Расставание с иллюзией

На чтение потребуется два часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Страстные натуры латиноамериканцев хорошо известны и неоднократно описаны. Этот типаж знаком многим, и Хозе Карнеро – один из ярких его образцов.

С типажом я столкнулась сразу по приезду в Нью-Йорк, поселившись в Washington Heights – в этом почти что «испанском Гарлеме», – по чьим улицам бродят мужчины всех возрастов и оттенков кожи с наполненными одним и тем же выражением сладострастными глазами-маслинами. То и дело вдогонку каждой женщине, независимо от её возраста и вида, раздаются посвистывания, улюлюканье и комплименты сомнительного характера: полное впечатление, что проходишь мимо стройки. А с Хозе я столкнулась, придя наниматься на свою первую, программистскую работу. Точнее, я с ним не столкнулась, а лишь пролетела мимоходом в спешке по пути на своё первое интервью. Я, конечно же, ещё понятия не имела, кто он, как его зовут и какая у него репутация, однако, проходя рядом со столом, за которым он сидел, не могла не обратить внимание на его подмигивание и удивилась: чего это он?

В общем, интервью прошло удачно, и мне в тот же день предложили работу. Предложение я приняла, и таким образом мы с Хозе стали коллегами.

 

Коллектив, в котором я оказалась, – преимущественно мужской, и поэтому в нашем офисе витает густой дух тестостерона. Для меня в этом как свои преимущества, так и неудобства. Одним из преимуществ является то, что ланч мне не приходится съедать в одиночестве: в желающих составить мне компанию недостатка нет. Даже наоборот: определённый переизбыток, и поэтому я их стараюсь совмещать. Так и ходим мы на ланч группками, по трое-четверо, в которых я себя чувствую прекрасным экзотическим цветком типа орхидеи.

Со временем складывается постоянная ланч-группка, где, кроме меня, трое: долговязый, застенчивый ирландец Дэнни Кей, малорослый китаец Томми Ку и уже упомянутый выше Хозе Карнеро, родом из Перу. Вот такой у нас интернациональный «KKK». Разумеется, в этой группе я выделяюсь и начальной буквой фамилии, и по всем остальным параметрам.

Дэнни – самый сильный в отделе программист, но людское общение даётся ему с трудом. Говорит он тихо, неразборчиво, а сказав что-то, заливается краской до корней своих огненно-рыжих волос. Особенно, когда он общается с представительницами прекрасного пола. А общаясь со мной, он, бедненький, даже начинает иногда заикаться, хотя я обращаюсь с ним на редкость бережно, стараясь ничем не испугать. Основная проблема Дэнни в том, что он не в состоянии отказать, и многие этим пользуются. В результате, он всегда всё за всех делает, однако ни прибавки, ни повышения ему не дают, а попросить он не решается.

Томми же, наоборот, себе на уме, и просто так, за здорово живешь, ни для кого и пальца с места не сдвинет. Просить его о чём-то нет смысла. И в общении он тоже отличается: никогда не краснеет и с людьми ведёт себя очень раскованно, говорит громко, абсолютно не стесняясь своего акцента, и постоянно шутит. Впрочем, юмор его понять сложно: из-за произношения и не только… Однако Томми это не смущает: он сам смеётся над своими шутками. Как программист он довольно силён, и это важнее, чем хорошее чувство юмора.

Хозе в программировании уже более двух лет, но специалист он слабенький. Да и с юмором у него не очень, хотя с акцентом чуть получше, чем у Томми. Поэтому он чувствует себя очень неуверенно и вечно трясётся за свою работу. О помощи его никто не просит.

Ну, а я тоже ещё довольно неопытная, и акцент у меня тоже присутствует, а вот с коммуникабельностью мне повезло и с юмором тоже. И помогать я люблю, хотя по программированию из меня помощник, как из хвоста сито: мне самой всё время помощь нужна. Поэтому помогаю я в других областях. Могу выслушивать чьи-то излияния и жалобы на жизнь, пытаться давать советы, анализировать сны и рассказывать об искусстве в попытке расширить кругозор. В общем, помощь моя не техническая, а гуманитарная.

Все мои согруппники, за исключением Дэнни, семейные, что, впрочем, не мешает им проявлять ко мне повышенное внимание. Проявляют они его, состязаясь друг с другом в глупом выпендрёже на подростковом уровне. Зрелище достаточно потешное: с моими мальчиками не соскучишься. Однако всё это внешне весьма прилично, никаких открытых намёков или поползновений: этикет и приличия соблюдены.

