она лежала в траве, мёртвая, свернувшись калачиком, с широко раскрытыми глазами, будто спрашивая: «Люди, за что?».

 

 

Новая должность

 

Паровоз приближался к станции медленно. Ещё издали пустив из трубы густой столб дыма, он погудел несколько раз и вот наконец подъехал к перрону, на котором кого только не было.

Милиционеры, санитары, медики, снующие туда-сюда пассажиры, которых, впрочем, тотчас начали оттеснять военные.

– А ну разойдись! – закричали служивые, как только двери вагонов открылись, и оттуда крепкие мужчины стали вытаскивать носилки с тяжелораненными больными.

Их только что привезли с фронта. Выгружали очень осторожно, а после относили в грузовые автомобили. А дальше из военно-санитарного поезда начали выходить пациенты иные, ходячие, но тоже уставшие, изнеможённые. Кругом замелькали забинтованные руки, ноги, животы, головы. Некоторые солдатики в шинелях опирались на костыли. Многих поддерживали медсёстры молоденькие.

Колька одним из первых поближе подогнал свою подводу и стал усаживать в неё всех раненых без разбору.

– Садитесь – говорил он служивым. – Сейчас поедем в госпиталь….

И вскоре его транспорт был уже заполнен. Парень дёрнул поводья и принялся управлять каурой лошадью так ловко, как когда-то Тарас Илларионович.

Кстати, последний был до сих пор жив и бодр, так же возил в учреждения воду. А теперь ещё и подрабатывал на складе сторожем. И именно благодаря своему старому знакомому Николай в горсовете вот эту работу получил, когда предприятие, на котором он ещё недавно трудился, эвакуировали в глубокий тыл, а он остался дома.

В общем, как говорится, парень и теперь чувствовал себя неплохо. Целыми днями с грузами по городу колесил, который в последнее время стал прифронтовым и изменился очень. Ежедневные бомбёжки всё больше превращали в руины жилые районы, фабрики, заводы. Однако больницы, рынки, электростанция, телеграф и административные здания ещё работали. Водопровод не везде, но тоже был. В общем, горожане пока жили потихоньку. Правда, от бомбоубежищ и погребов далеко не отходили, но всё же…

– Слышь, парень, закурить не найдётся? – вдруг спросил Николая один пассажир.

Колька глянул на сидевшего с ним рядом раненого офицера, мужчину средних лет, лысоватого, степенного. Он держался рукою за правый бок и кашлял то и дело.

– Нет, простите, – ответил Коля. – К сожалению…

– Плохо, – вздохнул служивый. – А то бы я сейчас чуток подымил.

Мужчина снова закашлялся.

– Так вам, наверное, нельзя…

– Нельзя мне, брат, здесь с тобою в тылу находиться. На передовую давно пора. Понимаешь, у меня там друзья. А ещё новобранцы желторотые. Что с ними будет без меня?

Старшина задумался.

– Как звать-то хоть тебя?

– Колька…

– Николай, значится. А лет тебе сколько?

– Семнадцать…

– Понятно. Значит, в следующем году на фронт?

– Ага. Я бы хоть сейчас…

– Не торопись. Война такого шустрого ещё дождётся. – Мужчина помолчал немного и вдруг сказал: – А из города тебе надо тикать…

– Как это?

– А так. Немец вот-вот прорвётся.

– Но как? – удивился Колька.

– Слушай меня, старшину Астахова. Говорю, уже скоро…

– Понял, – дёрнул поводья совсем расстроенный Николай.

 

 

 

Глава 4

 

 

Софа

 

Она пришла сегодня в госпиталь как обычно в полдень. Принесла с собой узелок, а в нём яйца, хлеб, огурцы, варёная картошка, а ещё в бутылке молоко.

Софа выложила всё съестное на стол и стала дожидаться сестёр. Вскоре в комнате для медперсонала появилась Мария, она буквально на продукты навалилась, начала быстро набивать себе рот, затем остановилась.

– Прости, малышка, – вдруг, смущаясь, сказала сестра. – Совершенно некогда. Раненых с фронта привезли столько… В общем, мне бежать пора, – налила в кружку девушка молока, выпила его и тут же испарилась.

Следом в сестринскую забежала Анна.

– Ой, София! Большое тебе спасибо. Если бы не ты, мы бы и про обед забыли.

Девушка тоже поела немного.

– Сейчас придёт мама, – сказала она и тут же ушла.

А вот Люба появилась нескоро. Уставшая, вымотанная.

