Шарашка. Текст.

На чтение краткой версии потребуется полтора часа, полной – 1 час 45 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

День перетекает в ночь, ночь – в новый день, отличимый от предыдущего лишь тем, что становится всё короче. Осень входит в свою тяжёлую фазу – сумрачную, холодную, сырую. Вечерние прогулки происходят уже в темноте, освещённой фонарём над входной дверью. Подвывает ветер, поскрипывают сосны за забором. Энтузиазм первых недель слабеет, и тоска-змеюка тихой сапой вползает в душу по вечерам. Кроме работы и чтения, занять себя решительно нечем. Разговаривать, понятно, не с кем. Чтобы язык не присох к нёбу и не отучился от словоговорения, я временами громко пою – фальшиво, зато с сильным чувством, как люди, у которых нет ни слуха, ни голоса: «Полковнику никто-о не пи-ишет, полковника никто-о не ждё-ё-ёт!». Голос вязнет в тишине. Тишина здесь какая-то нечеловеческая. Ни один звук извне не имеет шанса проникнуть ко мне сквозь стены – ни скрипа двери, ни топота шагов, ни отдаленных голосов, ни отзвука перемещаемых предметов. Но ведь кто-то, кроме меня, обитает в этом доме, об устройстве которого я не имею ни малейшего представления? В конце концов, сюда доставляют провизию, вывозят мусор, приезжает обслуга, колготится кухня, молотят барабаны прачечной, шуршит канцелярия, бродит вокруг охрана. Не говоря уже о жизнедеятельности таких сидельцев, как я. Хотя, может, кроме меня здесь никаких сидельцев и нет, а есть просто постояльцы, которые живут в свободных условиях, решают свои собственные задачи, по вечерам играют в бильярд, потягивают виски. Может, один из них мой сосед. Я простукиваю стенку, соединяющую мой флигель с домом, в надежде услышать как-нибудь в ночи ответную морзянку. В поиске знаков присутствия соседа даже приспосабливаю пустую банку из-под кабачковой икры в качестве инструмента прослушки. (Инструкция: приставь донышко банки к стене, приложи ухо к открытому горлышку и не дыши). Вслушиваюсь в безъязыкую тишину. Мой изголодавшийся в изоляции слух со временем развился как у камышового кота, и кажется, нет такого шороха, которого не уловило бы моё жадное ухо.

Однажды во время прогулки показалось, что слышу за воротами шум мотора и шорох протекторов по гравию. Подкрадываюсь к воротам и пытаюсь отыскать щёлку в железных створках, дырочку у дверной петли, к которой можно приставить любопытствующий глаз. Нет ни дырочки, ни щёлки. Быстро оглядевшись по сторонам, опускаюсь на четвереньки и наклоняюсь к узкому просвету между воротами и площадкой. Зазор слишком мал. Приходится припасть щекой к земле, изогнув шею, – чтобы узреть всего лишь метр-другой пожухлого газона по ту сторону. Но если немного подковырять под воротами, соображаю я, то перспектива расширится. Ощупываю карманы в поисках подручного инструмента и не нахожу ничего, кроме зажигалки. Приспосабливаю ее как лопатку и начинаю подкоп, помогая ногтями. Дело почти не двигается. Жгучее желание узреть, что там, за забором, разжигает азартное упорство. Кучка откопанного песка медленно растёт. Ещё немного. Увлекшись, не сразу реагирую на движение за спиной. Оборачиваюсь. Сестра–хозяйка стоит на крыльце, сложив руки под животом, чтобы, как обычно, сообщить, что время прогулки закончено. Я вскакиваю, неловко отряхиваюсь. «Э-э-э... вот, – говорю я, пожимая плечами, – зажигалка из кармана выпала!» – и зачем-то протягиваю раскрытую грязную ладонь, на которой покоится пластиковый брусок зажигалки с налипшей землёй, – и одновременно мучительно, позорно краснею всем лицом – ужасная особенность моего организма, изрядно подгадившая мне жизнь. «Пройдите, пожалуйста, в дом», – невозмутимо говорит женщина, кашлянув в кулачок. Как всегда хладнокровна и немногословна: «Ваш завтрак», «Температура воздуха плюс три градуса», «Время прогулки закончено», «Получите комплект чистого белья». Попытки разговорить её безуспешны. Ишь, как их тут вышколили! Незаметно придавливаю подошвой горку подкопанной земли, чтоб не бросалось в глаза, и иду к дому, засунув руки в карманы. Интересно, догадалась или нет? А если догадалась, настучит или нет? По её лицу ничего невозможно понять. Мы поднимаемся наверх, и она уже запускает руку в карман, чтобы извлечь ключ от моей двери.