И вот как-то раз подходит ко мне Хозе. Он смотрит на меня своими округлыми, как у попугая, глазами-маслинами и печально произносит:

– У меня дилемма, мне нужен совет, не могли бы мы с тобой сходить на ланч сегодня вдвоем, без НИХ?

Его просьба о помощи меня удивляет. До сих пор ещё никто из моих ребят не просил совета. Видимо, потому что Дэнни своими проблемами делиться из-за своего смущения не может, Томми – по причине своей хитрой закрытости – делиться ни с кем не хочет, а Хозе… Кроме трудовой неуверенности в себе, я даже и не предполагала, что у него могут быть ещё какие-то проблемы… И вот тебе… целая дилемма!

– ОК, – говорю, – конечно.

Мы выходим на улицу, наспех покупаем у уличного торговца по сосиске в продолговатой булочке с кислой капустой и горчицей – излюбленная пища нью-йоркцев под названием hot-dog – и устраиваемся на парковой скамейке у воды.

– Ну, давай, – говорю, – рассказывай… что у тебя за дилемма?

– Ой, Рэйза…

 

Маленькое отступление… Забыла упомянуть, что так в офисе меня называют мои коллеги, хотя я уже неоднократно поправляла и объясняла, что имя моё произносится иначе… Впоследствии я узнала, что для правильного произношения надо было его писать не с одним «с» (Raisa), а с двумя (Raissa)… Впрочем, знание это мне не пригодилось: к тому времени я, уже порядком устав, официально переделала свое имя на Rae (произносится Рэй). Хотя и это мне не помогло: многие до сих пор продолжают коверкать это коротенькое, трёхбуквенное вполне американское имя, пытаясь его прочесть, а уж с написанием и вообще дела плохи… Фамилию же принципиально не изменила: ничего, пусть помучаются… мне вот целый язык пришлось учить, а тут всего каких-то дюжина букв… И уж как они её не выкручивают: смех да грех!...

На этом возвращаюсь к своему повествованию…

 

– Ой, Рэйза, у меня серьёзная дилемма, – печально произносит Хозе.

– Ну, говори уже, что происходит?

– Понимаешь, Рэйза, я очень люблю свою жену! – наконец объявляет он.

– Ну и прекрасно: в чём же проблема?!

– А в том, что я также очень люблю не только свою жену…

– У тебя есть кто-то на стороне?

– Ну… есть там одна, Рита... из кафе напротив…

– Что делать, случается… сердцу не прикажешь… Так ты что, будешь разводиться? Или расстанешься с Ритой?...

– Нет. Я же сказал, что очень люблю и ту и другую. Не хочу я ни с кем расставаться…

– Тогда, если ты всё решил, в чём же дилемма?

– Понимаешь, то, что я делаю, – большой грех, и я это знаю, но ничего не могу с собой поделать. Я ведь верю в истинного бога, в Иисуса Христа, каждое воскресенье хожу в церковь, молюсь… читаю Библию, а там говорится, что за такое попадают в ад. Я не хочу в ад! Мне очень страшно, Рэйза… Что мне делать?!

Его глаза наполняются слезами. Похоже, что искренними.

Мне становится его жалко, а в груди начинает шевелиться червячок гордыни: почему бы не помочь ближнему? У меня ж как раз именно к этому есть и способности, и желание…

Когда-то даже серьезно подумывалось, а не стать ли профессиональным shrink’ом? Опять-таки, и Фрейдом, и Юнгом увлекаюсь-почитываю. Чем не проект для такого доморощенного психолога как я?! В общем, долго тому червячку меня уговаривать не пришлось. Мысленно уложив Хозе на кожаную кушетку и усевшись в мягкое кресло напротив с блокнотом и ручкой, я приступаю…

Возвращаемся мы с ланча в хорошем настрое. Первая сессия прошла успешно. Хозе чувствует облегчение от возможности выговориться, а я довольна, что помощь моя оказывается полезной.

Лиха беда начало. Наши ланчи-сессии продолжаются, и в процессе выясняется, что официантка из кафе напротив далеко не единственная женщина на стороне. Постепенно осмелев, Хозе утрачивает смущение и уже с видимым удовольствием делится подробностями своих интрижек. Выясняется, что таких женщин у него – легион… и почти что любая юбка вызывает у него непреодолимые волнения и «греховные мысли». Время от времени Хозе продолжает с театральным пафосом провозглашать свою бесконечную любовь к жене и к Иисусу, а также волноваться за свою участь и адское посмертное будущее, но теперь это на меня уже столь большого впечатления не производит. Жалость сменяется чётким осознанием того, что ему необходима профессиональная помощь, которую я предоставить никак не в состоянии.