– Здравствуй, моя милая – улыбнулась мать, как только младшую дочь увидела. – Как дома? Как у Яши дела?

– Дома всё в порядке, – закинула Софа светлую косу за спину. – Я полю грядки, огурцы поливаю. А Яша траншеи копает…

– Это хорошо… Это правильно…

Села на диван Любаша, а девочка примостилась рядом, обняла маму.

– Мамочка, я так хочу, чтобы как раньше. Чтобы все были дома, и все смеялись…

– Будут смеяться, родная…

– А когда?

– Когда закончится война.

– А скоро?

– Думаю, да…

– Хорошо бы. А то я уже устала. Всё одна и одна…

– Ты не одна. Мы всегда с тобою рядом…

– А ты знаешь, я тут папу вспоминала. Его же не убьют, правда?

– Конечно, нет. С чего ты взяла?

– Просто показалось… Знаешь, он же мне обещал свозить нас всех на море.

Люба улыбнулась, ещё крепче к себе дочку прижала.

– Значит, свозит обязательно…

 

 

Душа

 

– Заскорузлость души человеческой наступает не сразу. Сначала каждая незначительная неприятность её расстраивает, а потом нет. Всё безразличней становится внутри, всё холодней. Вот так и на войне. Убьёт солдатика с тобою рядом, а ты глядишь на него, и уже не оплакиваешь, как раньше, а где-то и завидуешь даже. А сам всё же от пуль укрываешься. Потому как кто, кроме тебя, прогонит врага и защитит твоих детей?

– Ну да. Ну да, – соглашался с Паулем рядовой Витька Птахов.

Он топал с товарищем рядом, спортивный, низкорослый, крепкий парень. Со стороны могло показаться, что гуляют по селу два солдатика и просто разговаривают. Однако шли служивые целенаправленно в избу на окраине. Там проживала одна семья, которая приютила у себя немца раненого. А теперь Виктору и Павлу предстояло «счастливчика» этого в штаб полка доставить.

– Вот ты говоришь, душа, – продолжил Птахов. – А интересно, у фашистов она какая?

– Думаю, мёртвая, – вздохнул Пауль. – Не у всех, конечно, у большинства…

– Ну да. Ну да, – снова кивал товарищ. – Никогда не забуду окоченевшие трупы под Харьковом. А ещё висельников и ребятишек с оторванными руками. Никогда не прощу этого гадам…

– И я…

Мужчины нахмурились, замолчали, долго шли и только по сторонам нет-нет да поглядывали.

Редкие простреленные снарядами деревянные хибары, сгоревшие сараи. В садах одинокие груши, яблони. На огородах по пояс полынь-трава.

– Да уж, – снова вздохнул Птахов. – Я только одного не понимаю, зачем этой семье надо было фрица выхаживать? Ну враг же…

– Не знаю. – Пауль пожал плечами. – Жалко, наверное, стало…

– Кого? Фашиста? Я тебя умоляю! – парень помолчал немного. – Ладно, посмотрю этим благодетелям в глаза. Кажется, вот эта изба?

– Ага…

Свернули служивые направо. Соломенная крыша, полуразвалившаяся завалинка, крыльцо покосившееся, а на нём брошенная тряпичная кукла, полосатый коврик да мотыга.

Павел постучал, открыл дверь, шагнул внутрь и сразу же покойника увидел. Молодой немец в одном исподнем лежал на длинном дубовом столе. На лбу церковная ленточка, а в скрещённых на груди руках зажжённая свечка. На скамье напротив него сидела старуха вся в чёрном да маленькая девочка.

– Вот и дождались, – произнесла пожилая женщина и встала с места.

Она подошла к красноармейцам.

– Он, сынки, час назад помер. Мучился очень. Всё «мутер» какую-то звал. А кто это?

– Мать.

– Ага. Когда вы начали стрелять, его ранило, видать. Я его у порожка своего подобрала. Дополз сюда, в дверь стучал, стонал, плакал. Как было не подобрать?

Старушка вдруг обернулась.

– Катя, иди гулять, – сказала внучке бабушка.

И девочка, худенькая, чумазая, тут же на улицу убежала. А хозяйка дома продолжила.

– Да вы проходите. Чего в проходе-то стоять?

Павел кивнул головой, присел на лавку, а Витёк деловито пошёл по комнате шастать. Осмотрел церковные образа, печку всю в саже, пустые чугуны, ухват, на подоконнике сушёные травы. Затем полати, лоскутное одеяло. Наконец сел на железную кровать, закинул ногу на ногу.