– Нельзя ли принести мне шахматы? – холодно спрашиваю я, строго глядя на нее сверху вниз.

Зависает долгая пауза. Каждая моя просьба, даже незначительная, заставляет её глубоко задуматься. Видимо, в такие моменты она перебирает в голове инструкцию с реестром дозволенных и недозволенных просьб.

– Я узнаю, – наконец говорит она и пристраивает ключ в замочную скважину, чтобы запереть меня до следующего утра.

И вот уже пошёл третий день, как узнаёт!

Двенадцать суток минуло с тех пор, как забрали мой текст на комиссию – буквально вырвали из рук тёпленьким, после бессонной трудовой ночи. И ни гугу! Зато на прошлой неделе мне без промедления было отказано в такой малости, как цветочный горшочек с хризантемами для украшения моего скудного быта. Каким удовольствием было бы растить их, поливать, бережно заботиться и вдыхать чудный холодновато-горький запах осенних цветов! А по весне пересадить его в землю и оживить голый прогулочный двор. Нет!

– Почему нет? – возмущённо спрашиваю я. – Почему?

В ответ старуха молча вытаскивает из кармана фартука конверт с надписью «Оле» и вложенной в него запиской. С первых строк узнаю этот стиль – смесь канцеляризмов с литературщиной, и хотя в конце нет подписи, не оставляет никаких сомнений, кто автор задушевного послания, с недавних пор награждённый мной кличкой Зус[1] – в благодарность за Оле. Читаю письмо с глубоким изумлением. Вначале мне официально сообщают, что «высадка цветов и цветущих кустарников на участке, отведённом для пребывания Оле, не разрешена». Далее следует толкование понятия «аскезы», видимо, подчерпнутое из энциклопедического словаря. Аскеза, напоминают мне, подразумевает ограничение или подавление чувств, желаний, отказ от жизненных удовольствий, добровольное перенесение лишений и одиночества. Цель аскезы – достижение свободы от потребностей, сосредоточенность духа. Ниже – комментарий: поскольку семьдесят процентов нейронов мозга работают на зрение, то «услада глаз» – в виде ярких цветочных форм с чувственными ароматами – неизбежно возбуждает фантазию, навевает ненужные воспоминания, томит сердце, смущает ум, а стало быть, отвлекает от выполнения главной задачи. В конце следует приписка от руки: «Какая уж там аскеза в райских-то кущах, согласитесь, Оле? Так что – не обессудьте за отказ. Ваш друг». Перечитываю послание несколько раз. Комкаю в ладонях листок и швыряю в корзину для бумаг. Промахиваюсь. Нечего мне возразить лысому Зусу, и правда на его стороне: они выполняют условия, мною же изначально заданные. Но нехороший осадок остаётся. И мстительная жажда реванша, пусть и мелкого.

Когда перед ужином появляется старуха, чтобы выпустить меня на проветривание, я подхожу к ней почти вплотную и, нависая над серым фартуком, спрашиваю грозно и тихо:

– Где шахматы?

Она стойко выдерживает мой взгляд, только спина её становится ещё прямее, и длинная шейная жила над воротничком обозначается жёстче.

– Возьмите, – говорит она и неожиданно протягивает мне из-за спины плоскую деревянную шкатулку с классической разметкой шахматного поля.

Я принимаю коробку, зачем-то встряхиваю, приблизив к уху, и слыша глуховатый перестук шахматного войска внутри, спрашиваю, прищурившись:

– Надеюсь, все фигуры на месте?

Она смотрит на меня почти с сочувствием.

– На ужин будете курицу или рыбу?

– У меня что – есть выбор? – усмехаюсь я, зажав подмышкой шахматы.

– Сегодня есть, – говорит она, понизив голос и скосив глаза куда-то вбок. И в лице её появляется какое-то новое, почти человечное выражение.