О чём ему и говорю.

Однако Хозе как раз вошёл во вкус, и о никакой другой помощи, кроме моей, он слышать не хочет. Даже наоборот: именно моё присутствие и оказывает на него такое благотворное влияние. И даже не столько само присутствие, сколько мои глаза, и волосы, и вообще…

– Поверишь, Рэйза, у меня никогда не было блондинки с голубыми глазами… – взгляд его начинает масляно лосниться, и он медленно, будто сквозь тростинку, втягивает в себя воздух: – oоoh... mamasita… you are sooo hot!

Я охотно ему верю и даже в душе сочувствую, но, понимая, куда эта тематика ведёт, тут же объявляю наши ланчи-сессии делом прошлого. Что ж, не удалось мне помочь бедному Хозе, увы, я пыталась. С чувством исполненного долга и к радости совсем уже заскучавших, истекающих ревностью Дэнни и Томми, я возрождаю традицию групповых трапез.

Хозе же такой поворот событий явно не устраивает: скоропостижно возгоревшись страстным желанием, он выражает это всем своим видом и поведением. Проходя мимо, обязательно старается задеть какой-то частью своего тела; на собраниях демонстративно садится напротив и, как ему кажется, соблазнительно щурясь и часто хлопая своими ресницами, гипнотизирует своими bedroom eyes; нарочито медленно и с намёком облизывается или складывает губы, имитируя воздушный поцелуй. В общем, кокетничает и очаровывает, используя весь репертуар горячего латиноамериканского мачо. Делает он это намеренно и напоказ, ожидая моей реакции.

Впечатление, что разум Хозе дезинтегрируется буквально на глазах. Он и раньше-то не выделялся особым интеллектом, но тут уж совсем... ни в какие ворота. Даже перестал бояться, что начальство может увидеть и уволить. Надо ж, как его одолели «греховные мысли»…

Меня так и тянет разоржаться от его выкрутасов, но я изо всех сил сдерживаюсь.

До меня искренне не доходит, на кого только рассчитан такой идиотский подход и как кого-то может привлечь весь этот цирк, вся эта вульгарщина?! Но ведь клюют же какие-то женщины и на это и даже, возможно, считают такой подход привлекательным… взять того же Хозе и его женский легион. Да, наверное, это, в основном, присуще людям его этнографического склада. Специфика, которую мне не понять. Ну и не надо… не должна я всё понимать... Каждому своё.

Какое-то время поведение Хозе меня больше забавляет, чем раздражает, и особенных мер я не принимаю. Так, отмахиваюсь, как от назойливой мухи, стараюсь игнорировать и всё… Но приходит момент, количество перерастает в качество, и его поведение из развлекательного превращается в крайне неприятное. Время начинать разговаривать другим тоном и серьёзно дать понять незадачливому поклоннику, что терпение моё на исходе. Что я и делаю. В ответ Хозе смущается, стыдится, извиняется и обещает, что больше не будет. Я верю и на этот раз прощаю. Через неделю-другую всё повторяется...

Я не знаю, что делать. Очень не хочется открытых конфликтов. Прошу Дэнни и Томми вмешаться, поговорить с Хозе по-мужски и объяснить… Они пробуют, но с обратным эффектом. Первым пытается Томми, но Хозе его не понимает. Потом пробует Дэнни: краснея и бледнея, он мямлит что-то, вызывая в собеседнике гнев. В Хозе вспыхивает пресловутая латинская ревность и назло им он начинает вести себя ещё хуже. Дипломатический подход терпит фиаско, и в результате дилемма теперь уже возникает передо мной…

И вот за пару дней до Рождества стою я у своего рабочего стола и вдруг чувствую, кто-то обхватывает меня сзади. И не в шутку. Резкий поворот: конечно же, Хозе… Ну тут я уже разозлилась по-настоящему.

– Ты что?! Что ты себе позволяешь?! Я не знаю, что я тебе сейчас сделаю! – не желая привлекать всеобщего внимания, зашипела я на него.

– Что ты ломаешься?! Подумаешь, недотрога! И что ты мне сделаешь? – наглеет он. – Может, пойдешь к начальству жаловаться?

– А что? Ты мне подал хорошую идею… Может, и пойду!