– Ну что, мамаша? Как вы тут без нас? Немцы не обижали?

Старушка прищурила глаз.

– А как же, – сказала старая. – Сначала убили председателя, потом училку долго пытали. Всё выспрашивали, где её мужик-партизан. На глазах матери отрезали ухо сыну старшему, он у неё был в третьем классе, потом младшему выкололи глаз. А после, когда учительница от сердца скончалась, задушили обоих ребят. А дальше хлеб, животину у всех отобрали, изнасильничали полдеревни девчат. Так они мёртвые в подвале сельсовета теперь и лежат. А ещё…

Но Птахов уже ничего не слышал. Он подскочил к мёртвому фрицу, занёс над ним свой увесистый кулак, однако кое-как сдержался.

– Так что ж вы, мамаша, этого к себе забрали?! Ну, и подыхал бы на улице, гад…

– Так жалко же. Человек всё ж таки. Авось раскаялся?

 

 

Партизан

 

Эти редкие часы тишины теперь случались нечасто. А сегодня вечером, будто по заказу, не взрывались снаряды, сирены молчали, не было разрушений, пожарищ. И в городе, хоть и ненадолго, снова стало мирно, как раньше. На улицах где-то радостно кричали ребятишки, в ветвях деревьев пели птицы, во дворах лаяли собаки.

Парни встретились после работы часу в девятом и отправились к своему другу давнему Тарасу, который жил на восточной окраине.

– Слушай, а почему Илларионыча в армию не взяли? – спросил Яшка Николая.

Приятель пожал плечами.

– Не знаю, может быть, старый?

– А сколько ему?

– Да, уже, наверное, шесть десятков…

– Понятно. – Яшка вздохнул. – А я считаю, не поэтому. У него же от перепоя пальцы на руках толком не сгибаются, или отморозил он их нечаянно. В общем, давай его об этом не спрашивать. Вдруг ему будет неприятно.

– Давай, – согласился Николай.

И вскоре парни уже сидели на лавочке возле «княжьей» хибары, смотрели на огород, что к реке спускался. А хозяин в это время с сорняками сражался. Он выкорчёвывал их из земли лопатой, улыбался. Совсем уже седой, угловатый…

– Увы, друзья мои, живу я на свете уже давно. Родился ещё при Александре втором, а теперь сами знаете, кто в Кремле царствует. Однако же, кто бы там ни правил, а всё одно лучше, чем любой француз, швед, поляк, германец. Русскую душу разве кто из них понимает? Да ни за что! – Мужчина перестал копать, облокотился на черенок. – А потому сломать они нас никогда не сломают. Вот убить попытаются. Правда, рано или поздно всё равно зубы свои потеряют. Потому как у нас вместо одного храбреца ещё десяток встанет…

– Это точно, – согласился со старшим товарищем Яков.

А Тарас Илларионович снова начал копать.

– Однако вам, друзья мои, воистину повезло. С таким врагом справиться не каждый решается. Вон все западные страны лапки поджали и лежат уже давно. А мы нет, всё кусаемся. Потому как Родину не продаём. Какая бы она ни была – советская или царская…

Мужчина выбросил в сторону очередной пучок травы с землёй, замолчал, крючковатыми пальцами отряхнул рубаху, подошёл к гостям, тоже сел на лавку.

– Слушай, Тарас, а чего ты тогда воевать-то за неё не отправился? – вдруг спросил мужчину Яшка.

– Так не взяли – как-то по-детски вздохнул рассказчик. – Но я не отчаялся. Ружьишко приберёг, собрал кое-какие припасы и всё это отвёз в землянку в лесу на болоте, помните, я вам, пацанам, её показывал. Так что, – улыбнулся Тарас, – в случае чего партизанить буду, уж вы во мне не сомневайтесь…

 

 

Глава 5

 

Тёща

 

Июньская жара невыносимая, изнуряющая, давно уже перестала радовать. Она лишь добавила проблем госпиталю, который и так еле справлялся с потоком раненых.

От нехватки влаги и кислорода некоторые пациенты падали в обморок, их огнестрелы, вопреки усилиям медиков, заживали плохо. Полчища мух разносили болезнетворные микробы.

Однако, несмотря на все тяготы, то там, то тут в больших больничных палатах случался хохот. Солдатики не унывали, рассказывали друг другу забавные истории. Особенно в этом вопросе преуспел сержант Егор Егоров. Красавец танкист ранен был в правое лёгкое, смеяться как все он, конечно, не мог, но поднимал однополчанам настроение, безусловно. А ещё он охоч был до женского пола, а потому ухаживал за всеми медсёстрами без разбора. Особенно ему нравилась Анна, ну и Мария тоже. А вот с Любой у донжуана вышел промах.