– А что за рыба? – спрашиваю я, тоже переходя на полушепот.

– Карп, свежий, только сейчас подвезли... Хотите запечённого карпа?

– Хочу карпа! – восклицаю я, с удовольствием произнося подзабытое слово «хочу», и в порыве ударяю в шахматную доску, как в бубен.

А мадам впервые удостаивает меня улыбкой и заговорщически прикладывает пальчик к губам.

Любопытно, думаю я, нарезая круги по освещённому лампочкой двору (левая рука привычно обнимает за спиной кисть правой), что это она сегодня такая добренькая, и что означал этот её косой взгляд в сторону с намёком на особые обстоятельства. Ага, сегодня суббота, видимо, начальства нет, обслуга расслабилась, – ну всё же живые люди! – тут к вечеру под шумок завозят левых карпов местные браконьеры, ну, может, и не левых, а просто предназначенных для чьего-то другого стола, явно не моего, мне курица полагалась с какой-нибудь, прости господи, тушёной морковкой... И она, моя суровая сестра-надзирательница, нарушая инструкции, на свой страх и риск предлагает мне лакомый кусочек с барского стола. Неужели под серым фартуком бьётся живое сердце, не лишённое сострадания? С этой благой мыслью возвращаюсь во флигель.

Уже на лестнице моих ноздрей достигает потрясающей запах хорошо приготовленной еды. Мадам ставит поднос на стол, снимает салфетку. Белое огромное блюдо покрыто серебристым колпаком с дырочкой посередине, через которую поднимается струйка горячего дымка. Она торжественно поднимает колпак. Какой натюрморт открывается моему одичавшему взору! Цельная тушка карпа в румяной корочке обложена запечённым бэби-картофелем, букетик петрушки покоится с краю в соседстве со спиралью лимона, малосольный огурчик поблёскивает пупырчатым бочком, подпирая пирамидку томатов-черри, изгибает лебединую шею изящный соусник с белым соусом... Я помню тот единственный ресторан-погребок в центре города, где вот так подают запечённого карпа.

– Приятного аппетита! – говорит женщина и в довершении вытаскивает из кармана фартука бутылочку белого вина, какое подают к обеду в самолётах.

– Вы настоящая муза для отшельников, – улыбаюсь я ей благодарно.

Она смотрит удивлённо:

– Откуда вы знаете?

– Что?

– Что меня зовут Муза. Муза Карловна, – уточняет она, смутившись.

Вот так фокус!

– Только, пожалуйста, не называйте меня так!

Бедная, бедная Муза, дочь Карла, который украл у Клары кораллы, прежде чем бросить соблазнённую девушку с новорождённой Музой на руках, но Клара не растерялась и в отместку украла у повесы-Карла кларнет, и на вырученные деньги справила малютке приданое... Потом всё было совсем плохо: Клара заболела и умерла, и детство девочки прошло в приюте для сирот под присмотром злых старух...

– Отчего же мне не называть вас по имени-отчеству?

– Здесь не принято, – говорит она, потупившись.

– Это останется нашей маленькой тайной. Не хотите разделить со мной ужин, Муза Карловна?

Она смотрит испуганно, отрицательно мотает головой и вся подбирается, сообразив, видимо, что допустила некоторую вольность. А я, спеша воспользоваться моментом оттепели, спрашиваю:

– Я не знаю, какие здесь порядки и как всё устроено... Может, вы меня просветите? Не хочется попадать впросак, знаете ли.

И тотчас подуло холодным от вмиг заледеневшей Музы.

– Я не уполномочена, – говорит она, разворачиваясь к двери.

– Постойте! – волнуясь, кричу ей вдогонку, – ну хотя бы скажите про эту чёртову комиссию, мой текст, что с ним?

– Это не в моей компетенции.

– Тогда свяжите меня с теми, в чьей это компетенции!

– С вами свяжутся сами в нужное время, – сообщает она уже в дверях.

И снова – жёсткая спина, серый на чёрном косой крест, поворот ключа в замочной скважине.

После ужина раскладываю шахматы и ставлю себе мат на четвёртом ходу: 1. e2-e4 e7-e5

2. Bf1-c4 d7-d6

3. Qd1-h5 Ng8-f6

4. Qh5-f7

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.