– Никуда ты не пойдёшь, а если пойдешь, то кто тебе поверит? – смеётся наглец.

Последняя капля шлёпнулась в полную до краёв чашу.

– А это мы ещё посмотрим, – говорю и, развернувшись на каблуках, марширую в направлении кабинета нашего начальника.

Разговор мой с начальником краток. Я прошу посодействовать и принять меры, чтобы Хозе себя так со мной больше никогда не вёл. Ни в коем случае не увольнять, но поговорить достаточно серьёзно, дабы тот наконец-то понял, что руки свои держать он должен при себе, а не на какой-то части моего тела. Поскольку у Хозе издавна сложилась определённая репутация, доказывать мне ничего не приходится. Начальник понимающе качает головой и обещает содействие. Я благодарю и на выходе слышу, как он вызывает Хозе. Через какое-то время Хозе, бледный и испуганный, выходит из кабинета. Содержание разговора остаётся «за кадром», но судя по его виду и зная, как он боится потерять работу, я могу догадаться…

В конце дня он заходит в мой кубик:

– Зачем же ты, Рэйза, так поступила? Неужели мы сами не могли уладить наши отношения между собой? Зачем тебе надо было идти к начальству?

– А затем, что я много раз пробовала впустую, и ты это знаешь…

 

Несколько дней Хозе меня избегает, даже в сторону мою смотреть боится. Я уж надеюсь, что обиделся навсегда… Однако надеюсь напрасно…

Представьте моё удивление, когда утром 24 декабря, накануне Рождества, притаскивает он мне какую-то, больше, чем в метр высотой, фигуру Девы Марии. Такие гипсовые, аляповато-разукрашенные статуйки местные католики любят выставлять в своих двориках, то ли с целью украшения, то ли для защиты от злых духов, то ли, чтоб продемонстрировать всем свою религиозность. Стараются друг друга перещеголять… У некоторых во двориках такое сборище святых! Двигающихся, поющих, мигающих лампочками – целый луна-парк. И чем беднее владельцы, тем больше статуэток в их дворики понапихано… в общем, полное язычество.

– Ну вот, Рэйза, это тебе! – объявляет Хозе. – В благодарность за то, что ты своим поступком спасла мою душу!

– Да нет, зачем мне это? Спасибо, конечно, но… забери, не надо…

– Ну что ты, Рэйза, завтра праздник, Его день рождения, нельзя отказывать… Я много думал и понял, почему ты меня отвергла. Ты права… спасибо! И прости меня, пожалуйста… Мне очень хочется, чтобы ты приняла от меня этот дар как символ моей искренней благодарности. Я знаю, что грешил и нарушал заповедь, но в душе я ведь высоко моральный: я люблю свою жену и верю во Христа! А теперь, благодаря тебе, я буду моральным и в плоти… Всё, что раньше было, – это от дьявола, от которого я, благодаря тебе, избавился…

Ладно, пусть себе думает, что хочет… поскорее бы отвалил.

Из его округлых, попугайных глаз на щёки сползают слёзы… Неожиданно шлепнувшись на колени, он в благодарном порыве обхватывает мои ноги. Как и всё в его поведении, сцена уморительная. Хорошо только, что никто не видит…

– Ладно, ладно, прощаю… – я спешу избавиться от коленопреклонённого Хозе. – Иди, и больше так никогда не делай… И вообще, найди хорошего тераписта и попробуй разобраться с женой и прочими…

Он поднимается с пола и с облегчением отряхивается: гроза миновала, индульгенция получена.

– Обещаю, больше не буду. Найду, разберусь… А как ты думаешь, я тогда в ад не попаду?

Я пожимаю плечами. Откуда мне знать? Ад... рай… что я в этом понимаю?

– Ты заметила, Рэйза, что у нее твои волосы и глаза? – кивает он в сторону Девы Марии. – Я специально такую выбрал… Ты, как она, – непорочная… чистая и девственная, – глаза его подёргиваются привычной маслянистостью.

Невольно закатывая глаза и вздыхая, я взмахом руки указываю ему на выход, а затем, водрузив на стол фигуру Богородицы, направляюсь к стоящим в ряд компьютерам.

 

Сижу, работаю. Вдруг из моего кубика слышится грохот. Забегаю и вижу – фигура в дребезги, куски крашеного гипса по всему полу. Настольная лампа ни с того ни с сего упала, зацепив за собой подарок Хозе. Ну, не верь в чудеса после этого…

Да, недолго прожила моя непорочная дева. Символично, однако…