– А ну, зятёк, – говорила ему женщина строго. – Я вас, конечно, уважаю, хотя и забыла, за что. Но дочек моих не трогать…

– Понял, – вздыхал незадачливый ухажёр. – Эх, Любаша, я же к вам со всей душой…

– А я к вам с клизмой, мой хороший, – улыбалась Люба. – И пожалуйста, не делайте мне удивлённое лицо. Главврач Родионов сказал, что только это вам и поможет. Жду вас в процедурной через час, – удалялась женщина под дружный мужской хохот.

– Давай, Егоров!

– Не робей!

– Это тебе, герой, не броню фашистскую портить!

– Да, уж, – вздыхал сержант. – И всё-таки не повезло мне с тёщей…

 

 

Послание

 

Утро перед боем выдалось прохладным. Солнце уже давно встало, однако продолжало гулять где-то между облаками. В поле то и дело волнами ложилась трава.

Пауль, прислонившись спиной к влажной земле, сидел в траншее, закрыв глаза.

Он видел свой дом. В дверях стояла жена. Люба босая, в синем платье мужу, как всегда, улыбалась, что-то рассказывала, однако смысл её рассказа был ему непонятен.

– Что? – переспрашивал мужчина.

– Солдатик, давай котелок, завтракать пора. Сегодня кашка гречневая…

Пауль очнулся. Перед ним согнулся пожилой повар Савельич.

– Горячая пока…

– Нет, спасибо, я вечером…

– Эхе-хе, – вздохнул мужчина. – Кто его знает, что будет вечером? – Побрёл Савельич дальше.

А Пауль посмотрел по сторонам. Всюду однополчане занимались делом. Кто брился, кто окапывался, кто ел, кто патроны к винтовке считал. Витька Птахов, приспособив себе удобное место, обложился гранатами и пулемёт начищал. И лишь эта троица ничего не делала.

Три молодых человека – Усов, Козырь и Белкин – читали письма из дома, да в голос смеялись попеременно.

– Ну ты, Васька, и ас! Стольким девчатам написал! И что все ответили?

– Конечно, – пыжился смазливый Белкин. – Вот смотри, эта светленькая, – показывал парень фотографии девушек друзьям, – её зовут Света, работает буфетчицей. А это Люся из Благовещенска. А это…

– Ну, ну и кто это? – строго спросил лейтенант.

Он подошёл к рядовым незаметно, так что те, растерявшись, все как один подскочили и застыли на месте. Квасов насупился и строго глянул на молодых ребят.

– Значит, вот такое у нас пополнение? Вместо того чтобы к бою готовиться, они здесь сидят! А ну, что это тут у вас?

Забрал Леонид письма у солдат и стал их перебирать.

– Ага, от Степаниды Блудовой, от Кудряшовой Валентины, от Куценко Нины, а это? – Командир удивился. – Немецкое?

– Простите, товарищ лейтенант, – испугался Василий.

– Откуда?

– Мы когда на фронт ехали, наши на станции поезд фашистский разбомбили, а там почтовый вагон. Вот мы несколько писем и прихватили.

– Прихватили, значит?

– Ну да. Правда, ещё ни одного не вскрыли…

– Ага. Разорвал конверт командир, достал оттуда послание, взглянул на мелкий шрифт.

– Кто-нибудь по-немецки понимает?

Но парни в ответ только хлопали глазами. И тут Леонид вспомнил о товарище. Он развернулся.

– Пал Георгиевич, ты вроде рассказывал, что в языках немного шаришь?

Павел усмехнулся.

– Ну учил когда-то в гимназии…

Мужчина неловко в кулак покашлял. Не будет же он рассказывать, что немецкий его родной язык…

– Может, прочитаешь?

– Да я уж всё, наверное, забыл. – Пауль хотел отказаться, однако потом подумал немного. – Ну ладно. Давайте, – взял он письмо, в руках его покрутил, пробежал чернильные строчки глазами. – Тут какой-то Ганс пишет в Гамбург своей жене Сусанне. Слушайте. Воюю я, дорогая, с варварами. Они просто свиньи грязные. Эти русские самая что ни на есть низшая нация. Я их... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в ноябре 2020 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за ноябрь 2020 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению ноября 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Список бк с приветственным бонусом при первом депозите
Поддержите «Новую Литературу»!